Для них «Русь» - даже не имя, или Дославянская Русь
По теме: Трубачёв. Русский - Российский, а также ещё о норманизме и терминологии Руси
Происхождение Руси, а не происхождение имени Руси
Русь вне норманизма
Крупнейший российский лингвист О.Н.Трубачев в работе «К истокам Руси (наблюдения лингвиста)» вечным вопросом назвал не только вопрос о том, «откуда есть пошла русская земля», но и вопрос о том, как и откуда она стала так называться. Трубачев высказал убеждение, что эти два вопроса взаимозависимы и в подтверждение сослался на высказывание Александра Брюкнера: «Тот, кто удачно объяснит название Руси, овладеет ключом к решению начал её истории». ©
___
Однако если во главу угла при исследовании историогенеза народа брать второй вопрос - об удачном объяснении имени, - то первый вопрос никогда не будет решён, потому что наука завязнет на втором, что и происходит перед нашим взором в дискуссиях о начальном периоде древнерусской истории. Аналогов данной ситуации нет, поскольку истории других народов не ставятся в зависимость от разгадки их имени.
Подмена летописного вопроса «Откуда есть пошла русская земля» вопросом «откуда она так стала называться» произведена норманизмом, который вот уже более 200 лет навязывает науке свою концепцию скандинавского происхождения слова «русь» от шведских «гребцов»-*rodzmän и финского Ruotsi (подчёркиваю, слова, поскольку «русь» у них изначально не имя).
Пора всё-таки вспомнить, что история какого-либо субъекта не может быть решена, опираясь на историю имени субъекта. По моему глубокому убеждению, летописный вопрос «откуда есть пошла русская земля» совсем не нуждается в комплектации его вопросом «откуда она стала так называться». Летописному вопросу «откуда есть пошла русская земля» должно вернуть его главенствующее, ведущее положение без всяких оговорок. Но прежде чем раскрыть высказанную мысль, считаю необходимым сделать небольшую преамбулу.
Пару лет тому назад, в 7-ом выпуске «Средневековой Руси» Н.Ф. Котляр в небольшой статье-рецензии перечислил основные пункты символа веры норманизма, где на первом месте стоит, естественно, концепция скандинавского происхождения слова «русь». При этом Котляр заметил, что все другие этимологии имени «русь», как то славянского, кельтского, иранского и пр. происхождений давно скомпроментированы лингвистами, соотвественно, все, кто пытается противопоставить скандинавской этимологии какую-то другую, относится данным автором к кучке малообразованных антинорманистов, выступающих под ветхими знаменами и пр.
В своей преамбуле считаю нужным вкратце очертить нынешнюю ситуацию с продолжающимися попытками обосновать скандинавскую этимологию имени (или как Котляр пишет, слова «русь», поскольку повторяю, у норманистов оно изначально - не имя, а так себе, слово какое-то).
Напрасно норманисты заявляют, что всё в их концепции прочно, лингвистически подшито и подогнано, в силу чего и признано всеми людьми доброй воли. У шведских медиевистов, например, до сих пор не отыскалось убедительных обоснований этимологии Руси с происхождением от «шведских гребцов». В работах по этой проблематике осторожно сообщается, что лингвистический аспект по данному вопросу остаётся дискуссионным. Напомню, что приснопамятные «гребцы» от шведского глагола ro “грести” должны были, по мысли создателей данной концепции, происходить из шведской местности Руслаген, более раннее название которой было Руден.
В научной литературе не раз указывалось на то, что название Руден впервые упоминается в Швеции в 1296 г. в Упландском областном законе, в котором указом короля Биргер Магнуссона повелевалось, что все, кто живут в Северном Рудене, должны следовать данному закону. В форме Roslagen (Rodzlagen) это название, также в текстах законов, появляется только в 1493 г., и далее в 1511, 1526 и в 1528. Как общепринятое название оно закрепилось ещё позднее, поскольку даже при Густаве Вазе было в употреблении называть эту область Руден (Gunnar T.Westin, Det medeltida Sveriges första häfte för Uppland/DMS,1:1, Norra Roden, 1972). Не собираюсь вдаваться в рассмотрение всех филологических экзерсисов по поводу производства Руден в Руотси, а Руотси - в Русь. Скажу только, что в шведской медиевистике ученые не пришли к единому мнению по большинству основные вопросов, связанных с Руденом: какую изначальную роль он играл, каковы были его границы; по-прежнему, дискуссионным, как сказано выше, остаётся и лингвистический аспект, т.е. попытки преобразования глагола ro-/грести и существительного rodd/гребля через Руден в Руотси и Русь -, поскольку наличие соответствующих праформ в шведском языке раннесредневекового периода, по-прежнему, не вышло за рамки умозрительного допущения, т.е. проще говоря, эти праформы не найдены, и единственное, что есть в наличии, это, повторяю: Roden - 1296, rodzkarlena (1470), rodzmän - примерно, в этот же период, Rodzlagen - не ранее 1493, т.е. из этих данных видно, что rodzmän могли образоваться от Roden, а Rodzlagen мог образоваться от rodzmän, но все эти преобразования могли происходить в период с конца XIII в. и по XVI в., причём замыкались лишь на определённый регион Швеции.
Далее следует сказать, что только в последние пару десятилетий с отрицанием научной обоснованности скандинавской этимологии Руси выступили такие крупные российские учёные как О.Н.Трубачев (см. например, «К истокам Руси (наблюдения лингвиста») и А.В.Назаренко (см., например, Древняя Русь на международных путях). Отмечая бесплодность результатов производства имени Русь из шведской этимологии, А.В.Назаренко, писал, что «не только любой (как выразилась Е.А.Мельникова), а ни один из предложенных до сих пор композитов не даёт лингвистически удовлетворительной праформы…», поскольку остаётся загадкой, как в языке самих носителей исходная форма типа *roþs-men могла редуцироваться до roþs.
О.Н.Трубачев также произнёс решительный приговор попыткам произвести имя Русь от шведских гребцов, сказав, что: «…разумнее будет согласиться, что скандинавская этимология для нашего Русь или хотя бы финского Руотси не найдена» и напомнил, по его определению, пророческий приговор Яна Отрембского, крупнейшего польского языковеда и индоевропеиста: «Эта концепция (имеется в виду норманская этимология Руси у Фасмера) является одной из величайших ошибок, когда-либо совершавшихся наукой».
Как многие, вероятно, помнят, Трубачёв всё-таки видел связь между финским Руотси и Русью, правда, полагая, что имя Русь пришло с юга и повлияло на финское *rotsi. Но даже такая попытка при всей тонкости анализа Трубачёва не вышла за пределы допущения, поскольку для её доказательства требовалось предположить, что существовало прадревнерусское *Rutsь, которое шло с юга на север, т.е. снова на пути рассуждений возникал вопрос праформы, которую не нашли.
На этом я оставляю мир лингвоозабоченности по поводу происхождения имени Руси - полагаю, что я воздала должное этой, на мой взгляд, скорбной традиции, и перейду к тому, о чём я, собственно, хотела рассказать. В моём рассказе я постараюсь успеть затронуть два вопроса.
Во-первых, я хочу предложить своё объяснение тому, почему не удалось найти древнюю праформу для Рудена или почему имя Руден такого позднего происхождения. Этому имеется самая естественная причина.
Занятые лингвистической казуистикой относительно связи шведского Рудена и финской Руотси, учёные не удосужились проверить, а существовал ли шведский Руден в чисто в физико-географическом плане, иначе говоря, - задать себе летописный вопрос «откуда есть пошла земля Руден?» Я попробовала это выяснить, поскольку мне стало любопытно узнать: если название Руден и производные от него имеют столь позднее происхождение, то как же эта местность называлась ранее? И оказалось, что никак не называлась, поскольку самой этой земли в раннесредневековый период ещё не было. Земля или прибрежная полоса, получившая название Руден в конце XIII в., не только в IX в., но и в X в. как физико-географический субъект не существовала, ибо она находилась под водой. Дело в том, что Ботния в районе шведской прибрежной акватории, начиная с послеледникового периода, обнаруживает любопытный феномен постепенного подъёма морского дна и прирастания за счёт этого подъёма новой суши, новой береговой полосы. По исследованиям шведских учёных, уровень моря в районе, где сейчас расположен Руслаген, был минимум на 6-7 м выше нынешнего.
___Иллюстрация изменения уровней водной поверхности относительно современного моста Вэстербрун (Стокгольм), взятого за эталон благодаря своей высоте в 26 м. Красные отметки: верхняя 25 м - 2000 лет до Р.Х.; 10м - рубеж нашей эры; 5 м - ок. 1000 лет после Р.Х., то есть XI век. Картинка показывает, как суша в прибрежной полосе Восточной Швеции постепенно «вырастала» из моря, и в IX в. она почти вся была под водой. Стокгольм - это южная часть Родена/Руслагена, который в это время находился между отметкой 5 м и 10 м.
Даже в XI-XII вв., как пишет исследовательница из Упсалы Карин Калиссендорф, уровень моря был на 5 м выше, чем сейчас. Нынешнее озеро Мэларен было открытым заливом моря, а значительная часть береговой полосы была островками, более или менее выступавшими из воды. (Karin Calissendorf, arkivarie vid Ortnamnarkivet i Uppsala, Ortnamn i Uppland. Stockholm, 1986. S.11; см. также результаты картографических съёмок Кадастровой службы или сведения об изменений уровня моря в районе Стокгольма - южная часть старого Рудена и в районе к северу от Руслагена - Höga Kusten: уровень моря был выше в направлении с юга на север.) Тот факт, что эта область только к XIII в. стала представлять из себя территорию с условиями, пригодными для регулярной человеческой деятельности, подтверждается многими данными (одним из которых как раз и является вышеупомянутый королевский указ из областных Упландских законов).
Первые достоверные сведения о прибрежной области на востоке Свитьод, ставшей впоследствии Руденом/Руслагеном, мы получаем от Снорри Стурлусона, который в 1219 г. побывал в Швеции и получил от своих информаторов ценные сведения о Свейской стране (Sveaväldet), в частности, об её административном делении, которые он привёл в Саге об Олаве Святом («Круг земной»). Там сообщается, что собственно Свитьод состоит из пяти частей и что пятая часть - это Sjöland/Sæland, к ней же относится всё, что лежит в море к востоку от неё (den femte Sjöland och det som ligger därtill. Det ligger österut med havet).
Было время, когда шведские исследователи (в частности, П.М.Лийсинг/P.M. Lijsing - краевед, редактор журнала ”Hundare och skeppslag”) искавшие доказательства того, что название Руден существовало ранее, пытались убедить, что Снорри Стурлусон, говоря «всё, что лежит к востоку в море», мог иметь в виду Руден. В некоторых шведских переводах Саги об Олаве Святом даже вместо Зиеланд смело подставлялось Руден. Но это - чистая подтасовка фактов и попытка выдать желаемое за действительное. Зиеланд - это не Руден и таковым быть не могла.
Зиеланд (от sjö - море и land - земля, страна) - это Мореландия, т.е. это уже не море, но ещё и не земля. Это архипелаг, состоящий из островов, островков, выступающих над водной поверхностью, это - суша в процессе образования. На ней ещё мало и кустов, и деревьев, на ней ещё так мало почвы, что её покрывают одни лишь мхи и немного травы, стелющейся по каменистой поверхности и непонятно, как цепляющейся за неё корнями. Эти островки - ещё не земля, это - её костистная основа, выпирающая из воды и греющаяся под тусклым северным солнцем. В этом царстве камня ещё нет места для кипучей человеческой жизни. Только редкие рыбачьи хибарки могли закрепиться на влажной поверхности каменных выступов, хранящих борозды, оставленные на них ледниками. Вот что такое Зиеланд. Это, собственно, не топоним: это синоним для слова архипелаг, не получившего ещё собственного имени.
Данные Снорри Стурлусона - очень важное свидетельство того, что даже в его время прибрежная полоса будущего Рудена находилась в процессе формирования. Только к самому концу XIII в. части этого архипелага могли стать местом жительства для населения в таком количестве, которое уже представляло интерес и для королевской власти. Потому-то и потребовался вышеупомянутый указ 1296 г., в котором предписывалось, что отныне на население Северного Рудена будет распространяться тот же закон, которому подчинялось и население трёх основных земель (фолькланд) Упландии, а именно: Тиундаланд, Атундаланд и Фьедрундаланд, известных с XI-XII вв. Вывод напрашивается сам собой: только к самому концу XIII в.природные условия прибрежной полосы позволили включить северную её часть как новую землю в систему административного деления государства и объявить её население подвластным королю свеев. Но как обратил внимание П.М. Лийсинг, в выборах короля свеев, по-прежнему, участвовали только представители трёх старых земель, но не население Рудена, которое, видимо, всё ещё не представляло, как бы сейчас сказали, интересного или сильного электората. Вот простое объяснение того, почему Руден/Руслаген имеют позднее происхождение: имя образовалось тогда, когда образовалась эта земля.
Тогда цепочка Руден/Руслаген/Руотси рассыпается. Если Руотси связано с Руден/Руслаген, то этот симбиоз не имеет отношения к Руси по чисто хронологическим соображениям. Если Руотси связано с чем-то другим, то надо сначала найти это другое, а потом строить концепцию. На фоне приведённых данных попытки лингвистическим путём отыскать корни Руси, практически, в подводном царстве выглядят чистейшим абсурдом. Этот абсурд стал возможен потому, что исходный момент в исследованиях был абсурден: вместо поисков происхождения народа стали заниматься поисками происхождения его имени. Ничего подобного нет в истории ни одного народа.
С этим перехожу ко второму вопросу в моём рассказе и постараюсь очень кратко представить свой взгляд на то, где отыскивать ключи к решению начал истории народа Руси. Его сущность составляет мысль о том, что Русь и как народ, и как имя ниоткуда в Восточную Европу не приходили, а именно там и родились.
Поясню высказанную мысль несколькими примерами. Напомню, что норманисты без устали повторяют, что у многих народов имя пришло «со стороны» и перечисляют англичан, французов, болгар. При этом в силу лингвистической зашоренности не учитывается вся сложность взаимодействия различных этнических групп при миграции одного народа на землю другого, когда в результате миграций складывается новая общность.
Согласно моим наблюдениям, рождение новой этнической общности происходит от союза двух «родительских» организмов по определённой схеме: новая общность получает язык от одного «родителя» и имя - от другого, при этом один из «родителей» может быть «пришлым», тогда другой должен быть автохтоном, связанным с местной землёй. Это как бы формула этногенетического процесса, состоящая из двух величин: вопроса языка и вопроса имени - двух наиважнейших вопросов, которые вставали перед людьми при рождении новой общности.
Например, Италия согласно легенде, получила своё имя от царя пришлых сикулов (сицилийцев) Итала, а её латинский язык сохранил имя аборигенов - латинов; современная Франция получила имя от пришлых франков, но язык остался от автохтонной кельто-галльской традиции; в английской истории общий политоним объединённого королевства был унаследован от кельтской Британии, а язык - от пришлых германоязычных англосаксов; в смешанной этнической среде - симбиозе тюркских протоболгар - потомков волжских булгар и балкано-славянских племён родилась современная Болгария, при этом политоним - Болгария - был взят от тюрко-булгарских пришельцев, а язык и другие феномены культуры - от местных славянских племён и т.д. Кстати, помимо волжских булгар, на Балканы переселялись и индоевропейские народы. О.Н.Трубачев выделил на юге Восточной Европы прототипы этнонимов хорваты и сербы, первоначально неславянских, но индоевропейских, носители которых ославянились на Балканах с принятием славянских языков (см.например, «К истокам Руси»).
Аналогично должно было происходить и рождение современной русской общности и как этнического, и как политического объединения в период расселения славянства в Восточной Европе. Одним из «родителей» русских, давших новой общности язык, было, безусловно, восточноевропейское славянство - «родитель» пришлый, как это и наблюдалось в истории большинства народов. Но тогда имя Руси не могло прийти «со стороны», как это продемонстрировано выше на известных примерах. Оно должно было родиться в Восточной Европе до прихода туда славянства, но иметь индоевропейское происхождение. Поставив вопрос таким образом, я несколько лет тому назад подошла к идее индоевропейского субстрата на севере и в центре Восточной Европы в древности, в котором увидела этническую среду, явившуюся лоном для древней Руси. На основе данной идеи я стала развивать концепцию о двух периодах древнерусской истории: дославянском (индоевропейском) и славяно-русском. Эту гипотезу я представила в ряде уже опубликованных работ, но на ней в силу её гигантского масштаба (включая и проблему соотношения индоевропейского субстрата с концепцией «сплошного финно-угорского мира на севере Восточной Европы в древности) я не собираюсь останавливаться в данном сообщении, тем более, что для её раскрытия в полноценную концепцию потребуется время.
Здесь я хочу с помощью небольшого примера подкрепить моё предположение о том, что в древнерусской истории был дославянский, но индоевропейский период и что расселение славян в Восточной Европе происходило в среде этого дославянского древнерусского субстрата. Напомню, что говорится в летописи: «…славяне пришли и сели…по Двине и назвались полочанами, по речке, впадающей в Двину, именуемой Полота, от неё и назвались полочане…» В науке это толкуется так, что славяне сами назвали речку славянским (?) именем Полота, а потом назвали этим именем и самих себя. Но вот чуть ранее летопись говорит о том, что «Яко пришедше седоша на реце имянем Марава, и прозвашася морава…». Открываем работу известного индоевропеиста Юлиуса Покорного «Zur Geschichte der Kelten und Illyrier» и читаем: «На территории … к востоку от Эльбы и к югу от Варты и Шпрее, …Сев.-Вост. Богемии до Эльбы, в Моравии, нижн. Австрии и Словакии …названия рек не относятся ни к германским, ни к славянским, они происходят, как доказано, из венето-иллирийских языков. В областях, где потом поселились славяне: Далмация, Паннония, Истрия - были иллиры и венеты. …Сами иллирийские венеды ославянились позднее. …». В числе дославянских, но индоевропейских гидронимов Покорный называет и Мораву. Таким образом, расселение южных и западных славян происходило в Европе вплоть до Балтики среди субстратного (или более древнего) индоевропейского населения дославянской языковой принадлежности. Расселяясь среди них, славяне вступали с ним во взаимодействие на условиях, о которых я сказала выше: если пришлая общность давала свой язык, то принимала имя местного народа, так появился, например, славянский (что определялось языком) народ моравы. Всё логично и понятно.
А вот что касается расселения восточноевропейского славянства, то волею науки славяне, расселяясь в Восточной Европе, обрекались на странные действия: дойдя до безымянной реки, якобы сначала давали название ей, а затем по её имени называли и себя. Но поскольку такого в истории не известно, то логичнее признать, что названия тех восточноевропейских рек, именами которых назывались пришедшие сюда славяне, существовали в Восточной Европе до расселения славян, т.е. принадлежали дославянскому индоевропейскму субстрату. Но иногда, согласно летописи, происходило так, что и пришлые славяне давали новой общности свое имя: «Те же славяне, которые сели около озера Ильменя, назвались своим именем - славянами…». Как видим, летопись чётко фиксирует тот единственный случай, когда пришлые славяне дали своё имя новой общности в Приильменье. Значит, во всех остальных примерах славяне получали «не свои», а местные имена, явно индоевропейской языковой принадлежности, но существовавшие до их прихода, закреплённые в топонимике, что определялось связью с местной культовой сакральностью, предковой антропонимией и т.д.
Следующим примером, логически вытекающим из вышеизложенного, может быть пример, касающийся особенностей древненовгородского диалекта. Многочисленные дискуссии на эту тему привели исследователей к выводу о том, что его особенности не могут быть объяснены только как результат последовательного расселения восточноевропейского славянства из Поднепровья на север, исходя из концепции монолитного правосточнославянского языка, восходящей к А.А.Шахматову (см. об этом труды ак. А.А.Зализняка). Однако и этот важный вывод о северных диалектах древнерусского языка как более сложном феномене, чем это предполагалось ранее, не решает всех проблем.
А.А.Зализняк называет такую особенность др.-новг. диалекта как окончание -е И. ед. муж., представленное в новг.-пск. памятниках, что оказалось для др.-новг. диалекта нормой, сложившейся в дописьменную эпоху. «Отсюда следовало, что в др.-новг. диалекте o-maskulina отличалась от остальных славянских диалектов не только материально (-е вместо -ъ), но и структурно: здесь сохранялась свойственная древним индоевропейским языкам оппозиция И. ед. муж. и В. ед. муж. (….подобно санскр. rathah - ratham), тогда как в остальном славянском мире И. ед. и В. ед. муж. совпали (ср. ст.-сл. градъ, наддиалектное др.-р. городъ). Рассматривая основные вехи более, чем столетней дисскуссии славистов о происхождении др.-новг. формы на -е, А.А.Зализняк называет гипотезу Вяч. Вс. Иванова, который предположил, что «…. др.-новг. формы на -е восходят к праиндоевропейскому casus indefinitus, следы которого сохранились в хеттском, тохарском и некоторых других языках. Существенная трудность, - замечает при этом А.А.Зализняк, - состоит здесь в том, что необходимо признать сохранение праиндоевропейского архаизма лишь в одной узкой ветви славянских языков». Трудность эта будет непреодолима, хочется заметить, но только в том случае, если рассматривать др.-новг. диалект единственно как узкую ветвь славянских языков.
Однако если предположить, что часть индоевропейских пращуров/предков носителей древнерусского языка существовала на севере Восточной Европы в период, хронологически совпадающий с наличием в Восточной Европе индоиранских языков, и явилась субстратной языковой средой для восточноевропейского славянства, то следы праиндоевропейского casus indefinitus в др.-новг. диалекте получают свое логичное и естественное объяснение. Происхождение же общности ильменских словен укладывается в рамки моей «формулы»: если имя от одного «родителя» (в данном случае, «пришлого» славянского), то язык будет от другого, здесь - индоевропейского дославянского «родителя» новгородцев.
Классическим примером, подтверждающим мысль о том, что русский и славянский языки развивались в древности как отдельные языки, являются названия Днепровских порогов. Как известно, у Константина Багрянородного приводится два ряда имён для днепровских порогов - «славянские» и «русские», из чего явствует, что ещё в середине Х в. русский язык и славянский язык не были идентичны. М.Ю.Брайчевский, например, обосновывал скифо-сарматскую этимологию русских названий порогов с конкретными аналогиями из осетинского языка, т.е. иными словами говоря, - он обосновывал дославянское восточноевропейское происхождение части русских топонимов.
Русская номенклатура Днепровских порогов, согласно М.Ю.Брайчевскому, намного старше славянской, и восходит, скорее всего, к последним векам до нашей эры. Именно эта номенклатура была исходной, а славянская представляла собой переводы или кальки сарматских названий. Общеизвестны стремления норманистов доказать, что «росский язык» у Константина Багрянородного сохраняет скандинавскую (древнешведскую) лексику (см. Константин Багрянородный… // Под.ред. Г.Г.Литаврина и А.П.Новосельцева). Однако их выяснение языковой принадлежности «росских» названий осуществлялось тем же методом, что и выяснение «этимологии» имени Руси - на основе лингвистической схоластики, в отсутствие не только исторической, но и самой обычной логики. Поскольку предлагавшиеся норманистами скандинавские названия порогов были неразрывно связаны со шведскими «гребцами» *rodzmän из Rodzlagen, который, как оказывается, в IX в. ещё не «всплыл» на поверхность, то сейчас в первую очередь требуется уточнить, откуда эти «гребцы» пригребли на Русь, а потом разбираться в этимологии названий порогов. Это - явный пример того, что не может лингвистика решать исторические проблемы.
Но идея о дославянском слое в древнерусском языке наталкивается не только на норманистские теории (как фантастическая определялась, например, этимология Брайчевского), но и на господствующее в науке убеждение о том, что древнерусский и славянский язык - синонимы. Однако так ли уж научно безупречна эта мысль и так ли уж невероятна идея о двухслойности древнерусского языка? Например, сегодня понятия English language и British language используются как синонимы, но вряд ли кому-нибудь покажется абсурдным утверждение о том, что British language имел в истории своего развития догерманский период.
То, что имя Русь имеет глубокие корни в Восточной Европе, подтверждается обилием гидронимов с корнем рус/рос/рас, которые очерчивают восточноевропейский ареал от Волги до Немана и Карпат. На этот феномен давно обращалось внимание, но в отсутствие идеи о дославянском индоевропейском периоде Руси использовать эти данные в полной мере не удавалось, хотя с гидронимией как источником работали многие учёные. Общеизвестны исследования О.Н.Трубачева о связи имени русь и индоарийского субстрата в Северном Причерноморье.
Глубина корней Руси должна соизмеряться с данными науки об эпохе индоевропейской общности в Восточной Европе, её датировкам, с теориями распада индоевропейского единства и формированию при этом выделившихся новых общностей, одним из которых, полагаю, и стала общность с именем Русь, что закрепилось в топонимике, отражавшей связь с местной культовой сакральностью, предковой антропонимией и т.д.
Гидронимика говорит о том, что произойти это должно было в глубокой древности. Возможно, это был период, совпавший с уходом протоиндоариев на юг и далее - предположительно сер. II тыс. до н.э. По моим предположениям, имя Русь - это имя автохтонного реликтового женского первопредка (в отличие от славянского «родителя», которого этногенетические сказания определяют как мужского первопредка с именем Рус), «родившегося» в среде архаичного индоевропейского населения Восточной Европы и выделившегося из этого субстрата, дав имя народу, а также становясь политонимом в разные исторические периоды. Полагаю, что как коренной субъект Восточной Европы Русь имела здесь и свою длительную предковую предисторию. Надеюсь, что со временем мне удастся раскрыть эти идеи в работе под названием «Материнские корни Руси». Использование терминов родства, таких как «материнский предок» и «отцовский предок» для представления картины происхождения народа сохранилось у народов с более архаичной историей, например, у кельтских народов.
Ко времени событий, описываемых в летописях в связи с призванием Рюрика, имя Руси носили многие субъекты в Европе, как в Восточной, так и в Западной, передавая его преемникам либо на основе родовых, либо - иных традиций, определяемых мифопоэтическим сознанием, используя его и как родовое имя, и как политоним. Рассказ ПВЛ как раз и касается того периода древнерусской истории, когда сначала древнее имя Руси было принято двумя вновь образованными политиями в Восточной Европе по отдельности: одной стала Русская земля в Поднепровье или в летописном княженье полян, а второй - Русская земля в Поволховье/Ильменском поозерье или в летописном княженье словен, а затем произошёл процесс объединения этих двух политий в одну этнополитическую систему, связанную общим именем древнего материнского первопредка Руси и ставшую предтечей средневекового Русского государства.
Изложенные взгляды находятся пока в стадии рабочих гипотез и нуждаются в дальнейшей разработке. Но независимо от того, как к ним относиться, общий вывод из всего вышеизложенного несомненен: наша историческая наука должна критически переосмыслить наследие предыдущих эпох и избавиться от утопий, мешающих двигаться вперёд.
P.S. Приведённый текст первоначально готовился для прошедшей конференции «Начала Русского мира» в Санкт-Петербурге и Старой Ладоге. Полностью статья с подробной библиографией будет опубликована в очередном выпуске сборника «Изгнание норманнов из русской истории».
Лидия Грот, кандидат исторических наук
«Переформат», 18 августа 2011
Происхождение Руси, а не происхождение имени Руси
Русь вне норманизма
Крупнейший российский лингвист О.Н.Трубачев в работе «К истокам Руси (наблюдения лингвиста)» вечным вопросом назвал не только вопрос о том, «откуда есть пошла русская земля», но и вопрос о том, как и откуда она стала так называться. Трубачев высказал убеждение, что эти два вопроса взаимозависимы и в подтверждение сослался на высказывание Александра Брюкнера: «Тот, кто удачно объяснит название Руси, овладеет ключом к решению начал её истории». ©
___
Однако если во главу угла при исследовании историогенеза народа брать второй вопрос - об удачном объяснении имени, - то первый вопрос никогда не будет решён, потому что наука завязнет на втором, что и происходит перед нашим взором в дискуссиях о начальном периоде древнерусской истории. Аналогов данной ситуации нет, поскольку истории других народов не ставятся в зависимость от разгадки их имени.
Подмена летописного вопроса «Откуда есть пошла русская земля» вопросом «откуда она так стала называться» произведена норманизмом, который вот уже более 200 лет навязывает науке свою концепцию скандинавского происхождения слова «русь» от шведских «гребцов»-*rodzmän и финского Ruotsi (подчёркиваю, слова, поскольку «русь» у них изначально не имя).
Пора всё-таки вспомнить, что история какого-либо субъекта не может быть решена, опираясь на историю имени субъекта. По моему глубокому убеждению, летописный вопрос «откуда есть пошла русская земля» совсем не нуждается в комплектации его вопросом «откуда она стала так называться». Летописному вопросу «откуда есть пошла русская земля» должно вернуть его главенствующее, ведущее положение без всяких оговорок. Но прежде чем раскрыть высказанную мысль, считаю необходимым сделать небольшую преамбулу.
Пару лет тому назад, в 7-ом выпуске «Средневековой Руси» Н.Ф. Котляр в небольшой статье-рецензии перечислил основные пункты символа веры норманизма, где на первом месте стоит, естественно, концепция скандинавского происхождения слова «русь». При этом Котляр заметил, что все другие этимологии имени «русь», как то славянского, кельтского, иранского и пр. происхождений давно скомпроментированы лингвистами, соотвественно, все, кто пытается противопоставить скандинавской этимологии какую-то другую, относится данным автором к кучке малообразованных антинорманистов, выступающих под ветхими знаменами и пр.
В своей преамбуле считаю нужным вкратце очертить нынешнюю ситуацию с продолжающимися попытками обосновать скандинавскую этимологию имени (или как Котляр пишет, слова «русь», поскольку повторяю, у норманистов оно изначально - не имя, а так себе, слово какое-то).
Напрасно норманисты заявляют, что всё в их концепции прочно, лингвистически подшито и подогнано, в силу чего и признано всеми людьми доброй воли. У шведских медиевистов, например, до сих пор не отыскалось убедительных обоснований этимологии Руси с происхождением от «шведских гребцов». В работах по этой проблематике осторожно сообщается, что лингвистический аспект по данному вопросу остаётся дискуссионным. Напомню, что приснопамятные «гребцы» от шведского глагола ro “грести” должны были, по мысли создателей данной концепции, происходить из шведской местности Руслаген, более раннее название которой было Руден.
В научной литературе не раз указывалось на то, что название Руден впервые упоминается в Швеции в 1296 г. в Упландском областном законе, в котором указом короля Биргер Магнуссона повелевалось, что все, кто живут в Северном Рудене, должны следовать данному закону. В форме Roslagen (Rodzlagen) это название, также в текстах законов, появляется только в 1493 г., и далее в 1511, 1526 и в 1528. Как общепринятое название оно закрепилось ещё позднее, поскольку даже при Густаве Вазе было в употреблении называть эту область Руден (Gunnar T.Westin, Det medeltida Sveriges första häfte för Uppland/DMS,1:1, Norra Roden, 1972). Не собираюсь вдаваться в рассмотрение всех филологических экзерсисов по поводу производства Руден в Руотси, а Руотси - в Русь. Скажу только, что в шведской медиевистике ученые не пришли к единому мнению по большинству основные вопросов, связанных с Руденом: какую изначальную роль он играл, каковы были его границы; по-прежнему, дискуссионным, как сказано выше, остаётся и лингвистический аспект, т.е. попытки преобразования глагола ro-/грести и существительного rodd/гребля через Руден в Руотси и Русь -, поскольку наличие соответствующих праформ в шведском языке раннесредневекового периода, по-прежнему, не вышло за рамки умозрительного допущения, т.е. проще говоря, эти праформы не найдены, и единственное, что есть в наличии, это, повторяю: Roden - 1296, rodzkarlena (1470), rodzmän - примерно, в этот же период, Rodzlagen - не ранее 1493, т.е. из этих данных видно, что rodzmän могли образоваться от Roden, а Rodzlagen мог образоваться от rodzmän, но все эти преобразования могли происходить в период с конца XIII в. и по XVI в., причём замыкались лишь на определённый регион Швеции.
Далее следует сказать, что только в последние пару десятилетий с отрицанием научной обоснованности скандинавской этимологии Руси выступили такие крупные российские учёные как О.Н.Трубачев (см. например, «К истокам Руси (наблюдения лингвиста») и А.В.Назаренко (см., например, Древняя Русь на международных путях). Отмечая бесплодность результатов производства имени Русь из шведской этимологии, А.В.Назаренко, писал, что «не только любой (как выразилась Е.А.Мельникова), а ни один из предложенных до сих пор композитов не даёт лингвистически удовлетворительной праформы…», поскольку остаётся загадкой, как в языке самих носителей исходная форма типа *roþs-men могла редуцироваться до roþs.
О.Н.Трубачев также произнёс решительный приговор попыткам произвести имя Русь от шведских гребцов, сказав, что: «…разумнее будет согласиться, что скандинавская этимология для нашего Русь или хотя бы финского Руотси не найдена» и напомнил, по его определению, пророческий приговор Яна Отрембского, крупнейшего польского языковеда и индоевропеиста: «Эта концепция (имеется в виду норманская этимология Руси у Фасмера) является одной из величайших ошибок, когда-либо совершавшихся наукой».
Как многие, вероятно, помнят, Трубачёв всё-таки видел связь между финским Руотси и Русью, правда, полагая, что имя Русь пришло с юга и повлияло на финское *rotsi. Но даже такая попытка при всей тонкости анализа Трубачёва не вышла за пределы допущения, поскольку для её доказательства требовалось предположить, что существовало прадревнерусское *Rutsь, которое шло с юга на север, т.е. снова на пути рассуждений возникал вопрос праформы, которую не нашли.
На этом я оставляю мир лингвоозабоченности по поводу происхождения имени Руси - полагаю, что я воздала должное этой, на мой взгляд, скорбной традиции, и перейду к тому, о чём я, собственно, хотела рассказать. В моём рассказе я постараюсь успеть затронуть два вопроса.
Во-первых, я хочу предложить своё объяснение тому, почему не удалось найти древнюю праформу для Рудена или почему имя Руден такого позднего происхождения. Этому имеется самая естественная причина.
Занятые лингвистической казуистикой относительно связи шведского Рудена и финской Руотси, учёные не удосужились проверить, а существовал ли шведский Руден в чисто в физико-географическом плане, иначе говоря, - задать себе летописный вопрос «откуда есть пошла земля Руден?» Я попробовала это выяснить, поскольку мне стало любопытно узнать: если название Руден и производные от него имеют столь позднее происхождение, то как же эта местность называлась ранее? И оказалось, что никак не называлась, поскольку самой этой земли в раннесредневековый период ещё не было. Земля или прибрежная полоса, получившая название Руден в конце XIII в., не только в IX в., но и в X в. как физико-географический субъект не существовала, ибо она находилась под водой. Дело в том, что Ботния в районе шведской прибрежной акватории, начиная с послеледникового периода, обнаруживает любопытный феномен постепенного подъёма морского дна и прирастания за счёт этого подъёма новой суши, новой береговой полосы. По исследованиям шведских учёных, уровень моря в районе, где сейчас расположен Руслаген, был минимум на 6-7 м выше нынешнего.
___Иллюстрация изменения уровней водной поверхности относительно современного моста Вэстербрун (Стокгольм), взятого за эталон благодаря своей высоте в 26 м. Красные отметки: верхняя 25 м - 2000 лет до Р.Х.; 10м - рубеж нашей эры; 5 м - ок. 1000 лет после Р.Х., то есть XI век. Картинка показывает, как суша в прибрежной полосе Восточной Швеции постепенно «вырастала» из моря, и в IX в. она почти вся была под водой. Стокгольм - это южная часть Родена/Руслагена, который в это время находился между отметкой 5 м и 10 м.
Даже в XI-XII вв., как пишет исследовательница из Упсалы Карин Калиссендорф, уровень моря был на 5 м выше, чем сейчас. Нынешнее озеро Мэларен было открытым заливом моря, а значительная часть береговой полосы была островками, более или менее выступавшими из воды. (Karin Calissendorf, arkivarie vid Ortnamnarkivet i Uppsala, Ortnamn i Uppland. Stockholm, 1986. S.11; см. также результаты картографических съёмок Кадастровой службы или сведения об изменений уровня моря в районе Стокгольма - южная часть старого Рудена и в районе к северу от Руслагена - Höga Kusten: уровень моря был выше в направлении с юга на север.) Тот факт, что эта область только к XIII в. стала представлять из себя территорию с условиями, пригодными для регулярной человеческой деятельности, подтверждается многими данными (одним из которых как раз и является вышеупомянутый королевский указ из областных Упландских законов).
Первые достоверные сведения о прибрежной области на востоке Свитьод, ставшей впоследствии Руденом/Руслагеном, мы получаем от Снорри Стурлусона, который в 1219 г. побывал в Швеции и получил от своих информаторов ценные сведения о Свейской стране (Sveaväldet), в частности, об её административном делении, которые он привёл в Саге об Олаве Святом («Круг земной»). Там сообщается, что собственно Свитьод состоит из пяти частей и что пятая часть - это Sjöland/Sæland, к ней же относится всё, что лежит в море к востоку от неё (den femte Sjöland och det som ligger därtill. Det ligger österut med havet).
Было время, когда шведские исследователи (в частности, П.М.Лийсинг/P.M. Lijsing - краевед, редактор журнала ”Hundare och skeppslag”) искавшие доказательства того, что название Руден существовало ранее, пытались убедить, что Снорри Стурлусон, говоря «всё, что лежит к востоку в море», мог иметь в виду Руден. В некоторых шведских переводах Саги об Олаве Святом даже вместо Зиеланд смело подставлялось Руден. Но это - чистая подтасовка фактов и попытка выдать желаемое за действительное. Зиеланд - это не Руден и таковым быть не могла.
Зиеланд (от sjö - море и land - земля, страна) - это Мореландия, т.е. это уже не море, но ещё и не земля. Это архипелаг, состоящий из островов, островков, выступающих над водной поверхностью, это - суша в процессе образования. На ней ещё мало и кустов, и деревьев, на ней ещё так мало почвы, что её покрывают одни лишь мхи и немного травы, стелющейся по каменистой поверхности и непонятно, как цепляющейся за неё корнями. Эти островки - ещё не земля, это - её костистная основа, выпирающая из воды и греющаяся под тусклым северным солнцем. В этом царстве камня ещё нет места для кипучей человеческой жизни. Только редкие рыбачьи хибарки могли закрепиться на влажной поверхности каменных выступов, хранящих борозды, оставленные на них ледниками. Вот что такое Зиеланд. Это, собственно, не топоним: это синоним для слова архипелаг, не получившего ещё собственного имени.
Данные Снорри Стурлусона - очень важное свидетельство того, что даже в его время прибрежная полоса будущего Рудена находилась в процессе формирования. Только к самому концу XIII в. части этого архипелага могли стать местом жительства для населения в таком количестве, которое уже представляло интерес и для королевской власти. Потому-то и потребовался вышеупомянутый указ 1296 г., в котором предписывалось, что отныне на население Северного Рудена будет распространяться тот же закон, которому подчинялось и население трёх основных земель (фолькланд) Упландии, а именно: Тиундаланд, Атундаланд и Фьедрундаланд, известных с XI-XII вв. Вывод напрашивается сам собой: только к самому концу XIII в.природные условия прибрежной полосы позволили включить северную её часть как новую землю в систему административного деления государства и объявить её население подвластным королю свеев. Но как обратил внимание П.М. Лийсинг, в выборах короля свеев, по-прежнему, участвовали только представители трёх старых земель, но не население Рудена, которое, видимо, всё ещё не представляло, как бы сейчас сказали, интересного или сильного электората. Вот простое объяснение того, почему Руден/Руслаген имеют позднее происхождение: имя образовалось тогда, когда образовалась эта земля.
Тогда цепочка Руден/Руслаген/Руотси рассыпается. Если Руотси связано с Руден/Руслаген, то этот симбиоз не имеет отношения к Руси по чисто хронологическим соображениям. Если Руотси связано с чем-то другим, то надо сначала найти это другое, а потом строить концепцию. На фоне приведённых данных попытки лингвистическим путём отыскать корни Руси, практически, в подводном царстве выглядят чистейшим абсурдом. Этот абсурд стал возможен потому, что исходный момент в исследованиях был абсурден: вместо поисков происхождения народа стали заниматься поисками происхождения его имени. Ничего подобного нет в истории ни одного народа.
С этим перехожу ко второму вопросу в моём рассказе и постараюсь очень кратко представить свой взгляд на то, где отыскивать ключи к решению начал истории народа Руси. Его сущность составляет мысль о том, что Русь и как народ, и как имя ниоткуда в Восточную Европу не приходили, а именно там и родились.
Поясню высказанную мысль несколькими примерами. Напомню, что норманисты без устали повторяют, что у многих народов имя пришло «со стороны» и перечисляют англичан, французов, болгар. При этом в силу лингвистической зашоренности не учитывается вся сложность взаимодействия различных этнических групп при миграции одного народа на землю другого, когда в результате миграций складывается новая общность.
Согласно моим наблюдениям, рождение новой этнической общности происходит от союза двух «родительских» организмов по определённой схеме: новая общность получает язык от одного «родителя» и имя - от другого, при этом один из «родителей» может быть «пришлым», тогда другой должен быть автохтоном, связанным с местной землёй. Это как бы формула этногенетического процесса, состоящая из двух величин: вопроса языка и вопроса имени - двух наиважнейших вопросов, которые вставали перед людьми при рождении новой общности.
Например, Италия согласно легенде, получила своё имя от царя пришлых сикулов (сицилийцев) Итала, а её латинский язык сохранил имя аборигенов - латинов; современная Франция получила имя от пришлых франков, но язык остался от автохтонной кельто-галльской традиции; в английской истории общий политоним объединённого королевства был унаследован от кельтской Британии, а язык - от пришлых германоязычных англосаксов; в смешанной этнической среде - симбиозе тюркских протоболгар - потомков волжских булгар и балкано-славянских племён родилась современная Болгария, при этом политоним - Болгария - был взят от тюрко-булгарских пришельцев, а язык и другие феномены культуры - от местных славянских племён и т.д. Кстати, помимо волжских булгар, на Балканы переселялись и индоевропейские народы. О.Н.Трубачев выделил на юге Восточной Европы прототипы этнонимов хорваты и сербы, первоначально неславянских, но индоевропейских, носители которых ославянились на Балканах с принятием славянских языков (см.например, «К истокам Руси»).
Аналогично должно было происходить и рождение современной русской общности и как этнического, и как политического объединения в период расселения славянства в Восточной Европе. Одним из «родителей» русских, давших новой общности язык, было, безусловно, восточноевропейское славянство - «родитель» пришлый, как это и наблюдалось в истории большинства народов. Но тогда имя Руси не могло прийти «со стороны», как это продемонстрировано выше на известных примерах. Оно должно было родиться в Восточной Европе до прихода туда славянства, но иметь индоевропейское происхождение. Поставив вопрос таким образом, я несколько лет тому назад подошла к идее индоевропейского субстрата на севере и в центре Восточной Европы в древности, в котором увидела этническую среду, явившуюся лоном для древней Руси. На основе данной идеи я стала развивать концепцию о двух периодах древнерусской истории: дославянском (индоевропейском) и славяно-русском. Эту гипотезу я представила в ряде уже опубликованных работ, но на ней в силу её гигантского масштаба (включая и проблему соотношения индоевропейского субстрата с концепцией «сплошного финно-угорского мира на севере Восточной Европы в древности) я не собираюсь останавливаться в данном сообщении, тем более, что для её раскрытия в полноценную концепцию потребуется время.
Здесь я хочу с помощью небольшого примера подкрепить моё предположение о том, что в древнерусской истории был дославянский, но индоевропейский период и что расселение славян в Восточной Европе происходило в среде этого дославянского древнерусского субстрата. Напомню, что говорится в летописи: «…славяне пришли и сели…по Двине и назвались полочанами, по речке, впадающей в Двину, именуемой Полота, от неё и назвались полочане…» В науке это толкуется так, что славяне сами назвали речку славянским (?) именем Полота, а потом назвали этим именем и самих себя. Но вот чуть ранее летопись говорит о том, что «Яко пришедше седоша на реце имянем Марава, и прозвашася морава…». Открываем работу известного индоевропеиста Юлиуса Покорного «Zur Geschichte der Kelten und Illyrier» и читаем: «На территории … к востоку от Эльбы и к югу от Варты и Шпрее, …Сев.-Вост. Богемии до Эльбы, в Моравии, нижн. Австрии и Словакии …названия рек не относятся ни к германским, ни к славянским, они происходят, как доказано, из венето-иллирийских языков. В областях, где потом поселились славяне: Далмация, Паннония, Истрия - были иллиры и венеты. …Сами иллирийские венеды ославянились позднее. …». В числе дославянских, но индоевропейских гидронимов Покорный называет и Мораву. Таким образом, расселение южных и западных славян происходило в Европе вплоть до Балтики среди субстратного (или более древнего) индоевропейского населения дославянской языковой принадлежности. Расселяясь среди них, славяне вступали с ним во взаимодействие на условиях, о которых я сказала выше: если пришлая общность давала свой язык, то принимала имя местного народа, так появился, например, славянский (что определялось языком) народ моравы. Всё логично и понятно.
А вот что касается расселения восточноевропейского славянства, то волею науки славяне, расселяясь в Восточной Европе, обрекались на странные действия: дойдя до безымянной реки, якобы сначала давали название ей, а затем по её имени называли и себя. Но поскольку такого в истории не известно, то логичнее признать, что названия тех восточноевропейских рек, именами которых назывались пришедшие сюда славяне, существовали в Восточной Европе до расселения славян, т.е. принадлежали дославянскому индоевропейскму субстрату. Но иногда, согласно летописи, происходило так, что и пришлые славяне давали новой общности свое имя: «Те же славяне, которые сели около озера Ильменя, назвались своим именем - славянами…». Как видим, летопись чётко фиксирует тот единственный случай, когда пришлые славяне дали своё имя новой общности в Приильменье. Значит, во всех остальных примерах славяне получали «не свои», а местные имена, явно индоевропейской языковой принадлежности, но существовавшие до их прихода, закреплённые в топонимике, что определялось связью с местной культовой сакральностью, предковой антропонимией и т.д.
Следующим примером, логически вытекающим из вышеизложенного, может быть пример, касающийся особенностей древненовгородского диалекта. Многочисленные дискуссии на эту тему привели исследователей к выводу о том, что его особенности не могут быть объяснены только как результат последовательного расселения восточноевропейского славянства из Поднепровья на север, исходя из концепции монолитного правосточнославянского языка, восходящей к А.А.Шахматову (см. об этом труды ак. А.А.Зализняка). Однако и этот важный вывод о северных диалектах древнерусского языка как более сложном феномене, чем это предполагалось ранее, не решает всех проблем.
А.А.Зализняк называет такую особенность др.-новг. диалекта как окончание -е И. ед. муж., представленное в новг.-пск. памятниках, что оказалось для др.-новг. диалекта нормой, сложившейся в дописьменную эпоху. «Отсюда следовало, что в др.-новг. диалекте o-maskulina отличалась от остальных славянских диалектов не только материально (-е вместо -ъ), но и структурно: здесь сохранялась свойственная древним индоевропейским языкам оппозиция И. ед. муж. и В. ед. муж. (….подобно санскр. rathah - ratham), тогда как в остальном славянском мире И. ед. и В. ед. муж. совпали (ср. ст.-сл. градъ, наддиалектное др.-р. городъ). Рассматривая основные вехи более, чем столетней дисскуссии славистов о происхождении др.-новг. формы на -е, А.А.Зализняк называет гипотезу Вяч. Вс. Иванова, который предположил, что «…. др.-новг. формы на -е восходят к праиндоевропейскому casus indefinitus, следы которого сохранились в хеттском, тохарском и некоторых других языках. Существенная трудность, - замечает при этом А.А.Зализняк, - состоит здесь в том, что необходимо признать сохранение праиндоевропейского архаизма лишь в одной узкой ветви славянских языков». Трудность эта будет непреодолима, хочется заметить, но только в том случае, если рассматривать др.-новг. диалект единственно как узкую ветвь славянских языков.
Однако если предположить, что часть индоевропейских пращуров/предков носителей древнерусского языка существовала на севере Восточной Европы в период, хронологически совпадающий с наличием в Восточной Европе индоиранских языков, и явилась субстратной языковой средой для восточноевропейского славянства, то следы праиндоевропейского casus indefinitus в др.-новг. диалекте получают свое логичное и естественное объяснение. Происхождение же общности ильменских словен укладывается в рамки моей «формулы»: если имя от одного «родителя» (в данном случае, «пришлого» славянского), то язык будет от другого, здесь - индоевропейского дославянского «родителя» новгородцев.
Классическим примером, подтверждающим мысль о том, что русский и славянский языки развивались в древности как отдельные языки, являются названия Днепровских порогов. Как известно, у Константина Багрянородного приводится два ряда имён для днепровских порогов - «славянские» и «русские», из чего явствует, что ещё в середине Х в. русский язык и славянский язык не были идентичны. М.Ю.Брайчевский, например, обосновывал скифо-сарматскую этимологию русских названий порогов с конкретными аналогиями из осетинского языка, т.е. иными словами говоря, - он обосновывал дославянское восточноевропейское происхождение части русских топонимов.
Русская номенклатура Днепровских порогов, согласно М.Ю.Брайчевскому, намного старше славянской, и восходит, скорее всего, к последним векам до нашей эры. Именно эта номенклатура была исходной, а славянская представляла собой переводы или кальки сарматских названий. Общеизвестны стремления норманистов доказать, что «росский язык» у Константина Багрянородного сохраняет скандинавскую (древнешведскую) лексику (см. Константин Багрянородный… // Под.ред. Г.Г.Литаврина и А.П.Новосельцева). Однако их выяснение языковой принадлежности «росских» названий осуществлялось тем же методом, что и выяснение «этимологии» имени Руси - на основе лингвистической схоластики, в отсутствие не только исторической, но и самой обычной логики. Поскольку предлагавшиеся норманистами скандинавские названия порогов были неразрывно связаны со шведскими «гребцами» *rodzmän из Rodzlagen, который, как оказывается, в IX в. ещё не «всплыл» на поверхность, то сейчас в первую очередь требуется уточнить, откуда эти «гребцы» пригребли на Русь, а потом разбираться в этимологии названий порогов. Это - явный пример того, что не может лингвистика решать исторические проблемы.
Но идея о дославянском слое в древнерусском языке наталкивается не только на норманистские теории (как фантастическая определялась, например, этимология Брайчевского), но и на господствующее в науке убеждение о том, что древнерусский и славянский язык - синонимы. Однако так ли уж научно безупречна эта мысль и так ли уж невероятна идея о двухслойности древнерусского языка? Например, сегодня понятия English language и British language используются как синонимы, но вряд ли кому-нибудь покажется абсурдным утверждение о том, что British language имел в истории своего развития догерманский период.
То, что имя Русь имеет глубокие корни в Восточной Европе, подтверждается обилием гидронимов с корнем рус/рос/рас, которые очерчивают восточноевропейский ареал от Волги до Немана и Карпат. На этот феномен давно обращалось внимание, но в отсутствие идеи о дославянском индоевропейском периоде Руси использовать эти данные в полной мере не удавалось, хотя с гидронимией как источником работали многие учёные. Общеизвестны исследования О.Н.Трубачева о связи имени русь и индоарийского субстрата в Северном Причерноморье.
Глубина корней Руси должна соизмеряться с данными науки об эпохе индоевропейской общности в Восточной Европе, её датировкам, с теориями распада индоевропейского единства и формированию при этом выделившихся новых общностей, одним из которых, полагаю, и стала общность с именем Русь, что закрепилось в топонимике, отражавшей связь с местной культовой сакральностью, предковой антропонимией и т.д.
Гидронимика говорит о том, что произойти это должно было в глубокой древности. Возможно, это был период, совпавший с уходом протоиндоариев на юг и далее - предположительно сер. II тыс. до н.э. По моим предположениям, имя Русь - это имя автохтонного реликтового женского первопредка (в отличие от славянского «родителя», которого этногенетические сказания определяют как мужского первопредка с именем Рус), «родившегося» в среде архаичного индоевропейского населения Восточной Европы и выделившегося из этого субстрата, дав имя народу, а также становясь политонимом в разные исторические периоды. Полагаю, что как коренной субъект Восточной Европы Русь имела здесь и свою длительную предковую предисторию. Надеюсь, что со временем мне удастся раскрыть эти идеи в работе под названием «Материнские корни Руси». Использование терминов родства, таких как «материнский предок» и «отцовский предок» для представления картины происхождения народа сохранилось у народов с более архаичной историей, например, у кельтских народов.
Ко времени событий, описываемых в летописях в связи с призванием Рюрика, имя Руси носили многие субъекты в Европе, как в Восточной, так и в Западной, передавая его преемникам либо на основе родовых, либо - иных традиций, определяемых мифопоэтическим сознанием, используя его и как родовое имя, и как политоним. Рассказ ПВЛ как раз и касается того периода древнерусской истории, когда сначала древнее имя Руси было принято двумя вновь образованными политиями в Восточной Европе по отдельности: одной стала Русская земля в Поднепровье или в летописном княженье полян, а второй - Русская земля в Поволховье/Ильменском поозерье или в летописном княженье словен, а затем произошёл процесс объединения этих двух политий в одну этнополитическую систему, связанную общим именем древнего материнского первопредка Руси и ставшую предтечей средневекового Русского государства.
Изложенные взгляды находятся пока в стадии рабочих гипотез и нуждаются в дальнейшей разработке. Но независимо от того, как к ним относиться, общий вывод из всего вышеизложенного несомненен: наша историческая наука должна критически переосмыслить наследие предыдущих эпох и избавиться от утопий, мешающих двигаться вперёд.
P.S. Приведённый текст первоначально готовился для прошедшей конференции «Начала Русского мира» в Санкт-Петербурге и Старой Ладоге. Полностью статья с подробной библиографией будет опубликована в очередном выпуске сборника «Изгнание норманнов из русской истории».
Лидия Грот, кандидат исторических наук
«Переформат», 18 августа 2011