Инновация не приходит одна
(размышление о реформах и жизни)
Одна хорошая знакомая рассказала мне приключившуюся с ней по месту работы (преподавателем в СПбГУ) историю - о том, как она для библиотеки (университетской же, Горьковки) пыталась получить справку с места работы о том, что она там работает. Для начала в присутственном месте на родном факультете ей предложили написать заявление. О чем? С просьбой выдать справку. Написала. Теперь надо заверить: поставьте на нем подпись должностного лица - не декана, деканы теперь не занимаются оперативным администрированием; и даже не начальника отдела кадров, который должен бы, по идее, все знать. Нужна подпись проректора по направлению. Направление объединяет четыре факультета (точнее, четыре с половиной, или почти пять), но, по счастливому стечению обстоятельств, нужный проректор находится именно на том факультете, где работает моя знакомая. Только он, разруливая дела целого огромного куста образовательных программ, часто бывает занят совещаниями - и редко сидит на месте, чтобы подписывать заявления (в частности, о выдаче справок). Но, когда может, всегда подписывает, ибо понимает: дело встанет, если не помочь человеку. Обретя желанную подпись, искательница справки, однако, не обрела счастья. Ибо подписи проректора мало. Да и вообще: что такое подпись без печати? Кто угодно мог накарябать. Поэтому нужна печать. Но вот местная факультетская не годится: не по чину проректора. Надо идти в приемные часы в ректоратскую канцелярию и ставить печать там.
Ну, допустим. Приемные часы… хорошо, что не запись на прием. Люди везде душевные, даже в канцелярии ректоратской, и понимают: нужна человеку справка. Так что вскоре заявление обрело законный вид, облагороженный печатью, и было подано. Сколько времени его будут рассматривать, осторожно спросила просительница. В течение трех дней, последовал ответ. Да только сотрудница, в полномочия которой входило пустить бумагу по инстанциям (каким? неизвестно - или просто выписать справку), увы, заболела. В этом году у нас ранняя эпидемия гриппа, а в присутственных местах, где ответственная барышня одна, к ней вон сколько их ходит: кто кашлянет, кто чихнет ненароком. Недолго и захворать. Так что библиотека, по некоторым признакам, откладывается.
Мне и самому пришлось недавно встретиться в том же учреждении с похожим случаем, связанным с пропускным режимом. Мой временный пропуск просрочился и не мог быть продлен, потому что текущие тектонические сдвиги в реформируемой бюрократической машине подчас препятствуют оформлению реального положения вещей: вроде как я и работаю тут (на самом деле - лекции читаю, исследования провожу, административная работа тоже имеется), а вроде как, по некоторым данным, маленькую бумажку, нужную для оформления пропуска, мне дать не могут, потому что в реальности как бы и нет таких бюрократических оснований. Я уверен, что дело это временное и все в конце концов решится самым правильным законным образом, но вот фрагмент диалога в одной канцелярии мне понравился. В ответ на вопрос, кто бы мог мне выдать для пропуска справочку, меня переспросили, кто мой инспектор; я не знал. Тогда спросили, в каком подразделении я работаю. Я назвал одно из подразделений, по которому были шансы представить меня оформленным именно там. А у вас нет инспектора, сказали мне. Как это нет? Никто за это подразделение не отвечает? - Да, представьте себе, сейчас никто: уволился человек. Надеюсь, впрочем, что меня пока будут пускать по старой памяти, ибо знают в лицо, да и просроченный пропуск все же есть (для заметности на вахте из него вырезали ножницами уголок).
Для чего я все это рассказываю? Эти мелочи, если бы они не складывались в единую картину с разными другими мелочами, не заслуживали бы упоминания. Ну кого, скажите, в этой стране удивляют подобные инциденты? Да, в СПбГУ, как и везде, время, нервы и силы даже крупных ученых и известных профессоров расходуются (кем?) на вот такие и другие подобные дела, что уж говорить о сравнительно мелкой сошке, которая с трудом добивается аудиенции у писаря. Но ведь это почти везде так!
Заслуживает комментария «почти». Я уже много лет работаю в одном негосударственном учебном заведении, которое имеет заслуженную репутацию: в каком-то смысле это оазис, где бюрократии в российско-советском стиле почти нет. То есть она есть, поскольку окружающая среда так или иначе этого требует, но внутри заведения сведена к разумному минимуму. В этом заведении я шесть лет был «деканом факультета», что по масштабам равняется примерно заведующему маленькой кафедрой, ибо факультет невелик: постоянных преподавателей чуть меньше десятка. Конечно, я был вовлечен и в оформление того, что там делается на самом деле (интенсивная обучающая аспирантура, сопряженная с исследовательской деятельностью), в виде такой реальности, которая позволила бы существовать этому заведению в окружающем пространстве обычаев и юридических норм. Например, мы не могли писать ни на сайте, ни в брошюрах, что принимаем людей в аспирантуру, потому что, хотя это и была аспирантура по содержанию, лицензия и аккредитация была только на повышение квалификации и профессиональную переподготовку. Или плата за обучение: мы не могли сказать, что обучение бесплатное. Потому что оно, вообще говоря, платное, и так по всем бумагам. Но действительно платят за него живые деньги только очень немногие студенты, которые могут себе это позволить (ну, еще и студенты-иностранцы), а большинство студентов получают от учреждения грант, покрывающий стоимость обучения, да еще и стипендию. То есть реальности «на самом деле (содержательно)», «для клиентов» и «для государства и его органов» различались в словесном оформлении, а иначе нельзя было бы и существовать. Подчеркну, что вся «оформительская» работа, требовавшая создания «реальностей», приходилась на взаимодействие с окружающей средой, а внутренней необходимости в этом не было.
Кстати сказать, проблема анклавов осознана инноваторами и разных других сферах. Например, Роснанотех, с которым теперь дружит Европейский университет (см. о встрече Чубайса с экспертами - в его блоге; меня эта встреча вдохновила). Уже примерно полгода как мы по их поручению раздумываем над одним интересным вопросом. На пути создания инновационной экономики много барьеров, которые Роснанотех, пользуясь поддержкой на самом верху, пытается преодолеть - например, законодательство, особенно в области таможни и налогов. Однако все идет не так, как им хотелось бы, потому что некоторые барьеры в России, как представляется, глубоко укоренены в устройстве российской жизни и особенностях российского миропонимания. То есть - есть ли такие стенки, в которые бесполезно биться лбом, ибо их все равно не прошибешь? Если да, то надо не биться, а искать обходной маневр.
Понятно, что выстроить отечественное Пало-Альто можно, были бы деньги и желание - только сначала надо обнести территорию забором с колючей проволокой. И тогда попавшим в оазис счастливцам можно будет заниматься своим любимым творческим делом, получая за это заслуженно высокий уровень потребления, и даже осталять незапертой машину на улице, не бояться уличной преступности и произвола и бюрократии властей мелких и крупных. А вайфай там будет повсюду и бесплатный, как воздух.
Однако с той стороны стены как было, так и останется сравнительно дикое поле. Ну, построим несколько таких инновационных зон. Но возможно ли сделать их зерном развития страны в целом? Трудно сказать. Если государство в чем-то сильно заинтересовано, оно умеет быть эффективным. Атомную бомбу сделать, человека в космос запустить - ведь получилось! Возможно, властная вертикаль и зоны - самый прямой путь к догоняющей, а потом и обгоняющей модернизации страны, с тем, чтобы мы, перепрыгнув по привычке ступеньку, вошли в постиндустриальную цивилизацию одним волевым рывком. Тут интересная подробность для интересующихся демократией и либерализьмом: плюрализм в политической сфере и создание реально действующей демократии не являются критическим фактором для технологического прорыва. Этих вольностей нельзя исключать в будущем, но сегодня они не стоят в повестке дня, вот так-то. И в этой оценке сквозит мудрость: это, действительно, так.
Вернемся, впрочем, к реформам в СПбГУ, свидетелями которыми - изнутри процесса - мы являемся. Почему-то обычно говорят о частных проявлениях и следствиях реформ, упуская их масштаб и перспективу. Даже понятно, почему: поскольку реформатор и его пиар-служба не потрудились сделать планы и их смысл достоянием гласности и фактом публичного дискурса (или, страшно сказать, предметом дискуссии), публике и журналистам приходится только гадать. И довольствоваться слухами, не видеть за деревьями леса, жаловаться на щепки, котрые летят, когда рубят лес, а за деревьями не видеть леса. Отсюда - высказывания в интернете и публикации в прессе, где обнажаются отдельные язвы и задаются язвительные вопросы. Язвы вообще плохо пахнут, но и публикации часто пахнут не многим лучше. Однако градус недоумения и напряжения среди и преподавателей, и студентов СПбГУ настолько высок, что что-то, очевидно, зреет, и это - главная язва. И только строгими мерами по зажиму информации можно объяснить, что практически никто не берется комментировать то, что имеет место вокруг или зреет.
Вот, например, ситуация со Смольным институтом, который теперь совсем не Смольный. Скажем, статья на Фонтанке.ру (и эта, и несколько предыдущих там же на темы Смольного) нигде не упоминает это название, будто никогда и не было раскрученного бренда, у которого есть не только символическая ценность, но и (была, теперь уже в прошлом) вполне реальная рыночная стоимость как у любого раскрученного бренда. Явным образом этот текст несет на себе след цензуры и редактирования славного прошлого в интересах настоящего, где есть только "программа "искусства и гуманитарные науки"". Не цензуры в прямом смысле, а самоцензуры того человека, который давал журналистам интервью.
Укажу в скобках, что у Смольного, как бы он ни назывался, теперь новые и принципиально более широкие перспективы: еще до конца года он, судя по всему, станет отдельным факультетом с уникальной программой, где будут и гуманитарная, и обществоведческая, и естественнонаучная части, и свободные искусства. Такой исход намечавшегося было кризиса можно интерпретировать по-разному, особенно в свете того факта, что министр финансов Алексей Кудрин согласился стать деканом (декан в новой конструкции факультетов, равнозначен примерно председателю попечительского совета; в этом смысле эффективным деканом факультета искусств может быть, например, Валерий Гергиев). Очевидно, что лоббирование, пиар и административные ресурсы являются важными для выживания и развития любого учреждения - почему бы и не попробовать концепцию декана, сосредоточенного на такой деятельности? Декан получается, конечно, никаким не деканом, но почему бы не ввести явочным порядком новое значение слова «декан» в русский язык? Кстати, с точки зрения внутреннего (да и внешнего) пиара эти символически значимые назначения никак не сработали: вместо того, чтобы разъяснить смысл этих новых позиций публике в контексте реформы управления университетом, дали повод посмеяться над показухой и публичным изнасилованием понятия "декан" (вот в случае "декана" в ЕУ это типичный departmental head, которого логично переводить как "декана", потому что он оперативно рулит процессом, разбирается с бюджетом и т.п.). Выражать мнение, а тем более смеяться публично никто не станет, пока тут работает, но ведь в приватном порядке не возбраняется.
Пользуясь своей маргинальной позицией (все-таки и пропуск у меня временный, и трудовая книжка в оазисе, а значит, на меня не распространяет своего всесильного действия вот это распоряжение, отдающее махровым совдепом), я выполнил свой долг по информированию заинтересованных друзей и просто заинтересованных: написал в этом блоге информационную заметку о том, что со Смольным стряслась беда. В тот момент это однозначно выглядело как беда, и ничто не предвещало того относительно счастливого исхода, которому мы стали свидетелями; изменения фразеологии и тона официальных лиц на протяжении августа позволяют угадывать, что исход этот дался с большим трудом и в серьезных аппаратных битвах. Поскольку официальной информации не было или она была крайне скудна, эту мою заметку стали цитировать, а журналисты обращались ко мне за комментариями, потому что цитировавшие приписывали что-нибудь вроде «как пишет в своем блоге такой-то, хорошо осведомленный о ситуации». Но ведь я осведомлен о ситуации ничуть не лучше десятков преподаватей и административных работников! Да и комментарии куда более квалифицированные могли дать люди, непосредственно причастные к судьбе Смольного (к ним-то я и отсылаю журналистов).
Воспользуюсь еще раз позицией маргинала, пока она мне доступна, и не для того, чтобы прокомментировать частные сюжеты, а чтобы попробовать охарактеризовать общий смысл происходящего - не со Смольным, а вообще в СПбГУ, как это мне видится. Начну с главного: едва ли мы можем сейчас оценить масштаб этих перемен и их последствий. Реформа, внутри которой мы оказались, по сути своей является революцией, а нынешний ректор уже обеспечил себе место в истории.
(to be continued)
Одна хорошая знакомая рассказала мне приключившуюся с ней по месту работы (преподавателем в СПбГУ) историю - о том, как она для библиотеки (университетской же, Горьковки) пыталась получить справку с места работы о том, что она там работает. Для начала в присутственном месте на родном факультете ей предложили написать заявление. О чем? С просьбой выдать справку. Написала. Теперь надо заверить: поставьте на нем подпись должностного лица - не декана, деканы теперь не занимаются оперативным администрированием; и даже не начальника отдела кадров, который должен бы, по идее, все знать. Нужна подпись проректора по направлению. Направление объединяет четыре факультета (точнее, четыре с половиной, или почти пять), но, по счастливому стечению обстоятельств, нужный проректор находится именно на том факультете, где работает моя знакомая. Только он, разруливая дела целого огромного куста образовательных программ, часто бывает занят совещаниями - и редко сидит на месте, чтобы подписывать заявления (в частности, о выдаче справок). Но, когда может, всегда подписывает, ибо понимает: дело встанет, если не помочь человеку. Обретя желанную подпись, искательница справки, однако, не обрела счастья. Ибо подписи проректора мало. Да и вообще: что такое подпись без печати? Кто угодно мог накарябать. Поэтому нужна печать. Но вот местная факультетская не годится: не по чину проректора. Надо идти в приемные часы в ректоратскую канцелярию и ставить печать там.
Ну, допустим. Приемные часы… хорошо, что не запись на прием. Люди везде душевные, даже в канцелярии ректоратской, и понимают: нужна человеку справка. Так что вскоре заявление обрело законный вид, облагороженный печатью, и было подано. Сколько времени его будут рассматривать, осторожно спросила просительница. В течение трех дней, последовал ответ. Да только сотрудница, в полномочия которой входило пустить бумагу по инстанциям (каким? неизвестно - или просто выписать справку), увы, заболела. В этом году у нас ранняя эпидемия гриппа, а в присутственных местах, где ответственная барышня одна, к ней вон сколько их ходит: кто кашлянет, кто чихнет ненароком. Недолго и захворать. Так что библиотека, по некоторым признакам, откладывается.
Мне и самому пришлось недавно встретиться в том же учреждении с похожим случаем, связанным с пропускным режимом. Мой временный пропуск просрочился и не мог быть продлен, потому что текущие тектонические сдвиги в реформируемой бюрократической машине подчас препятствуют оформлению реального положения вещей: вроде как я и работаю тут (на самом деле - лекции читаю, исследования провожу, административная работа тоже имеется), а вроде как, по некоторым данным, маленькую бумажку, нужную для оформления пропуска, мне дать не могут, потому что в реальности как бы и нет таких бюрократических оснований. Я уверен, что дело это временное и все в конце концов решится самым правильным законным образом, но вот фрагмент диалога в одной канцелярии мне понравился. В ответ на вопрос, кто бы мог мне выдать для пропуска справочку, меня переспросили, кто мой инспектор; я не знал. Тогда спросили, в каком подразделении я работаю. Я назвал одно из подразделений, по которому были шансы представить меня оформленным именно там. А у вас нет инспектора, сказали мне. Как это нет? Никто за это подразделение не отвечает? - Да, представьте себе, сейчас никто: уволился человек. Надеюсь, впрочем, что меня пока будут пускать по старой памяти, ибо знают в лицо, да и просроченный пропуск все же есть (для заметности на вахте из него вырезали ножницами уголок).
Для чего я все это рассказываю? Эти мелочи, если бы они не складывались в единую картину с разными другими мелочами, не заслуживали бы упоминания. Ну кого, скажите, в этой стране удивляют подобные инциденты? Да, в СПбГУ, как и везде, время, нервы и силы даже крупных ученых и известных профессоров расходуются (кем?) на вот такие и другие подобные дела, что уж говорить о сравнительно мелкой сошке, которая с трудом добивается аудиенции у писаря. Но ведь это почти везде так!
Заслуживает комментария «почти». Я уже много лет работаю в одном негосударственном учебном заведении, которое имеет заслуженную репутацию: в каком-то смысле это оазис, где бюрократии в российско-советском стиле почти нет. То есть она есть, поскольку окружающая среда так или иначе этого требует, но внутри заведения сведена к разумному минимуму. В этом заведении я шесть лет был «деканом факультета», что по масштабам равняется примерно заведующему маленькой кафедрой, ибо факультет невелик: постоянных преподавателей чуть меньше десятка. Конечно, я был вовлечен и в оформление того, что там делается на самом деле (интенсивная обучающая аспирантура, сопряженная с исследовательской деятельностью), в виде такой реальности, которая позволила бы существовать этому заведению в окружающем пространстве обычаев и юридических норм. Например, мы не могли писать ни на сайте, ни в брошюрах, что принимаем людей в аспирантуру, потому что, хотя это и была аспирантура по содержанию, лицензия и аккредитация была только на повышение квалификации и профессиональную переподготовку. Или плата за обучение: мы не могли сказать, что обучение бесплатное. Потому что оно, вообще говоря, платное, и так по всем бумагам. Но действительно платят за него живые деньги только очень немногие студенты, которые могут себе это позволить (ну, еще и студенты-иностранцы), а большинство студентов получают от учреждения грант, покрывающий стоимость обучения, да еще и стипендию. То есть реальности «на самом деле (содержательно)», «для клиентов» и «для государства и его органов» различались в словесном оформлении, а иначе нельзя было бы и существовать. Подчеркну, что вся «оформительская» работа, требовавшая создания «реальностей», приходилась на взаимодействие с окружающей средой, а внутренней необходимости в этом не было.
Кстати сказать, проблема анклавов осознана инноваторами и разных других сферах. Например, Роснанотех, с которым теперь дружит Европейский университет (см. о встрече Чубайса с экспертами - в его блоге; меня эта встреча вдохновила). Уже примерно полгода как мы по их поручению раздумываем над одним интересным вопросом. На пути создания инновационной экономики много барьеров, которые Роснанотех, пользуясь поддержкой на самом верху, пытается преодолеть - например, законодательство, особенно в области таможни и налогов. Однако все идет не так, как им хотелось бы, потому что некоторые барьеры в России, как представляется, глубоко укоренены в устройстве российской жизни и особенностях российского миропонимания. То есть - есть ли такие стенки, в которые бесполезно биться лбом, ибо их все равно не прошибешь? Если да, то надо не биться, а искать обходной маневр.
Понятно, что выстроить отечественное Пало-Альто можно, были бы деньги и желание - только сначала надо обнести территорию забором с колючей проволокой. И тогда попавшим в оазис счастливцам можно будет заниматься своим любимым творческим делом, получая за это заслуженно высокий уровень потребления, и даже осталять незапертой машину на улице, не бояться уличной преступности и произвола и бюрократии властей мелких и крупных. А вайфай там будет повсюду и бесплатный, как воздух.
Однако с той стороны стены как было, так и останется сравнительно дикое поле. Ну, построим несколько таких инновационных зон. Но возможно ли сделать их зерном развития страны в целом? Трудно сказать. Если государство в чем-то сильно заинтересовано, оно умеет быть эффективным. Атомную бомбу сделать, человека в космос запустить - ведь получилось! Возможно, властная вертикаль и зоны - самый прямой путь к догоняющей, а потом и обгоняющей модернизации страны, с тем, чтобы мы, перепрыгнув по привычке ступеньку, вошли в постиндустриальную цивилизацию одним волевым рывком. Тут интересная подробность для интересующихся демократией и либерализьмом: плюрализм в политической сфере и создание реально действующей демократии не являются критическим фактором для технологического прорыва. Этих вольностей нельзя исключать в будущем, но сегодня они не стоят в повестке дня, вот так-то. И в этой оценке сквозит мудрость: это, действительно, так.
Вернемся, впрочем, к реформам в СПбГУ, свидетелями которыми - изнутри процесса - мы являемся. Почему-то обычно говорят о частных проявлениях и следствиях реформ, упуская их масштаб и перспективу. Даже понятно, почему: поскольку реформатор и его пиар-служба не потрудились сделать планы и их смысл достоянием гласности и фактом публичного дискурса (или, страшно сказать, предметом дискуссии), публике и журналистам приходится только гадать. И довольствоваться слухами, не видеть за деревьями леса, жаловаться на щепки, котрые летят, когда рубят лес, а за деревьями не видеть леса. Отсюда - высказывания в интернете и публикации в прессе, где обнажаются отдельные язвы и задаются язвительные вопросы. Язвы вообще плохо пахнут, но и публикации часто пахнут не многим лучше. Однако градус недоумения и напряжения среди и преподавателей, и студентов СПбГУ настолько высок, что что-то, очевидно, зреет, и это - главная язва. И только строгими мерами по зажиму информации можно объяснить, что практически никто не берется комментировать то, что имеет место вокруг или зреет.
Вот, например, ситуация со Смольным институтом, который теперь совсем не Смольный. Скажем, статья на Фонтанке.ру (и эта, и несколько предыдущих там же на темы Смольного) нигде не упоминает это название, будто никогда и не было раскрученного бренда, у которого есть не только символическая ценность, но и (была, теперь уже в прошлом) вполне реальная рыночная стоимость как у любого раскрученного бренда. Явным образом этот текст несет на себе след цензуры и редактирования славного прошлого в интересах настоящего, где есть только "программа "искусства и гуманитарные науки"". Не цензуры в прямом смысле, а самоцензуры того человека, который давал журналистам интервью.
Укажу в скобках, что у Смольного, как бы он ни назывался, теперь новые и принципиально более широкие перспективы: еще до конца года он, судя по всему, станет отдельным факультетом с уникальной программой, где будут и гуманитарная, и обществоведческая, и естественнонаучная части, и свободные искусства. Такой исход намечавшегося было кризиса можно интерпретировать по-разному, особенно в свете того факта, что министр финансов Алексей Кудрин согласился стать деканом (декан в новой конструкции факультетов, равнозначен примерно председателю попечительского совета; в этом смысле эффективным деканом факультета искусств может быть, например, Валерий Гергиев). Очевидно, что лоббирование, пиар и административные ресурсы являются важными для выживания и развития любого учреждения - почему бы и не попробовать концепцию декана, сосредоточенного на такой деятельности? Декан получается, конечно, никаким не деканом, но почему бы не ввести явочным порядком новое значение слова «декан» в русский язык? Кстати, с точки зрения внутреннего (да и внешнего) пиара эти символически значимые назначения никак не сработали: вместо того, чтобы разъяснить смысл этих новых позиций публике в контексте реформы управления университетом, дали повод посмеяться над показухой и публичным изнасилованием понятия "декан" (вот в случае "декана" в ЕУ это типичный departmental head, которого логично переводить как "декана", потому что он оперативно рулит процессом, разбирается с бюджетом и т.п.). Выражать мнение, а тем более смеяться публично никто не станет, пока тут работает, но ведь в приватном порядке не возбраняется.
Пользуясь своей маргинальной позицией (все-таки и пропуск у меня временный, и трудовая книжка в оазисе, а значит, на меня не распространяет своего всесильного действия вот это распоряжение, отдающее махровым совдепом), я выполнил свой долг по информированию заинтересованных друзей и просто заинтересованных: написал в этом блоге информационную заметку о том, что со Смольным стряслась беда. В тот момент это однозначно выглядело как беда, и ничто не предвещало того относительно счастливого исхода, которому мы стали свидетелями; изменения фразеологии и тона официальных лиц на протяжении августа позволяют угадывать, что исход этот дался с большим трудом и в серьезных аппаратных битвах. Поскольку официальной информации не было или она была крайне скудна, эту мою заметку стали цитировать, а журналисты обращались ко мне за комментариями, потому что цитировавшие приписывали что-нибудь вроде «как пишет в своем блоге такой-то, хорошо осведомленный о ситуации». Но ведь я осведомлен о ситуации ничуть не лучше десятков преподаватей и административных работников! Да и комментарии куда более квалифицированные могли дать люди, непосредственно причастные к судьбе Смольного (к ним-то я и отсылаю журналистов).
Воспользуюсь еще раз позицией маргинала, пока она мне доступна, и не для того, чтобы прокомментировать частные сюжеты, а чтобы попробовать охарактеризовать общий смысл происходящего - не со Смольным, а вообще в СПбГУ, как это мне видится. Начну с главного: едва ли мы можем сейчас оценить масштаб этих перемен и их последствий. Реформа, внутри которой мы оказались, по сути своей является революцией, а нынешний ректор уже обеспечил себе место в истории.
(to be continued)