Ностальгия
Моё полугодовое путешествие по самарской области началось поздней майской ночью 2005-го…
Жизнь в Бутырской тюрьме бьёт ключом. Пишутся малявы, работают «дороги», ведутся задушевные разговоры по мобильникам.
Стук в дверь камеры
-Ежов!
-Есть такой.
-Через час с вещами.
«Всё, этап», - проносится в голове. Этап, которого так ждал и одновременно боялся. Куда повезут - неизвестно. По закону должны в Рязань, по месту прописки. Но я знаю, что в Рязань точно не отправят. В наказание за участие в голодовке. А что, они хотели, чтоб я покорен был?! Какой на воле, такой и здесь. Я же нацбол.
Этап - самое сложное испытание для заключённого. За ним неизбежно следует приезд в лагерь, где менты будут всячески пытаться тебя сломать. Заставить делать то, что для многих неприемлемо. «Выдержу? Не сломаюсь?» Эти мысли постоянно тревожат.
Меня собирается провожать вся хата. Заваривается чифир. Говорят последние напутственные слова и карманник Серёга, и типичный бандит Артур, и простой мужик-повар, севший за рукоприкладство к тёще. Обнимаемся на прощание с диджеем Ваней, попавшимся с наркотой. Просыпается и спешит пожать руку мастер на стройке, поучаствовавший в пьяной драке.
Выводят из ставшей почти родной камеры. Спускают вниз. Шмон. Мент пытается развернуть мой использованный носовой платок, посмотреть, не заныкал ли туда чего запретного.
-Можешь его себе забрать. Дарю, - с улыбкой ему говорю.
Удар в живот. Загибаюсь. Напрягаюсь и жду продолжения. Но нет, продолжения не следует.
Загружают в автозэк. В руках у меня два баула. Одежда, книги, мыльно-рыльное, чай, сигареты, макароны-запарики. Самое необходимое.
Едем на вокзал. Конвой мрачный и молчаливый. Мы веселы и шутливы. Но это пока. Все это понимают.
-Выпрыгивать из машины по одному! Садиться на корточки! Голову в землю! Быстрее!
Выпрыгиваю. Уже на лету успеваю схватить дубинкой по хребту. Куча мусоров. Лай собак. Треск застёгивающихся наручников.
-Идти до поезда гусиным шагом! Голову не поднимать! Не разговаривать!
Пристёгивают к длинному тросу. Ни влево, ни вправо уже не дёрнешься. Под непрекращающийся град ударов дубинами по спине ползём метров триста. Пот ручьём, сквозь зубы мат. «Вот как меня Москва провожает».
Загружаемся в «столыпинский» вагон (какое отношение имеет Вешатель к способу перевозки зеков, я, честно говоря, не знаю). Как селёдки в бочке. Ни то, что прилечь, даже присесть невозможно. Поезд трогается. Душно. По глазам конвоира подозреваем, что он уколотый. Когда же этот человек в форме начинает «залипать» и, встав раком, чесать колени, последние сомнения улетучиваются.
…Через сутки, на протяжении которых не давали есть и пить, пару раз выводили в туалет, я ступил на самарскую землю…
Жизнь в Бутырской тюрьме бьёт ключом. Пишутся малявы, работают «дороги», ведутся задушевные разговоры по мобильникам.
Стук в дверь камеры
-Ежов!
-Есть такой.
-Через час с вещами.
«Всё, этап», - проносится в голове. Этап, которого так ждал и одновременно боялся. Куда повезут - неизвестно. По закону должны в Рязань, по месту прописки. Но я знаю, что в Рязань точно не отправят. В наказание за участие в голодовке. А что, они хотели, чтоб я покорен был?! Какой на воле, такой и здесь. Я же нацбол.
Этап - самое сложное испытание для заключённого. За ним неизбежно следует приезд в лагерь, где менты будут всячески пытаться тебя сломать. Заставить делать то, что для многих неприемлемо. «Выдержу? Не сломаюсь?» Эти мысли постоянно тревожат.
Меня собирается провожать вся хата. Заваривается чифир. Говорят последние напутственные слова и карманник Серёга, и типичный бандит Артур, и простой мужик-повар, севший за рукоприкладство к тёще. Обнимаемся на прощание с диджеем Ваней, попавшимся с наркотой. Просыпается и спешит пожать руку мастер на стройке, поучаствовавший в пьяной драке.
Выводят из ставшей почти родной камеры. Спускают вниз. Шмон. Мент пытается развернуть мой использованный носовой платок, посмотреть, не заныкал ли туда чего запретного.
-Можешь его себе забрать. Дарю, - с улыбкой ему говорю.
Удар в живот. Загибаюсь. Напрягаюсь и жду продолжения. Но нет, продолжения не следует.
Загружают в автозэк. В руках у меня два баула. Одежда, книги, мыльно-рыльное, чай, сигареты, макароны-запарики. Самое необходимое.
Едем на вокзал. Конвой мрачный и молчаливый. Мы веселы и шутливы. Но это пока. Все это понимают.
-Выпрыгивать из машины по одному! Садиться на корточки! Голову в землю! Быстрее!
Выпрыгиваю. Уже на лету успеваю схватить дубинкой по хребту. Куча мусоров. Лай собак. Треск застёгивающихся наручников.
-Идти до поезда гусиным шагом! Голову не поднимать! Не разговаривать!
Пристёгивают к длинному тросу. Ни влево, ни вправо уже не дёрнешься. Под непрекращающийся град ударов дубинами по спине ползём метров триста. Пот ручьём, сквозь зубы мат. «Вот как меня Москва провожает».
Загружаемся в «столыпинский» вагон (какое отношение имеет Вешатель к способу перевозки зеков, я, честно говоря, не знаю). Как селёдки в бочке. Ни то, что прилечь, даже присесть невозможно. Поезд трогается. Душно. По глазам конвоира подозреваем, что он уколотый. Когда же этот человек в форме начинает «залипать» и, встав раком, чесать колени, последние сомнения улетучиваются.
…Через сутки, на протяжении которых не давали есть и пить, пару раз выводили в туалет, я ступил на самарскую землю…