Фрэнсис Томпсон.
НЕБЕСНЫЕ ГОНЧИЕ Я бежал от Него
сквозь ночи и дни, под сводами лет,
в лабиринтах мозга, за мглою слез,
на раскатывающийся смех, -
и рушился
в зияющие мраки ужаса
от шагов Погони
неторопких, спокойных, величавых,
и шаги били в слух, но сильней бил Глас:
"Кто предал Меня, того всё предаст".
Я оправдывался пред Ним,
прикрывал мой дух клочьями добрых дел,
но Страх меня гнал, а Любовь за мной гналась,
и я знал, она - Любовь, но было тяжко
обрести Его и лишиться всего.
Я скрывался - Он ввивался в щель,
и мой страх был быстр, но Любовь Его - быстрей;
я стучался, где кончается свет,
в золотые ворота звезд и в серебряные - лун,
и заре говорил: "спеши!", вечеру: "скорей!",
в синий луг небес я закутывался от грозной Любви,
я молил Его слуг,
но их верность была мне отказ.
Я хватался за гривы всех ветров,
но и в синих степях,.
но и в черном плеске молний вкруг громовых осей
Страх меня гнал, а Любовь за мной гналась,
и все тот же шаг, и все тот же Глас:
"Кто в себе Меня не скрыл, тот не скроется никем".
Я не смел вскинуть взор во взор мужей и жен, -
но в младенческих лучистых очах,
мне казалось, светится мне ответ.
Я вникал,
но их ангел,вцепясь в льняные кудри, взносил их прочь
Я вскричал: Мать Природа, дай мне долю меж твоих чад:
губы в губы, руки в руки, кудри в кудри,
в четырех ветрах твоих стен,
под лазорью прозрачного шатра -
причаститься чаше
светлых слез вселенской Весны!
И стало так:
сын Природы, я врос в ее таинства,
разумел, как морщится небо,
как над морем пенятся облака -
с ними я рождался и умирал,
и со мной они радовались и печалились.
Я смеялся утром, ликовал в полдень,
я был тяжек Истиною,
когда свечи звезд мерцали у гроба дня;
в сладких ливнях была соль моих слез;
я вжимался сердцем
в жар и трепет красных закатов, -
но не легче было тоске.
По седым щекам небес засыхали
мои слезы - мы не знали друг друга:
Мачеха Природа,
ее звук не шевелил мне ума,
я кричал, а она была нема.
В синей ткани стыли ее сосцы,
и ни капли иссыхавшему горлу.
А Погоня - тот же шаг, тот же Гром:
"Ничто - для тебя, если ты не для Меня!"
Голый,
брошенный на колени,
трепетал я бича Твоей любви.
В похоти силы моей
я сотряс столпы своих дней, -
и вся жизнь моя рухнула мне на темя:
годы - в груды, юность - прах меж развалин,
всходит дым из расселин дней,
больше нет
снов сновидцу, струн песнетворцу:
рвется цепь цветов,
безделушкой качавшая на запястье
земной шар, слишком тяжкий горем.
Ах, Твоя ли любовь - как стебель
красноцвета, где нет места иным цветам?
О, Чертежник Бескрайности,
Ты заране ль жжешь стволы на уголь черте?
Сердце мое - болото
слез, что каплют с плакучих ив ума.
Так - днесь; что - впредь?
Мякоть - горечь, какова ж скорлупа?
Дни мои - туман,
лишь гремит труба с оплотов Вечности,
и туман, колыхнув, мелькает башнею.
Но я внял трубе
и познал Трубящего,
лишь узрев его, высящегося ввысь,
в темном пурпуре, в кипарисном венце.
Ах, наши ли жизни - Твоя Жатва?
Наша ль смерть - перегной Твоим полям?
И гнавшийся за мной
грянул Голос разом со всех сторон:
"Где твоя земля?
Эти ли она дребезги и черепья?
Вот: всё бежит тебя, как ты бежишь Меня!
Бренный, жалкий, всечуждый,
в ком ты ждешь, - он сказал, - любви?
Людская любовь - от людских заслуг:
в чем заслуга твоя,
меж глиняных комьев самый грязный ком?
Кто полюбит тебя, ничтожного,
кроме Меня?
Я брал у тебя -
чтобы взятое нашел ты в Моей руке;
ты ли нищ,
коль добро твое в Моих закромах?
Вот тебе Рука Моя: встань!"
Шаг смолк.
Этот мрак -
от ласкающе ль простертой Руки?
"Самый малый, самый темный, самый милый,
Это Я - кого ты искал!
Тот гонит Любовь, кто гонит Меня .