«2 Ромула»: Рецензия в двух частях
Часть 1-ая. РОМУЛ 1-ый ВЕЛИКИЙ
«Ромул Великий» - пьеса со сложной судьбой. В апреле 1949 г. эта «исторические недостоверная комедия», как назвал ее сам автор, была поставлена в базельском Штадттеатре, а в 1956-м Дюрренматт написал второй вариант, развив образ германского князя Одоакра, противника и одновременно «двойника» главного героя, едва намеченный в первой версии. И хотя потом он еще дважды правил текст (1961 и 1980 гг.), режиссерам, которые брались за «Ромула», все равно приходилось ломать голову над конкретизацией сатирического начала, так например, в одной из постановок (Росток, Германия), Одоакр и его воины были одеты в фашистскую униформу. Критика отнеслась к «Ромулу» более чем сдержанно, автора упрекали в антиисторизме и шутовстве - то есть в том, что, в действительности, было сутью его творческого мышления. « Для Дюрренматта, - писал Ю.Архипов - слишком важен «игровой», чисто зрелищный, восходящий к балагану, момент в театре; он слишком любит его яркую, пеструю и живую плоть». Исторический Ромул Августул (Августик, маленький Август), правил Римом всего год. В 16 лет он взошел на трон Империи, а в 17 - был смещен вождем варваров Одоакром, получив большую пожизненную ренту и виллу в Кампанье. И если отрешиться от исторической достоверности, нельзя не усмотреть параллелей - слишком близко лежат анекдотически краткое царствование исторического Ромула и «дутое» величие главного героя пьесы. Стихия «шокирующей неуместности», царящая в этой внешне простенькой и изящной вещице, с самого начала создала столько сложностей, что Дюрренматт даже написал к «Ромулу» примечания, нечто вроде инструкции для режиссера и актеров. Ромул традиционный, «заданный в примечаниях», это герой, гуманист, жаждущий уничтожить дряхлого Молоха - Римскую Империю, погрязшую в крови и несправедливости. Но Судьба и История сталкивают его лицом к лицу с завоевателем Рима, германским князем Одоакром, пылким поклонником греко-римской культуры в целом, и самого Ромула, в частности, и вдобавок, жаждущим принять римское подданство - и мечты обоих терпят крах в самом эпицентре победы.
«Ромул Великий» в постановке Дениса Хусниярова произвел на меня странное впечатление. Несмотря на стремление режиссера следовать настояниям автора, то, что легко «считалось» с текста, почему-то потерялось на сцене.
Итак - вилла императора, в Кампанье, на задворках Римской Империи, от которой здесь остались только рухнувшие колонны, хозяйственно собранные в штабеля на заднем дворе. Мальчики-камердинеры Ахилл (Арсений Мыцык) и Пирам (Булат Шамсутдинов) - два невозмутимых, атлетически сложенных шедевра греко-римской культуры. Их молодость и холеность усиливают комический эффект произносимых фраз, которые в оригинале вложены в уста стариков. Правда, временами этот комический эффект перерастает в нечто совсем не смешное: реплики, в пьесе воспринимающиеся как вздор и старческое брюзжание, в спектакле звучат угрозой, поданной в форме учтивого предупреждения. Да они и ведут себя как хозяева положения, словно вилла императора это их дом, а цезарь Ромул - всего лишь временный жилец, которого в любой момент можно попросить съехать, а пока - «ты - начальник, я - дурак, давай сыграем в эту игру». Ассоциативные ряды отправляют зрителя в прошлое, в золотое время советского кинематографа. Ахилл и Пирам - в «Сказку о потерянном времени», Давид Бродский, неколебимо величественный в роли финансового туза, Цезаря Рупфа - к комедиям Леонида Гайдая, а князь Одоакр (Владимир Постников) со своими орденами, галифе и сеточкой для волос ужасно похож на героя Михаила Козакова в фильме «Здравствуйте, я ваша тетя». «Я старый солдат и не знаю слов любви»… помните? Да и сам Ромул - отсылка прямиком в «Обыкновенное чудо». Даже треугольник, а точнее - прямоугольник: Ромул-Рея-Эмилиан-Рупф настойчиво напоминает аналогичную геометрическую фигуру из захаровского шедевра: Король - Принцесса - Медведь и Министр-Администратор. А от ломаки Зенона Исаврийского (Тадас Шимилев), в маленькой коронке набекрень и просторном зеленом плаще, тут же «перекидывается мостик» в сказку о царевне-лягушке. Помните, как она, сбросив лягушачью кожу, появляется на пиру - правым рукавом махнет - озеро, левым - лебеди белые плывут. Актерам, играющим женщин или женоподобных мужчин, редко «удаются» движения женских рук, особенно кистей. Мелкие, слегка суетливые вспархивания-трепетания. И женская натура такова, что эти «перепархивания» у нас как в руках, так и в мыслях. Ну и соответственно, в интонациях, в манере вести себя. И это взаимозавязано «намертво» - и потому сложно. Но не Тадасу Шимилеву. И снова полная непринужденность и доверительность, и снова нет ощущения, что он играет роль.
Ромул Великий в исполнении н.а. России, Юрия Ицкова был и вправду велик - то есть саркастичен, прозорлив и непререкаем. Но, увы - он был таким «с самого начала», что в итоге, и сослужило спектаклю плохую службу, Возможно, это и имел в виду Дюрренматт, предупреждая в «инструкции» об опасности преждевременного раскрытия истинного лица императора-куровода. Первое «приоткрытие карт» в пьесе - сцена прощания Ромула с Юлией. Для Юлии это - потрясение. Как же так? Был лентяй, посмешище, сомнительная пара даже ей - дочери императора, пусть и от рабыни. И вдруг - такие речи, такой холодный расчет. И весь этот его пофигизм - это взвешенный план, дабы уничтожить Рим? ? Да он просто смеется над ней! Не может быть, чтобы это было всерьез. Он опять валяет дурака! Стихия «шокирующей неуместности» в пьесе привела к тому, что даже таким мастерам, как Татьяна Калашникова (Юлия) их роли покорились не сразу. Юлия 1-ая была чересчур импульсивна, громогласна. Либо жесткий, раздраженный тон, либо - крик. Прямолинейно, и от этого - скучновато. А Юлия 2-ая была другой. И я видела, что крик - не от вульгарности ( «дочь рабыни» - и, кстати, это приходило на ум, когда я смотрела на Юлию 1-ую), а от бессилия. Крик - как оружие, как кирка, как лом: срыть, сокрушить стену насмешливого безразличия, у которого на все есть ответ, и которому ни до чего нет дела. И судорожный подсчет предметов обстановки из цели превращался в предлог - побыть еще немного рядом с таким близким и таким чужим теперь человеком. Человеком, которого она, вдруг понимаем мы, любит. До сих пор. А он ее - нет. И никогда не любил.
Второй раз приоткрывает карты Дюрренматт во время диалога Ромула с дочерью, принцессой Реей. Сцена, которая прекрасно удалась Рее 1-ой - Марии Щекатуровой, и, к сожалению, не сложилась у Реи 2-ой - Анны Королевой. И именно здесь в первый раз явно «всплывает» противоречие между текстом пьесы и «инструкцией» к нему, потому что в тексте Ромул - внимательный (в кои-то веки!) отец, который говорит верные и умные слова, но ты не чувствуешь в них ни души, ни жизни. А Ромул 1-ый Юрия Ицкова умен и прозорлив настолько, что сцена с Реей по своей проникновенности и мощной энергетике походит скорее на мистерию, на визит к оракулу. Слова императора звучат с силой пророчества. Воистину великолепный дуэт! Но это не текст, это - примечания к тексту. Третье - и окончательное - «раскрытие карт» у Дюрренматта происходит в финальной сцене встречи Ромула с Одоакром, а ключ к нему «зарыт» вот в этом обмене репликами:
« - Германец. Должен тебя поздравить. У тебя в парке над прудом отличная Венера.
- Ромул. А что в ней особенного?
- Германец. Подлинный Пракситель».
Когда я читала пьесу, именно в этот момент меня, наконец, перестали бесить и Ромул, и вообще вся эта история. Имя Праксителя расставило все по местам и стало понятно, что будет дальше, как разрешится закрученная интрига. Не в точности, конечно, но - примерно. В спектакле - именно здесь и теряется то, что «считывается» с текста и авторских настояний. «Изначальные» прозорливость и резонерство Ромула-Ицкова приводят к тому, что в финале его Ромул не убедителен. Если ты такой умный - почему не предвидел этого исхода? А если предвидел - зачем расстраиваться? Беда в том, что расстроиться всерьез - не получается. Его визави - князь Одоакр, «переодетый византийский ботаник» ( цитата!), у Хусниярова выглядит как отставной генерал с ухватками фельдфебеля. Он истерит, суетится и щелкает каблуками как на плацу. Пристало ли такое поведение человеку, способному с одного взгляда распознать шедевр и определить того, кто его создал? Одоакр Дюрренматта рассуждает спокойно и здраво, Одоакр Хусниярова - в полной панике и не знает, что делать и куда бежать. Сцена Ромула с Одоакром - трагедия осознания, а оно не приходит с криком. Да, страх одолевает германца, но поклонник высокой культуры, нашедший в себе силу привести свой народ так далеко, сохраняющий - несмотря ни на что - власть и над ним, и над главной угрозой себе - своим племянником Теодорихом, не может вести себя как трусливая баба. И финал - «проседает». Кульминация спектакля - выпадает из памяти. И ты не противишься. Что-то неправильное есть в ней. Прочел пьесу - вроде бы все логично, а смотришь на сцену - нет, не срастается. Не то. Но Одоакр остается-таки в памяти - за счет крика, ходульной, бьющей в глаза нарочитости и гротеска, почти абсурдного. А вот Ромул - съеживается и исчезает.
Тема ответственности и осознания, на которой настаивал Дюрренматт в примечаниях, главная тема пьесы - так и не прозвучала в спектакле в полный голос. Причем, как раз там, где должна, просто-таки обязана была прозвучать. И меня мучил вопрос - почему? Я решила пойти еще раз. ( продолжение следует)