4. Путешествие, полное страсти и энтузиазма
4. Путешествие, полное страсти и энтузиазма
Пер. Н. Левковской
Необходимость обрести новую личность заставила женщин сто лет назад отправиться в это путешествие, полное страстного увлечения и энтузиазма, в это оклеветанное, неправильно понятое путешествие, которое увело их далеко от дома '.
В последние годы стало модным смеяться над феминизмом, считать его одной из подлых шуток истории, подшучивая, жалеть тех старомодных феминисток, которые боролись за права женщины на высшее образование, на работу, за избирательное право. Теперь считается, что они были неврастеничками, которые завидовали тому, что у мужчин есть пенис, и которые сами бы хотели быть мужчинами. В борьбе за то, чтобы женщины имели возможность участвовать в важных делах общества, наравне с мужчинами принимать ответственные решения, они отказались от своей природы, которая, как было принято считать, выражается только в сексуальной пассивности, признании мужского превосходства и выращивании потомства.
Но если я не ошибаюсь, именно это первое путешествие может объяснить многое из того, что происходило и происходит с женщинами с тех пор. Темным пятном на современной психологии лежит ее нежелание признать реальность того страстного увлечения, которое заставило женщин либо покинуть свои дома в поисках новой личности, своего нового «я», либо, оставаясь дома, страстно мечтать о чем-то большем. Это был бунт, яростное отрицание того определения личности женщины, которое было принято в то время. Стремление обрести новую личность заставило этих страстных феминисток медленно и с большим трудом продвигаться вперед в поисках новых путей для женщины. Одни пути были очень трудными, другие оказывались тупиками, третьи, возможно, были ложными, но эта необходимость найти для женщины новые пути действительно существовала.
Проблема обретения личности в то время была для женщины новой, абсолютно новой. Феминистки шли в первых рядах женской эволюции. Они должны были доказать, что женщины тоже люди. Они должны были вдребезги разбить, при необходимости применяя даже насилие, ту декоративную фарфоровую статуэтку, которая в прошлом столетии представляла идеал женщины. Они должны были доказать, что женщина - это не пассивное нереальное отражение, не декоративное ненужное украшение, не бездумное животное, не вещь, которой пользуются другие, не существо, лишенное собственного голоса. Прежде чем начать бороться за свои права, женщинам надо было стать похожими на мужчин.
Им внушали, что женщина не должна меняться, что она должна оставаться ребенком, что ее место - дом. А мужчина менялся, его место было в окружавшем его мире, и этот мир все время расширялся. Поэтому женщина отстала. Ее уделом было воспроизводство; она могла умереть при родах первого ребенка или, дожив до тридцати пяти лет, родить двенадцать детей, в то время как мужчина направлял свою судьбу с помощью органа, которого нет ни у какого другого животного,- с помощью разума. У женщины тоже есть разум. Ей также присуща человеческая потребность расти и развиваться. Но деятельность, заложенная в основу жизни и двигающая ее вперед, вышла за пределы дома, а женщину не научили заниматься делами вне дома. Ограниченная рамками семьи, будучи сама ребенком среди своих детей, пассивная, не имеющая контроля ни над одной из сторон своей жизни, женщина существовала только для того, чтобы ублажать мужчину. Она целиком зависела от его покровительства в этом мире, в мире, в создании которого она не принимала участия,- в мире мужчин. Она никогда не могла дорасти до того, чтобы задать себе простой вопрос: «Кто я такая? Чего я хочу?»
Даже если мужчина любил ее, как ребенка, как куклу, как украшение; даже если он дарил ей рубины, атлас, бархат; даже если ей было тепло в своем доме, хорошо с детьми, разве не стремилась она к чему-то большему? В то время она до такой степени полностью, как неодушевленный предмет, принадлежала мужчине; до такой степени никогда не чувствовала себя человеком, не ощущала своего «я», что даже во время любовного акта никто не ожидал от нее активного участия и не предполагал, что она может получать от этого удовольствие. Обычно говорили: «Он получил от нее удовольствие, он добился от нее, чего хотел». Разве так трудно понять, что эмансипация, стремление получить право быть полноценным человеком были настолько необходимы многим поколениям женщин, и ныне живущим, и тем, которые недавно ушли, что они боролись за них буквально врукопашную, шли за них в тюрьмы и умирали? И ради получения права быть взрослым полноценным человеком некоторые женщины отказывались от самих себя, от желания любить и быть любимыми, рожать детей.
Странный, необъяснимый поворот истории заключается в том, что страсть и огонь феминистского движения считаются результатом ненависти женщин к мужчинам, которая исходила от озлобленных, сексуально неудовлетворенных старых дев, от кастрированных, несексуальных, неженственных существ, настолько страстно завидовавших мужскому половому члену, что они готовы были отобрать его у всех мужчин или уничтожить их всех, требуя права для себя только потому, что сами они не могли любить, как женщины. Мэри Уоллстонкрафт, Ангелина Гримке, Эрнестина Роуз, Маргарет Фуллер, Элизабет Кейди Стэнтон, Юлия Уорд Хауэ, Маргарет Сангер - все они любили сами и были любимы, вышли замуж. Многие из них были настолько же страстными в своих отношениях с возлюбленными и мужьями (в то время как считалось, что женщине не пристало иметь страсть и ум), насколько и в борьбе за то, чтобы женщина получила возможность вырасти в полноценного человека. Но если они, как, например, Сьюзен Энтони, которой судьба или горький опыт не позволили выйти замуж, боролись за то, чтобы женщина получила возможность реализовать себя не в альянсе с мужчиной, а как отдельный индивидуум, то поступали так потому, что им это было так же остро необходимо, как и любовь. («Что необходимо женщине? - говорила Маргарет Фуллер.- Не жить и управлять чисто по-женски, как это было принято, а иметь возможность взрослеть, как »то дано ей самой природой, возможность проявить свой ум, чтобы душа ее была свободна и чтобы она беспрепятственно могла обнаруживать те силы, что заложены в ней».)
У феминисток была только одна модель, один образ полноценного и свободного человека, о котором можно мечтать,- образ мужчины. До недавнего времени только мужчины (хотя и не все) имели необходимую им свободу и получали адекватное образование, позволявшее им реализовать свои способности, чтобы быть первопроходцами, создателями, первооткрывателями и наносить на карту новые ориентиры для будущих поколений. Только мужчины имели право голоса; могли принимать необходимые решения для всего общества. Только мужчины имели свободу любить и наслаждаться любовью, решать для себя от имени Бога проблему добра и зла. Разве женщинам нужны были эти права и свободы потому, что они хотели быть мужчинами? Или они хотели получить их потому, что они тоже были людьми?
То, что феминизм стремился именно к этому, символически показано Генриком Ибсеном. Когда в 1879 году в пьесе «Кукольный дом» он сказал, что женщина - просто человек, он задал новый тон в литературе. Тысячи женщин среднего класса викторианской эпохи в Европе и Америке увидели себя в Норе. А в 1960 году, почти столетие спустя, миллионы американских домохозяек, смотревших пьесу по телевизору, также увидели себя, когда услышали слова Норы:
«Ты был всегда так мил со мной, ласков. Но весь наш дом был только большой детской. Я была здесь твоей куколкой-женой, как дома у папы была папиной куколкой-дочкой, а дети были уже моими куклами. Мне нравилось, что ты играл и забавлялся со мной, как им нравилось, что я играю и забавляюсь с ними. Вот что являл собой наш брак, Тор-вальд.
...Разве я подготовлена воспитывать детей?.. Мне надо сначала решить другую задачу. Надо постараться воспитать себя самое - и не у тебя мне искать помощи. Мне надо заняться этим самой. Поэтому я ухожу от тебя... Мне надо остаться одной, чтобы разобраться в самой себе и во всем прочем. Поэтому я и не могу больше оставаться у тебя».
Пораженный муж напоминает Норе, что самые священные обязанности женщины - это обязанности перед мужем и детьми. «Прежде всего ты жена и мать»,-говорит он. На что Нора отвечает: «Я думаю, что прежде всего я человек, так же как и ты,- или, по крайней мере, должна постараться стать человеком. Знаю, что большинство будет на твоей стороне, Торвальд, и что в книгах говорится нечто подобное. Но меня больше не удовлетворяет то, что говорит большинство и о чем говорится в книгах. Мне надо самой подумать об этих вещах и попробовать разобраться в них».
В наше время часто повторяют, что первую половину века женщины боролись за свои права, а вторую половину они задавались вопросом, нужны ли они им в конце концов. Борьба за права - пустой звук для тех людей, которые выросли, когда эти права были уже завоеваны. Но так же, как и Нора, феминистки должны были завоевать их для того, чтобы женщины могли жить и любить, как все люди. Очень немногие женщины в то время, да и сейчас тоже, осмеливались покидать единственное известное им место, где они были обеспечены и чувствовали себя в безопасности, то есть осмеливались покидать свой дом и своих мужей, чтобы, как Нора, начать поиск своего собственного пути. Но очень многие женщины того времени, так же как и сейчас, чувствовали пустоту своего существования, будучи только домохозяйками, и не могли больше наслаждаться любовью мужа и детей.
Некоторые женщины и даже некоторые мужчины, понимавшие, что половина человечества была полностью лишена права реализовать себя, поставили перед собой задачу изменить те условия, при которых женщины находились в полной зависимости от мужчин. Эти условия были сформулированы на первом съезде, посвященном защите прав женщин, в Сенеке-Фоллз, штат Нью-Йорк, в 1848 году, где высказывались претензии женщин по отношению к мужчинам:
«Он заставил ее подчиняться законам, в создании которых она не участвовала... Он сделал ее бесправной в замужестве, приговорив тем самым к гражданской смерти. Он отобрал у нее все права собственности, включая даже право на то, что она сама зарабатывает... Брачный договор обязывает ее подчиняться мужу, который становится, по существу, хозяином ее помыслов и намерений: закон наделяет его правом лишать ее свободы и использовать телесные наказания.
...Он закрывает ей все дороги к богатству и славе, дороги, которые для себя считает наиболее достойными. И не найдется женщин, преподающих теологию, медицину или право. Он лишил ее возможности получить серьезное образование, захлопнув перед ней двери всех колледжей... Он сформировал ложное общественное мнение, навязав миру двойную мораль - для мужчин и для женщин, согласно которой за отступление от нравственности женщин изгоняют из общества, мужчин же практически не осуждают. Он присвоил себе прерогативу Иеговы, считая, что только он имеет право определять для женщины сферу ее деятельности, тогда как это является делом ее совести и ее Бога. Он предпринял все возможное, чтобы разрушить ее веру в собственные силы, умалить ее чувство самоуважения, заставить добровольно смириться с зависимой и унизительной участью».
Именно эти условия, побудившие феминисток сто лет назад начать борьбу за их уничтожение, и сделали женщин такими, какими они были,- «женственными», такое определение было принято в то время, да и сейчас.
Трудно назвать совпадением то, что борьба за освобождение женщины началась в Америке сразу же после Войны за независимость и нарастала вместе с движением за освобождение рабов. Томас Пейн, оратор Революции, первым в 1775 году осудил положение женщины: «Даже в странах, где считается, что они живут наиболее счастливо, они сдерживают свои желания и не могут проявить свои возможности; с помощью законов, а также благодаря рабски покорному общественному мнению у них украли свободу и волю...» Во время Революции, примерно за десять лет до того, как Мэри Уоллстонкрафт возглавила феминистское движение в Англии, американка Юдифь Сарджент Мюррей сказала, что женщина нуждается в знании для того, чтобы разглядеть новые цели в жизни и подняться до их достижения. В 1837 году, когда Маунт Холиоук открыл свои двери, чтобы предоставить женщинам первую возможность получить образование, такое, какое получали мужчины, американские женщины провели свою первую национальную антирабовладельческую конференцию в Нью-Йорке. Женщины, которые официально начали движение за права женщин в Сенеке-Фоллз, собрались вместе, когда им не дали мандата на участие во Всемирном конгрессе противников рабства в Лондоне. Когда Элизабет Стэнтон во время своего медового месяца сидела за занавесом на галерее в зале Конгресса, она вместе с Лукрецией Мотт, скромной женщиной, матерью пятерых детей, решила, что необходимо освобождать не только рабов.
Где бы в мире ни возникала борьба за свободу людей, женщины всегда отвоевывали какую-нибудь частичку этой свободы для себя. Конечно же, не вопросы полового неравенства определяли борьбу во времена Французской революции, при освобождении негров в Америке, при свержении русского царя, при изгнании англичан из Индии. Но когда идея освобождения человека движет умами мужчин, она одинаково волнует и умы женщин. Ритмы Декларации, принятой в Сенеке-Фоллз, восходят непосредственно к Декларации независимости:
«Когда в ходе человеческой истории для одного народа оказывается необходимым... занять среди держав мира самостоятельное и независимое положение... мы считаем самоочевидной истину, что все мужчины и женщины созданы равноправными».
Феминизм не был грубой шуткой. Феминистская революция должна была произойти хотя бы потому, что женщину заставили остановиться в своем развитии на стадии, которая в очень большой степени не отвечала ее человеческим возможностям. «Семейная функция женщины не исчерпывает ее силы,- проповедовал преподобный Теодор Паркер в Бостоне в 1853 году.- Заставить половину человечества концентрировать свою энергию на обязанностях домохозяйки, жены и матери - значит с чудовищным безрассудством расходовать наиболее ценный материал, созданный Богом». Через всю историю феминистского движения проходит также яркая, хотя и несколько опасная, идея о том, что равные с мужчиной права женщине были необходимы для того, чтобы наравне с мужчиной иметь полную свободу сексуального проявления. С деградацией женщины деградировали также семья, любовь, все взаимоотношения между мужчиной и женщиной. «После сексуальной революции,- считал Роберт Дэйл Оуэн,- наряду с другими несправедливыми монополиями исчезнет и сексуальная монополия; тогда не надо будет женщине быть непременно добродетельной, иметь только одно увлечение и только одно занятие в жизни».
Женщины и мужчины, начавшие эту революцию, предвидели, что их ждет немало недоразумений, несправедливостей и насмешек. Так оно и было. Первых людей, публично выступивших в защиту прав женщины в Америке,- Фанни Райт, дочь шотландского аристократа, и Эрнестину Роуз, дочь раввина,- называли соответственно «красной шлюхой супружеской неверности» и «женщиной в тысячу раз хуже проститутки». Декларация, принятая в Сенеке-Фоллз, вызвала такие громкие крики со стороны прессы и священников1- «революция», «бунт среди женщин», «царство юбок», «богохульство»,- что слабохарактерные отказались от своих подписей. Мрачные репортажи о «свободной любви» и «легализованных адюльтерах» соперничали с фантазиями о судебных заседаниях, церковных проповедях и хирургических операциях, внезапно прерванных в связи с тем, что женщина- юрист, священник или врач должна была спешно вручить своему мужу только что рожденного ребенка.
На каждом этапе своей деятельности феминистки должны были бороться с представлением о том, что они идут против природы женщины, данной ей Богом. Священники противодействовали провозглашению женских прав, размахивая Библией и цитируя Священное писание: «Святой Павел сказал... жене глава муж... Жены ваши в церквах да молчат; ибо не позволено им говорить... Если же они хотят чему научиться, пусть спрашивают о том дома у мужей своих; ибо неприлично жене говорить в церкви... А учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии. Ибо прежде создан Адам, а потом Ева... Святой Петр сказал: а также вы, жены, повинуйтесь мужьям своим...»
В 1866 году сенатор из Нью-Джерси благочестивым речитативом провозгласил, что, если женщине предоставить равные права с мужчиной, это разрушит «ее кроткую нежную натуру, которая не только заставляет женщину уклоняться от жизненной борьбы, но и делает ее непригодной для участия в суматохе общественной жизни. У нее более высокая и священная миссия. Именно в уединении призвана она воспитывать характеры будущих мужчин. Миссия женщин состоит в том, чтобы дома ласковыми уговорами и любовью умиротворять страсти мужчин, когда они приходят домой с битвы жизни, а не в том, чтобы самим присоединяться к борьбе и подбрасывать дрова в костер этой битвы».
«Они, видимо, не хотят довольствоваться тем, что превратили себя в бесполые существа, они желают превратить в такие же бесполые существа всех женщин на свете»,- сказал член законодательного собрания Нью-Йорка, выступая против одной из первых петиций о правах замужней женщины на собственность и доходы. Поскольку «Бог вначале создал мужчину, затем изъял у него часть для создания женщины» и вернул ее мужчине в браке как часть его самого, чтобы они были «единой плотью, одним существом», законодательное собрание самодовольно отклонило петицию: «Более высокая власть, чем наша, от которой исходят законодательные предписания, указала нам, что мужчина и женщина никогда не будут равны».
Миф о том, что женщины, боровшиеся за свои права, были «жуткими монстрами», основывался на вере в то, что уничтожение предписанного Богом подчинения женщины разрушит домашний очаг и превратит мужчин в рабов. Подобные мифы возникают при любой революции, когда выдвигается новая группа людей в борьбе за равенство. Образ феминистки как бесчеловечной, огненной пожирательницы мужчин, независимо от того, считалось ли это отступлением от Бога или выражалось в современных терминах сексуального извращения, недалеко ушел от стереотипа, изображающего негра примитивным животным или членом союза анархистов. За сексуальной терминологией пытались скрыть тот факт, что феминистское движение представляло собой революцию. Были, конечно, эксцессы, как и в любой революции, но сами эти эксцессы лишь указывали на необходимость революции. Они являлись результатом страстного неприятия женщинами тех условий жизни, которые вели их к деградации, тех условий жизни, за привлекательным фасадом которых скрывалось беспомощное подчинение, делавшее женщину объектом такого плохо замаскированного презрения со стороны мужчины, что последний испытывал презрение даже к себе самому. И судя по всему, избавиться от этого презрения и самоуничижения оказалось гораздо труднее, чем изменить условия, создававшие их.
Конечно, они завидовали мужчинам. Некоторые первые феминистки коротко стригли волосы, носили спортивные брюки и старались подражать мужчинам. Глядя на жизнь, которую вели их матери, исходя из собственного опыта, эти страстные женщины имели все основания отвергнуть общепринятый женский образ. Некоторые из них даже отказывались от замужества и материнства. Но, отвернувшись от привычного женского образа, борясь за свою свободу и за свободу для всех женщин, многие из них становились другими женщинами. Они превращались в полноценных людей.
Сегодня имя Люси Стоун воскрешает в памяти какую-то пожирательницу мужчин, фурию в брюках, размахивающую зонтом, как мечом. Мужчине, который любил ее, потребовалось много времени, чтобы убедить ее выйти за него замуж, и, хотя она любила его и пронесла эту любовь через всю свою долгую жизнь, она так и не взяла его имени. Когда она родилась, ее добрая мать плакала: «О Боже! Мне очень жаль, что родилась девочка. Жизнь женщины так тяжела». За несколько часов до рождения ребенка в 1818 году на ферме в западном Массачусетсе ее мать подоила восемь коров, потому что из-за внезапно налетевшей бури все работники оказались в это время в поле: ведь важнее было спасти урожай сена, чем ухаживать за женщиной накануне родов. Несмотря на то что эта хрупкая усталая женщина выполняла бесконечную работу по дому и родила девятерых детей, Люси Стоун выросла с убеждением: «В этом доме всегда исполнялась воля только одного человека - моего отца».
Она восстала против того, что родилась девочкой, поскольку это означало сносить такие унижения, о которых говорится в Библии и о которых говорила ей мать. Когда она увидела, что, сколько бы раз она ни поднимала руку в церкви на общем собрании, на нее никогда не обращали внимания, она восстала против этого. В церковном кружке кройки и шитья, где она шила рубашку, помогая молодому человеку из духовной семинарии, она услышала, как Мэри Лайон говорила об образовании для женщин. Она не стала дошивать рубашку, а в шестнадцать лет открыла школу с оплатой в один доллар в неделю, копила деньги в течение девяти лет, пока не собрала достаточно средств, чтобы поехать в колледж и самой получить образование. Она хотела выучиться, чтобы иметь возможность «защищать интересы не только рабов, но и всего страдающего человечества. И в частности, я намерена добиваться справедливости в отношении женщин». Но в Оберлине, где она была одной из первых женщин, прошедших «основной курс обучения», она вынуждена была учиться ораторскому искусству тайно в лесу, поскольку даже в Оберлине девушкам не разрешалось выступать публично.
Стирая мужчинам белье, убирая их комнаты, прислуживая им за столом, выслушивая их разглагольствования, но оставаясь уважительно молчаливыми на общих собраниях, девушки, обучавшиеся вместе с мужчинами в Оберлине, готовились прежде всего к тому, чтобы стать образованными мамами и надлежащим образом послушно исполнять роль жены.
Внешне Люси Стоун представляла собой женщину небольшого роста, с нежным серебристым голосом, который мог успокоить разбушевавшуюся толпу. При этом она могла осадить грубиянов и одержать верх над мужчинами, угрожавшими ей дубинками, бросавшими молитвенники и яйца ей в голову. А однажды среди зимы они запихнули шланг к ней в окно и стали поливать ее ледяной водой.
Как-то в одном городе пронесся распространенный в то время слух о том, что в город читать лекции приехала большая мужеподобная женщина, которая носит сапоги, курит сигару и ругается как извозчик.
Дамы, которые пришли послушать это чудище, не могли скрыть своего удивления, когда увидели, что Люси Стоун небольшого роста, изящна, одета в черное атласное платье с белым кружевным рюшем вокруг шеи, что она «воплощение женской грации... свежая и светлая, как утро».
Ее речи вызывали такую злобу у рабовладельцев, что «Бостон пост» опубликовала грубое стихотворение, в котором предрекалось, что «раздастся наконец громкий голос трубы», прославляющий мужчину, который «свадебным поцелуем закроет рот Люси Стоун». Люси Стоун поняла, что «замужество для женщины - это состояние рабства». Даже после того, как Генри Блэкуэлл последовал за ней из Цинциннати в Массачусетс (он жаловался, что «она - настоящий локомотив»), дал клятву «не признавать в браке превосходства ни мужчины, ни женщины» и написал ей: «Я встретил Вас у Ниагары, и, сидя у Ваших ног, я смотрел вниз на темную воду со страстным, неразделенным и неудовлетворенным сердечным томлением, которого Вы никогда не узнаете и не поймете», а затем выступил с публичной речью в защиту прав женщин; даже после того, как она призналась, что любит его, и написала ему: «Вы едва ли можете сказать мне что-либо, чего я не знала бы сама о пустоте одинокой жизни»,- даже после этого она страдала жуткими головными болями, так как не могла решить, выходить ей за него замуж или нет.
Пер. Н. Левковской
Необходимость обрести новую личность заставила женщин сто лет назад отправиться в это путешествие, полное страстного увлечения и энтузиазма, в это оклеветанное, неправильно понятое путешествие, которое увело их далеко от дома '.
В последние годы стало модным смеяться над феминизмом, считать его одной из подлых шуток истории, подшучивая, жалеть тех старомодных феминисток, которые боролись за права женщины на высшее образование, на работу, за избирательное право. Теперь считается, что они были неврастеничками, которые завидовали тому, что у мужчин есть пенис, и которые сами бы хотели быть мужчинами. В борьбе за то, чтобы женщины имели возможность участвовать в важных делах общества, наравне с мужчинами принимать ответственные решения, они отказались от своей природы, которая, как было принято считать, выражается только в сексуальной пассивности, признании мужского превосходства и выращивании потомства.
Но если я не ошибаюсь, именно это первое путешествие может объяснить многое из того, что происходило и происходит с женщинами с тех пор. Темным пятном на современной психологии лежит ее нежелание признать реальность того страстного увлечения, которое заставило женщин либо покинуть свои дома в поисках новой личности, своего нового «я», либо, оставаясь дома, страстно мечтать о чем-то большем. Это был бунт, яростное отрицание того определения личности женщины, которое было принято в то время. Стремление обрести новую личность заставило этих страстных феминисток медленно и с большим трудом продвигаться вперед в поисках новых путей для женщины. Одни пути были очень трудными, другие оказывались тупиками, третьи, возможно, были ложными, но эта необходимость найти для женщины новые пути действительно существовала.
Проблема обретения личности в то время была для женщины новой, абсолютно новой. Феминистки шли в первых рядах женской эволюции. Они должны были доказать, что женщины тоже люди. Они должны были вдребезги разбить, при необходимости применяя даже насилие, ту декоративную фарфоровую статуэтку, которая в прошлом столетии представляла идеал женщины. Они должны были доказать, что женщина - это не пассивное нереальное отражение, не декоративное ненужное украшение, не бездумное животное, не вещь, которой пользуются другие, не существо, лишенное собственного голоса. Прежде чем начать бороться за свои права, женщинам надо было стать похожими на мужчин.
Им внушали, что женщина не должна меняться, что она должна оставаться ребенком, что ее место - дом. А мужчина менялся, его место было в окружавшем его мире, и этот мир все время расширялся. Поэтому женщина отстала. Ее уделом было воспроизводство; она могла умереть при родах первого ребенка или, дожив до тридцати пяти лет, родить двенадцать детей, в то время как мужчина направлял свою судьбу с помощью органа, которого нет ни у какого другого животного,- с помощью разума. У женщины тоже есть разум. Ей также присуща человеческая потребность расти и развиваться. Но деятельность, заложенная в основу жизни и двигающая ее вперед, вышла за пределы дома, а женщину не научили заниматься делами вне дома. Ограниченная рамками семьи, будучи сама ребенком среди своих детей, пассивная, не имеющая контроля ни над одной из сторон своей жизни, женщина существовала только для того, чтобы ублажать мужчину. Она целиком зависела от его покровительства в этом мире, в мире, в создании которого она не принимала участия,- в мире мужчин. Она никогда не могла дорасти до того, чтобы задать себе простой вопрос: «Кто я такая? Чего я хочу?»
Даже если мужчина любил ее, как ребенка, как куклу, как украшение; даже если он дарил ей рубины, атлас, бархат; даже если ей было тепло в своем доме, хорошо с детьми, разве не стремилась она к чему-то большему? В то время она до такой степени полностью, как неодушевленный предмет, принадлежала мужчине; до такой степени никогда не чувствовала себя человеком, не ощущала своего «я», что даже во время любовного акта никто не ожидал от нее активного участия и не предполагал, что она может получать от этого удовольствие. Обычно говорили: «Он получил от нее удовольствие, он добился от нее, чего хотел». Разве так трудно понять, что эмансипация, стремление получить право быть полноценным человеком были настолько необходимы многим поколениям женщин, и ныне живущим, и тем, которые недавно ушли, что они боролись за них буквально врукопашную, шли за них в тюрьмы и умирали? И ради получения права быть взрослым полноценным человеком некоторые женщины отказывались от самих себя, от желания любить и быть любимыми, рожать детей.
Странный, необъяснимый поворот истории заключается в том, что страсть и огонь феминистского движения считаются результатом ненависти женщин к мужчинам, которая исходила от озлобленных, сексуально неудовлетворенных старых дев, от кастрированных, несексуальных, неженственных существ, настолько страстно завидовавших мужскому половому члену, что они готовы были отобрать его у всех мужчин или уничтожить их всех, требуя права для себя только потому, что сами они не могли любить, как женщины. Мэри Уоллстонкрафт, Ангелина Гримке, Эрнестина Роуз, Маргарет Фуллер, Элизабет Кейди Стэнтон, Юлия Уорд Хауэ, Маргарет Сангер - все они любили сами и были любимы, вышли замуж. Многие из них были настолько же страстными в своих отношениях с возлюбленными и мужьями (в то время как считалось, что женщине не пристало иметь страсть и ум), насколько и в борьбе за то, чтобы женщина получила возможность вырасти в полноценного человека. Но если они, как, например, Сьюзен Энтони, которой судьба или горький опыт не позволили выйти замуж, боролись за то, чтобы женщина получила возможность реализовать себя не в альянсе с мужчиной, а как отдельный индивидуум, то поступали так потому, что им это было так же остро необходимо, как и любовь. («Что необходимо женщине? - говорила Маргарет Фуллер.- Не жить и управлять чисто по-женски, как это было принято, а иметь возможность взрослеть, как »то дано ей самой природой, возможность проявить свой ум, чтобы душа ее была свободна и чтобы она беспрепятственно могла обнаруживать те силы, что заложены в ней».)
У феминисток была только одна модель, один образ полноценного и свободного человека, о котором можно мечтать,- образ мужчины. До недавнего времени только мужчины (хотя и не все) имели необходимую им свободу и получали адекватное образование, позволявшее им реализовать свои способности, чтобы быть первопроходцами, создателями, первооткрывателями и наносить на карту новые ориентиры для будущих поколений. Только мужчины имели право голоса; могли принимать необходимые решения для всего общества. Только мужчины имели свободу любить и наслаждаться любовью, решать для себя от имени Бога проблему добра и зла. Разве женщинам нужны были эти права и свободы потому, что они хотели быть мужчинами? Или они хотели получить их потому, что они тоже были людьми?
То, что феминизм стремился именно к этому, символически показано Генриком Ибсеном. Когда в 1879 году в пьесе «Кукольный дом» он сказал, что женщина - просто человек, он задал новый тон в литературе. Тысячи женщин среднего класса викторианской эпохи в Европе и Америке увидели себя в Норе. А в 1960 году, почти столетие спустя, миллионы американских домохозяек, смотревших пьесу по телевизору, также увидели себя, когда услышали слова Норы:
«Ты был всегда так мил со мной, ласков. Но весь наш дом был только большой детской. Я была здесь твоей куколкой-женой, как дома у папы была папиной куколкой-дочкой, а дети были уже моими куклами. Мне нравилось, что ты играл и забавлялся со мной, как им нравилось, что я играю и забавляюсь с ними. Вот что являл собой наш брак, Тор-вальд.
...Разве я подготовлена воспитывать детей?.. Мне надо сначала решить другую задачу. Надо постараться воспитать себя самое - и не у тебя мне искать помощи. Мне надо заняться этим самой. Поэтому я ухожу от тебя... Мне надо остаться одной, чтобы разобраться в самой себе и во всем прочем. Поэтому я и не могу больше оставаться у тебя».
Пораженный муж напоминает Норе, что самые священные обязанности женщины - это обязанности перед мужем и детьми. «Прежде всего ты жена и мать»,-говорит он. На что Нора отвечает: «Я думаю, что прежде всего я человек, так же как и ты,- или, по крайней мере, должна постараться стать человеком. Знаю, что большинство будет на твоей стороне, Торвальд, и что в книгах говорится нечто подобное. Но меня больше не удовлетворяет то, что говорит большинство и о чем говорится в книгах. Мне надо самой подумать об этих вещах и попробовать разобраться в них».
В наше время часто повторяют, что первую половину века женщины боролись за свои права, а вторую половину они задавались вопросом, нужны ли они им в конце концов. Борьба за права - пустой звук для тех людей, которые выросли, когда эти права были уже завоеваны. Но так же, как и Нора, феминистки должны были завоевать их для того, чтобы женщины могли жить и любить, как все люди. Очень немногие женщины в то время, да и сейчас тоже, осмеливались покидать единственное известное им место, где они были обеспечены и чувствовали себя в безопасности, то есть осмеливались покидать свой дом и своих мужей, чтобы, как Нора, начать поиск своего собственного пути. Но очень многие женщины того времени, так же как и сейчас, чувствовали пустоту своего существования, будучи только домохозяйками, и не могли больше наслаждаться любовью мужа и детей.
Некоторые женщины и даже некоторые мужчины, понимавшие, что половина человечества была полностью лишена права реализовать себя, поставили перед собой задачу изменить те условия, при которых женщины находились в полной зависимости от мужчин. Эти условия были сформулированы на первом съезде, посвященном защите прав женщин, в Сенеке-Фоллз, штат Нью-Йорк, в 1848 году, где высказывались претензии женщин по отношению к мужчинам:
«Он заставил ее подчиняться законам, в создании которых она не участвовала... Он сделал ее бесправной в замужестве, приговорив тем самым к гражданской смерти. Он отобрал у нее все права собственности, включая даже право на то, что она сама зарабатывает... Брачный договор обязывает ее подчиняться мужу, который становится, по существу, хозяином ее помыслов и намерений: закон наделяет его правом лишать ее свободы и использовать телесные наказания.
...Он закрывает ей все дороги к богатству и славе, дороги, которые для себя считает наиболее достойными. И не найдется женщин, преподающих теологию, медицину или право. Он лишил ее возможности получить серьезное образование, захлопнув перед ней двери всех колледжей... Он сформировал ложное общественное мнение, навязав миру двойную мораль - для мужчин и для женщин, согласно которой за отступление от нравственности женщин изгоняют из общества, мужчин же практически не осуждают. Он присвоил себе прерогативу Иеговы, считая, что только он имеет право определять для женщины сферу ее деятельности, тогда как это является делом ее совести и ее Бога. Он предпринял все возможное, чтобы разрушить ее веру в собственные силы, умалить ее чувство самоуважения, заставить добровольно смириться с зависимой и унизительной участью».
Именно эти условия, побудившие феминисток сто лет назад начать борьбу за их уничтожение, и сделали женщин такими, какими они были,- «женственными», такое определение было принято в то время, да и сейчас.
Трудно назвать совпадением то, что борьба за освобождение женщины началась в Америке сразу же после Войны за независимость и нарастала вместе с движением за освобождение рабов. Томас Пейн, оратор Революции, первым в 1775 году осудил положение женщины: «Даже в странах, где считается, что они живут наиболее счастливо, они сдерживают свои желания и не могут проявить свои возможности; с помощью законов, а также благодаря рабски покорному общественному мнению у них украли свободу и волю...» Во время Революции, примерно за десять лет до того, как Мэри Уоллстонкрафт возглавила феминистское движение в Англии, американка Юдифь Сарджент Мюррей сказала, что женщина нуждается в знании для того, чтобы разглядеть новые цели в жизни и подняться до их достижения. В 1837 году, когда Маунт Холиоук открыл свои двери, чтобы предоставить женщинам первую возможность получить образование, такое, какое получали мужчины, американские женщины провели свою первую национальную антирабовладельческую конференцию в Нью-Йорке. Женщины, которые официально начали движение за права женщин в Сенеке-Фоллз, собрались вместе, когда им не дали мандата на участие во Всемирном конгрессе противников рабства в Лондоне. Когда Элизабет Стэнтон во время своего медового месяца сидела за занавесом на галерее в зале Конгресса, она вместе с Лукрецией Мотт, скромной женщиной, матерью пятерых детей, решила, что необходимо освобождать не только рабов.
Где бы в мире ни возникала борьба за свободу людей, женщины всегда отвоевывали какую-нибудь частичку этой свободы для себя. Конечно же, не вопросы полового неравенства определяли борьбу во времена Французской революции, при освобождении негров в Америке, при свержении русского царя, при изгнании англичан из Индии. Но когда идея освобождения человека движет умами мужчин, она одинаково волнует и умы женщин. Ритмы Декларации, принятой в Сенеке-Фоллз, восходят непосредственно к Декларации независимости:
«Когда в ходе человеческой истории для одного народа оказывается необходимым... занять среди держав мира самостоятельное и независимое положение... мы считаем самоочевидной истину, что все мужчины и женщины созданы равноправными».
Феминизм не был грубой шуткой. Феминистская революция должна была произойти хотя бы потому, что женщину заставили остановиться в своем развитии на стадии, которая в очень большой степени не отвечала ее человеческим возможностям. «Семейная функция женщины не исчерпывает ее силы,- проповедовал преподобный Теодор Паркер в Бостоне в 1853 году.- Заставить половину человечества концентрировать свою энергию на обязанностях домохозяйки, жены и матери - значит с чудовищным безрассудством расходовать наиболее ценный материал, созданный Богом». Через всю историю феминистского движения проходит также яркая, хотя и несколько опасная, идея о том, что равные с мужчиной права женщине были необходимы для того, чтобы наравне с мужчиной иметь полную свободу сексуального проявления. С деградацией женщины деградировали также семья, любовь, все взаимоотношения между мужчиной и женщиной. «После сексуальной революции,- считал Роберт Дэйл Оуэн,- наряду с другими несправедливыми монополиями исчезнет и сексуальная монополия; тогда не надо будет женщине быть непременно добродетельной, иметь только одно увлечение и только одно занятие в жизни».
Женщины и мужчины, начавшие эту революцию, предвидели, что их ждет немало недоразумений, несправедливостей и насмешек. Так оно и было. Первых людей, публично выступивших в защиту прав женщины в Америке,- Фанни Райт, дочь шотландского аристократа, и Эрнестину Роуз, дочь раввина,- называли соответственно «красной шлюхой супружеской неверности» и «женщиной в тысячу раз хуже проститутки». Декларация, принятая в Сенеке-Фоллз, вызвала такие громкие крики со стороны прессы и священников1- «революция», «бунт среди женщин», «царство юбок», «богохульство»,- что слабохарактерные отказались от своих подписей. Мрачные репортажи о «свободной любви» и «легализованных адюльтерах» соперничали с фантазиями о судебных заседаниях, церковных проповедях и хирургических операциях, внезапно прерванных в связи с тем, что женщина- юрист, священник или врач должна была спешно вручить своему мужу только что рожденного ребенка.
На каждом этапе своей деятельности феминистки должны были бороться с представлением о том, что они идут против природы женщины, данной ей Богом. Священники противодействовали провозглашению женских прав, размахивая Библией и цитируя Священное писание: «Святой Павел сказал... жене глава муж... Жены ваши в церквах да молчат; ибо не позволено им говорить... Если же они хотят чему научиться, пусть спрашивают о том дома у мужей своих; ибо неприлично жене говорить в церкви... А учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии. Ибо прежде создан Адам, а потом Ева... Святой Петр сказал: а также вы, жены, повинуйтесь мужьям своим...»
В 1866 году сенатор из Нью-Джерси благочестивым речитативом провозгласил, что, если женщине предоставить равные права с мужчиной, это разрушит «ее кроткую нежную натуру, которая не только заставляет женщину уклоняться от жизненной борьбы, но и делает ее непригодной для участия в суматохе общественной жизни. У нее более высокая и священная миссия. Именно в уединении призвана она воспитывать характеры будущих мужчин. Миссия женщин состоит в том, чтобы дома ласковыми уговорами и любовью умиротворять страсти мужчин, когда они приходят домой с битвы жизни, а не в том, чтобы самим присоединяться к борьбе и подбрасывать дрова в костер этой битвы».
«Они, видимо, не хотят довольствоваться тем, что превратили себя в бесполые существа, они желают превратить в такие же бесполые существа всех женщин на свете»,- сказал член законодательного собрания Нью-Йорка, выступая против одной из первых петиций о правах замужней женщины на собственность и доходы. Поскольку «Бог вначале создал мужчину, затем изъял у него часть для создания женщины» и вернул ее мужчине в браке как часть его самого, чтобы они были «единой плотью, одним существом», законодательное собрание самодовольно отклонило петицию: «Более высокая власть, чем наша, от которой исходят законодательные предписания, указала нам, что мужчина и женщина никогда не будут равны».
Миф о том, что женщины, боровшиеся за свои права, были «жуткими монстрами», основывался на вере в то, что уничтожение предписанного Богом подчинения женщины разрушит домашний очаг и превратит мужчин в рабов. Подобные мифы возникают при любой революции, когда выдвигается новая группа людей в борьбе за равенство. Образ феминистки как бесчеловечной, огненной пожирательницы мужчин, независимо от того, считалось ли это отступлением от Бога или выражалось в современных терминах сексуального извращения, недалеко ушел от стереотипа, изображающего негра примитивным животным или членом союза анархистов. За сексуальной терминологией пытались скрыть тот факт, что феминистское движение представляло собой революцию. Были, конечно, эксцессы, как и в любой революции, но сами эти эксцессы лишь указывали на необходимость революции. Они являлись результатом страстного неприятия женщинами тех условий жизни, которые вели их к деградации, тех условий жизни, за привлекательным фасадом которых скрывалось беспомощное подчинение, делавшее женщину объектом такого плохо замаскированного презрения со стороны мужчины, что последний испытывал презрение даже к себе самому. И судя по всему, избавиться от этого презрения и самоуничижения оказалось гораздо труднее, чем изменить условия, создававшие их.
Конечно, они завидовали мужчинам. Некоторые первые феминистки коротко стригли волосы, носили спортивные брюки и старались подражать мужчинам. Глядя на жизнь, которую вели их матери, исходя из собственного опыта, эти страстные женщины имели все основания отвергнуть общепринятый женский образ. Некоторые из них даже отказывались от замужества и материнства. Но, отвернувшись от привычного женского образа, борясь за свою свободу и за свободу для всех женщин, многие из них становились другими женщинами. Они превращались в полноценных людей.
Сегодня имя Люси Стоун воскрешает в памяти какую-то пожирательницу мужчин, фурию в брюках, размахивающую зонтом, как мечом. Мужчине, который любил ее, потребовалось много времени, чтобы убедить ее выйти за него замуж, и, хотя она любила его и пронесла эту любовь через всю свою долгую жизнь, она так и не взяла его имени. Когда она родилась, ее добрая мать плакала: «О Боже! Мне очень жаль, что родилась девочка. Жизнь женщины так тяжела». За несколько часов до рождения ребенка в 1818 году на ферме в западном Массачусетсе ее мать подоила восемь коров, потому что из-за внезапно налетевшей бури все работники оказались в это время в поле: ведь важнее было спасти урожай сена, чем ухаживать за женщиной накануне родов. Несмотря на то что эта хрупкая усталая женщина выполняла бесконечную работу по дому и родила девятерых детей, Люси Стоун выросла с убеждением: «В этом доме всегда исполнялась воля только одного человека - моего отца».
Она восстала против того, что родилась девочкой, поскольку это означало сносить такие унижения, о которых говорится в Библии и о которых говорила ей мать. Когда она увидела, что, сколько бы раз она ни поднимала руку в церкви на общем собрании, на нее никогда не обращали внимания, она восстала против этого. В церковном кружке кройки и шитья, где она шила рубашку, помогая молодому человеку из духовной семинарии, она услышала, как Мэри Лайон говорила об образовании для женщин. Она не стала дошивать рубашку, а в шестнадцать лет открыла школу с оплатой в один доллар в неделю, копила деньги в течение девяти лет, пока не собрала достаточно средств, чтобы поехать в колледж и самой получить образование. Она хотела выучиться, чтобы иметь возможность «защищать интересы не только рабов, но и всего страдающего человечества. И в частности, я намерена добиваться справедливости в отношении женщин». Но в Оберлине, где она была одной из первых женщин, прошедших «основной курс обучения», она вынуждена была учиться ораторскому искусству тайно в лесу, поскольку даже в Оберлине девушкам не разрешалось выступать публично.
Стирая мужчинам белье, убирая их комнаты, прислуживая им за столом, выслушивая их разглагольствования, но оставаясь уважительно молчаливыми на общих собраниях, девушки, обучавшиеся вместе с мужчинами в Оберлине, готовились прежде всего к тому, чтобы стать образованными мамами и надлежащим образом послушно исполнять роль жены.
Внешне Люси Стоун представляла собой женщину небольшого роста, с нежным серебристым голосом, который мог успокоить разбушевавшуюся толпу. При этом она могла осадить грубиянов и одержать верх над мужчинами, угрожавшими ей дубинками, бросавшими молитвенники и яйца ей в голову. А однажды среди зимы они запихнули шланг к ней в окно и стали поливать ее ледяной водой.
Как-то в одном городе пронесся распространенный в то время слух о том, что в город читать лекции приехала большая мужеподобная женщина, которая носит сапоги, курит сигару и ругается как извозчик.
Дамы, которые пришли послушать это чудище, не могли скрыть своего удивления, когда увидели, что Люси Стоун небольшого роста, изящна, одета в черное атласное платье с белым кружевным рюшем вокруг шеи, что она «воплощение женской грации... свежая и светлая, как утро».
Ее речи вызывали такую злобу у рабовладельцев, что «Бостон пост» опубликовала грубое стихотворение, в котором предрекалось, что «раздастся наконец громкий голос трубы», прославляющий мужчину, который «свадебным поцелуем закроет рот Люси Стоун». Люси Стоун поняла, что «замужество для женщины - это состояние рабства». Даже после того, как Генри Блэкуэлл последовал за ней из Цинциннати в Массачусетс (он жаловался, что «она - настоящий локомотив»), дал клятву «не признавать в браке превосходства ни мужчины, ни женщины» и написал ей: «Я встретил Вас у Ниагары, и, сидя у Ваших ног, я смотрел вниз на темную воду со страстным, неразделенным и неудовлетворенным сердечным томлением, которого Вы никогда не узнаете и не поймете», а затем выступил с публичной речью в защиту прав женщин; даже после того, как она призналась, что любит его, и написала ему: «Вы едва ли можете сказать мне что-либо, чего я не знала бы сама о пустоте одинокой жизни»,- даже после этого она страдала жуткими головными болями, так как не могла решить, выходить ей за него замуж или нет.