Коллекционер.
Персонажи "тысячи самайнов" появляются, оживают, требуют своего собственного бытия. На них можно смотреть, знакомиться - в некоторых случаях даже трогать руками. Их можно примерять и брать себе в игру, а можно просто читать их жизни, как книгу.
Введение. Лужа.
Город, стоящий на большой реке, просто обязан уметь как-то по-особенному, красиво и празднично отражаться в воде, особенно осенью, особенно если дома старые, но отреставрированные или хотя бы просто ухоженные, особенно если на них ходят смотреть толпы людей… Но это там, в центре, здесь же, в спальном районе единственной водой, вдоль которой, по идее, положено гулять и любоваться - было парковое озеро, запущенное, грязное и летом сильно пахнущее чем-то рыбно несвежим, от того не собирающее около себя прогулочной толпы. Его - не любили.
Следующей по размеру, но еще реже кому-либо радующей глаз, была Лужа, нагло развалившаяся перед входом в маленький двукрылый домик, плотно зажатый между современных ЖК. Почему его не снесли до сих пор - оставалось загадкой для жителей всего этого района, благодаря сочетанию Лужа - Домик прозванного «Маленькой Голландией». Большая вода захватила себе весь тротуар и почти половину проезжей части, и отражала - всех желающих и не желающих, небо, домик, деревья, уродливые новостройки и серое питерское настроение. Никто точно не знал, насколько глубока эта самая лужа, автомобилисты никогда не тревожили ее вод из какого-то суеверного ужаса, ходило множество историй о том, что если в нее въехать - то потом не позднее чем через месяц попадешь в аварию, да так, что машину можно будет сдавать в металлолом. Без шансов на восстановление.
Не играли возле нее и дети - быть может, им это строго запрещалось, а быть может эти нынешние дети корабликов из газет делать не умеют и все игры свои держат в телефонах.
Не лакали из нее и бродячие собаки или коты - ну тем вовсе не было нужды, зверье очень любил и привечал дворник - старый Рюрик, все хвостатые-мохнатые могли разжиться у него и едой и питьем.
А еще в Лужу никогда ни кидали мусора. Почему-то все жильцы «Маленькой Голландии», в количестве курившие на балконах дисциплинированно собирали бычки в банки. Может, конечно, в этом была особая утонченность натур, свойственная всем жителям даже такого запущенного места «культурной столицы», а может, банальный суеверный страх, который, как известно, тоже здорово повышает уровень культуры.
Лужу - боялись.
Но однажды подошел к Луже некто, облаченный в шляпу и темный плащ, и начал внимательно ее разглядывать, даже попробовал воду краешком остроносого сапога.
Однажды, у жившей на третьем этаже Катерины выскользнула из рук кастрюля с ее традиционным варевом, которое та, видимо, вынесла остужаться на балкон. Одновременно, долго не тревожимых ничем, кроме листвы и дождя вод, коснулись грубая ковбойская подошва и тщательно вываренный Катериной череп какого-то ёрика, который, конечно, еще не был доделан, но уже обрел привязанность хозяйки и имя «Петя».
«Это знак», подумал обладатель шляпы и сапог, и не опасаясь никаких подводных тварей, осторожно вынул Петю из лужи и занес в дом.
Ровно день тому назад он договорился об аренде квартиры, маленькой однушки на третьем этаже, по соседству с «охотницей за головами» - Катериной.
Вернуть беглеца хозяйке, и пусть разбирается сама…
Зайти в дом, подняться в квартиру,заползти в в нору, не снимая сапог куда-нибудь лечь, посмотреть в обшарпанный потолок и против своей воли увидеть небо, почувствовать ветер, ощутить развевающиеся рыжие кудри, ускользающие, уловить запах…
И все. Привет, прощай, приехали. Новое место, старые глюки…
Сквозь открытое окно было слышно, как кто-то пытается запарковаться и тоже никак не может найти себе места, и видимо в той же машине играла песня.
"Открой мне двери, я войду.
И принесу с собою осень…"
Введение. Неписанное.
Я открою в ворде очередной листок, и это - призрак. Я напишу туда все то, что хотела бы тебе сказать, и это тоже станет несуществующим. Потому что написать - напишу, а вот отправить не смогу.
Потому что теперь не знаю адреса. А если бы и знала? Все равно - не хочу, на самом деле не хочу, чтобы ты все это так вот взял и узнал, глядя в экран телефона. Чем.. чем бы ты стал заниматься, читая мое письмо? Просто пил бы чай? Просто сидел на унитазе? Просто скреб бородатый подбородок левой рукой, на которой вечно не стрижешь ногти? Просто…
Да ничем. Ты давно уже занят - ничем, это Ничто сожрало тебя изнутри, а ты и рад. И если в один прекрасный момент не закричать, не перешагнуть порога, не уйти, я бы тоже стала ничем.
Переставшим творить не нужны Музы, они их убивают. Медленно, верно, затягивают в мутную воду, в свое болото, в протухшие мечты. Ты.. мечтал стать великим кем-то… Полководцем, музыкантом, врачом, кем-то еще… Но в итоге превратился в великого засранца.
Иди, иди жить в дом у болот, в избушку на человечьих костях, терзай всякого, кто тебя полюбит, терзайся сам, потому что полюбить не сможешь…
Все.
Зеркало, зеркало в гостиничном номере в свете двух зажженных свечей-таблеток будто приобретает старинную раму. Зеркало в свете двух свечей превращает лицо в мертвенную маску, зеленое делает черным, рыжее -ржавым, глаза- косыми, злыми, и если они и светятся, то, пожалуй, только от слез. Но нет слез.
Я ухожу. Ты - остаешься. Запертый, гремящий цепами, страшный, худой… И если тебе вдруг захочется сбежать, покинуть свою теперешнюю темницу, тебе будет нужна дверь. Одна особая дверь, она у тебя скорее всего есть, но ты ее не разглядишь. Чтобы найти дорогу нужно уметь Сострадать, а это не то же самое, что дарить страдания.
Ника - Нина. Маска в зеркале, обрамленная в ржаво-рыжие кудри.
Музы умеют мстить…
Введение. Бабушка.
«Вот ведь пьяный пингвин! А еще блядует! Нет, Русенька, ты видела ее? Черно-белый костюм, рыжие волосы и пьяная, наглая рожа. Неделю уже сидит в гостинице, только мужики с бутылками бегают, туда-обратно, каждый день - новый».
Марусенька всячески разделяла возмущение своей хозяйки, то яростно зевая, то начиная умывать острую мордочку мягкой лапой.
Марена Николаевна поправила и так идеально причесанные волосы, смахнула с рукава несуществующую соринку и уже собралась разразиться второй гневной тирадой, как вдруг…
Вдруг сонный воздух рецепции пронзила яростная трель. Пожарная сигнализация. Второй этаж, первый номер справа от лестницы, едкий и противный запах, тонкие струйки дыма, струящиеся из-под двери в ванную, заевшая щеколда, и какое-то бормотание.. противное, монотонное, заунывное, леденящее душу.
«Тебе нужна будет дверь, особая дверь, но ты ее не найдешь…»
Маруся бегает вокруг растерявшейся хозяйки, истошно вереща, Марена Николаевна, набрав побольше воздуха в глотку кричит сначала «на помощь!», а потом уже туда - в дым_за_дверью. «Ах ты ж чертова пидовка! Свою дверь сначала найди, и крышу поправь! Колдовать она у меня в доме вздумала! Не прощу!»
Набежавшие на крик жильцы дверь выломали быстро. В ванной обнаружилась пьяная дева, лет 25 на вид, обнаженная и рыжая; да еще догорающая в раковине бумага, целая пачка, исписанная мелким убористым почерком. Вызвали скорую, одели голую, накрыли пледиком, отдали медикам. Увезли.
Противная вышла история. С душком.
Вечерний пасьянс никак не хотел складываться, запах горелой бумаги - раздражал, сбивал с толку, и почему-то постоянно терялись короли - будто и не было их в колоде, Руся - игнорировала попытки хозяйки пообщаться - отворачивалась, пыталась зарыться в остатки бумаг, которые Марена Николаевна машинально унесла к себе. Ладно, она махнула рукой на карты и решила посмотреть на «погорельцев». Там были стихи, много стихов, и некоторые четверостишья показались ей даже красивыми.
«Сжечь поэта, проклясть поэта. Что ж он ей такого сделал? Руся?
Как только Марена Николаевна взяла в руки обожженные листы кошка засуетилась, начала кружить по столу, мяукать и выжидательно поглядывать на хозяйку.
-Что, помочь?
- Мяу. И, кажется, это было утвердительное мяу. И большущие зеленые глаза Рыжей Кошки Маруси смотрели с мольбой.
Марена Николаевна достала вторую колоду карт, черную, и вытащила оттуда четырех черных королей, добавила к ним еще трех из пасьянсной, обычной, принесла измазанное сажей зеркало, разложила на нем царственных особ и соединила между собой. Линиями по саже, теплым пальцем по холодному стеклу, как в снегах по следам - след в след и шаг в шаг...
Получилось что-то вроде семиугольной звезды, но какой-то совсем странной формы.
Я не знаю, найдешь ли ты свой выход, мальчик-поэт, но так у тебя хотя бы будет шанс. И тебе придется, придется собрать всех своих королей…
Введение. Лужа.
Город, стоящий на большой реке, просто обязан уметь как-то по-особенному, красиво и празднично отражаться в воде, особенно осенью, особенно если дома старые, но отреставрированные или хотя бы просто ухоженные, особенно если на них ходят смотреть толпы людей… Но это там, в центре, здесь же, в спальном районе единственной водой, вдоль которой, по идее, положено гулять и любоваться - было парковое озеро, запущенное, грязное и летом сильно пахнущее чем-то рыбно несвежим, от того не собирающее около себя прогулочной толпы. Его - не любили.
Следующей по размеру, но еще реже кому-либо радующей глаз, была Лужа, нагло развалившаяся перед входом в маленький двукрылый домик, плотно зажатый между современных ЖК. Почему его не снесли до сих пор - оставалось загадкой для жителей всего этого района, благодаря сочетанию Лужа - Домик прозванного «Маленькой Голландией». Большая вода захватила себе весь тротуар и почти половину проезжей части, и отражала - всех желающих и не желающих, небо, домик, деревья, уродливые новостройки и серое питерское настроение. Никто точно не знал, насколько глубока эта самая лужа, автомобилисты никогда не тревожили ее вод из какого-то суеверного ужаса, ходило множество историй о том, что если в нее въехать - то потом не позднее чем через месяц попадешь в аварию, да так, что машину можно будет сдавать в металлолом. Без шансов на восстановление.
Не играли возле нее и дети - быть может, им это строго запрещалось, а быть может эти нынешние дети корабликов из газет делать не умеют и все игры свои держат в телефонах.
Не лакали из нее и бродячие собаки или коты - ну тем вовсе не было нужды, зверье очень любил и привечал дворник - старый Рюрик, все хвостатые-мохнатые могли разжиться у него и едой и питьем.
А еще в Лужу никогда ни кидали мусора. Почему-то все жильцы «Маленькой Голландии», в количестве курившие на балконах дисциплинированно собирали бычки в банки. Может, конечно, в этом была особая утонченность натур, свойственная всем жителям даже такого запущенного места «культурной столицы», а может, банальный суеверный страх, который, как известно, тоже здорово повышает уровень культуры.
Лужу - боялись.
Но однажды подошел к Луже некто, облаченный в шляпу и темный плащ, и начал внимательно ее разглядывать, даже попробовал воду краешком остроносого сапога.
Однажды, у жившей на третьем этаже Катерины выскользнула из рук кастрюля с ее традиционным варевом, которое та, видимо, вынесла остужаться на балкон. Одновременно, долго не тревожимых ничем, кроме листвы и дождя вод, коснулись грубая ковбойская подошва и тщательно вываренный Катериной череп какого-то ёрика, который, конечно, еще не был доделан, но уже обрел привязанность хозяйки и имя «Петя».
«Это знак», подумал обладатель шляпы и сапог, и не опасаясь никаких подводных тварей, осторожно вынул Петю из лужи и занес в дом.
Ровно день тому назад он договорился об аренде квартиры, маленькой однушки на третьем этаже, по соседству с «охотницей за головами» - Катериной.
Вернуть беглеца хозяйке, и пусть разбирается сама…
Зайти в дом, подняться в квартиру,заползти в в нору, не снимая сапог куда-нибудь лечь, посмотреть в обшарпанный потолок и против своей воли увидеть небо, почувствовать ветер, ощутить развевающиеся рыжие кудри, ускользающие, уловить запах…
И все. Привет, прощай, приехали. Новое место, старые глюки…
Сквозь открытое окно было слышно, как кто-то пытается запарковаться и тоже никак не может найти себе места, и видимо в той же машине играла песня.
"Открой мне двери, я войду.
И принесу с собою осень…"
Введение. Неписанное.
Я открою в ворде очередной листок, и это - призрак. Я напишу туда все то, что хотела бы тебе сказать, и это тоже станет несуществующим. Потому что написать - напишу, а вот отправить не смогу.
Потому что теперь не знаю адреса. А если бы и знала? Все равно - не хочу, на самом деле не хочу, чтобы ты все это так вот взял и узнал, глядя в экран телефона. Чем.. чем бы ты стал заниматься, читая мое письмо? Просто пил бы чай? Просто сидел на унитазе? Просто скреб бородатый подбородок левой рукой, на которой вечно не стрижешь ногти? Просто…
Да ничем. Ты давно уже занят - ничем, это Ничто сожрало тебя изнутри, а ты и рад. И если в один прекрасный момент не закричать, не перешагнуть порога, не уйти, я бы тоже стала ничем.
Переставшим творить не нужны Музы, они их убивают. Медленно, верно, затягивают в мутную воду, в свое болото, в протухшие мечты. Ты.. мечтал стать великим кем-то… Полководцем, музыкантом, врачом, кем-то еще… Но в итоге превратился в великого засранца.
Иди, иди жить в дом у болот, в избушку на человечьих костях, терзай всякого, кто тебя полюбит, терзайся сам, потому что полюбить не сможешь…
Все.
Зеркало, зеркало в гостиничном номере в свете двух зажженных свечей-таблеток будто приобретает старинную раму. Зеркало в свете двух свечей превращает лицо в мертвенную маску, зеленое делает черным, рыжее -ржавым, глаза- косыми, злыми, и если они и светятся, то, пожалуй, только от слез. Но нет слез.
Я ухожу. Ты - остаешься. Запертый, гремящий цепами, страшный, худой… И если тебе вдруг захочется сбежать, покинуть свою теперешнюю темницу, тебе будет нужна дверь. Одна особая дверь, она у тебя скорее всего есть, но ты ее не разглядишь. Чтобы найти дорогу нужно уметь Сострадать, а это не то же самое, что дарить страдания.
Ника - Нина. Маска в зеркале, обрамленная в ржаво-рыжие кудри.
Музы умеют мстить…
Введение. Бабушка.
«Вот ведь пьяный пингвин! А еще блядует! Нет, Русенька, ты видела ее? Черно-белый костюм, рыжие волосы и пьяная, наглая рожа. Неделю уже сидит в гостинице, только мужики с бутылками бегают, туда-обратно, каждый день - новый».
Марусенька всячески разделяла возмущение своей хозяйки, то яростно зевая, то начиная умывать острую мордочку мягкой лапой.
Марена Николаевна поправила и так идеально причесанные волосы, смахнула с рукава несуществующую соринку и уже собралась разразиться второй гневной тирадой, как вдруг…
Вдруг сонный воздух рецепции пронзила яростная трель. Пожарная сигнализация. Второй этаж, первый номер справа от лестницы, едкий и противный запах, тонкие струйки дыма, струящиеся из-под двери в ванную, заевшая щеколда, и какое-то бормотание.. противное, монотонное, заунывное, леденящее душу.
«Тебе нужна будет дверь, особая дверь, но ты ее не найдешь…»
Маруся бегает вокруг растерявшейся хозяйки, истошно вереща, Марена Николаевна, набрав побольше воздуха в глотку кричит сначала «на помощь!», а потом уже туда - в дым_за_дверью. «Ах ты ж чертова пидовка! Свою дверь сначала найди, и крышу поправь! Колдовать она у меня в доме вздумала! Не прощу!»
Набежавшие на крик жильцы дверь выломали быстро. В ванной обнаружилась пьяная дева, лет 25 на вид, обнаженная и рыжая; да еще догорающая в раковине бумага, целая пачка, исписанная мелким убористым почерком. Вызвали скорую, одели голую, накрыли пледиком, отдали медикам. Увезли.
Противная вышла история. С душком.
Вечерний пасьянс никак не хотел складываться, запах горелой бумаги - раздражал, сбивал с толку, и почему-то постоянно терялись короли - будто и не было их в колоде, Руся - игнорировала попытки хозяйки пообщаться - отворачивалась, пыталась зарыться в остатки бумаг, которые Марена Николаевна машинально унесла к себе. Ладно, она махнула рукой на карты и решила посмотреть на «погорельцев». Там были стихи, много стихов, и некоторые четверостишья показались ей даже красивыми.
«Сжечь поэта, проклясть поэта. Что ж он ей такого сделал? Руся?
Как только Марена Николаевна взяла в руки обожженные листы кошка засуетилась, начала кружить по столу, мяукать и выжидательно поглядывать на хозяйку.
-Что, помочь?
- Мяу. И, кажется, это было утвердительное мяу. И большущие зеленые глаза Рыжей Кошки Маруси смотрели с мольбой.
Марена Николаевна достала вторую колоду карт, черную, и вытащила оттуда четырех черных королей, добавила к ним еще трех из пасьянсной, обычной, принесла измазанное сажей зеркало, разложила на нем царственных особ и соединила между собой. Линиями по саже, теплым пальцем по холодному стеклу, как в снегах по следам - след в след и шаг в шаг...
Получилось что-то вроде семиугольной звезды, но какой-то совсем странной формы.
Я не знаю, найдешь ли ты свой выход, мальчик-поэт, но так у тебя хотя бы будет шанс. И тебе придется, придется собрать всех своих королей…