9-й день гибели Андрея Миронова
Сегодня 9-й день гибели Андрея Миронова.
Позавчера мы простились с ним, а вчера он был похоронен в родном Ижевске.
Вот мои слова, которые я сказала у гроба Андрея.
Я помню Андрея совсем молодым. Я познакомилась с ним года через полтора после того, как он вернулся из Мордовского лагеря. Главной темой наших встреч была забота о том, как бы вызволить из заключения тех, кто еще оставался за решеткой. Это, по-моему, главное, о чем он тогда думал: вот он освободился, а люди еще сидят. Он много времени и сил отдавал тому, чтобы информировать людей о положении политзаключенных. Свое знание языков он очень активно для этого использовал.
Переводчиком он был талантливым, одаренным. Хоть, как я понимаю, специально он этому не учился. Он был талантливым самоучкой.
А когда как будто выпустили уже всех политзаключенных советского времени, он очень чутко определял, кого вновь несправедливо преследуют. Вроде бы не сажали, не было
массовых арестов, а вот Вила Мирзаянова арестовали. КГБ-ФСБ, ложное обвинение в шпионаже... И Андрей был там, на процессе, с иностранцами, с корреспондентами. Объяснял им, что этого человека нужно вызволить, что он невиновен. У него была такая вот натура... Вот происходит несправедливость, арестовывают, преследуют человека несправедливо, и Андрей чувствовал, что он должен быть там, должен заступиться за этого человека, защитить его. Последний раз я, естественно,
видела его у Замоскварецкого суда, куда он очень часто ходил. Очень горячо сочувствовал нашим сегодняшним политзэкам. И говорил о том, что сейчас происходит все то же самое, что было тогда, когда арестовывали его. Что сейчас политические репрессии уже приняли тот же масштаб, и это нужно понимать, об этом нужно говорить. Андрей очень часто бывал в Чечне, был в самых опасных точках во время бомбежек Грозного. Он очень скромный был. Скромный, бескорыстный, незаметный.
Героем его нужно назвать, но он в отношении себя такие слова отрицал. Он делал все это потому, что считал нужным делать, считал, что иначе нельзя.
Вот сейчас он поехал, потому что иначе нельзя. Гибнут люди. И он чувствовал, что он должен быть там.
Все мы с разных сторон Андрея знали, и хотелось бы, чтобы каждый по мере сил или написал, или поделился воспоминаниями о нем. Потому что сам он был немножечко скрытным, мало о себе рассказывал.
Хотелось бы, чтобы огласку получило его участие в движении Ко в Швейцарии, движении "инициативы перемен", которое очень много сделало для положительного, человечного преображения Европы. А вот Андрей пытался нести эти идеи сюда, нам, но это было гораздо тяжелее. У нас с трудном воспринимают такие идеи - прощения,
ненасилия, отказа от ненависти.
Очень трудно поверить, что Андрея нет. Но вот эта его трагическая кончина, этот нелепый обстрел, под который он попал, и последний его репортаж в "Новой газете", пусть это послужит уроком и немножечко укором всем тем, кто кричал о немедленном активном силовом решении Донецкого кризиса. Вот оно, силовое решение...
Андрей написал о простой семье под Славянском, которая может погибнуть, в которой дети в шоке от этих бомбежек. Жизнь человека гораздо дороже любых политических пристрастий, амбиций, любых границ. Политические проблемы нужно решать исключительно мирным путем. Это понимал Андрей, об этом он говорил.
Пусть наши усилия к тому, чтобы не было войны, усилия к миру и к противостоянию политическим репрессиям в память об Андрее станут острее сильнее, активнее.
И будем добры и внимательны друг к другу в память об Андрее.
Андрей, спасибо за все. И прости нас.
И вот еще несколько выступлений.
Алексей Макаров.
Я познакомился с Андреем в 2008 году. Так сложилось, что мы несколько дней были вместе с Андреем в Париже. Мы много общались. Он был прекрасным человеком, с чувством юмора, с огромным чувством собственного достоинства. Очень добрый,
но при этом понимающий, что есть самое важное.
Последние 30 лет он боролся с войной. Боролся с афганской войной, ездил на
обе чеченские войны.
Последний раз я его видел 2 марта. Меня задержали на Манежной площади, и я увидел Андрея, который был задержан раньше у Министерства обороны. Потом нас повезли...
Александра Пономарева.
Очень трудно говорить... Андрюша был человеком такого масштаба, что трудно оценить, при всей его скромности - не давать интервью... Он говорил такие глубочайшие вещи... Я знаю его 20 лет, и каждый разговор был содержательный...
Думаю, что его дружба с Григорием Померанцем и Зинаидой Миркиной о многом
говорит. Я думаю, что это - человек того же масштаба.
Последний раз я общалась с ним перед его отъездом в марте. Он сказал: то, что происходящее в Украине не похоже на то, что было в Афганистане, в Чечне. Что здесь решаются самые узловые для мира проблемы...
И еще одно выступление (не знаю, к сожалению, имени).
...Только он мог там оказаться...
Когда я услышал - долго не верил. И брат его тоже в это не верил. А потом поступило подтверждение...
Я знал его где-то с 1987-88 года по правозащитной деятельности. Люди обращались к нему, потому что знали, что не будет отказано. Потому что знали что его кристальная личность, безупречная репутация... Здесь масса людей, которые видели его эпизодически, не были с ним близко знакомы, но у всех такое ощущение, что они причастились чему-то светлому. И у многих могло быть чувство родства с этим
человеком. Всегда было ощущение абсолютной надежности, без позы, без рисовки...
Без дискуссий, пропаганды, эмоциональных доказательств, просто тихо и спокойно он будет делать нужную работу, которая поможет очень многим людям. Он, мне кажется, не делил людей по политическим убеждениям. В состоянии был войти в положение другого.
Почему такие люди, как он, уходят чаще... Оставаясь в нас, оставаясь частью нас и как бы некоторым все равно укором, потому что при огромном множестве людей, достойно занимающих принципиальную позицию, он был человек, который взваливал на себя крест неимоверной тяжести. Именно потому, что кто-то в силу какой-то душевной усталости или жизненной замотанности какую-то долю бремени общественного с себя
снимает. Тогда вся тяжесть ложится на таких людей, как Андрей. Это, пожалуй, главное.
Он чужд был назидательности, а просто поступком своим скромным, тихим незаметным... В одной горячей точке, потом в другой, потом приезжает, и опять он мало заметен, никаких пресс-конференций, а просто тихая, нужная и важная работа, и
ее плоды ощущались, потому что по некоторым делам удавалось добиваться
положительных результатов.
Он укор нам в том плане, что нужно больше на себя брать общественных тягот, чтобы таких людей, как Андрей, разгружать и совместными усилиями лучшему двигаться.
Он был настоящий герой.
Позавчера мы простились с ним, а вчера он был похоронен в родном Ижевске.
Вот мои слова, которые я сказала у гроба Андрея.
Я помню Андрея совсем молодым. Я познакомилась с ним года через полтора после того, как он вернулся из Мордовского лагеря. Главной темой наших встреч была забота о том, как бы вызволить из заключения тех, кто еще оставался за решеткой. Это, по-моему, главное, о чем он тогда думал: вот он освободился, а люди еще сидят. Он много времени и сил отдавал тому, чтобы информировать людей о положении политзаключенных. Свое знание языков он очень активно для этого использовал.
Переводчиком он был талантливым, одаренным. Хоть, как я понимаю, специально он этому не учился. Он был талантливым самоучкой.
А когда как будто выпустили уже всех политзаключенных советского времени, он очень чутко определял, кого вновь несправедливо преследуют. Вроде бы не сажали, не было
массовых арестов, а вот Вила Мирзаянова арестовали. КГБ-ФСБ, ложное обвинение в шпионаже... И Андрей был там, на процессе, с иностранцами, с корреспондентами. Объяснял им, что этого человека нужно вызволить, что он невиновен. У него была такая вот натура... Вот происходит несправедливость, арестовывают, преследуют человека несправедливо, и Андрей чувствовал, что он должен быть там, должен заступиться за этого человека, защитить его. Последний раз я, естественно,
видела его у Замоскварецкого суда, куда он очень часто ходил. Очень горячо сочувствовал нашим сегодняшним политзэкам. И говорил о том, что сейчас происходит все то же самое, что было тогда, когда арестовывали его. Что сейчас политические репрессии уже приняли тот же масштаб, и это нужно понимать, об этом нужно говорить. Андрей очень часто бывал в Чечне, был в самых опасных точках во время бомбежек Грозного. Он очень скромный был. Скромный, бескорыстный, незаметный.
Героем его нужно назвать, но он в отношении себя такие слова отрицал. Он делал все это потому, что считал нужным делать, считал, что иначе нельзя.
Вот сейчас он поехал, потому что иначе нельзя. Гибнут люди. И он чувствовал, что он должен быть там.
Все мы с разных сторон Андрея знали, и хотелось бы, чтобы каждый по мере сил или написал, или поделился воспоминаниями о нем. Потому что сам он был немножечко скрытным, мало о себе рассказывал.
Хотелось бы, чтобы огласку получило его участие в движении Ко в Швейцарии, движении "инициативы перемен", которое очень много сделало для положительного, человечного преображения Европы. А вот Андрей пытался нести эти идеи сюда, нам, но это было гораздо тяжелее. У нас с трудном воспринимают такие идеи - прощения,
ненасилия, отказа от ненависти.
Очень трудно поверить, что Андрея нет. Но вот эта его трагическая кончина, этот нелепый обстрел, под который он попал, и последний его репортаж в "Новой газете", пусть это послужит уроком и немножечко укором всем тем, кто кричал о немедленном активном силовом решении Донецкого кризиса. Вот оно, силовое решение...
Андрей написал о простой семье под Славянском, которая может погибнуть, в которой дети в шоке от этих бомбежек. Жизнь человека гораздо дороже любых политических пристрастий, амбиций, любых границ. Политические проблемы нужно решать исключительно мирным путем. Это понимал Андрей, об этом он говорил.
Пусть наши усилия к тому, чтобы не было войны, усилия к миру и к противостоянию политическим репрессиям в память об Андрее станут острее сильнее, активнее.
И будем добры и внимательны друг к другу в память об Андрее.
Андрей, спасибо за все. И прости нас.
И вот еще несколько выступлений.
Алексей Макаров.
Я познакомился с Андреем в 2008 году. Так сложилось, что мы несколько дней были вместе с Андреем в Париже. Мы много общались. Он был прекрасным человеком, с чувством юмора, с огромным чувством собственного достоинства. Очень добрый,
но при этом понимающий, что есть самое важное.
Последние 30 лет он боролся с войной. Боролся с афганской войной, ездил на
обе чеченские войны.
Последний раз я его видел 2 марта. Меня задержали на Манежной площади, и я увидел Андрея, который был задержан раньше у Министерства обороны. Потом нас повезли...
Александра Пономарева.
Очень трудно говорить... Андрюша был человеком такого масштаба, что трудно оценить, при всей его скромности - не давать интервью... Он говорил такие глубочайшие вещи... Я знаю его 20 лет, и каждый разговор был содержательный...
Думаю, что его дружба с Григорием Померанцем и Зинаидой Миркиной о многом
говорит. Я думаю, что это - человек того же масштаба.
Последний раз я общалась с ним перед его отъездом в марте. Он сказал: то, что происходящее в Украине не похоже на то, что было в Афганистане, в Чечне. Что здесь решаются самые узловые для мира проблемы...
И еще одно выступление (не знаю, к сожалению, имени).
...Только он мог там оказаться...
Когда я услышал - долго не верил. И брат его тоже в это не верил. А потом поступило подтверждение...
Я знал его где-то с 1987-88 года по правозащитной деятельности. Люди обращались к нему, потому что знали, что не будет отказано. Потому что знали что его кристальная личность, безупречная репутация... Здесь масса людей, которые видели его эпизодически, не были с ним близко знакомы, но у всех такое ощущение, что они причастились чему-то светлому. И у многих могло быть чувство родства с этим
человеком. Всегда было ощущение абсолютной надежности, без позы, без рисовки...
Без дискуссий, пропаганды, эмоциональных доказательств, просто тихо и спокойно он будет делать нужную работу, которая поможет очень многим людям. Он, мне кажется, не делил людей по политическим убеждениям. В состоянии был войти в положение другого.
Почему такие люди, как он, уходят чаще... Оставаясь в нас, оставаясь частью нас и как бы некоторым все равно укором, потому что при огромном множестве людей, достойно занимающих принципиальную позицию, он был человек, который взваливал на себя крест неимоверной тяжести. Именно потому, что кто-то в силу какой-то душевной усталости или жизненной замотанности какую-то долю бремени общественного с себя
снимает. Тогда вся тяжесть ложится на таких людей, как Андрей. Это, пожалуй, главное.
Он чужд был назидательности, а просто поступком своим скромным, тихим незаметным... В одной горячей точке, потом в другой, потом приезжает, и опять он мало заметен, никаких пресс-конференций, а просто тихая, нужная и важная работа, и
ее плоды ощущались, потому что по некоторым делам удавалось добиваться
положительных результатов.
Он укор нам в том плане, что нужно больше на себя брать общественных тягот, чтобы таких людей, как Андрей, разгружать и совместными усилиями лучшему двигаться.
Он был настоящий герой.