10 дней, которые потрясли мир
Последнюю ночь перед отлетом мы ночевали на пляже в Кавелосиме, завернувшись в красную мокрую простыню. Последний раз так холодно было в девятом классе в мартовском походе ночью в палатке, когда приходилось зажигать фонарь, чтобы стало потеплее. В пять утра встали и поехали в аэропорт. Кавелосим - голимый курорт, сувенирка и ювелирка, улицы и торговые центры, лежаки и тела престарелых «англичан и русских» - так показалось в начале, когда мы приехали из Гокарны, в которую мы ходили или плавали со своего Кудле, где жили в каком-то израильском заповеднике, где был пустой песок и прилив до стен и отлив. Мы спасали морских звезд, правда, чуть раньше, в Палалеме. Но надо было отойти только 100 метров от крайней английской плоти на лежаке, чтобы увидеть километры пустоты. и там мы провели последний день, а потом пошли в ресторан, где играл и пел живой музыкант с синтезатором, и поплясали. А потом пошли спать на пляж, завернулись в красную простыню и околели от холода, а рано утром встали и поехали в аэропорт. Ночью еще смотрели фейерверки. Все запускают фейерверки - их можно понять. Во-первых, праздник - Рождество, Новый год, вся эта знаете веселая кутерьма и снежные бури, в которых так весело зажигать огоньки, во-вторых, это все же не салют между гаражами или пусть даже на стадионе, а салют над водой и горами.
20 декабря. Мы прожили уже четыре дня в Арамболе. В комнате на потолке вентилятор, и если море, коровы, реклама красками по трафарету на стенах и прочие первые впечатления еще могли сойти за интересные подробности и детали «путешествия в Индию», то этот вентилятор - очевидное свидетельство того, что у пространства есть свойство наплывать из одного реальности в другую, причем с улучшением качества изображения. Вентилятор на потолке - это из такой потайной и при этом осознаваемой части моего личного мозга, что щипать себя необязательно: если вентилятор стал осязаемым, то что щипки сделают с этой прочной картиной трафаретного счастья. Кока-кола, Kingfisher, цементные смеси на стенах домов, на бетонных автобусных остановках, вдоль дорог и во всех городках. Мы покрываемся загаром, но как-то не так профессионально, как Федя с Катей, наверняка что-то делаем не так.
Эти дороги связывают четыре места, в которых мы были: Гокарна с надписью «аутентичность», Кудле с надписью «удаленный уголок», Палалем с надписью «дикая жизнь по-европейски», Арамболь с надписью «А раньше здесь вообще никого не было». Вдоль дорог сидят и лежат, собирают и дробят какие-то камни, дети ходят в школу в форменных платьях, бродят коровы, сооружения из тряпок и полиэтилена для жилья, старички на тонких ножках, носят на головах сено, кирпичи, кувшины, тюки. Красная земля на побережье, в горах пахнет рыбой, причем вяленой. Зачем их хочется назвать и определить? Из-за того, что перемещение между ними четко обозначало перемену участи и ощущений. Но везде одинаково одно: я хочу, чтобы лето не кончалось и мчалось по мере возможностей за мной. А сейчас мы летим в самолете над Ираном, пиком Коммунизма и, оказывается, нас ужасно обожрали москиты. Все чешется.
Море все время рядом, в буквальном смысле в нескольких шагах. Один раз ночью на Кудле я просыпаюсь и понимаю, что оно грохочет совсем уж неистово и за окном (Темза, сэр). Выхожу, заворачиваю за угол дома и в темноте кажется, что оно наползло до нашей каменной ограды. Не очень верю, хотя от страха побыстрее возвращаюсь обратно. Утром по мокрому песку становится понятно, что так все и было. Какая-то деталь здесь вставлена случайно. То ли это не Индия, то ли нас тут нет.
То ли пережали с фокусным расстоянием. И я с легкостью могу сидеть на берегу и следить за двигающимися фигурами вдоль берега. Брожение по линии моря - основное занятие. Фигуры, ходящие взад-вперед по пляжу, как в тире зайчики и медвежата по линии ездят туда-сюда. Никто не приближается на опасное расстояние. Один день просидели в кафе с имбирным чаем, две тетки носили на голове тазы с песком, хозяин заведения гостеприимно угощал косяком, стены хижин расписаны джизусами и человеками-деревьями. Передвигались на двадцать метров вперед по короткой линии песка - до моря. Фотографировать весь день пришлось с одной точки (Ну с двух.) и ничего не упустили. Восемьдесят натюрмортов с пепельницей и цветочным горшком, двадцать блаженных портретов, пейзаж с лодкой и морским горизонтом. Каждый вечер разглядываем фотографии и составляем серию «Удалим» - мощный фотопроект, составивший бы гордость любой галереи, но в силу основного концепта эту серию никто никогда не увидит.
В Арамболе вообще сложно было что-то понять, слишком неожиданно было оказаться на океанском берегу. Лучшее сравнение: кино про авиабонусы, где человек в синем костюме и Эмили Уотсон оказываются на тропическом берегу. В Палалеме уже новые обстоятельства. Гокарн - город, где на туристическом расстоянии можно посмотреть на сточные канавы и жилье, в которое можно только разве что вползти. Вообще-то сейчас все играют в канасту, а я нет, поэтому сижу с блокнотом. Сегодня-то мы уже на Кудле, уехали из Палалема утром, переехали границу штатов со шлагбаумом и попали в Каранатаку. Тут никаких католиков, дев Марий, а только суровые полуголые индуисты, от которых мы уплыли на лодке.
И никаких опасностей. Только огромный мохнатый паук, ползавший по потолку еще в Арамболе, дохлая длинная змея, лежавшая на дороге в каком-то городе и все! Вроде планктон должен кусаться, но как-то он делает это нечувствительно, зато светится в ночной воде - проводишь рукой и оставляешь светящийся след (С. сказал, как в мультфильме). А морские звезды закапываются в песок так, что остается безошибочный след пятиконечной формы - беззащитные бедняжки, одна девочка недавно накопала кучу и выкладывала из них что-то на песке. Детей полно. Благопристойные семьи, курящие какие-то огромные даже не косяки, а трубки-раструбы толщиной в три сигары за завтраком в кафе - это чтобы знать, что мы находимся именно в Гоа. Торговцы соком на пляже, предлагающие гашиш гуд кволити, ну йога в закатных лучах, ну цветные одежды, сумки, дреды и тэдэ, конечно, тоже формируют пейзаж и тоже для того, чтобы на обложке путеводителя можно было написать «Гоа». Завтра едем из Арамболя на юг. Юг, север, зима, Индия, вентилятор, ром, коровы и гекконы.
Опять прошло четыре дня, и как раз именно сейчас все и играют в канасту кроме меня. За это время успели приехать в Палалем, пожить там и уехать оттуда. В Палалем ехали весь день, думали купить билеты в Кералу, билетов не было, зато был сам вокзал, видели музеи и как раз дохлую змею. Поселились в таких хижинах из фанеры и кокосовых листьев на палках: забираешься к себе в домик и слышишь до слова, что происходит в соседнем курятнике. Но на утро все стало опять хорошо, это было временное помутнение. Пошли на остров, где видели обезьян, правда, они поворачивались к нам задом. Сопровождавшая нас собачка с дикими воплями пробовала догнать их с земли, но выглядела глуповато (За окнами тем временем навалило снегу, вот бы здесь как глуповато выглядели те обезьяны, а собачка была бы на месте).
Телефон как-то не очень ловит. Только на горе, на горе ходили на остатки португальского форта, где мальчик рассказывал про убитых русских, двух, may be drugs may be money, пожары, ужасы вождения мопеда без прав и тэдэ, воспевал восторг ужаса и опасностей. Я кстати мэм, и у русских очень белая кожа. Удивил, конечно, что и говорить. Спустились с форта и пришли на рынок в Анджуне: каждую среду съезжаются торговцы, возможно, факиры. Калеки - страшные, но не столько физическим безобразием, сколько невероятностью этого безобразия: вывернутые и сломанные кости делают из человека существо другой породы: человека-лягушку, человека-собаку. Помимо рыночного дня был еще какой-то праздник, поэтому индусы гуляли отдельно мужскими и женскими группами. Дяди пьют и танцуют, тети сидят тихо, зато красиво.
,