К вопросу о мотивации военспецов на службе в Р.-К.К.А.
Вообще небезынтересно было бы более подробно коснуться вопроса мотивации офицеров при переходе на службу в Красную армию. Естественно, значительная часть их была мобилизована - но, во-первых, были и офицеры, добровольно поступившие на службу в Красную армию (так, при изучении биографий офицеров из числа служивших в РККА, выложенных на сайте www.grwar.ru, бросается в глаза, что более половины из них поступили в РККА именно добровольно), а во-вторых, что касается мобилизованных, значительная часть из них служила новой власти верой и правдой и отнюдь не только под угрозой расстрела, как это пытаются представить сегодня во многих публицистических работах. При изучении мотивов офицеров можно выделить несколько основных причин.
Во-первых, можно отметить группу офицеров, пошедших на службу по своим личным убеждениям - сторонников социалистических идей. В реальности среди кадровых офицеров доля таковых была незначительной - при этом как правило это были родственники профессиональных революционеров, как, например, генерал-майор М.Д. Бонч-Бруевич, брат В.Д. Бонч-Бруевича, потомственные военные кадровый капитан старой армии Н.В.Куйбышев, брат В.В. Куйбышева, и полковник М.С. Матиясевич, чья сестра была политкаторжанкой. Социалистических убеждений придерживались и полковник старой армии и левый эсер М.А. Муравьев, и военный министр Временного правительства генерал-майор Генштаба А.И. Верховский, но в целом искренние сторонники левых идей среди кадровых офицеров представляли скорее исключение, чем правило. Кстати, и у двух последних отношения с большевиками складывались достаточно сложно - Муравьев в итоге поднял мятеж и был убит, а Верховский несколько раз арестовывался. Среди офицеров военного времени социалистические убеждения встречались чаще в силу их большого распространения среди российской интеллигенции, служившей главным источником комплектования военных училищ и школ прапорщиков во время войны. Так, Свечин в своей книге «Искусство вождения полка» писал, что «когда осенью 1915 г. полк отошел на отдых в Херсон, в него прибыло одновременно свыше 20 прапорщиков - воспитанников учительских семинарий или народных учителей… Все эти учителя были социалисты разных направлений; в этом я себя не обманывал. Хотя в ту эпоху я сам был далеко не сторонником социализма, но мне не оставалось ничего другого, как примириться с фактом, что я буду опираться преимущественно на социалистически настроенных офицеров». Кстати, среди этого призыва в полк Свечина пришел и известный в будущем советский военный теоретик Триандафиллов, закончивший Первую мировую войну командиром батальона в звании штабс-капитана. Из этой группы вышли и многие известные красные командиры гражданской войны, причем если многие из них становились членами ВКБ (б) в 1917-18 гг., в то же время среди них встречались и коммунисты со стажем, такие как поручик старой армии Дмитрий Шмидт или подпоручик Л.П.Малиновский, оба члены ВКП (б) с 1915 года, или штабс-капитан Берзин Р.И., член партии аж с 1905 года. Социалистами были например и эсеры подполковник старой армии А.И. Егоров (в РКП (б) с 1918 года), прапорщик Саблин Ю.В. (в РКП (б) с 1919 года), офицер старой армии М.В. Слувис, - эсер, затем - с 1917 года - левый эсер, а с 1918 года - член ВКП (б) - командовавший в 1919 году 15-й и 56-й стрелковыми дивизиями, капитан старой армии П.М. Боревич, член ВКП (б) с 1918 года, а до этого состоявший в СДРП Польши и Литвы, командовавший 7-й, 15-й, 17-й кавалерийскими дивизиями и погибший в 1921 году на посту начальника войск ВЧК Западной границы. Тем не менее - и это касается в первую очередь кадровых военных - главными причинами, побуждавшими основную массу офицеров честно служить советской власти, были отнюдь не социалистические убеждения, занимавшие в этом перечне отнюдь не первое место.
Одной из наиболее важных причин, побуждавшей офицеров пойти на службу в Красную армию, был патриотизм. Изучая офицеров, пошедших на службу к большевикам по патриотическим соображениям, А.Г.Кавтарадзе в своей работе выделял две основные волны. Первая, это те, кто пошел в РККА в 1918 году, с целью службы в частях так называемой завесы, создаваемых для отражения германской угрозы. Так, если вернуться к списку офицеров, служивших в РККА, составленному на основе данных сайта www.grwar.ru, больше половины из которых добровольно начали свою службу новой власти - то бросается в глаза, что практически все они попали в Красную армию именно в 1918 году. Тот же Кавтарадзе озвучивает несколько оценок числа офицеров, пришедших в РККА добровольно в этот период - от всего 4 тысяч человек до 9 тысяч в одной лишь Москве, при этом сам склоняется к общей цифре в 8 тысяч офицеров. В этот период в РККА попало и значительное количество генералов и офицеров-генштабистов, при этом многие из них были настроены по отношению к большевикам в лучшем случае нейтрально, а часто и прямо негативно. Такие настроения были присущи многим офицерам и генералам. Так, А.А.Свечин позднее писал: «До марта 1918 года я был враждебно настроен к Октябрьской революции. Наступление немцев заставило меня остановить свой выбор на советской стороне. В марте 1918 года я участвовал в совещании в Смольном, затем поступил на советскую службу - сначала начальником штаба Западной Завесы, а через два дня - руководителем Смоленского района (Смоленск, Орша, Витебск), где начал формировать три дивизии»). Ему вторил полковник Генштаба К.И. Бесядовский, так озвучивший свои мысли при принятии решения: «Надо сказать, что поступление в Высший Военный Совет на службу «к большевикам» было сделано не без трудных внутренних переживаний: большинство офицеров, которые тогда на службу призваны не были и не считали возможным служить, отворачивались от нас - добровольцев. Я же считаю, что в создавшейся обстановке, когда немцы хозяйничали в наших пределах, нельзя оставаться посторонним зрителем и потому стал на работу. Период гражданской войны внутренне я переживал нелегко: с одной стороны, я понимал необходимость этой серии «претендентов» из белогвардейских главарей, а с другой - тягостно было сознавать, что врагами нашими являются люди, которые еще недавно были нашей, близкой нам средой. Но я ломал себя и работал».(1) Бонч-Бруевич излагал и похожие мысли одного из первых «добровольцев» РККА, генерал-лейтенанта Д.Д, Парского: «Михаил Дмитриевич, - начал он, едва оказавшись на пороге, - я мучительно и долго размышлял о том, вправе или не вправе сидеть сложа руки, когда немцы угрожают Питеру. Вы знаете, я далек от социализма, который проповедуют ваши большевики. Но я готов честно работать не только с ними, но с кем угодно, хоть с чертом и дьяволом, лишь бы спасти Россию от немецкого закабаления...»(2)
При этом большая часть офицеров считала, что их задача - создание армии для обороны от внешнего врага, и зачастую под теми или иными предлогами отказывались служить в действующей армии на внутренних фронтах. Так, например, генерал Снесарев, перед отъездом из Москвы в Царицын, 19 мая 1918 года направил в Высший военный совет письмо, в котором для отражения германского вторжения предложил создать, безразлично на какой политической платформе, но под руководством генштабистов, особую регулярную армию для защиты от внешнего врага, которая бы не участвовала в гражданской войне(3). Как показывал Свечин на допросах после ареста в начале 30-х годов, «в то время все офицеры старой армии, поступившие на службу в Красную Армию, считали, что они приняли обязательство сражаться против внешнего врага на Западном фронте и более чем неохотно смотрели на какое-либо использование их в связи с гражданской войной (даже печатание топографических карт районов гражданского фронта считалось предосудительным)»(4). Далее Свечин упоминает, что в свете подобных настроений один из создателей Красной армии и ее будущий главнокомандующий полковник Генштаба С.С.Каменев, получив назначение ехать на Восточный фронт, расценил его как обиду для себя(5). Небезынтересно, что до Каменева точно также отказался от этой должности и генерал-лейтенант Генштаба В.Н. Егорьев(6). Генерал-лейтенант Генштаба Искрицкий Е.А., добровольно вступивший в РККА в 1918 года и создавший осенью того же года 7-ю армию, поняв, что использоваться она будет против внутреннего противника, предпочел уйти на преподавательскую работу: «Октябрьскую революцию я встретил не сочувственно, так как я ее не понимал и считал ее не отвечающей интересам русского народа. ... Вместе с тем для меня было очевидно, что процесс большевизации России будет неотвратимым и что мы, представители старого режима будем страдающей стороной, со всеми вытекающими из этого последствиями... Когда я поступил работать в Красную Армию, еще не был ликвидирован германский фронт, и поэтому считал возможным продолжать борьбу с немцами далее в рядах Красной Армии. Только после того, когда война приняла гражданский характер и на участке мной сформированной армии моими противниками с белой стороны оказались люди, с которыми я рос, воспитывался и служил при старом режиме, и которых я мог считать своими врагами, я понял, что не могу, как командующий, быть водителем Красных войск и предпочел уйти со строевой работы на чисто академическую - науку».(7) О том же говорили и однофамилец известного генерала полковник старой армии Свечин Н.В. - «В начале Советской власти я не разделял ни симпатий к ней, ни уверенности в прочности ее существования. Гражданская война, хотя я в ней и принимал участие, была мне не по душе. Я охотнее воевал тогда, когда война приняла характер внешней войны (Кавказский фронт). Я воевал за целостность и сохранение России, хотя бы она и называлась РСФСР»(8) - и генерал-майор Н.П. Сапожников, отказавшийся от назначения на Северный фронт - «Гражданской войне, как войне братоубийственной, вызывавшей разруху, я не сочувствовал, и с нетерпением ждал ее конца. Поэтому фронтовую службу до начала белопольской войны я нес без внутреннего удовлетворения (был случай, когда я просил не назначать меня на Северный фронт, где белыми командовал Миллер, к которому я относился с уважением в бытность его моим начальником).»(9)
Очень четко настроения и метания кадрового офицерства того времени выразил С.Г. Лукирский: «Накануне революции февральской 1917 года в среде офицеров Генерального штаба старой армии определенно сложилось недовольство монархическим строем: крайняя неудачливость войны: экономический развал страны; внутренние волнения; призыв на высшие посты в государственном аппарате лиц, явно несостоятельных, не заслуживающих общественного доверия; наконец, крайне возмутительное подпадание царя под влияние проходимца (Григ. Распутина) и разрастание интриг при дворе и в высших государственных сферах. Поэтому февральская революция была встречена сочувственно в основной массе всего офицерства вообще. Однако вскоре наступило разочарование и в новой власти в лице временного правительства: волнения в стране даже обострились; ряд мероприятий правительства в сторону армии (в том числе подрывающие простых офицеров) быстро ее развалили; личность А. Керенского не возбуждала доверия и порождала антипатию. В силу этого возникла короткая симпатия в сторону Корнилова, в лице которого увидели возможность спасти армию от окончательного развала, а вместе с тем, может быть, и внести успокоение страны.
Наступившая октябрьская революция внесла некоторую неожиданность и резко поставила перед нами вопрос, что делать: броситься в политическую авантюру, не имевшую под собой почвы, или удержать армию от развала, как орудие целостности страны. Принято было решение идти временно с большевиками. Момент был очень острый, опасный: решение должно было быть безотлагательным и мы остановились на решении: армию сохранить во что бы то ни стало. Поэтому крупнейшая часть офицерства перешла к сотрудничеству с большевиками, хотя и не уясняла еще в полной мере программу коммунистической партии и ее идеологию. Патриотизм являлся одним из крупных побуждений к продолжению работы на своих местах и при этой новой власти. Уход другой части офицерства на враждебную большевикам сторону естественно поставил оставшихся с большевиками в неприязненные с белогвардейцами отношения, еще и потому, что порождал среди большевиков недоверие и к оставшимся с ними, а при победе белых грозил местью белогвардейцев. Кроме того, победа белогвардейцев несла с собою вторжение иноземцев, деление России на части и угрожала закабалением нашей страны иностранцами. На стороне белогвардейцев не видели и базы, обеспечивающей им симпатии народных масс. Поэтому нашей группой офицерства это выступление белогвардейцев осуждалось с большим раздражением. В противовес замыслу белогвардейцев и беспочвенному их начинанию зарождалась мысль о том, что при наличии добровольческой армии, крепко сплоченной и руководимой старым офицерством, возможно, будет скорейшее и вернейшее спасение страны от внешнего врага. В связи с такой мыслью, мною .. была составлена в январе 1918 года … докладная записка с изложением основ создания [новой добровольной] армии… Этот проект был одним из первых моментов, который отражал нашу идеологию и проведение которого могло закрепить руководство армией на путях возрождения России за старым офицерством».(10)
Таким образом, можно отметить два существенных момента. Во-первых, патриотизм как основной движущий момент, и стремление обеспечить независимость и целостность страны, чего, по мнению военспецов, белое движение, опиравшееся на поддержку иностранных государств, обеспечить не могло - интересно, что практически те же самые мысли почти дословно озвучивал и еще один кадровый офицер, служивший в РККА, полковник Генштаба Соллогуб(11). Во-вторых, офицерство рассчитывало, что создав армию и возглавив ее, впоследствии оно сможет обеспечить возрождение или перерождение страны изнутри. При этом, будучи в массе настроено монархически и иногда даже отказываясь участвовать в борьбе на внутренних фронтах гражданской войны, старое офицерство оставалось лояльным и честно служило новой власти, что например отражалось в словах упомянутого выше Бесядовского: «коммунистические идеи были нам чужды, в марксизме мы не разбирались... Однако все же должен сказать, что мы не были настроены контрреволюционно, понимая под этим стремление активно выступить против Советской власти».
Изучая ситуацию 1918 года, нужно учитывать и то, что часть офицеров, записанная как добровольно поступившие в РККА, могла попасть туда не побуждаемая их личным патриотизмом, а по более прозаическим причинам. В Москве и Петрограде, где было сконцентрировано большое количество различных частей и военных учреждений, осталось множество офицеров. Лишенные после революции средств к существованию и не имеющие мирных специальностей, они в совершенстве освоили лишь одно ремесло - воевать, и использовать свои навыки и знания могли только в той ситуации только на службе у большевиков. Таким образом, поступление на службу в РККА являлось для многих лишь способом найти средства к существованию. Были - в особенности среди генералов - и те, кто не очень хорошо проявил себя во время развала армии после февральской революции: выпустив управление войсками из своих рук и отдав вверенные им части во власть стихийно образовавшихся комитетов, они часто не могли рассчитывать на хорошее отношение со стороны своих коллег по цеху и нашли прибежище у новой власти. Так, например, генерал-лейтенант Ф.Е. Огородников, после подавление корниловского выступления 29.08.1917 был назначен главнокомандующим армиями Юго-Западного фронта и руководил очищением армии от прокорниловски настроенных офицеров. За те несколько дней, что последний стоял во главе фронта, он освободил из-под стражи солдат, арестованных ранее за революционную пропаганду, а войска почти полностью вышли из повиновения, и 09.09.1917 он был заменен генералом Н.Г. Володченко. Генерал от инфантерии Н.А. Данилов, с 12.07.1917 командовавший 2-й армией Западного фронта, во время октябрьских событий 1917 не предпринял никаких мер, чтобы предотвратить развал армии, и проявил лояльность в отношении к новой власти. Через десять дней после того, как 10.11.1917 комитет гренадерского корпуса предложил противнику перемирие, он был снят с должности. Впрочем, возможно, что в реальной жизни за 10 дней сложно было остановить или ускорить развал войск, процессы шли уже совершенно стихийно и уж тем более очистить армию от офицеров, и скорее всего подобную оценку Огородников, как и другие генералы, оказавшиеся в аналогичной ситуации, получили уже позднее, в эмигрантских и белогвардейских кругах, повесивших на них ответственность за указанные выше проблемы в связи с добровольным переходом на службу к большевикам.
Вторая волна добровольного поступления офицеров на службу в Красную армию по патриотическим причинам началась в 1919-20-м гг., после наступления польских войск на Украине и начала советско-польской войны. К этому моменту для многих офицеров стала очевидной и бесперспективность Белого движения, растерявшего популярность и социальную базу внутри страны, чему было много причин: и неумение вождей Белого движения договариваться между собой, и их неумение навести элементарный порядок, покончить с массовыми погромами и грабежами на занятых территориях, интригами, воровством наверху, и излишняя и часто неоправданная жестокость, оттолкнувшая например от Колчака крестьянское население Сибири, и опора белогвардейцев на иностранную помощь, что успешно использовали в своей агитации их противники, и многое другое. В то же время большевики, начав с беспорядка на вверенных им территориям, сумели навести порядок, укрепить централизованную власть, создать регулярную армию - то есть доказать свою жизнеспособность. При этом после начала вторжения польских войск именно большевики оказались в роли защитников национальных интересов страны, именно они противостояли настоящему внешнему противнику, агрессору, занявшему Киев и Минск. Все это вызвало приток добровольцев, в том числе офицеров, в Красную армию. На последних особенно большое влияние оказало опубликованное 30 мая 1920 года обращение «Ко всем бывшим офицерам, где бы они ни находились» за подписью Брусилова и целого ряда других известных царских генералов. Белый публицист Ю. Арбатов писал: «Насколько это воззвание произвело на непримиримых страшное и подавляющее впечатление, в такой же противоположной мере сильно это подействовало на колеблющиеся массы... В первый же день появления воззвания на улицах Москвы в военный комиссариат являлись тысячи офицеров, ранее от службы в Красной Армии уклонившиеся ...» . При чем были случаи, когда с просьбой о зачислении в войска, действующие против поляков, обращались даже пленные белые офицеры. Так, группа бывших колчаковских офицеров, сотрудников хозяйственного управления Приуральского военного округа, обратилась 8 июня 1920 г. к военному комиссару этого управления с заявлением, в котором было сказано, что в ответ на обращение Особого совещания и декрет от 2 июня 1920 г. они испытывают «глубокое желание честной службой» искупить свое пребывание в рядах колчаковцев и подтверждают, что для них не будет более «почетной службы, чем служба родине и трудящимся», которым они готовы отдать себя всецело на служение «не только в тылу, но и на фронте». Тот же Тинченко отмечал, что «во время Польской кампании к РККА пришло одних бывших белых генштабистов 59 человек, из них - 21 генерал».
Третья причина, которая могла объяснить службу офицеров в Красной армии, в какой-то степени связана с предыдущей. Это достижения большевиков в наведении порядка и установлении твердой и централизованной власти, умение последних обеспечить и поддерживать порядок в стране, их усилия по защите целостности государства. Многие кадровые военные, в особенности, как это ни парадоксально, монархических убеждений, после событий февральской революции, анархии и безвластия весны-лета 1917 года, не являясь сторонниками коммунистической идеологии, тем не менее, стали приверженцами большевиков, убедившись в том, во-первых, они являются единственной силой, способной навести порядок (чего не смогли сделать ни либеральное Временное правительство, только развалившее государственную систему, ни правительства белые, состоявшие, с одной стороны из тех самых февралистов-демагогов, умеющих красиво говорить и выстраивать замечательные теории, но не умеющих реализовывать на практике свои абстрактные и далекие от реальной жизни идеи, и с другой стороны из далеких от политики военных, вообще смутно представлявшие будущее государственное устройство и декларировавшие лишь некие общие и абстрактные цели). Практическая хватка большевиков, направленная на создание сильного и централизованного государства, пусть и с новой идеологией и лозунгами, но в чем-то оказавшегося (или казавшегося) наследником старой Российской империи, оказалось подкреплена политикой равноудаленности (то есть на практике независимости) последних как от Германии, так и от Антанты (а многие офицеры считали, что Антанта банально использовала Россию, вынесшую основную тяжесть войны на своих плечах, и в чем-то вела предательскую политику, направленную на ослабление русского государства). Все это не могло не импонировать патриотически и государственнически настроенным кадровым военным, на дух не переносившим разваливших страну февралистов.
Именно такими мотивами можно объяснить службу например таких известных военных и убежденных монархистов, как например, старый гвардеец генерал-лейтенант В.В. Чернавин или полковник Генштаба Н.Н. Петин. Последнего, высокопрофессионального военного, большевики достаточно долго убеждали перейти на их сторону, что в красках расписывал С. Аралов: «Петин был убежденный монархист, к советской власти относился с презрением, и с ним пришлось немало поработать индивидуально, прежде чем рассеять его враждебные настроения, склонить на сторону Красной Армии. …. Наконец усилия увенчались успехом. …. В один прекрасный день Петин заявил, что будет честно работать, что он «кое-что понял». Зная о его монархических убеждениях и выдающихся оперативных способностях, старые приятели и сослуживцы Н. Петина в Вооруженных силах Юга России обращались к нему с предложениями о переходе на сторону белых. Однако он отверг эти предложения»(12). Об этом же в последствии рассказывал и полковник Генштаба С.Д. Харламов: «В первых числах мая я был назначен начальником отделения во Всероссийский Главный штаб. Принял я это назначение с известным самодовольством: с началом стихийной демобилизации солдат с фронта во время войны мне представлялась такая большая страна, как старая Россия, «которая» должна развалиться и быть окончательно побежденной немцами. Мне представлялось, что все погибло... С началом же проявления твердой руки пролетарского управления, с началом создания своей новой Красной Армии (где и мне, грешному, будет отведено хоть какое-нибудь место), я увидел, что Октябрьская революция не только разрушает, но она и создает что-то, причем это что-то имеет свои политические плюсы. Тут уже пробудилась и патриотическая нотка - хорошо сделал, что пошел служить, что никуда не дезертировал...».
В пользу тезиса о том, что многие кадровые военные поступали на службу к большевикам, видя в них силу, которая в отличие от Временного правительства смогла навести порядок, обеспечить централизацию власти и отстаивала национальные интересы, говорит факт поступления в РККА многих высших офицеров старой армии, уволенных Временным правительством в ходе послереволюционной чистки армии от монархически настроенного генералитета. Так, во время данной (и последующих) чисток были уволены из армии большинство полных генералов, поступивших впоследствии добровольно в Красную армию. Среди них можно упомянуть генералов от инфантерии Баланина Д.В. (командующий 11-й армией, 05.04.1917 переведен в резерв чинов при штабе Киевского военного округа, с 04.05.1917 в отставке, в РККА с 1918 года), Васильева Ф.Н. (был уволен от службы 09.09.1917 в числе др. генералов во время крупномасштабной чистки высшего комсостава, последовавшей за выступлением ген. Л.Г. Корнилова, в РККА с 1918 года), Зайончковского А.М. (с 02.04.1917 в резерве чинов при штабе Петроградского ВО, с 07.05.1917 в отставке, в РККА с 1918 года), Войшин-Мордас-Жилинского И.П (в 19.04.1917 был снят с поста и зачислен в резерв чинов при штабе Двинского ВО, а 04.05.1917 уволен от службы по прошению, в РККА с 1918 года), Клембовского В.Н. (несколько выбивается из общего ряда, но его вряд ли можно отнести к сторонникам февральской революции - после выступления ген. Л.Г. Корнилова А.Ф. Керенский предложил ему пост Верховного Главнокомандующего, но он отказался и был отстранен от командования фронтом, в РККА с 1918 года), Лечицкого П.А. (с 18.04.1917 в распоряжении военного министра, с 07.05.1917 в отставке, в РККА с 1920 года), Михневича Н.П. (после Февральской революции был отстранен от должности и 02.04.1917 уволен от службы «по болезни с мундиром и пенсией»), генералов от кавалерии Литвинова А.И. (02.04.1917 уволен от службы), Тюлина М.С. (после Февральской революции был отстранен от должности и 17.03.1917 зачислен в резерв чинов при штабе Кавказского, а 26.04.1917 - Московского ВО, 02.10.1917 уволен от службы, в РККА с января 1919 года), Шейдемана С.М. (04.06.1917 переведен в резерв чинов при штабе Киевского ВО).
ПРОДОЛЖЕНИЕ:
http://eugend.livejournal.com/8090.html