ПРО СГУЩЕНКУ, ЗЛОГО ЧЕЧЕНА И ДЕВУШКУ ЛЕНУ
Сгущенку я в детстве любил. За присест мог банку съесть, но всякий раз останавливал себя на половине - вторая половинка банки всегда вкуснее была. Потому, что завтра.
Сгущенка была еще вкуснее, если в нее добавлялась ложка какао «Золотой ярлык». Зеленая такая картонная пачка с черными буковками.
О том, что бывает еще и сгущенное какао, я слышал от мамы, и это сгущенное какао из банки представлялось мне таким лакомством, какого на свете и не бывает вовсе.
В то лето мама повезла меня в Дагестан - горы, свежий воздух, фруктовое изобилие, достопримечательности...
- Автобус с турбазы приедет за вами через час, - сказала какая-то тетенька нашей группе. Мы только что сошли с поезда, сбились в кучку на привокзальной площади Гуниба и были готовы к туристическим приключениям.
- Кафе там, - махнула тетенька рукой в одну сторону, - туалет там, - махнула в противоположную, - далеко не разбредайтесь, автобус ждать не будет, - сказала и исчезла.
Есть не хотелось, в туалет тоже и мы с мамой зашли в магазин. И я сразу увидел ее! Она стояла ко мне в пол оборота и молчала. Да и зачем слова? Произнесенные вслух, они теряют смысл. Чтобы не спугнуть неожиданного счастья, я прочитал шепотом, про себя - СГУЩЕННОЕ КАКАО.
Когда мама поняла, какую стратегическую ошибку допустила, мы уже договаривались о количестве банок.
Я настаивал на десяти.
По дороге на турбазу «Орлиное гнездо», из-за поворота серпантина на нас выплыла огромная расколотая надвое скала. Скала угрожающе нависала над крохотным домиком, а тот, словно не замечал угрозы и жил себе своей жизнью - дымок из трубы, куры во дворе, собака в будке, белье на веревке...
Скала была закована в корсет из стальных полос, но и домик у ее подножья, и сама скала знали - придет время и стальные полоски не удержат - лопнут, как бумажные. Но время еще не пришло, и когда придет и придет ли, было неизвестно никому. И потому домик жил под скалой и не замечал ее угрозы скале и это даже нравилось. И мне тоже понравилось, хотя я и видел эту парочку мельком из окна автобуса, бережно прижимая к себе сумку с банками сгущенного какао.
Банок было пять.
В «Орлином гнезде» нас встретили хлебом-солью и лезгинкой. В сопровождении аккордеона персонал турбазы энергично грянул:
Приезжайте вы в Гуниподыхать у нас!
На вершины посмотреть,
Вспоминать Гунип.
Вспомнился Лермонтов:
По камням струится Терек,
Плещет мутный вал.
Злой чечен ползет на берег,
Точит свой кинжал.
Я выразительно посмотрел на маму.
- Тебе тоже показалось, что они поют «подыхать»? - спросила мама, оторвавшись от кинокамеры, - ой! Смотри!
На звуки лезгинки, в круг смешно выпрыгнул рыжий козленок и мы рассмеялись. Козленок, дал туристам себя рассмотреть и резво скакнул. Прямо ко мне! Боднул холмиками рожек в коленку, потом в ладонь, нашел мой мизинец и принялся его сосать.
- Мам! Они поют не «подыхать», а «отдыхать», - догадался я вдруг, - просто торопятся. Лезгинка же! - мы рассмеялись, козленок испугался и снова скакнул в сторону:
- Ой! Он мне копытцем прямо по ноге саданул! - девушка Лена, с которой мы ехали в поезде от самого дома, нагнулась к ушибленному козленком мизинцу и в вырезе Лениной майки на секунду показалась ее грудь.
Красивая, - подумал я сразу и про грудь и про Лену и попытался сделать взгляд безразличным, когда девушка перестала растирать мизинец и посмотрела в мою сторону.
Лена мне понравилась еще в поезде и знала об этом.
Лене было двадцать один, мне пятнадцать, но какое это имело значение?
На следующий день мама купила на местном рынке несколько килограммов черешни: красную, черную и - разве такое бывает?! - белую! Ягоды были огромными и больше походили на нашу китайку.
Ночью меня сильно тошнило. Прямо в тазик, в котором накануне мама мыла принесенную с рынка черешню.
Потом были поход к старой военно-грузинской дороге и вылазка в горы на шашлыки.
Военно-грузинская дорога упиралась в тоннель, который сто лет назад военнопленные выгрызли зубилами в скале. Тоннель частично обрушился, этот участок дороги забросили, но туристам было можно.
Мы прошли под скалой, вышли с противоположной стороны и оказались на небольшом уступе. Прямо под моими ногами в облаках парил орел.
Шашлыки тоже оказались пропитаны романтикой. Но сначала дождем. Он хлынул неожиданно, застал врасплох и превратил высохшие русла в бурные реки, перебираться через которые ни рисковали даже местные чабаны.
Обсыхали мы в горном ауле. Сначала в библиотеке, окна которой частично были забиты фанерой, а одно даже заткнуто подушкой без наперника. Бок подушки был чуть надорван и на полу под окном образовался сугробик из перьев. Всякий раз, когда кто-то из наших выходил покурить, сугробик вздрагивал и в солнечном луче над ним начинали кружиться пылинки.
Потом пришел агроном и пригласил всю группу в гости.
По дороге мы остановились у родника и вспугнули стайку девочек, с ног до головы одетых в черное. Пока мы плескались, приводя себя в порядок, девочки осмелели и подошли ближе. Самые отважные пытались ткнуть пальцем фотоаппарат, потом отскакивали на безопасное расстояние и заливались звонким смехом.
На несколько минут я почувствовал себя белым человеком на необитаемом острове.
В доме агронома нас ждал накрытый стол. На полу в хаотичном порядке стояли тазы, в которые звонко капала дождевая вода с потолка. Стены были драпированы плюшевыми гобеленами на пасторальные сюжеты. По двору, по щиколотку в грязи бегали куры.
Жена агронома прислуживала нам весь обед, не обращая внимания на наши просьбы сесть со всеми за стол. В конце концов, агроном устал слушать наше нытье, молча зыркнул в сторону женщины, и та присела на краешек лавки, сложив руки на коленях.
К еде жена агронома не притронулась.
- Здесь будем ставить палатки, - сказал инструктор группы и мы стали сбрасывать рюкзаки. Привыкшие к тяжелой ноше плечи, почувствовали себя крыльями, и я был уверен - если чуть выше оттолкнусь от полянки, непременно взлечу.
Напротив нашего лагеря паслась отара, и овцы на склоне горы были похожи на маленькие облачка.
Ближе к вечеру в наш лагерь заглянули чабаны - два молодых парня. Впереди них бежал здоровенный мохнатый пес.
Чабаны предложили нашим мужикам выгодную сделку - пять бутылок водки в обмен на барана.
- Как же вы будете потом отчитываться? - поинтересовался я у чабанов.
- Эээээ, малчик - один из них коротко рубанул воздух рукой снизу вверх, - скажем, в пропасть упал.
Как убивали барана, я не видел.
Потом были песни у костра под гитару и бурка, заботливо брошенная на землю для девушек. Девушка Лена смотрела на огонь и чему-то улыбалась, слушая музыку и не слушая молодого чабана, который присел рядом.
Разошлись за полночь.
Проснулись от истошного женского крика. Разом. Мужики выскочили из палаток и пинками отогнали чабана от всхлипывающей Лены. Лена размазывала тушь по щекам.
- Она моя! Она сидела на моей бурке! - кричал молодой чабан, уверенный в собственном праве.
Утром мы снялись со стоянки.
Когда наша группа вернулась в «Орлиное гнездо», служащие турбазы встречали очередную порцию туристов и вновь задорно пели про «подыхать у нас». На звуки лезгинки в круг танцующих смешно выпрыгнул рыжий козленок и туристы рассмеялись.
Сгущенку с какао я и теперь люблю, а девушке Лене уже за пятьдесят.
Сгущенка была еще вкуснее, если в нее добавлялась ложка какао «Золотой ярлык». Зеленая такая картонная пачка с черными буковками.
О том, что бывает еще и сгущенное какао, я слышал от мамы, и это сгущенное какао из банки представлялось мне таким лакомством, какого на свете и не бывает вовсе.
В то лето мама повезла меня в Дагестан - горы, свежий воздух, фруктовое изобилие, достопримечательности...
- Автобус с турбазы приедет за вами через час, - сказала какая-то тетенька нашей группе. Мы только что сошли с поезда, сбились в кучку на привокзальной площади Гуниба и были готовы к туристическим приключениям.
- Кафе там, - махнула тетенька рукой в одну сторону, - туалет там, - махнула в противоположную, - далеко не разбредайтесь, автобус ждать не будет, - сказала и исчезла.
Есть не хотелось, в туалет тоже и мы с мамой зашли в магазин. И я сразу увидел ее! Она стояла ко мне в пол оборота и молчала. Да и зачем слова? Произнесенные вслух, они теряют смысл. Чтобы не спугнуть неожиданного счастья, я прочитал шепотом, про себя - СГУЩЕННОЕ КАКАО.
Когда мама поняла, какую стратегическую ошибку допустила, мы уже договаривались о количестве банок.
Я настаивал на десяти.
По дороге на турбазу «Орлиное гнездо», из-за поворота серпантина на нас выплыла огромная расколотая надвое скала. Скала угрожающе нависала над крохотным домиком, а тот, словно не замечал угрозы и жил себе своей жизнью - дымок из трубы, куры во дворе, собака в будке, белье на веревке...
Скала была закована в корсет из стальных полос, но и домик у ее подножья, и сама скала знали - придет время и стальные полоски не удержат - лопнут, как бумажные. Но время еще не пришло, и когда придет и придет ли, было неизвестно никому. И потому домик жил под скалой и не замечал ее угрозы скале и это даже нравилось. И мне тоже понравилось, хотя я и видел эту парочку мельком из окна автобуса, бережно прижимая к себе сумку с банками сгущенного какао.
Банок было пять.
В «Орлином гнезде» нас встретили хлебом-солью и лезгинкой. В сопровождении аккордеона персонал турбазы энергично грянул:
Приезжайте вы в Гуниподыхать у нас!
На вершины посмотреть,
Вспоминать Гунип.
Вспомнился Лермонтов:
По камням струится Терек,
Плещет мутный вал.
Злой чечен ползет на берег,
Точит свой кинжал.
Я выразительно посмотрел на маму.
- Тебе тоже показалось, что они поют «подыхать»? - спросила мама, оторвавшись от кинокамеры, - ой! Смотри!
На звуки лезгинки, в круг смешно выпрыгнул рыжий козленок и мы рассмеялись. Козленок, дал туристам себя рассмотреть и резво скакнул. Прямо ко мне! Боднул холмиками рожек в коленку, потом в ладонь, нашел мой мизинец и принялся его сосать.
- Мам! Они поют не «подыхать», а «отдыхать», - догадался я вдруг, - просто торопятся. Лезгинка же! - мы рассмеялись, козленок испугался и снова скакнул в сторону:
- Ой! Он мне копытцем прямо по ноге саданул! - девушка Лена, с которой мы ехали в поезде от самого дома, нагнулась к ушибленному козленком мизинцу и в вырезе Лениной майки на секунду показалась ее грудь.
Красивая, - подумал я сразу и про грудь и про Лену и попытался сделать взгляд безразличным, когда девушка перестала растирать мизинец и посмотрела в мою сторону.
Лена мне понравилась еще в поезде и знала об этом.
Лене было двадцать один, мне пятнадцать, но какое это имело значение?
На следующий день мама купила на местном рынке несколько килограммов черешни: красную, черную и - разве такое бывает?! - белую! Ягоды были огромными и больше походили на нашу китайку.
Ночью меня сильно тошнило. Прямо в тазик, в котором накануне мама мыла принесенную с рынка черешню.
Потом были поход к старой военно-грузинской дороге и вылазка в горы на шашлыки.
Военно-грузинская дорога упиралась в тоннель, который сто лет назад военнопленные выгрызли зубилами в скале. Тоннель частично обрушился, этот участок дороги забросили, но туристам было можно.
Мы прошли под скалой, вышли с противоположной стороны и оказались на небольшом уступе. Прямо под моими ногами в облаках парил орел.
Шашлыки тоже оказались пропитаны романтикой. Но сначала дождем. Он хлынул неожиданно, застал врасплох и превратил высохшие русла в бурные реки, перебираться через которые ни рисковали даже местные чабаны.
Обсыхали мы в горном ауле. Сначала в библиотеке, окна которой частично были забиты фанерой, а одно даже заткнуто подушкой без наперника. Бок подушки был чуть надорван и на полу под окном образовался сугробик из перьев. Всякий раз, когда кто-то из наших выходил покурить, сугробик вздрагивал и в солнечном луче над ним начинали кружиться пылинки.
Потом пришел агроном и пригласил всю группу в гости.
По дороге мы остановились у родника и вспугнули стайку девочек, с ног до головы одетых в черное. Пока мы плескались, приводя себя в порядок, девочки осмелели и подошли ближе. Самые отважные пытались ткнуть пальцем фотоаппарат, потом отскакивали на безопасное расстояние и заливались звонким смехом.
На несколько минут я почувствовал себя белым человеком на необитаемом острове.
В доме агронома нас ждал накрытый стол. На полу в хаотичном порядке стояли тазы, в которые звонко капала дождевая вода с потолка. Стены были драпированы плюшевыми гобеленами на пасторальные сюжеты. По двору, по щиколотку в грязи бегали куры.
Жена агронома прислуживала нам весь обед, не обращая внимания на наши просьбы сесть со всеми за стол. В конце концов, агроном устал слушать наше нытье, молча зыркнул в сторону женщины, и та присела на краешек лавки, сложив руки на коленях.
К еде жена агронома не притронулась.
- Здесь будем ставить палатки, - сказал инструктор группы и мы стали сбрасывать рюкзаки. Привыкшие к тяжелой ноше плечи, почувствовали себя крыльями, и я был уверен - если чуть выше оттолкнусь от полянки, непременно взлечу.
Напротив нашего лагеря паслась отара, и овцы на склоне горы были похожи на маленькие облачка.
Ближе к вечеру в наш лагерь заглянули чабаны - два молодых парня. Впереди них бежал здоровенный мохнатый пес.
Чабаны предложили нашим мужикам выгодную сделку - пять бутылок водки в обмен на барана.
- Как же вы будете потом отчитываться? - поинтересовался я у чабанов.
- Эээээ, малчик - один из них коротко рубанул воздух рукой снизу вверх, - скажем, в пропасть упал.
Как убивали барана, я не видел.
Потом были песни у костра под гитару и бурка, заботливо брошенная на землю для девушек. Девушка Лена смотрела на огонь и чему-то улыбалась, слушая музыку и не слушая молодого чабана, который присел рядом.
Разошлись за полночь.
Проснулись от истошного женского крика. Разом. Мужики выскочили из палаток и пинками отогнали чабана от всхлипывающей Лены. Лена размазывала тушь по щекам.
- Она моя! Она сидела на моей бурке! - кричал молодой чабан, уверенный в собственном праве.
Утром мы снялись со стоянки.
Когда наша группа вернулась в «Орлиное гнездо», служащие турбазы встречали очередную порцию туристов и вновь задорно пели про «подыхать у нас». На звуки лезгинки в круг танцующих смешно выпрыгнул рыжий козленок и туристы рассмеялись.
Сгущенку с какао я и теперь люблю, а девушке Лене уже за пятьдесят.