Интересная судьба интересного человека
Интересная судьба интересного человека - биографическая справка с дополнениями:
БЛАГОДАТОВ Алексей Васильевич (18.01.1893 г., г. Люблин - 3.1987 г., Москва). Русский. Генерал-лейтенант (1945).
В Русской императорской армии с 1910 г., поручик. В Красной Армии с октября 1918 г. по июль 1937 г. и с января 1940 г.
Окончил Кадетский корпус (1910), Константиновское военное артиллерийское училище (1913), Военную академию РККА (1925), КУВНАС (1929). Прослушал курс технических наук механического факультета при Академии наук СССР (1934-1936).
В Первую мировую войну А. В. Благодатов воевал на Западном фронте, младший офицер роты. В августе 1914 г. попал в плен к немцам и находился в плену до октября 1918 г. По возвращении в Россию вступил в РККА, исполнял должность контролера учетно-статистического отдела Главного артиллерийского управления. С февраля 1919г.- командир артиллерийского дивизиона и начальник артиллерии 22-й стрелковой дивизии, участвовал в боях на Восточном фронте с уральскими белоказаками в районе г. Уральск. В июле тяжело заболел и до января 1920 г. находился на излечении в госпитале в г. Пенза. По излечении назначен на должность для поручений при инспекторе артиллерии Юго-Западного фронта, с июля 1920 г. - помощник начальника артиллерии Правобережной группы этого фронта, с сентября - начальник артиллерии 40-й Богучарской стрелковой дивизии. Участвовал в боях против войск генерала П. Н. Врангеля в районах городов Бердянск, Б. Токмак.
С апреля 1921 г. А. В. Благодатов - начальник штаба 1-й Харьковской Коммунистической стрелковой дивизии, с июля - инспектор по артиллерии Управления частей ОН Украины и Крыма. В сентябре 1922 г. был направлен на учебу в Военную академию РККА, по окончании с апреля 1925 г. находился в резерве РККА. С сентября 1927 г. А. В. Благодатов - помощник начальника 3-го отдела 2-го Управления Штаба РККА. С марта 1928 г. - командир Кронштадтского стрелкового полка, с января 1931 г. - помощник начальника 1-го отдела штаба ЛВО, с декабря 1932 г. - начальник штаба Карельского УР, с апреля 1936 г. - начальник штаба 33-го стрелкового корпуса этого же округа. С июля 1937 г. по январь 1940г. комбриг А. В. Благодатов находился под следствием НКВД. В январе 1940 г. был освобожден, восстановлен в кадрах РККА и назначен старшим преподавателем Академии Генштаба РККА.
С началом Великой Отечественной войны А. В. Благодатов в прежней должности. С августа 1943 г. состоял в распоряжении Военного совета Степного фронта. С сентября - заместитель командующего 57-й армией. В составе Степного (с октября 1943 г. - 2-й Украинский), а с февраля 1944 г. - 3-го Украинского фронтов армия участвовала в Березнеговато-Снигиревской, Одесской, Ясско-Кишиневской наступательных операциях. С 21 по 30 ноября 1944 г. А. В. Благодатов врид командира 6-го гв. стрелкового корпуса. Руководил боевыми действиями в ходе Будапештской наступательной операции. Соединения корпуса под его командованием вошли в прорыв и, развивая дальнейшее наступление, во взаимодействии с 32-й мотострелковой бригадой овладели городами Печ, Капошвар, Домбовар, Сексард, нанеся противнику значительные потери в живой силе и технике. В боевых характеристиках отмечается, что А. В. Благодатов в ходе наступления находился непосредственно в дивизиях и полках армии и осуществлял с риском для жизни личное руководство войсками, особенно умело действовал при форсировании рек Днепр, Южный Буг, Днестр, Дунай, захвате и расширении плацдармов. С апреля 1945 г. - военный комендант г. Вена. 19 апреля 1945 г. ему было присвоено воинское звание «генерал-лейтенант».
После войны А. В. Благодатов в той же должности. 8 октября 1945 г. он был от должности коменданта освобожден «за проявление уступчивости союзным комендантам» и зачислен в распоряжение сначала Военного совета ЦГВ, затем ГУК НКО. С января 1946 г. - старший преподаватель Высшей военной академии им. К. Е. Ворошилова. С апреля 1949 г. в запасе.
Награжден орденом Ленина, 3 орденами Красного Знамени, орденами Богдана Хмельницкого 1 степени, Суворова 2-й степени, Кутузова 2-й степени, Богдана Хмельницкого 2-й степени, медалями, а также иностранным орденом.
Вспомнил я об этой биографии, читая недавно выложенные на Милитере мемуары Казанина , бывшего в 20-х годах переводчиком в штабе Блюхера в Китае - вот несколько конкретных цитат:
Я не забыл о совете Мазурина и встал. Мы поздоровались как старые знакомые по Дальнему Востоку, и после короткого разговора Блюхер сказал:
- Ну, желаю успеха. Идите к Ролану, он о вас уже знает.
Помещение штаба состояло из двух комнат, где работали 8-10 советников. Мне вручили пачку китайских донесений и газет, чтобы я их перевел и составил нужную [61] сводку военного положения в нижнем течении Янцзы. Начальник штаба Ролан обрабатывал сводки, они передавались Блюхеру и возвращались от него с пометками и вопросами. Штабной работой были заняты и другие советники.
Ролан оказался очень русским человеком, невысокого роста, плотным и широкоплечим. Как руководитель штаба он был моим непосредственным начальником, но в работе мы соприкасались не часто. Он всегда был спокоен, и вежлив, никогда не раздражался и не наводил паники, за поблескивавшими стеклами его пенсне всегда светилась еле заметная смешинка.
…
Итак, глубокой ночью Чан Кай-ши сбежал. Получив утешительные известия с фронта о том, что армии его главного противника Сунь Чуань-фана разбиты и что пали Нанкин и Шанхай, Чай Кай-ши поспешил покинуть центральную часть Китая. Здесь под натиском революционных организаций назревало его падение, и он торопился перебраться на восток, под крылышко шанхайской буржуазии и империализма. Блюхер не хотел и не имел права упускать Чан Кайши из поля своего зрения и послал нашу группу вдогонку за ним. Было нас четверо. Начальник штаба Ролан (он взял с собой жену, чтобы показать, что это не погоня, а развлекательное путешествие), шифровальщик Зотов и я.
…
Чем меньше было у нас контактов с внешним миром, тем ближе и лучше мы узнавали друг друга. Больше всего мне, естественно, приходилось общаться со своим шефом, псевдоним которого - Ролан столь удачно звучал, как иностранная фамилия. Несколько раз мы с ним ездили в порт Нанкина - Сягуань, где, как оказалось, была сосредоточена вся замершая теперь торговая и экономическая жизнь Нанкина. Здесь же был вокзал железной дороги Нанкин - Шанхай. Вдоль берега тянулись плашкоуты или демонтированные суда-причалы, у которых швартовались корабли. Противоположный берег реки - предместье, подобное Сягуани, - Пукоу было занято неприятелем. Там стояла дивизия русских белогвардейцев под начальством генерала Нечаева. Каждый раз, заметив, что мы разглядываем их в бинокль, они открывали стрельбу. На Ролана это не производило никакого впечатления, он продолжал изучать местность, в то время как мне, штатскому, естественно, казалось, что он напрасно мешкает, стоя под пулями (и вынуждая меня стоять тоже) на открытом со всех сторон причале.
…
Однажды появился самолет северян, беспорядочно разбрасывавший бомбы. Ролан, по обыкновению, отнесся к этому совершенно спокойно и показывал мне, как надо стоять в арке ворот одной из стен нашего двора и наблюдать за падением бомбы. В зависимости от того, куда она падает, - быстро переходить по ту или другую сторону стены, дававшей надежную защиту от осколков.
Мне пришлось очень близко общаться с Роланом. С ним было интересно говорить. Он окончил кадетский корпус в старой России, был кадровым офицером, участником первой мировой войны. После революции служил в Красной Армии. Отец его - тоже офицер - погиб в русско-японскую войну и похоронен во Владивостоке.
Я давно привык делить старых военных на две категории: одну - сторонников палочной, бессмысленной дисциплины, людей заносчивых, полных предрассудков и самомнения, и другую - людей скромных, знающих, для которых понятия долг, совесть, народ не были пустыми словами. Ролана я сразу отнес ко второй категории. Для таких, как он, долгом было сражаться за Родину, а если понадобится - очень просто умереть. Для кадровых военных, подобных Ролану, переход из царской армии в советскую не значил никакой измены идеалам. Напротив, это было для них освобождением, поскольку Ролан и многие другие офицеры принадлежали к офицерскому сословию лишь по профессии, по свободному же разумению оставаясь частью свободолюбивой русской интеллигенции. С начала гражданской войны Ролан служил в Красной Армии и, будучи безукоризненно честным человеком, пользовался полным доверием.
У Ролана было высшее военное образование и большой запас военной мудрости. Однажды после довольно долгого разговора о разных видах вооружений я спросил его: что же в конце концов решает - техника, обученность, искусство, руководство?
Он мне ответил: знаете, это не новый вопрос, он задавался тысячу раз. Может быть, лучший ответ на него дает сербская песня, в которой поется: бой решает сердце героя.
…
Надо заметить, что, когда я говорю «мы», я прежде всего имею в виду Ролана, так как он был ответственным и единственно ответственным за все решения и за тактику поведения, моя же роль была технической; лишь возникшая у нас в Нанкине общность интересов и судьбы позволяет мне заменить единственное число множественным.
…
Добрался до Москвы и Ролан. Его и еще шестерых наших советников, когда они садились на пароход в Шанхае, чтобы ехать во Владивосток, схватили лейб-гвардейцы (бодигары) из особой дивизии Чан Кай-ши. Присутствовавший при этом корреспондент московской «Рабочей газеты» писал: «Впереди нашей группы арестованных [164] идет Ролан. Бодигары напирают сзади. Я вижу, как он останавливается и очень резко и возмущенно кричит на солдат по-китайски. И удивительная вещь, бодигары моментально расступаются широким кольцом и без единой улыбки и грубости, предусмотрительно шествуют далеко позади...». Через несколько дней Ролан и все остальные были освобождены. Им передали извинение Чан Кай-ши за происшедшую «оплошность».
Я думаю, каждому понятно, что под псевдонимом Ролан и скрывался бывший кадровый офицер царской армии и генерал-лейтенант советской Алексей Васильевич Благодатов, в чьей официальной биографии кстати нет упоминаний о пребывании в загранкомандировке в Китае и указано, что в данный период он находился в резерве РККА. Меня в свое время при прочтении его краткой, сухой, но и в таком виде очень показательной, биографии зацепило несколько моментов (почему наверное я сразу и вспомнил о нем, читая мемуары Казанкина). Сначала при пролистывании сборника «Комкоры» - невысокое (в особенности для кадрового офицера) звание, что впрочем стало понятным после внимательного прочтения биографии. Попав в плен в самом начале Первой мировой войны, он к концу войны в результате был лишь поручиком, в то время как практически все его сверстники-кадровые офицеры были к этому времени капитанами и подполковниками. Во-вторых, его разносторонняя образованность - имея полноценное военное образование (это и Кадетский корпус и военное училище мирного времени старой армии, и Военная Академия и КУВНАС в РККА), он в 1934-1936-х годах прослушал курс технических наук механического факультета при Академии наук СССР. Потомственный офицер, профессиональный военный, он арестовывается в 1937 году (интересно, сыграло ли какую-то роль то, что он был начальником штаба у Блюхера в Китае? Впрочем арестован он был гораздо раньше Блюхера, в июле 37-го), но сумел выкарабкаться, освобожден через три года после ареста, и успешно воевал в Великую Отечественную на высших командных должностях. Что касается мемуаров Казанкина, то очень интересно сопоставить сухую биографию с живыми заметками конкретного человека.
ИМХО, про людей с такой биографией можно фильмы снимать можно - персонаж для ремейка тех же «Офицеров».
P.S. На закуску, вот еще отрывок про военных советников в Китае:
«Наша колония делилась на две большие группы - сотрудников политической миссии под руководством Бородина и сотрудников военной миссии во главе с Блюхером. Группа Блюхера, в которую входил и я, состояла из нескольких десятков командиров и вспомогательного аппарата общей численностью примерно человек пятьдесят. Это было любопытное соединение элементов старого и нового. Я вырос в Маньчжурии в гарнизонном городе, знал дореволюционную русскую военную среду, и у меня был критерий для сравнения. В состав военной миссии в Ханькоу входили, с одной стороны, бывшие офицеры, имевшие заслуги и перед Советской властью (слово «военспец» в те годы уже стало анахронизмом), с которых слетела уже всякая шелуха военной кастовости, дворянской спеси и пустого фанфаронства, обнажив нутро, отличавшее лучший тип русского военного во все времена, - мужество, находчивость, скромность. С другой стороны, здесь были выходцы из крестьянской или рабочей среды, с ясным сознанием цели в борьбе, природной смекалкой, сноровкой во всех видах физического труда - пусть даже большинство из них не умели «легко мазурку танцевать и кланяться непринужденно», хотя наши советники-поляки, вероятно, могли даже и это. Возник превосходный, крепкий сплав: старая часть командиров делилась с товарищами традициями и знаниями, новую же часть самолюбие и классовая гордость заставляли подтягиваться и учиться, чтобы нигде не отставать, а в чем можно - превзойти своих коллег.
Мазурин сразу обратил мое внимание на двоих занимавших положение старших советников - Черепанова и Войнича. Черепанов вышел из крестьянской среды и начал свой трудовой путь рабочим; в царскую армию он попал рядовым, отличился в империалистической войне и был произведен в офицеры. Как только началась революция, он перешел в Красную Армию, стал членом партии и в гражданскую войну командовал бригадой.
Войнич же (настоящая фамилия Ольшевский), с сыном которого мы, как помнит читатель, путешествовали из Шанхая, происходил из дворянской среды и до революции был гвардейским офицером. Был он серьезен, статен, подтянут, пользовался всеобщим уважением как участник империалистической и гражданской войн. Надо сказать, что участие в гражданской войне было в те годы обычным и необходимым условием опыта для всякого командира, но еще большим престижем в глазах военных пользовался тот, кто как кадровый военный - рядовой или офицер - до этого участвовал еще в сугубо «профессиональной» войне 1914-1918 гг. Мазурин указал мне и на важное различие между двумя этими советниками. В критический момент Войнич, хотя и член партии, вряд ли захотел бы взять на себя ответственность за какое-либо рискованное военное или политическое решение, тогда как Черепанов несомненно сделал бы это. Он не боялся бы недоверия или осуждения народа. Он сам был народ.
В нижнем этаже нашего дома жил советник Снегов, помощник начальника штаба Блюхера. С ним была жена и маленький сынишка Игорь. Снегов был командиром послереволюционной формации. Сам из крестьян, он получил высшее военное образование, был энергичен, сметлив и обладал хорошей памятью. …
Мы так и не дождались в Ханькоу одного из советников - Вани (Ивана Кирилловича) Мамаева, нашего с Мазуриным школьного товарища. Он задержался где-то в своих частях на юге. Мамаев был высокого роста, с правильным, несколько сумрачным лицом. В школе я его помню знаменитым голкипером. Позже, будучи студентом во Владивостоке, Мамаев активно работал в дальневосточном подполье и совершил в Приморье немало смелых и отличных дел. В 1924 году он вместе с выдающимся китаеведом В. С. Колоколовым написал книгу о Китае. Существенное преимущество Мамаева перед другими советниками состояло в том, что он свободно владел китайским языком.
Надо заметить, что до отъезда в Китай большинство советников, если не все, учились на восточном факультете Академии генерального штаба или прошли какие-либо курсы. Все они были членами партии, все в свое время воевали и, может быть, самое главное в той обстановке - знали, за что воюет китайский народ: за землю, за освобождение от колониального ига, за третий принцип Сунь Ят-сена, понимаемый как социализм. На заседаниях и памятных годовщинах командиры делились воспоминаниями о гражданской войне. Рассказывали интересные, рискованные эпизоды: переправы под огнем, атаки, военные хитрости... В целом эта группа производила очень привлекательное впечатление. В основном это были дети революции, военные по призванию, с простой и неиспорченной психологией, бесконечно преданные Советской власти, плотью от плоти которой они были.
Особое место занимали летчики. Они летали на нескольких хлипких аппаратах в такой стране, где почти не было аэродромов и посадочных площадок, не было мастерских и запасных частей, радиосвязи между городами и фронтом. Они все делали и чинили своими руками, каждый день проявляя поразительную, отчаянную смелость. Некоторые из них стали заслуженно известны в Советском Союзе. Среди них я к большой своей радости встретил старого своего друга Джона Тальберга. Сын двинского архитектора и сам художник, он прошел всю гражданскую войну, а в 1923 году, когда я в последний раз видел его в Петрограде, учился в школе летчиков-наблюдателей. В те годы встречались мы обычно втроем - третий был Сережа Яблоницкий, такой же способный рисовальщик, как и Джон, что тогда ценилось среди летчиков-наблюдателей; увы, Яблоницкий вскоре погиб - его самолет был сбит басмачами в Средней Азии. Здесь, в Ханькоу, Джон развлекал товарищей, привозя после каждого полета листы с рисунками и карикатурами. С ним были жена и двое детей. Один из летчиков, Вери, совершил вынужденную посадку в неприятельской зоне. Почти месяц провел он в наньчанской тюрьме, цепями прикованный к стене, и был освобожден лишь благодаря взятию города революционной армией.
Трудно перечислить и назвать всех. Корпус советников в какой-то мере был сколком Красной Армии тех лет, достаточно хорошо описанной в литературе. Теперь я вижу их сквозь дымку лет, когда мои непосредственные впечатления уже окрашены, откорректированы и очищены дальнейшим жизненным опытом. Вот артиллерист Гилев - ближе я узнал его позднее, когда он работал у нас в военном кабинете, - чем-то неуловимо напоминавший своего коллегу артиллериста капитана Тушина из «Войны и мира». Весь он в пороховом дыму, слышу его ожесточенный спор с Черепановым при штурме Вэйчжоу - Гилев в отчаянии прекращает огонь, боясь перебить своих, но Черепанов решительно приказывает ему бить через головы наших солдат по парапету, где укрепился враг. Вот молодой язвительный Горев объясняет мне: рядовые бойцы борются за землю, офицеры же бьются за место в шанхайском кафе. Вот мой мимолетный знакомый заместитель Блюхера по политической части Теруни - небольшого роста, худощавый армянин, словно воспринявший всю древнюю культуру и грацию своего народа; вот Черепанов, которому перед штурмом крепости Вэйчжоу чанкайшисты трусливо говорили: «Не было случая в истории, чтобы мясо пробило камень». А он все-таки взял Вэйчжоу и написал в своей книге: «Во время боя для меня нет ничего заветного. Если это нужно для победы, я брошу все на верную смерть, но после боя меня охватывает бесконечная печаль по павшим товарищам. В этот момент мне хочется остаться одному, и нередко я плачу».
(Кстати, и сам Черепанов человек не менее интересной судьбы. В ПМВ начал службу в 1915 году, закончил учебную команду, а офицером стал после окончания школы прапорщиков в 1916 году - и за год из прапорщиков (и за два года из солдат) успел дослужиться до штабс-капитана - карьера для того времени чрезвычайно быстрая. Достаточно сказать, что, например из 165 офицеров военного времени царской армии, дослужившихся до командиров общевойсковых армий и стрелковых корпусов ВОВ, в ПМВ лишь 19 дослужились до звания штабс-капитана и 34 - до звания поручика, при этом лишь 4 штабс-капитанов закончили военно-учебные заведения в 1916 году - все они в ВОВ стали командармами. С Китаем Черепанов в своей карьере сталкивался и впоследствии - в 1929 году командовал полком в ходе конфликта на КВЖД, а в 1938-39 гг. второй раз попал в командировку в Китай)
P.P.S. ПРЕДИСЛОВИЕ, НАПИСАННОЕ К МЕМУАРАМ КАЗАНИНА САМИМ БЛАГОДАТОВЫМ
Мне так же как и автору этой книги и многим другим советским товарищам, довелось принимать участие в гражданской войне в Китае в 1925-1927 гг., т. е. в течение почти двух с половиной лет. На значительной части территории страны власть находилась тогда в руках военщины - генерал-губернаторов провинций. В распоряжении Национального правительства в это время не было армии. Провинциальные армии находились в подчинении все тех же генералов-милитаристов. Эти вооруженные силы комплектовались на своеобразных «добровольных» началах: солдатская масса вербовалась из деклассированных элементов города и деревни за 6-10 китайских долларов в месяц, а командный состав набирался из выпускников провинциальных военных школ - главным образом выходцев из мелкобуржуазной и помещичьей среды.
Организация войск милитаристов была в основном одинаковая: пехотные дивизии четырехполкового состава и смешанные бригады двух-трехполкового состава.
Большинство провинциальных армий было весьма слабо оснащено артиллерийскими орудиями - разных систем, по преимуществу японскими. Вооруженные силы северных милитаристов были лучше обеспечены артиллерией и тяжелым пехотным оружием, в частности минометами Стокса, и лучше обучены, нежели армии центральных и южных милитаристов.
Боевая подготовка китайских войск сильно отставала от уровня армий западных стран. Стрельба из винтовок велась не прицельная, управление огнем по существу отсутствовало: солдаты выбирали цель и открывали огонь по своему усмотрению.
При таком контингенте солдат и при такой оснащенности основным мероприятием для поддержания в войсках дисциплины была бесконечная муштра. В 1-й Народной армии Фэн Юй-сяна, например, муштра была доведена до виртуозности и проводили ее в течение всего дня - с раннего утра до ночи.
В китайских междоусобных войнах соблюдали неписаное правило «золотого моста»: раз противник признал, что бой им проигран, его отходу не препятствовали. Брать неприятеля в плен, обременять себя лишними ртами, когда не хватало средств выплачивать жалованье своим солдатам, никто из милитаристов не хотел. Внутреннее неустройство и неразбериха царили в той или иной степени во всех армиях китайских милитаристов. Сунь Ят-сен, стоявший во главе Национального правительства, сформированного в Гуанчжоу (Кантоне), учитывая уроки борьбы и исходя из опыта Советской России, сознавал, что первой и неотложной задачей в борьбе за независимый демократический Китай является создание регулярной революционной армии, которая находилась бы в непосредственном подчинении правительства.
А. И. Черепанов, Н. И. Кончиц и другие советники в своих мемуарах подробно освещают сложность и противоречивость обстановки, в какой зарождалась Национально-революционная армия на юге Китая, рассказывают о препятствиях, какие приходилось преодолевать правительству Сунь Ят-сена и нашим советникам при осуществлении этой задачи. Их мемуары содержат обстоятельный и поучительный материал, показывающий многогранность и сложность работы советских военных специалистов. Мне хотелось бы еще раз напомнить о том, какую выдающуюся роль в организации и проведении Северного похода сыграли M. M. Бородин в качестве советника при Национальном правительстве Китая и В. К. Блюхер как главный военный советник при Национально-революционной армии.
Мемуары М. И. Казанина отражают развитие событий на политической арене Китая после выхода Национально-революционной армии на рубеж реки Янцзы и переезда Национального правительства из Гуанчжоу в Ухань. Характерная особенность этого периода развития революции в Китае в том, что заложенные в самой природе гоминьдана противоречия сперва привели к расколу этой партии на правое и левое крыло, а в дальнейшем к полному разрыву между ними. После контрреволюционного переворота Чан Кай-ши 12 апреля 1926 г. Национальное правительство распалось на два: уханьское (левогоминьдановское) и нанкинское - контрреволюционнное (правогоминьдановское). Нам с М. И. Казаниным довелось присутствовать на банкете, устроенном Чан Кай-ши в ознаменование этого события.
Раскол внутри гоминьдана имел пагубные последствия для дальнейшего развития национальной революции в Китае. Некоторое время спустя поход на Север все же был продолжен. Но наступление велось теперь разрозненными группировками, по существу без всякого взаимодействия.
Уханьская группа НРА в середине июня 1927 г. перешла в наступление под общим командованием Тан Шэн-чжи (главный советник - В. К. Блюхер) вдоль Пекин-Ханькоуской железной дороги и в районе к северу от Чжумадянь разбила мукденскую группировку войск, возглавляемую генералом Чжан-Сюе-ляном, отбросив ее за Хуанхэ. Благодаря успешному завершению этой операции в руки НРА попали важный в стратегическом отношении железнодорожный узел Чжэнчжоу и главный город провинции Хэнань - Кайфын. Это позволило установить непосредственную связь с 1-й Народной армией Фэн Юй-сяыа. По существу путь для дальнейшего наступления на Пекин был открыт. Однако уханьское правительство, возглавлявшееся тогда Ван Цзин-вэем, заняло по отношению к Чан Кай-ши примиренческую позицию и отказалось от союза с компартией. Это стало совершенно ясно после встречи членов уханьского правительства с Фэн Юй-сяном 9 июня в Чжэнчжоу. Фэн Юй-сян первоначально был вынужден присоединиться к уханьскому правительству, но затем тайком поехал в Сюйчжоу на свидание с Чан Кай-ши и немедленно приказал снять лозунги борьбы против него. В общем трудно было ожидать чего-либо иного. Ведь большинство левых гоминьдановцев были выходцами из буржуазных и помещичьих кругов, по внутренним своим симпатиям они скорее были ближе к правым гоминьдановцам, чем к коммунистам.
Единый национальный фронт рушился. Гоминьдановская реакция обрушилась на Коммунистическую партию Китая и подвергла рабочих и крестьян жестоким репрессиям. В такой политической обстановке работа советских советников стала бесперспективной и ее пришлось свертывать.
Мы по группам стали уезжать на родину. Не для всех эта поездка сошла благополучно. Я возглавлял группу, в которую входили летчик Сергеев, переводчик Толстой, два наших политработника, японский коммунист и китайский коммунист. Уже на борту парохода «Хэнли» нас арестовал отряд чанкайшистской жандармерии под руководством белогвардейца Пика. В кандалах нас продержали несколько дней в тюрьме. Мы сидели в той самой камере, где обычно производили допрос «с пристрастием», т. е. пытки. Китайскому коммунисту в первый же день отрубили голову. Палач, который эту операцию совершил, по-видимому, был профессионалом высшего класса. Умывая окровавленные руки в тазу с водой, он не удержался, чтобы не похвастаться: «Ловко я ее рубанул, даже подпрыгнула!». Затем, вытирая полотенцем руки, кивнул в мою сторону: «Вот и эту голову с удовольствием бы рубанул».
Мы объявили голодовку, но это не произвело особого впечатления ни на тюремного надзирателя, ни на прокурора. Тюремный надзиратель даже обрадовался: «Интересно, сколько времени вы продержитесь, интересно». Японский коммунист тоже присоединился к голодовке, но его скоро освободили по настоянию японского консула. Внутри камеры мы были под стражей молодого охранника с маузером. От скуки он то и дело вытаскивал свой маузер и целился в нас, корча при этом отвратительные гримасы. Наконец мне это надоело, я бросился на него с кулаками и прогнал из камеры. Напуганный страж взял крадучись табуретку, уселся за дверью и, по-видимому, продолжал свои упражнения в прицеливании из маузера. Вдруг раздался выстрел и отчаянный крик - «Ай-ай!». Оказывается этот «снайпер» ухитрился одним выстрелом прострелить себе обе ноги.
Мы были освобождены на шестые сутки голодовки по личному приказу Чан Кай-ши, который вынужден был уступить настояниям наших советников Ефремова и Панюкова. Строгие же ноты консула Козловского министру иностранных дел чанкайшистского правительства оставались без внимания...
С тех пор прошло почти сорок лет. Оглядываясь назад, я все яснее вижу этот период китайской революции и вспоминаю ту благородную, бескорыстную помощь, которую ей оказала Советская Россия.
Мемуары М. И. Казанина «В штабе Блюхера» представляют собой не исследование историка, а записки советского человека - очевидца событий тех памятных лет. Я уверен, что они будут с интересом встречены нашими читателями.
Генерал-лейтенант А. Благодатов
БЛАГОДАТОВ Алексей Васильевич (18.01.1893 г., г. Люблин - 3.1987 г., Москва). Русский. Генерал-лейтенант (1945).
В Русской императорской армии с 1910 г., поручик. В Красной Армии с октября 1918 г. по июль 1937 г. и с января 1940 г.
Окончил Кадетский корпус (1910), Константиновское военное артиллерийское училище (1913), Военную академию РККА (1925), КУВНАС (1929). Прослушал курс технических наук механического факультета при Академии наук СССР (1934-1936).
В Первую мировую войну А. В. Благодатов воевал на Западном фронте, младший офицер роты. В августе 1914 г. попал в плен к немцам и находился в плену до октября 1918 г. По возвращении в Россию вступил в РККА, исполнял должность контролера учетно-статистического отдела Главного артиллерийского управления. С февраля 1919г.- командир артиллерийского дивизиона и начальник артиллерии 22-й стрелковой дивизии, участвовал в боях на Восточном фронте с уральскими белоказаками в районе г. Уральск. В июле тяжело заболел и до января 1920 г. находился на излечении в госпитале в г. Пенза. По излечении назначен на должность для поручений при инспекторе артиллерии Юго-Западного фронта, с июля 1920 г. - помощник начальника артиллерии Правобережной группы этого фронта, с сентября - начальник артиллерии 40-й Богучарской стрелковой дивизии. Участвовал в боях против войск генерала П. Н. Врангеля в районах городов Бердянск, Б. Токмак.
С апреля 1921 г. А. В. Благодатов - начальник штаба 1-й Харьковской Коммунистической стрелковой дивизии, с июля - инспектор по артиллерии Управления частей ОН Украины и Крыма. В сентябре 1922 г. был направлен на учебу в Военную академию РККА, по окончании с апреля 1925 г. находился в резерве РККА. С сентября 1927 г. А. В. Благодатов - помощник начальника 3-го отдела 2-го Управления Штаба РККА. С марта 1928 г. - командир Кронштадтского стрелкового полка, с января 1931 г. - помощник начальника 1-го отдела штаба ЛВО, с декабря 1932 г. - начальник штаба Карельского УР, с апреля 1936 г. - начальник штаба 33-го стрелкового корпуса этого же округа. С июля 1937 г. по январь 1940г. комбриг А. В. Благодатов находился под следствием НКВД. В январе 1940 г. был освобожден, восстановлен в кадрах РККА и назначен старшим преподавателем Академии Генштаба РККА.
С началом Великой Отечественной войны А. В. Благодатов в прежней должности. С августа 1943 г. состоял в распоряжении Военного совета Степного фронта. С сентября - заместитель командующего 57-й армией. В составе Степного (с октября 1943 г. - 2-й Украинский), а с февраля 1944 г. - 3-го Украинского фронтов армия участвовала в Березнеговато-Снигиревской, Одесской, Ясско-Кишиневской наступательных операциях. С 21 по 30 ноября 1944 г. А. В. Благодатов врид командира 6-го гв. стрелкового корпуса. Руководил боевыми действиями в ходе Будапештской наступательной операции. Соединения корпуса под его командованием вошли в прорыв и, развивая дальнейшее наступление, во взаимодействии с 32-й мотострелковой бригадой овладели городами Печ, Капошвар, Домбовар, Сексард, нанеся противнику значительные потери в живой силе и технике. В боевых характеристиках отмечается, что А. В. Благодатов в ходе наступления находился непосредственно в дивизиях и полках армии и осуществлял с риском для жизни личное руководство войсками, особенно умело действовал при форсировании рек Днепр, Южный Буг, Днестр, Дунай, захвате и расширении плацдармов. С апреля 1945 г. - военный комендант г. Вена. 19 апреля 1945 г. ему было присвоено воинское звание «генерал-лейтенант».
После войны А. В. Благодатов в той же должности. 8 октября 1945 г. он был от должности коменданта освобожден «за проявление уступчивости союзным комендантам» и зачислен в распоряжение сначала Военного совета ЦГВ, затем ГУК НКО. С января 1946 г. - старший преподаватель Высшей военной академии им. К. Е. Ворошилова. С апреля 1949 г. в запасе.
Награжден орденом Ленина, 3 орденами Красного Знамени, орденами Богдана Хмельницкого 1 степени, Суворова 2-й степени, Кутузова 2-й степени, Богдана Хмельницкого 2-й степени, медалями, а также иностранным орденом.
Вспомнил я об этой биографии, читая недавно выложенные на Милитере мемуары Казанина , бывшего в 20-х годах переводчиком в штабе Блюхера в Китае - вот несколько конкретных цитат:
Я не забыл о совете Мазурина и встал. Мы поздоровались как старые знакомые по Дальнему Востоку, и после короткого разговора Блюхер сказал:
- Ну, желаю успеха. Идите к Ролану, он о вас уже знает.
Помещение штаба состояло из двух комнат, где работали 8-10 советников. Мне вручили пачку китайских донесений и газет, чтобы я их перевел и составил нужную [61] сводку военного положения в нижнем течении Янцзы. Начальник штаба Ролан обрабатывал сводки, они передавались Блюхеру и возвращались от него с пометками и вопросами. Штабной работой были заняты и другие советники.
Ролан оказался очень русским человеком, невысокого роста, плотным и широкоплечим. Как руководитель штаба он был моим непосредственным начальником, но в работе мы соприкасались не часто. Он всегда был спокоен, и вежлив, никогда не раздражался и не наводил паники, за поблескивавшими стеклами его пенсне всегда светилась еле заметная смешинка.
…
Итак, глубокой ночью Чан Кай-ши сбежал. Получив утешительные известия с фронта о том, что армии его главного противника Сунь Чуань-фана разбиты и что пали Нанкин и Шанхай, Чай Кай-ши поспешил покинуть центральную часть Китая. Здесь под натиском революционных организаций назревало его падение, и он торопился перебраться на восток, под крылышко шанхайской буржуазии и империализма. Блюхер не хотел и не имел права упускать Чан Кайши из поля своего зрения и послал нашу группу вдогонку за ним. Было нас четверо. Начальник штаба Ролан (он взял с собой жену, чтобы показать, что это не погоня, а развлекательное путешествие), шифровальщик Зотов и я.
…
Чем меньше было у нас контактов с внешним миром, тем ближе и лучше мы узнавали друг друга. Больше всего мне, естественно, приходилось общаться со своим шефом, псевдоним которого - Ролан столь удачно звучал, как иностранная фамилия. Несколько раз мы с ним ездили в порт Нанкина - Сягуань, где, как оказалось, была сосредоточена вся замершая теперь торговая и экономическая жизнь Нанкина. Здесь же был вокзал железной дороги Нанкин - Шанхай. Вдоль берега тянулись плашкоуты или демонтированные суда-причалы, у которых швартовались корабли. Противоположный берег реки - предместье, подобное Сягуани, - Пукоу было занято неприятелем. Там стояла дивизия русских белогвардейцев под начальством генерала Нечаева. Каждый раз, заметив, что мы разглядываем их в бинокль, они открывали стрельбу. На Ролана это не производило никакого впечатления, он продолжал изучать местность, в то время как мне, штатскому, естественно, казалось, что он напрасно мешкает, стоя под пулями (и вынуждая меня стоять тоже) на открытом со всех сторон причале.
…
Однажды появился самолет северян, беспорядочно разбрасывавший бомбы. Ролан, по обыкновению, отнесся к этому совершенно спокойно и показывал мне, как надо стоять в арке ворот одной из стен нашего двора и наблюдать за падением бомбы. В зависимости от того, куда она падает, - быстро переходить по ту или другую сторону стены, дававшей надежную защиту от осколков.
Мне пришлось очень близко общаться с Роланом. С ним было интересно говорить. Он окончил кадетский корпус в старой России, был кадровым офицером, участником первой мировой войны. После революции служил в Красной Армии. Отец его - тоже офицер - погиб в русско-японскую войну и похоронен во Владивостоке.
Я давно привык делить старых военных на две категории: одну - сторонников палочной, бессмысленной дисциплины, людей заносчивых, полных предрассудков и самомнения, и другую - людей скромных, знающих, для которых понятия долг, совесть, народ не были пустыми словами. Ролана я сразу отнес ко второй категории. Для таких, как он, долгом было сражаться за Родину, а если понадобится - очень просто умереть. Для кадровых военных, подобных Ролану, переход из царской армии в советскую не значил никакой измены идеалам. Напротив, это было для них освобождением, поскольку Ролан и многие другие офицеры принадлежали к офицерскому сословию лишь по профессии, по свободному же разумению оставаясь частью свободолюбивой русской интеллигенции. С начала гражданской войны Ролан служил в Красной Армии и, будучи безукоризненно честным человеком, пользовался полным доверием.
У Ролана было высшее военное образование и большой запас военной мудрости. Однажды после довольно долгого разговора о разных видах вооружений я спросил его: что же в конце концов решает - техника, обученность, искусство, руководство?
Он мне ответил: знаете, это не новый вопрос, он задавался тысячу раз. Может быть, лучший ответ на него дает сербская песня, в которой поется: бой решает сердце героя.
…
Надо заметить, что, когда я говорю «мы», я прежде всего имею в виду Ролана, так как он был ответственным и единственно ответственным за все решения и за тактику поведения, моя же роль была технической; лишь возникшая у нас в Нанкине общность интересов и судьбы позволяет мне заменить единственное число множественным.
…
Добрался до Москвы и Ролан. Его и еще шестерых наших советников, когда они садились на пароход в Шанхае, чтобы ехать во Владивосток, схватили лейб-гвардейцы (бодигары) из особой дивизии Чан Кай-ши. Присутствовавший при этом корреспондент московской «Рабочей газеты» писал: «Впереди нашей группы арестованных [164] идет Ролан. Бодигары напирают сзади. Я вижу, как он останавливается и очень резко и возмущенно кричит на солдат по-китайски. И удивительная вещь, бодигары моментально расступаются широким кольцом и без единой улыбки и грубости, предусмотрительно шествуют далеко позади...». Через несколько дней Ролан и все остальные были освобождены. Им передали извинение Чан Кай-ши за происшедшую «оплошность».
Я думаю, каждому понятно, что под псевдонимом Ролан и скрывался бывший кадровый офицер царской армии и генерал-лейтенант советской Алексей Васильевич Благодатов, в чьей официальной биографии кстати нет упоминаний о пребывании в загранкомандировке в Китае и указано, что в данный период он находился в резерве РККА. Меня в свое время при прочтении его краткой, сухой, но и в таком виде очень показательной, биографии зацепило несколько моментов (почему наверное я сразу и вспомнил о нем, читая мемуары Казанкина). Сначала при пролистывании сборника «Комкоры» - невысокое (в особенности для кадрового офицера) звание, что впрочем стало понятным после внимательного прочтения биографии. Попав в плен в самом начале Первой мировой войны, он к концу войны в результате был лишь поручиком, в то время как практически все его сверстники-кадровые офицеры были к этому времени капитанами и подполковниками. Во-вторых, его разносторонняя образованность - имея полноценное военное образование (это и Кадетский корпус и военное училище мирного времени старой армии, и Военная Академия и КУВНАС в РККА), он в 1934-1936-х годах прослушал курс технических наук механического факультета при Академии наук СССР. Потомственный офицер, профессиональный военный, он арестовывается в 1937 году (интересно, сыграло ли какую-то роль то, что он был начальником штаба у Блюхера в Китае? Впрочем арестован он был гораздо раньше Блюхера, в июле 37-го), но сумел выкарабкаться, освобожден через три года после ареста, и успешно воевал в Великую Отечественную на высших командных должностях. Что касается мемуаров Казанкина, то очень интересно сопоставить сухую биографию с живыми заметками конкретного человека.
ИМХО, про людей с такой биографией можно фильмы снимать можно - персонаж для ремейка тех же «Офицеров».
P.S. На закуску, вот еще отрывок про военных советников в Китае:
«Наша колония делилась на две большие группы - сотрудников политической миссии под руководством Бородина и сотрудников военной миссии во главе с Блюхером. Группа Блюхера, в которую входил и я, состояла из нескольких десятков командиров и вспомогательного аппарата общей численностью примерно человек пятьдесят. Это было любопытное соединение элементов старого и нового. Я вырос в Маньчжурии в гарнизонном городе, знал дореволюционную русскую военную среду, и у меня был критерий для сравнения. В состав военной миссии в Ханькоу входили, с одной стороны, бывшие офицеры, имевшие заслуги и перед Советской властью (слово «военспец» в те годы уже стало анахронизмом), с которых слетела уже всякая шелуха военной кастовости, дворянской спеси и пустого фанфаронства, обнажив нутро, отличавшее лучший тип русского военного во все времена, - мужество, находчивость, скромность. С другой стороны, здесь были выходцы из крестьянской или рабочей среды, с ясным сознанием цели в борьбе, природной смекалкой, сноровкой во всех видах физического труда - пусть даже большинство из них не умели «легко мазурку танцевать и кланяться непринужденно», хотя наши советники-поляки, вероятно, могли даже и это. Возник превосходный, крепкий сплав: старая часть командиров делилась с товарищами традициями и знаниями, новую же часть самолюбие и классовая гордость заставляли подтягиваться и учиться, чтобы нигде не отставать, а в чем можно - превзойти своих коллег.
Мазурин сразу обратил мое внимание на двоих занимавших положение старших советников - Черепанова и Войнича. Черепанов вышел из крестьянской среды и начал свой трудовой путь рабочим; в царскую армию он попал рядовым, отличился в империалистической войне и был произведен в офицеры. Как только началась революция, он перешел в Красную Армию, стал членом партии и в гражданскую войну командовал бригадой.
Войнич же (настоящая фамилия Ольшевский), с сыном которого мы, как помнит читатель, путешествовали из Шанхая, происходил из дворянской среды и до революции был гвардейским офицером. Был он серьезен, статен, подтянут, пользовался всеобщим уважением как участник империалистической и гражданской войн. Надо сказать, что участие в гражданской войне было в те годы обычным и необходимым условием опыта для всякого командира, но еще большим престижем в глазах военных пользовался тот, кто как кадровый военный - рядовой или офицер - до этого участвовал еще в сугубо «профессиональной» войне 1914-1918 гг. Мазурин указал мне и на важное различие между двумя этими советниками. В критический момент Войнич, хотя и член партии, вряд ли захотел бы взять на себя ответственность за какое-либо рискованное военное или политическое решение, тогда как Черепанов несомненно сделал бы это. Он не боялся бы недоверия или осуждения народа. Он сам был народ.
В нижнем этаже нашего дома жил советник Снегов, помощник начальника штаба Блюхера. С ним была жена и маленький сынишка Игорь. Снегов был командиром послереволюционной формации. Сам из крестьян, он получил высшее военное образование, был энергичен, сметлив и обладал хорошей памятью. …
Мы так и не дождались в Ханькоу одного из советников - Вани (Ивана Кирилловича) Мамаева, нашего с Мазуриным школьного товарища. Он задержался где-то в своих частях на юге. Мамаев был высокого роста, с правильным, несколько сумрачным лицом. В школе я его помню знаменитым голкипером. Позже, будучи студентом во Владивостоке, Мамаев активно работал в дальневосточном подполье и совершил в Приморье немало смелых и отличных дел. В 1924 году он вместе с выдающимся китаеведом В. С. Колоколовым написал книгу о Китае. Существенное преимущество Мамаева перед другими советниками состояло в том, что он свободно владел китайским языком.
Надо заметить, что до отъезда в Китай большинство советников, если не все, учились на восточном факультете Академии генерального штаба или прошли какие-либо курсы. Все они были членами партии, все в свое время воевали и, может быть, самое главное в той обстановке - знали, за что воюет китайский народ: за землю, за освобождение от колониального ига, за третий принцип Сунь Ят-сена, понимаемый как социализм. На заседаниях и памятных годовщинах командиры делились воспоминаниями о гражданской войне. Рассказывали интересные, рискованные эпизоды: переправы под огнем, атаки, военные хитрости... В целом эта группа производила очень привлекательное впечатление. В основном это были дети революции, военные по призванию, с простой и неиспорченной психологией, бесконечно преданные Советской власти, плотью от плоти которой они были.
Особое место занимали летчики. Они летали на нескольких хлипких аппаратах в такой стране, где почти не было аэродромов и посадочных площадок, не было мастерских и запасных частей, радиосвязи между городами и фронтом. Они все делали и чинили своими руками, каждый день проявляя поразительную, отчаянную смелость. Некоторые из них стали заслуженно известны в Советском Союзе. Среди них я к большой своей радости встретил старого своего друга Джона Тальберга. Сын двинского архитектора и сам художник, он прошел всю гражданскую войну, а в 1923 году, когда я в последний раз видел его в Петрограде, учился в школе летчиков-наблюдателей. В те годы встречались мы обычно втроем - третий был Сережа Яблоницкий, такой же способный рисовальщик, как и Джон, что тогда ценилось среди летчиков-наблюдателей; увы, Яблоницкий вскоре погиб - его самолет был сбит басмачами в Средней Азии. Здесь, в Ханькоу, Джон развлекал товарищей, привозя после каждого полета листы с рисунками и карикатурами. С ним были жена и двое детей. Один из летчиков, Вери, совершил вынужденную посадку в неприятельской зоне. Почти месяц провел он в наньчанской тюрьме, цепями прикованный к стене, и был освобожден лишь благодаря взятию города революционной армией.
Трудно перечислить и назвать всех. Корпус советников в какой-то мере был сколком Красной Армии тех лет, достаточно хорошо описанной в литературе. Теперь я вижу их сквозь дымку лет, когда мои непосредственные впечатления уже окрашены, откорректированы и очищены дальнейшим жизненным опытом. Вот артиллерист Гилев - ближе я узнал его позднее, когда он работал у нас в военном кабинете, - чем-то неуловимо напоминавший своего коллегу артиллериста капитана Тушина из «Войны и мира». Весь он в пороховом дыму, слышу его ожесточенный спор с Черепановым при штурме Вэйчжоу - Гилев в отчаянии прекращает огонь, боясь перебить своих, но Черепанов решительно приказывает ему бить через головы наших солдат по парапету, где укрепился враг. Вот молодой язвительный Горев объясняет мне: рядовые бойцы борются за землю, офицеры же бьются за место в шанхайском кафе. Вот мой мимолетный знакомый заместитель Блюхера по политической части Теруни - небольшого роста, худощавый армянин, словно воспринявший всю древнюю культуру и грацию своего народа; вот Черепанов, которому перед штурмом крепости Вэйчжоу чанкайшисты трусливо говорили: «Не было случая в истории, чтобы мясо пробило камень». А он все-таки взял Вэйчжоу и написал в своей книге: «Во время боя для меня нет ничего заветного. Если это нужно для победы, я брошу все на верную смерть, но после боя меня охватывает бесконечная печаль по павшим товарищам. В этот момент мне хочется остаться одному, и нередко я плачу».
(Кстати, и сам Черепанов человек не менее интересной судьбы. В ПМВ начал службу в 1915 году, закончил учебную команду, а офицером стал после окончания школы прапорщиков в 1916 году - и за год из прапорщиков (и за два года из солдат) успел дослужиться до штабс-капитана - карьера для того времени чрезвычайно быстрая. Достаточно сказать, что, например из 165 офицеров военного времени царской армии, дослужившихся до командиров общевойсковых армий и стрелковых корпусов ВОВ, в ПМВ лишь 19 дослужились до звания штабс-капитана и 34 - до звания поручика, при этом лишь 4 штабс-капитанов закончили военно-учебные заведения в 1916 году - все они в ВОВ стали командармами. С Китаем Черепанов в своей карьере сталкивался и впоследствии - в 1929 году командовал полком в ходе конфликта на КВЖД, а в 1938-39 гг. второй раз попал в командировку в Китай)
P.P.S. ПРЕДИСЛОВИЕ, НАПИСАННОЕ К МЕМУАРАМ КАЗАНИНА САМИМ БЛАГОДАТОВЫМ
Мне так же как и автору этой книги и многим другим советским товарищам, довелось принимать участие в гражданской войне в Китае в 1925-1927 гг., т. е. в течение почти двух с половиной лет. На значительной части территории страны власть находилась тогда в руках военщины - генерал-губернаторов провинций. В распоряжении Национального правительства в это время не было армии. Провинциальные армии находились в подчинении все тех же генералов-милитаристов. Эти вооруженные силы комплектовались на своеобразных «добровольных» началах: солдатская масса вербовалась из деклассированных элементов города и деревни за 6-10 китайских долларов в месяц, а командный состав набирался из выпускников провинциальных военных школ - главным образом выходцев из мелкобуржуазной и помещичьей среды.
Организация войск милитаристов была в основном одинаковая: пехотные дивизии четырехполкового состава и смешанные бригады двух-трехполкового состава.
Большинство провинциальных армий было весьма слабо оснащено артиллерийскими орудиями - разных систем, по преимуществу японскими. Вооруженные силы северных милитаристов были лучше обеспечены артиллерией и тяжелым пехотным оружием, в частности минометами Стокса, и лучше обучены, нежели армии центральных и южных милитаристов.
Боевая подготовка китайских войск сильно отставала от уровня армий западных стран. Стрельба из винтовок велась не прицельная, управление огнем по существу отсутствовало: солдаты выбирали цель и открывали огонь по своему усмотрению.
При таком контингенте солдат и при такой оснащенности основным мероприятием для поддержания в войсках дисциплины была бесконечная муштра. В 1-й Народной армии Фэн Юй-сяна, например, муштра была доведена до виртуозности и проводили ее в течение всего дня - с раннего утра до ночи.
В китайских междоусобных войнах соблюдали неписаное правило «золотого моста»: раз противник признал, что бой им проигран, его отходу не препятствовали. Брать неприятеля в плен, обременять себя лишними ртами, когда не хватало средств выплачивать жалованье своим солдатам, никто из милитаристов не хотел. Внутреннее неустройство и неразбериха царили в той или иной степени во всех армиях китайских милитаристов. Сунь Ят-сен, стоявший во главе Национального правительства, сформированного в Гуанчжоу (Кантоне), учитывая уроки борьбы и исходя из опыта Советской России, сознавал, что первой и неотложной задачей в борьбе за независимый демократический Китай является создание регулярной революционной армии, которая находилась бы в непосредственном подчинении правительства.
А. И. Черепанов, Н. И. Кончиц и другие советники в своих мемуарах подробно освещают сложность и противоречивость обстановки, в какой зарождалась Национально-революционная армия на юге Китая, рассказывают о препятствиях, какие приходилось преодолевать правительству Сунь Ят-сена и нашим советникам при осуществлении этой задачи. Их мемуары содержат обстоятельный и поучительный материал, показывающий многогранность и сложность работы советских военных специалистов. Мне хотелось бы еще раз напомнить о том, какую выдающуюся роль в организации и проведении Северного похода сыграли M. M. Бородин в качестве советника при Национальном правительстве Китая и В. К. Блюхер как главный военный советник при Национально-революционной армии.
Мемуары М. И. Казанина отражают развитие событий на политической арене Китая после выхода Национально-революционной армии на рубеж реки Янцзы и переезда Национального правительства из Гуанчжоу в Ухань. Характерная особенность этого периода развития революции в Китае в том, что заложенные в самой природе гоминьдана противоречия сперва привели к расколу этой партии на правое и левое крыло, а в дальнейшем к полному разрыву между ними. После контрреволюционного переворота Чан Кай-ши 12 апреля 1926 г. Национальное правительство распалось на два: уханьское (левогоминьдановское) и нанкинское - контрреволюционнное (правогоминьдановское). Нам с М. И. Казаниным довелось присутствовать на банкете, устроенном Чан Кай-ши в ознаменование этого события.
Раскол внутри гоминьдана имел пагубные последствия для дальнейшего развития национальной революции в Китае. Некоторое время спустя поход на Север все же был продолжен. Но наступление велось теперь разрозненными группировками, по существу без всякого взаимодействия.
Уханьская группа НРА в середине июня 1927 г. перешла в наступление под общим командованием Тан Шэн-чжи (главный советник - В. К. Блюхер) вдоль Пекин-Ханькоуской железной дороги и в районе к северу от Чжумадянь разбила мукденскую группировку войск, возглавляемую генералом Чжан-Сюе-ляном, отбросив ее за Хуанхэ. Благодаря успешному завершению этой операции в руки НРА попали важный в стратегическом отношении железнодорожный узел Чжэнчжоу и главный город провинции Хэнань - Кайфын. Это позволило установить непосредственную связь с 1-й Народной армией Фэн Юй-сяыа. По существу путь для дальнейшего наступления на Пекин был открыт. Однако уханьское правительство, возглавлявшееся тогда Ван Цзин-вэем, заняло по отношению к Чан Кай-ши примиренческую позицию и отказалось от союза с компартией. Это стало совершенно ясно после встречи членов уханьского правительства с Фэн Юй-сяном 9 июня в Чжэнчжоу. Фэн Юй-сян первоначально был вынужден присоединиться к уханьскому правительству, но затем тайком поехал в Сюйчжоу на свидание с Чан Кай-ши и немедленно приказал снять лозунги борьбы против него. В общем трудно было ожидать чего-либо иного. Ведь большинство левых гоминьдановцев были выходцами из буржуазных и помещичьих кругов, по внутренним своим симпатиям они скорее были ближе к правым гоминьдановцам, чем к коммунистам.
Единый национальный фронт рушился. Гоминьдановская реакция обрушилась на Коммунистическую партию Китая и подвергла рабочих и крестьян жестоким репрессиям. В такой политической обстановке работа советских советников стала бесперспективной и ее пришлось свертывать.
Мы по группам стали уезжать на родину. Не для всех эта поездка сошла благополучно. Я возглавлял группу, в которую входили летчик Сергеев, переводчик Толстой, два наших политработника, японский коммунист и китайский коммунист. Уже на борту парохода «Хэнли» нас арестовал отряд чанкайшистской жандармерии под руководством белогвардейца Пика. В кандалах нас продержали несколько дней в тюрьме. Мы сидели в той самой камере, где обычно производили допрос «с пристрастием», т. е. пытки. Китайскому коммунисту в первый же день отрубили голову. Палач, который эту операцию совершил, по-видимому, был профессионалом высшего класса. Умывая окровавленные руки в тазу с водой, он не удержался, чтобы не похвастаться: «Ловко я ее рубанул, даже подпрыгнула!». Затем, вытирая полотенцем руки, кивнул в мою сторону: «Вот и эту голову с удовольствием бы рубанул».
Мы объявили голодовку, но это не произвело особого впечатления ни на тюремного надзирателя, ни на прокурора. Тюремный надзиратель даже обрадовался: «Интересно, сколько времени вы продержитесь, интересно». Японский коммунист тоже присоединился к голодовке, но его скоро освободили по настоянию японского консула. Внутри камеры мы были под стражей молодого охранника с маузером. От скуки он то и дело вытаскивал свой маузер и целился в нас, корча при этом отвратительные гримасы. Наконец мне это надоело, я бросился на него с кулаками и прогнал из камеры. Напуганный страж взял крадучись табуретку, уселся за дверью и, по-видимому, продолжал свои упражнения в прицеливании из маузера. Вдруг раздался выстрел и отчаянный крик - «Ай-ай!». Оказывается этот «снайпер» ухитрился одним выстрелом прострелить себе обе ноги.
Мы были освобождены на шестые сутки голодовки по личному приказу Чан Кай-ши, который вынужден был уступить настояниям наших советников Ефремова и Панюкова. Строгие же ноты консула Козловского министру иностранных дел чанкайшистского правительства оставались без внимания...
С тех пор прошло почти сорок лет. Оглядываясь назад, я все яснее вижу этот период китайской революции и вспоминаю ту благородную, бескорыстную помощь, которую ей оказала Советская Россия.
Мемуары М. И. Казанина «В штабе Блюхера» представляют собой не исследование историка, а записки советского человека - очевидца событий тех памятных лет. Я уверен, что они будут с интересом встречены нашими читателями.
Генерал-лейтенант А. Благодатов