Про сантехников и призвание
Идея этого рассказа родилась во время плодотворной беседы с m-lle Горбачевской. Я тут я как - то вспомнила и воплотила.
Николай Иванович Гаммаюненко заболел литературой в 12 лет. В то время как сверстники выпивали первые бутылки пива, выкуривали первые сигареты и вообще начинали приобщаться к радостям жизни, юный Николя не вылезал из - за стола и писал, писал, писал. Позже, в юности, уже студентом Литературного, он пугал преподавателей и сокурсников феноменальным трудолюбием и не менее феноменальной способностью наводить контакты с нужными людьми.
Короче, к тридцати годам Гаммаюненко был в зените славы.
В тот день, о котором пойдёт речь, он сидел у себя дома, в любимом рабочем кабинете, и думал. От раздумий его оторвал дребезжащий телефонный звонок. Звонил приятель и коллега по поэтическому цеху, Глебушка Костюк. Он, как всегда, не стал заморачиваться ненужными условностями в виде приветствий, а приступил к насущным вопросам:
- Слушай, ты на литфестиваль в Дубки едешь?Едешь? А я вот в этом году решил нет, там всё равно все пьют и деградируют.Я вот так прямо и послал им электронное письмо, мол, возьму и не поеду!
- Глебушка, до этого года тебе почему - то ничто не мешало пить и деградировать вместе со всеми...
- Так в этом году финансирование урезали! Слушай, а ты знаешь, что Акынов опять Бардову морду набил?А знаешь, за что? Нет, ты не знаешь, за что.
- Глебушка, и знать не хочу.
- А набил потому, что Бардову Холмогорская дала, а ему не дала. Вот они по пьяни и подрались Нет, ну, конечно, формально Бардов сказал, что у Акынова рифмы устаревшие, но на самом деле идиоту понятно, что из-за Холмогорской. А Холмогорская третий раз замуж собралась, ты слышал? За редактора. Во баба! Во баба! А помнишь, как я её бортанул на втором курсе?
Гаммаюненко, у которого уже пар шёл из ушей от всех этих подробностей из жизни светил отечественной литературы, поперхнулся и попытался деликатно поменять тему разговора на чуть более занимательную:
- Глебушка, а что у нас новенького и интересного на ниве искусства?
- О! Кстати, видел давеча в "Знамени" твою подборку. Знаешь, дружище, я тебе добра хочу, не обижайся уж, но что - то ты говно напечатал. Прямо сопли какие - то, тряхомудие и сплошная графомания. Исписываешься, что ли? Странно даже, что тебя печатают. Я вот отнёс пару вещей, ну всяко посильнее - так бортанули. Признайся, ты пузырь редактору поставил?Хотя хер с ним, всё равно не признаешься. Ладно, пока, жучара.
Далее последовал коротенький смешок и гудки. Гаммаюненко поморщился от знакомого ощущения ведра помоев, насильно залитого внутрь и вытеснившего вдохновение и радость жизни. Захотелось немедленно принять что - нибудь "для дезинфекции". В смысле, не таблеток. "Как всё это надоело, - лихорадочно пульсировало в голове, - все эти сплетни, дрязги,выяснения отношений и замеры гениальностью, грызня за публикации и всепоглощающий бардак....вот почему я не подался в сантехники,а?"...
На этом сакраментальном вопросе размышления Гаммаюненко были прерваны вторично.На тот раз из трубки послышался голос Вовки Преображенского. Вовка был школьный друг, такой же фанатик своего дела, только физик. Он, кстати, тоже забыл поздороваться, но то, что его распирает желание что - то рассказать, чувствовалось сразу же, поэтому Гаммаюненко простил.
Вовка бодро объявил:
- Слушай, я тут сегодня доделал одну штуку. Звоню похвастаться. Только, боюсь, наши зубры не пропустят, или сопрёт кто....
- Что за штука - то, Вов?
- Только сразу же психиатрическую скорую ко мне не вызывай, лады? Машину времени я собрал. Серьёзно тебе говорю. Можно попасть в прошлое, потом вернуться.
Если бы это говорил кто - нибудь, кроме Вовки, Гаммаюненко вызвал бы добрых дядей из психдома немедленно. Но это говорил именно Преображенский, свой человек, и ему точно можно было верить.
- Вовка, а в прошлом можно не только наблюдать, но вот, скажем, и с людьми разговаривать, делать что - нибудь?, - спросил поэт, пытаясь не выдать голосом жгучий интерес и проблеск надежды.
- Ну слушааай.....пока никто не запрещал!, - голос Преображенского звучал до неприличия заговорщицки.
- А давай - ка, Вовка, если хочешь, я к тебе сейчас приеду, и мы твой шайтан - аппарат испробуем, пока его не сгноили. Признайся, тебе кого - нибудь в прошлое отправить не терпится!
- Какой же ты догадливый, прямо диву даюсь. Давай быстрее, адрес знаешь.
....Стояла зима 1990 года. Двенадцатилетний Коля Гаммаюненко шёл из школы в литературный кружок "Терзание", когда из тёмного переулка на него надвинулся незнакомый мужик, схватил за руку и потащил в ближайший двор - колодец.
Так как Коля основное время проводил за письменным столом и телосложение имел весьма хлипкое, отбиться он не сумел и очень перепугался.
Мужик стянул с Коли штаны, а с себя ремень и начал со вкусом лупасить юное дарование по заднице, сопровождая истязание следующим странным монологом:
- Я тебе дам стихи! Я тебе покажу рифмы! Чтобы я тебя больше ни на каких ЛИТО не видел! Увижу - урою, всё узнаю, из-под земли достану и урою! Тетрадишку твою со стихами сожрать заставлю по листочку! Вот тебе сигареты. Вот тебе бутылка пива. Пшёл вон, пока я добрый.
Юный Коля на подкашивающихся ногах заспешил к ближайшей людной улице, подальше от маньяка - извращенца. На ходу он машинально влил полбанки пива в пересохшее от страха горло.
.....Из машины времени вышел сантехник Колян, ехидно улыбаясь и застёгивая ремень на брюках. Он почесал яйца и направился навстречу новой жизни.
Николай Иванович Гаммаюненко заболел литературой в 12 лет. В то время как сверстники выпивали первые бутылки пива, выкуривали первые сигареты и вообще начинали приобщаться к радостям жизни, юный Николя не вылезал из - за стола и писал, писал, писал. Позже, в юности, уже студентом Литературного, он пугал преподавателей и сокурсников феноменальным трудолюбием и не менее феноменальной способностью наводить контакты с нужными людьми.
Короче, к тридцати годам Гаммаюненко был в зените славы.
В тот день, о котором пойдёт речь, он сидел у себя дома, в любимом рабочем кабинете, и думал. От раздумий его оторвал дребезжащий телефонный звонок. Звонил приятель и коллега по поэтическому цеху, Глебушка Костюк. Он, как всегда, не стал заморачиваться ненужными условностями в виде приветствий, а приступил к насущным вопросам:
- Слушай, ты на литфестиваль в Дубки едешь?Едешь? А я вот в этом году решил нет, там всё равно все пьют и деградируют.Я вот так прямо и послал им электронное письмо, мол, возьму и не поеду!
- Глебушка, до этого года тебе почему - то ничто не мешало пить и деградировать вместе со всеми...
- Так в этом году финансирование урезали! Слушай, а ты знаешь, что Акынов опять Бардову морду набил?А знаешь, за что? Нет, ты не знаешь, за что.
- Глебушка, и знать не хочу.
- А набил потому, что Бардову Холмогорская дала, а ему не дала. Вот они по пьяни и подрались Нет, ну, конечно, формально Бардов сказал, что у Акынова рифмы устаревшие, но на самом деле идиоту понятно, что из-за Холмогорской. А Холмогорская третий раз замуж собралась, ты слышал? За редактора. Во баба! Во баба! А помнишь, как я её бортанул на втором курсе?
Гаммаюненко, у которого уже пар шёл из ушей от всех этих подробностей из жизни светил отечественной литературы, поперхнулся и попытался деликатно поменять тему разговора на чуть более занимательную:
- Глебушка, а что у нас новенького и интересного на ниве искусства?
- О! Кстати, видел давеча в "Знамени" твою подборку. Знаешь, дружище, я тебе добра хочу, не обижайся уж, но что - то ты говно напечатал. Прямо сопли какие - то, тряхомудие и сплошная графомания. Исписываешься, что ли? Странно даже, что тебя печатают. Я вот отнёс пару вещей, ну всяко посильнее - так бортанули. Признайся, ты пузырь редактору поставил?Хотя хер с ним, всё равно не признаешься. Ладно, пока, жучара.
Далее последовал коротенький смешок и гудки. Гаммаюненко поморщился от знакомого ощущения ведра помоев, насильно залитого внутрь и вытеснившего вдохновение и радость жизни. Захотелось немедленно принять что - нибудь "для дезинфекции". В смысле, не таблеток. "Как всё это надоело, - лихорадочно пульсировало в голове, - все эти сплетни, дрязги,выяснения отношений и замеры гениальностью, грызня за публикации и всепоглощающий бардак....вот почему я не подался в сантехники,а?"...
На этом сакраментальном вопросе размышления Гаммаюненко были прерваны вторично.На тот раз из трубки послышался голос Вовки Преображенского. Вовка был школьный друг, такой же фанатик своего дела, только физик. Он, кстати, тоже забыл поздороваться, но то, что его распирает желание что - то рассказать, чувствовалось сразу же, поэтому Гаммаюненко простил.
Вовка бодро объявил:
- Слушай, я тут сегодня доделал одну штуку. Звоню похвастаться. Только, боюсь, наши зубры не пропустят, или сопрёт кто....
- Что за штука - то, Вов?
- Только сразу же психиатрическую скорую ко мне не вызывай, лады? Машину времени я собрал. Серьёзно тебе говорю. Можно попасть в прошлое, потом вернуться.
Если бы это говорил кто - нибудь, кроме Вовки, Гаммаюненко вызвал бы добрых дядей из психдома немедленно. Но это говорил именно Преображенский, свой человек, и ему точно можно было верить.
- Вовка, а в прошлом можно не только наблюдать, но вот, скажем, и с людьми разговаривать, делать что - нибудь?, - спросил поэт, пытаясь не выдать голосом жгучий интерес и проблеск надежды.
- Ну слушааай.....пока никто не запрещал!, - голос Преображенского звучал до неприличия заговорщицки.
- А давай - ка, Вовка, если хочешь, я к тебе сейчас приеду, и мы твой шайтан - аппарат испробуем, пока его не сгноили. Признайся, тебе кого - нибудь в прошлое отправить не терпится!
- Какой же ты догадливый, прямо диву даюсь. Давай быстрее, адрес знаешь.
....Стояла зима 1990 года. Двенадцатилетний Коля Гаммаюненко шёл из школы в литературный кружок "Терзание", когда из тёмного переулка на него надвинулся незнакомый мужик, схватил за руку и потащил в ближайший двор - колодец.
Так как Коля основное время проводил за письменным столом и телосложение имел весьма хлипкое, отбиться он не сумел и очень перепугался.
Мужик стянул с Коли штаны, а с себя ремень и начал со вкусом лупасить юное дарование по заднице, сопровождая истязание следующим странным монологом:
- Я тебе дам стихи! Я тебе покажу рифмы! Чтобы я тебя больше ни на каких ЛИТО не видел! Увижу - урою, всё узнаю, из-под земли достану и урою! Тетрадишку твою со стихами сожрать заставлю по листочку! Вот тебе сигареты. Вот тебе бутылка пива. Пшёл вон, пока я добрый.
Юный Коля на подкашивающихся ногах заспешил к ближайшей людной улице, подальше от маньяка - извращенца. На ходу он машинально влил полбанки пива в пересохшее от страха горло.
.....Из машины времени вышел сантехник Колян, ехидно улыбаясь и застёгивая ремень на брюках. Он почесал яйца и направился навстречу новой жизни.