(no subject)
ИЗ ПЕРЕПИСКИ: PROFESSION DE FOI
«Я согласен с Вами в том, что, встав на путь Манифеста 17 октября, нельзя было думать, что тот политический режим, который сложился после его опубликования и принятия Основных Законов 1906 г., является окончательным и неизменным. Уже корректировка избирательного закона в 1907 г. показала, что система подвижна, находится в поиске, определяется путём проб и ошибок. Но тут важно понимать, что тогдашнее общество должно было осознавать всю хрупкость ситуации, всю драгоценность того правового порядка, который был всё-таки найден. Россия находилась в процессе бурной модернизации, перехода к новым отношениям, к новым общественным основам, что должно было уже лет через десять стабильной жизни (так считал П.А.Столыпин) дать достаточно прочный фундамент для дальнейшего развития Империи. Но этой ответственности, сдержанности, лояльности не хватило тогдашним политическим силам - даже если допустить, что у них имелись некоторые основания для недовольства Верховной Властью. Они должны были чётко понимать, что как бы то ни было, Русское Императорское Правительство по-прежнему остаётся главным европейцем, главным либералом и главным гарантом сохранения этого - петровского - вектора развития России. Его надо было ценить, беречь и охранять, тем более в такое время, как небывалая война, в самую решительную и, видимо, победоносную фазу которой Россия тогда вступала. Т.е. надо было всё отложить на потом, все политические амбиции, страсти, доктрины и прожекты.
Конечно, можно упрекнуть и Правительство за то, что оно позволило развязаться политическим страстям в такое неподходящее и опасное для них время как Великая война. Думаю, что правильным решением была бы приостановка занятий Думы и Госсовета до окончания войны. Не было бы Думы - не было бы той легальной ширмы и флага, за который прятались в февральские дни бунтовщики и наличием которых обманулись как наиболее благонамеренные из февралистов, так и военные, и сам Государь. Без работающей Думы был бы голый мятеж, голый бунт в военное время, который надо было подавлять без всяких разговоров и снисхождения. А там, после войны, процесс бы пошёл в сторону дальнейшей демократизации, по мере роста численности экономически самостоятельных и грамотных землевладельцев.
Так что, резюмируя, я - конституционный монархист, что однако, не синонимично понятию "парламентский монархист". До парламентской, т.е. «как в Англии», монархии, России ещё предстоял долгий путь, и, скорее всего, в полной мере режима парламентской демократии и парламентского правительства Россия бы не достигла по объективным своим данным - у каждой страны государственная и политическая система должна быть своя, соответствующая всей совокупности объективных особенностей, как об этом много писал И.Ильин. Но конституционной русская монархия уже стала в 1905 г. и по этому пути могла двигаться дальше ещё долго. Так что, в принципе, я за тот режим, который удалось достичь в 1907 г. в результате взаимопонимания Государя, П.А.Столыпина и последнего - с А.И.Гучковым. К сожалению, долго эта "идиллия" не просуществовала, но это был правильный путь. России требовалось учиться жить по новым правилам и не торопиться с их изменением, не искать добра от добра. Поэтому мне симпатичны все, кто понимал эту истину и хотел упрочить положение России на этом непростом пути, т.е. просвещённые и патриотичные русские либералы (начиная с октябристов) и умеренные консерваторы в своей совокупности, русская имперская бюрократия тех же взглядов (между Витте и Горемыкиным), т.е. "центр" - "правый центр".
Говоря по поводу "религиозного" монархизма, я имел в виду тех, кто стоит на жёсткой догматической платформе православного монархизма, некоего идеального соединения Государства и Церкви, которого, видимо, никогда не было в истории, и кто не хочет видеть, что строить государство только на вере, чести верности, пренебрегая объективными и всеобщими процессами секуляризации и модернизации, невозможно. Для них монархия, это когда все падают на колени и клянутся умереть за царя, - и такое, видимо, бывало в истории, но это некий ретроспективный идеал, а не современная норма. А нормой должна была бы стать спокойная, без экзальтации, правовая лояльность, коренящаяся в чётком просвещённом правосознании, пусть носителями её будут в том числе и неправославные, и неверующие, но честные и законопослушные граждане. Вот второе и есть "политический" монархизм, которого я придерживаюсь в качестве лучшего из возможных способа государственного устройства, сочетающего демократизм с историческим традиционализмом.»
«Я согласен с Вами в том, что, встав на путь Манифеста 17 октября, нельзя было думать, что тот политический режим, который сложился после его опубликования и принятия Основных Законов 1906 г., является окончательным и неизменным. Уже корректировка избирательного закона в 1907 г. показала, что система подвижна, находится в поиске, определяется путём проб и ошибок. Но тут важно понимать, что тогдашнее общество должно было осознавать всю хрупкость ситуации, всю драгоценность того правового порядка, который был всё-таки найден. Россия находилась в процессе бурной модернизации, перехода к новым отношениям, к новым общественным основам, что должно было уже лет через десять стабильной жизни (так считал П.А.Столыпин) дать достаточно прочный фундамент для дальнейшего развития Империи. Но этой ответственности, сдержанности, лояльности не хватило тогдашним политическим силам - даже если допустить, что у них имелись некоторые основания для недовольства Верховной Властью. Они должны были чётко понимать, что как бы то ни было, Русское Императорское Правительство по-прежнему остаётся главным европейцем, главным либералом и главным гарантом сохранения этого - петровского - вектора развития России. Его надо было ценить, беречь и охранять, тем более в такое время, как небывалая война, в самую решительную и, видимо, победоносную фазу которой Россия тогда вступала. Т.е. надо было всё отложить на потом, все политические амбиции, страсти, доктрины и прожекты.
Конечно, можно упрекнуть и Правительство за то, что оно позволило развязаться политическим страстям в такое неподходящее и опасное для них время как Великая война. Думаю, что правильным решением была бы приостановка занятий Думы и Госсовета до окончания войны. Не было бы Думы - не было бы той легальной ширмы и флага, за который прятались в февральские дни бунтовщики и наличием которых обманулись как наиболее благонамеренные из февралистов, так и военные, и сам Государь. Без работающей Думы был бы голый мятеж, голый бунт в военное время, который надо было подавлять без всяких разговоров и снисхождения. А там, после войны, процесс бы пошёл в сторону дальнейшей демократизации, по мере роста численности экономически самостоятельных и грамотных землевладельцев.
Так что, резюмируя, я - конституционный монархист, что однако, не синонимично понятию "парламентский монархист". До парламентской, т.е. «как в Англии», монархии, России ещё предстоял долгий путь, и, скорее всего, в полной мере режима парламентской демократии и парламентского правительства Россия бы не достигла по объективным своим данным - у каждой страны государственная и политическая система должна быть своя, соответствующая всей совокупности объективных особенностей, как об этом много писал И.Ильин. Но конституционной русская монархия уже стала в 1905 г. и по этому пути могла двигаться дальше ещё долго. Так что, в принципе, я за тот режим, который удалось достичь в 1907 г. в результате взаимопонимания Государя, П.А.Столыпина и последнего - с А.И.Гучковым. К сожалению, долго эта "идиллия" не просуществовала, но это был правильный путь. России требовалось учиться жить по новым правилам и не торопиться с их изменением, не искать добра от добра. Поэтому мне симпатичны все, кто понимал эту истину и хотел упрочить положение России на этом непростом пути, т.е. просвещённые и патриотичные русские либералы (начиная с октябристов) и умеренные консерваторы в своей совокупности, русская имперская бюрократия тех же взглядов (между Витте и Горемыкиным), т.е. "центр" - "правый центр".
Говоря по поводу "религиозного" монархизма, я имел в виду тех, кто стоит на жёсткой догматической платформе православного монархизма, некоего идеального соединения Государства и Церкви, которого, видимо, никогда не было в истории, и кто не хочет видеть, что строить государство только на вере, чести верности, пренебрегая объективными и всеобщими процессами секуляризации и модернизации, невозможно. Для них монархия, это когда все падают на колени и клянутся умереть за царя, - и такое, видимо, бывало в истории, но это некий ретроспективный идеал, а не современная норма. А нормой должна была бы стать спокойная, без экзальтации, правовая лояльность, коренящаяся в чётком просвещённом правосознании, пусть носителями её будут в том числе и неправославные, и неверующие, но честные и законопослушные граждане. Вот второе и есть "политический" монархизм, которого я придерживаюсь в качестве лучшего из возможных способа государственного устройства, сочетающего демократизм с историческим традиционализмом.»