Мой перевод рассказа Джеффри Арчера "Хороший глаз" (A Good Eye)
Как и обещал, перевод еще одного рассказа Арчера.
Гребенары живут в городишке Херцендорф, затерянном в холмах Баварии, вот уже более трехсот лет.
Первым Гребенаром, достойным упоминания, был Ханс Юлиус, родившийся в 1641 году, младший сын мельника. Ханс усердно учился в единственной городской школе, а затем стал первым из всей семьи, поступившим в университет. После четырех лет добросовестной учебы молодой человек покинул Гейдельберг со степенью бакалавра юриспруденции. Несмотря на свои достижения, Ханс не испытывал желания приобщиться не только к космополитичной жизни Мюнхена, но даже и к более деликатному очарованию Фридрихсвилля. Вместо этого он вернулся в свой родной город, в центре которого снял несколько комнат и открыл собственную юридическую практику. Годы шли, Ханс Юлиус сначала был избран в местный совет, а затем стал почетным гражданином Херцендорфа и старостой приходской церкви. Незадолго до конца своих дней он основал первый муниципальный музей.
Если бы это было все, чего достиг герр Гребенар (какими бы достойными и ни были его деяния), то не было бы никакого смысла писать даже короткий рассказ о нем. Однако об этом человеке стоит рассказать побольше, поскольку он получил от Господа Бога редкий дар - хороший глаз. Молодой Гребенар начал интересоваться картинами и скульптурами еще в университетские годы, а когда он пересмотрел все, что мог предложить ему Гейдельберг (и не по одному разу), он при каждом удобном случае путешествовал в другие города, чтобы осмотреть и их сокровища. До своей женитьбы он даже составил небольшую, но ценную коллекцию произведений искусства, хотя его скромные доходы не позволяли ему приобретать ничего, действительно достойное внимания.
Однако ситуация изменилась в тот день, когда на суд к Гребенару попал некий Фридрих Блох, которого обвиняли в пьянстве и недостойном поведении. Герр Гребенар и не посмотрел бы на неотесанного грубияна, если бы Блох не указал в опросном листе, что он художник. Любопытство взяло верх над судьей, и после того, как Блох был оштрафован на десять марок, которые он должен был уплатить в течение семи дней или подвергнуться трехмесячному тюремному заключению, Гребенар решил последовать за ним в его дом, в надежде выяснить, много ли картин тот написал. За прошедшие годы Гребенар уже успел насладиться работами Караваджо, Рубенса и Брейгеля, а один раз он даже съездил в Амстердам и зашел в мастерскую к Рембрандту. Однако в тот момент, когда он увидел первую работу Блоха, «Мальчика, толкающего тачку», он понял, что случайно наткнулся на истинный талант.
Часом позже, юрист покинул студию Блоха с пустым кошельком, но в сопровождении двух автопортретов Блоха маслом, равно как и «Мальчика, толкающего тачку». Затем он пошел прямо в мэрию, где взял сумму денег насколько большую, что сильно удивил служителя, выдавшего их. После легкого обеда он вернулся в суд, где оплатил штраф художника, чем удивил еще нескольких человек, поскольку хулиган был осужден только этим же утром. Когда же заседание суда окончилось во второй половине дня, Гребенар, даже не сняв черную мантию и белый воротничок, взял экипаж и вернулся к дому художника. Блох был сильно удивлен, увидев судью в третий раз за день, но удивился еще больше, когда тот передал ему самую большую горсть монет, которую художник видел в жизни, в обмен на все картины, рисунки и рабочие тетради, где стояла подпись Блоха.
После этого герр Гребенар не встречал Блоха до тех пор, пока художника годом позже не арестовали, обвиняя в гораздо более серьезном преступлении - убийстве. Гребенар посетил художника в тюрьме, где тот томился в ожидании суда. Он сообщил Блоху, который не верил своим ушам, что желает защищать его в суде по обвинению в убийстве, но, в случае оправдания, потребует довольно необычной платы. Блох, оставшийся без гроша, согласился на условия юриста без лишних вопросов.
В день разбирательства герр Гребенар испытывал вдохновение, редко, когда ему выпадал более удачный день в суде. Он заявил, что как минимум двенадцать человек участвовали в той пьяной драке. Как же мог полицейский, который прибыл на место преступления только через некоторое время после того, как жертву ударили ножом, знать наверняка, кто из этих двенадцати совершил злодеяние? Присяжные согласились, и Блох был оправдан по обвинению в убийстве, но признан виновным по более мелкому преступлению - пьяной драке, и приговорен к шести месяцам заключения.
Когда Блоха освободили, герр Гребенар ждал его в своем экипаже у ворот тюрьмы. По дороге к дому художника Гребенар описывал свои условия, а Блох внимательно его слушал, изредка кивая в знак согласия. Своему покровителю он выдвинул только одно условие. Гребенар выслушал его и сразу же согласился предоставить Блоху большой холст, несколько новых кистей, а также любые краски, которые ему потребуются. Также он назначил Блоху еженедельное содержание, позволившее ему жить с удобством, но без излишеств во время исполнения заказа.
Блоху потребовался почти год, чтобы выполнить работу, и Гребенар признал, что именно из-за еженедельного содержания она длилась так долго. Однако, когда юрист увидел картину маслом, изображающую Нагорную проповедь, он не пожалел ни об одной марке, уплаченной художнику, поскольку даже неискушенный глаз сразу бы распознал почерк гения. Картина произвела на Гребенара такое впечатление, что он тут же предложил молодому мастеру следующий заказ, хотя понимал, что он может растянуться на несколько лет. «Я хочу, чтобы ты написал двенадцать картин, изображающих апостолов Господа нашего в полный рост», - сказал он художнику с энтузиазмом коллекционера. Блох с радостью согласился, поскольку заказ означал регулярное поступление денег на много лет вперед. Он начал выполнение заказа с портрета св. Петра, стоящего у врат Иерусалима с перекрещенными ключами. Грусть в глазах святого отражала то, как он стыдился троекратного отречения от Христа.
Гребенар время от времени посещал дом художника, но не для того, чтобы осматривать неоконченные холсты. Он просто хотел убедиться в том, что Блох находится у себя в студии и занят делом. Если он не мог обнаружить художника у мольберта, то выплата еженедельного содержания приостанавливалась до тех пор, пока юрист не убеждался в том, что Блох вернулся к работе.
Портрет св. Петра был передан герру Гребенару через год, и судья не жаловался ни на стоимость полотна, ни на время, которое заняло его написание. Он просто радовался удаче в его жизни. За св. Петром последовал апостол Матфей, сидящий у сбора податей, принимающий римские монеты от иудеев - еще через год. Далее был Иоанн Богослов, картина, которую некоторые критики считали лучшей работой Блоха; действительно, через триста лет сэр Кеннет Кларк (Британский писатель, историк, крупный специалист в области истории искусств - Прим. пер.) сравнивал ее с работами Луини (Бернардино Луини - североитальянский художник, один из самых известных леонардесков - учеников и эпигонов Леонардо да Винчи. - Прим. пер.). Однако в то время ни одному специалисту невозможно было высказать свое мнение, поскольку картины Блоха видел только один человек; таким образом, ни слава, ни репутация художника не росли - с такой же проблемой столкнулся и Матисс через двести лет. Но недостаток признания, похоже, не волновал Блоха, пока он получал еженедельное содержание, что позволяло ему проводить вечера в пивной вместе с друзьями. Гребенар же, в свою очередь, никогда не жаловался на ночные похождения Блоха, если художник на следующий день утром был достаточно трезв, чтобы продолжить работу.
Через десять месяцев Иаков последовал за своим братом Иоанном, и Гребенар возблагодарил Бога, что решил стать покровителем художника. Неверующий Фома, глядящий в изумлении на свой палец, вложенный в рану Христа, занял у мастера только семь месяцев. Гребенар изумлялся неожиданной производительности Блоха пока не узнал, что тот влюбился в толстозадую кельнершу из местной пивной и сделал ей предложение. Иаков Алфеев появился незадолго до рождения их первого ребенка, а Андрей, ловец человеков, - вскоре после рождения второго.
После того, как Блох, его жена и двое детей переехали в домик на окраине Херцендорфа, в течение нескольких месяцев появились Филипп Галилеянин и Симон Зилот: нужно было платить арендодателю немалые деньги. Гребенара радовало то, что качество всех полотен оставалось неизменным, вне зависимости от того, какие радости или жизненные неурядицы переживал их создатель. Далее почти два года новых картин не поступало, а затем, без предупреждения, Фаддей и Варфоломей быстро последовали друг за другом. Некоторые критики предположили, что каждая новая картина была связана с появлением очередной любовницы в жизни Блоха, хотя исторических подтверждений этому практически нет.
Гребенар знал, что Блох бросил свою жену, вернулся в старую квартиру и снова ночами отирается по пивным. Он боялся, что следующим местом, где он увидит своего протеже, будет только суд. До завершения заказа оставался еще только один апостол, но, когда стало понятно, что новых картин не было уже более года, а Блоха никогда не бывает дома днем, судья решил, что пришло время отказаться от выплаты содержания. Но только когда все пивные в городе отказались отпускать ему пиво до уплаты всех долгов, Блох неохотно вернулся к работе. Пятью месяцами позже он закончил темный, наводящий ужас портрет Иуды Искариота, на полу под ногами которого были рассыпаны тридцать сребреников. Историки предположили, что портрет отражает настроение самого художника в то время, поскольку считают, что лицо Иуды создано по образу покровителя Блоха. Гребенар же был удовлетворен последними усилиями художника; он завещал двенадцать портретов апостолов недавно созданному городскому музею, чтобы горожане смогли полюбоваться ими через много лет после кончины и автора, и его покровителя.
Во время игры в шахматы со своим другом, доктором Мюллером, Гребенар узнал, что его протеже подхватил сифилис и жить ему осталось несколько месяцев, самое большее - год. «Так растранжирить действительно выдающийся талант», - сказал Мюллер. «Я постараюсь сделать все, что смогу», - сказал Гребенар, убирая с доски ферзя доктора.
На следующее утро герр Гребенар посетил квартиру Блоха и пришел в ужас от того, в каком состоянии был художник. Блох лежал на спине, не раздевшись, уставившись в потолок, его руки и ноги были покрыты кровоточащей гнойной коростой. Везде стоял сильный запах пива.
Юрист присел на край кровати. «Это герр Гребенар», - тихо сказал он. «Я удручен тем, что нашел тебя в таком неважном состоянии, мой старинный друг», - обратился он к человеку, которому было всего тридцать четыре. «Могу я тебе чем-нибудь помочь?»
Блох отвернулся к стене, подобно зверю, чувствующему, что смерть близка. «Доктор Мюллер сказал мне, что ты не в состоянии оплатить его услуги, также не секрет и то, что ты наделал долгов по всему городу, и никто более ничего не продаст тебе в кредит». За этим наблюдением не последовало даже обычного невнятного бормотания. Гребенар начал сомневаться, что Блох вообще слышит его. Он наклонился над художником и прошептал ему в ухо: «Если ты напишешь всего одну, последнюю картину для меня, я оплачу все твои долги, а также и все лекарства, у которых ты нуждаешься». Блох по-прежнему не двигался. Однако Гребенар оставил один козырь напоследок, и когда он предъявил его, художник посмотрел на него и улыбнулся первый раз за долгое время.
Только через три недели Блох окреп настолько, чтобы взять в руки кисть, но как только он приступил к работе, он стал похож на одержимого. Не стало ни выпивки, ни женщин, ни новых долгов. Только час за часом работал он над холстом, который, как он знал, станет его последним творением. Картина была завершена 17 марта 1679 года, за несколько дней до того, как Блох умер, пьяный, в постели потаскухи.
Когда Гребенар увидел «Тайную вечерю», он вспомнил последние слова, сказанные им художнику: «Если ты сможешь сделать то, на что способен, Фридрих, то, в отличие от меня, тебе будет гарантировано бессмертие». Гребенар не мог оторвать глаз от завораживающей картины. Двенадцать апостолов сидели вокруг стола, а Христос в центре преломлял хлебы. Хотя все апостолы сидели в разных позах, это были, без сомнения, те же двенадцать человек, чьи портреты Блох написал в течение последних десяти лет. Гребенар восторгался мастерству художника, поскольку ни разу с тех пор, как картины покинули его ателье, Блох не видел их вновь. Юрист решил, что есть только одно место в городе, достойное принять такой шедевр.
Герр Гребенар исполнил контракт со своим Создателем в возрасте семидесяти лет. Незадолго до кончины лишь один интерес остался в его жизни: убедиться, что все картины его протеже будут постоянно выставлены в городском музее, чтобы со временем все признали гений Фридриха Блоха, а ему самому досталась как минимум сноска в учебнике истории.
ЧЕРЕЗ ДВЕСТИ ДЕВЯНОСТО ВОСЕМЬ ЛЕТ…
Все началось, когда капля дождя упала на лоб ключаря церкви в то время, как монсеньор Гребенар читал проповедь после утренней воскресной службы. Несколько членов общины взглянули наверх, и один из мальчиков-хористов указал на небольшую трещину. После того, как монсеньор Гребенар в последний раз благословил свою паству, и прихожане начали расходиться, он пришел посоветоваться к одному из членов церковного совета. Будучи профессиональным строителем, тот пообещал священнику, что следующим утром взберется на крышу и обследует перекрытия.
Во второй половине дня в среду предварительное заключение и оценка стоимости ремонта были доставлены в дом Гребенара вместе с предупреждением о том, что, если церковный совет будет медлить, крыша легко может обрушиться. Монсеньор Гребенар также получил подтверждение мнения строителя непосредственно сверху, когда во время вечерней службы в следующее воскресенье капли дождя начали непрерывно падать на первый ряд хора прямо во время исполнения «Ныне отпущаеши». Монсеньор Гребенар упал на колени перед алтарем, взглянул на «Тайную вечерю» Фридриха Блоха и взмолился о помощи. Сбор средств на ремонт крыши среди прихожан дал фантастическую сумму в 412 евро, которая не шла ни в какое сравнение с оценкой строителя - 700.000 евро.
Если бы монсеньор Гребенар был более приземленным человеком, то он бы ни за что не признал то, что случилось потом, божественным вмешательством. Когда он закончил молитву, то перекрестился, поднялся с колен, поклонился алтарю, повернулся - и вдруг увидел незнакомого человека, сидевшего на первом ряду сидений церкви.
- Я так понимаю, что у вас есть проблема, святой отец, - сказал человек, глядя на крышу. - И я думаю, что мог бы помочь вам решить ее.
Монсеньор Гребенар пристально посмотрел на незнакомца.
- Что вы имеете в виду, сын мой? - спросил он.
- Я желаю заплатить вам семьсот тысяч евро вот за эту картину, - сказал человек, указывая на «Тайную вечерю».
- Но она принадлежит моей семье уже более трехсот лет! - ответил монсеньор Гребенар, взглянув на картину.
- Я оставлю вас, чтобы вы подумали над моим предложением, - сказал незнакомец.
Когда священник обернулся, человека в церкви уже не было.
Монсеньор Гребенар снова упал на колени и взмолился Богу о наставлении, но молитва так и осталась без ответа, когда он снова поднялся на ноги спустя час. В реальности перед ним стояла еще одна дилемма. Действительно ли существовал незнакомец, или ему все это почудилось?
На следующей неделе монсеньор Гребенар собирал мнения прихожан, некоторые из которых пришли на воскресную службу с зонтами. После окончания службы он обратился к адвокату, который также был членом церковного совета.
- Ваш отец оставил вам эту картину в завещании, как ранее и его отец, - сказал адвокат. - Следовательно, она ваша, и вы можете распоряжаться ею, как посчитаете нужным. Но могу ли я предложить вам небольшой совет? - добавил он.
- Да, конечно, сын мой, - с надеждой сказал священник.
- Что бы вы ни решили, святой отец, вы должны переместить картину в городской музей, пока ее не повредила протекающая с крыши вода.
- Как вы считаете, семьсот тысяч евро - это справедливая цена? - спросил священник.
- Не имею никакого представления, святой отец. Я адвокат, а не торговец живописью. Вам следовало бы обратиться к эксперту.
Поскольку среди прихожан монсеньора Гребенара торговца живописью не было, на следующий день он позвонил в крупнейший аукционный дом Франкфурта. Глава отдела Ренессанса разочаровал его: способа справедливой оценки реальной стоимости шедевра Блоха не существовало, поскольку ни одна из его работ до этого не попадала на открытый рынок. Все известные работы художника находились в одном музее, за исключением «Тайной вечери».
Священник уже собирался поблагодарить эксперта и положить трубку, когда тот добавил:
- Конечно, есть один способ узнать истинную цену этой картины.
- И как же?
- Выставить картину на наши следующие торги Ренессанса.
- И когда они состоятся?
- В октябре этого года, в Нью-Йорке. Мы как раз сейчас готовим каталог, и, могу уверить вас, ваша картина вызвала бы значительный интерес.
- Но это же только через полгода, - сказал священник. - К этому времени у меня будет уже не крыша, а бассейн.
Когда службу в следующее воскресенье пришлось перенести в церковь на другом конце города, Гребенар почувствовал, что Господь наш дал ему знак, и большинство прихожан согласились с ним. Однако, как и адвокат, они чувствовали, что продажа картины должна стать исключительно его личным решением. И снова монсеньор пал ниц перед шедевром, пытаясь понять, что бы сделал его пра-пра-пра-пра-пра-пра-прадедушка, если бы оказался перед таким же выбором. Его взгляд остановился на тридцати сребрениках, разбросанных под ногами Иуды.
Когда священник встал с колен и перекрестился, решение так и не было принято. Он уже хотел уйти из церкви, как вдруг увидел все того же незнакомца, сидевшего на первом ряду сидений. Незнакомец улыбался, но ничего не говорил. Он вынул из внутреннего кармана чек на семьсот тысяч евро, отдал его священнику, а затем вышел, не говоря ни слова. Некоторые из прихожан монсеньора Гребенара, узнав о случайной встрече, назвали ее чудом. Как еще мог человек узнать точную сумму, необходимую на ремонт? Остальные считали незнакомца Добрым Самаритянином. Когда часть крыши обрушилась на следующий день, священник отдал чек строителю, а незнакомец вернулся через час и забрал картину.
Здесь история могла бы и закончиться, если бы не еще один поворот в ней, который монсеньор Гребенар точно бы назвал «божественным вмешательством», но заставил бы герра Гребенара начать подозревать некий злой умысел. В день, когда монтаж новой крыши был, наконец, закончен, монсеньор Гребенар отслужил благодарственную службу. Церковь была битком набита народом, пришедшим послушать проповедь священника. Слова «чудо», «Добрый Самаритянин» и «божественное вмешательство» то и дело срывались с уст прихожан. Когда монсеньор Гребенар произнес последнее благословение, и его паства разошлась по домам, он еще раз поблагодарил Бога за просвещение в час нужды. После этого он быстро взглянул на свежепобеленную стену за алтарем и вздохнул, а затем поднял глаза к новой крыше и улыбнулся, еще раз поблагодарив Создателя.
После возвращения домой и незамысловатого обеда, приготовленного экономкой, священник сел у огня, чтобы погрузиться в «Херцендорфскую газету»; подобное удовольствие он позволял себе не чаще раза в неделю. Он прочитал заголовок на первой странице несколько раз, прежде чем
упасть на колени и снова поблагодарить Бога:
Музей Гребенара сгорел до основания, предварительная версия следствия - поджог.
Лондонская «Таймс» назвала потерю работ Фридриха Блоха «ужасающей», гораздо более значимой, чем разрушение самого музея. В конце концов, замечал корреспондент раздела искусства, Херцендорф всегда может построить еще один музей, в то время как портреты Христа и двенадцати апостолов были созданиями настоящего гения, заменить которые не представляется возможным.
Во время заключительных молитв в следующее воскресенье монсеньор Гребенар поблагодарил Бога за то, что не последовал совету адвоката и не передал «Тайную вечерю» на хранение в музей, что означало еще одно чудо. «Воистину чудо!» - хором подтвердили прихожане.
Через полгода «Тайная вечеря» работы Фридриха Блоха (1643-1679) была выставлена на торги в одном из ведущих аукционных домов Нью-Йорка. В каталоге также были представлены и другие работы Блоха: «Нагорная проповедь» (1662) и портреты двенадцати апостолов, каждому из которых было посвящено по странице. На обложке каталога красовалась репродукция «Тайной вечери», напоминающая потенциальным покупателям о трагической утрате остальных работ Блоха во время пожара ранее в этом же году. В предисловии к каталогу говорилось, что это несчастье значительно увеличило как историческую значимость, так и стоимость единственной уцелевшей работы Блоха.
На следующий день аршинный заголовок раздела искусств в «Нью Йорк Таймс» гласил:
Шедевр Блоха, «Тайная вечеря», продан за 42 миллиона долларов
Гребенары живут в городишке Херцендорф, затерянном в холмах Баварии, вот уже более трехсот лет.
Первым Гребенаром, достойным упоминания, был Ханс Юлиус, родившийся в 1641 году, младший сын мельника. Ханс усердно учился в единственной городской школе, а затем стал первым из всей семьи, поступившим в университет. После четырех лет добросовестной учебы молодой человек покинул Гейдельберг со степенью бакалавра юриспруденции. Несмотря на свои достижения, Ханс не испытывал желания приобщиться не только к космополитичной жизни Мюнхена, но даже и к более деликатному очарованию Фридрихсвилля. Вместо этого он вернулся в свой родной город, в центре которого снял несколько комнат и открыл собственную юридическую практику. Годы шли, Ханс Юлиус сначала был избран в местный совет, а затем стал почетным гражданином Херцендорфа и старостой приходской церкви. Незадолго до конца своих дней он основал первый муниципальный музей.
Если бы это было все, чего достиг герр Гребенар (какими бы достойными и ни были его деяния), то не было бы никакого смысла писать даже короткий рассказ о нем. Однако об этом человеке стоит рассказать побольше, поскольку он получил от Господа Бога редкий дар - хороший глаз. Молодой Гребенар начал интересоваться картинами и скульптурами еще в университетские годы, а когда он пересмотрел все, что мог предложить ему Гейдельберг (и не по одному разу), он при каждом удобном случае путешествовал в другие города, чтобы осмотреть и их сокровища. До своей женитьбы он даже составил небольшую, но ценную коллекцию произведений искусства, хотя его скромные доходы не позволяли ему приобретать ничего, действительно достойное внимания.
Однако ситуация изменилась в тот день, когда на суд к Гребенару попал некий Фридрих Блох, которого обвиняли в пьянстве и недостойном поведении. Герр Гребенар и не посмотрел бы на неотесанного грубияна, если бы Блох не указал в опросном листе, что он художник. Любопытство взяло верх над судьей, и после того, как Блох был оштрафован на десять марок, которые он должен был уплатить в течение семи дней или подвергнуться трехмесячному тюремному заключению, Гребенар решил последовать за ним в его дом, в надежде выяснить, много ли картин тот написал. За прошедшие годы Гребенар уже успел насладиться работами Караваджо, Рубенса и Брейгеля, а один раз он даже съездил в Амстердам и зашел в мастерскую к Рембрандту. Однако в тот момент, когда он увидел первую работу Блоха, «Мальчика, толкающего тачку», он понял, что случайно наткнулся на истинный талант.
Часом позже, юрист покинул студию Блоха с пустым кошельком, но в сопровождении двух автопортретов Блоха маслом, равно как и «Мальчика, толкающего тачку». Затем он пошел прямо в мэрию, где взял сумму денег насколько большую, что сильно удивил служителя, выдавшего их. После легкого обеда он вернулся в суд, где оплатил штраф художника, чем удивил еще нескольких человек, поскольку хулиган был осужден только этим же утром. Когда же заседание суда окончилось во второй половине дня, Гребенар, даже не сняв черную мантию и белый воротничок, взял экипаж и вернулся к дому художника. Блох был сильно удивлен, увидев судью в третий раз за день, но удивился еще больше, когда тот передал ему самую большую горсть монет, которую художник видел в жизни, в обмен на все картины, рисунки и рабочие тетради, где стояла подпись Блоха.
После этого герр Гребенар не встречал Блоха до тех пор, пока художника годом позже не арестовали, обвиняя в гораздо более серьезном преступлении - убийстве. Гребенар посетил художника в тюрьме, где тот томился в ожидании суда. Он сообщил Блоху, который не верил своим ушам, что желает защищать его в суде по обвинению в убийстве, но, в случае оправдания, потребует довольно необычной платы. Блох, оставшийся без гроша, согласился на условия юриста без лишних вопросов.
В день разбирательства герр Гребенар испытывал вдохновение, редко, когда ему выпадал более удачный день в суде. Он заявил, что как минимум двенадцать человек участвовали в той пьяной драке. Как же мог полицейский, который прибыл на место преступления только через некоторое время после того, как жертву ударили ножом, знать наверняка, кто из этих двенадцати совершил злодеяние? Присяжные согласились, и Блох был оправдан по обвинению в убийстве, но признан виновным по более мелкому преступлению - пьяной драке, и приговорен к шести месяцам заключения.
Когда Блоха освободили, герр Гребенар ждал его в своем экипаже у ворот тюрьмы. По дороге к дому художника Гребенар описывал свои условия, а Блох внимательно его слушал, изредка кивая в знак согласия. Своему покровителю он выдвинул только одно условие. Гребенар выслушал его и сразу же согласился предоставить Блоху большой холст, несколько новых кистей, а также любые краски, которые ему потребуются. Также он назначил Блоху еженедельное содержание, позволившее ему жить с удобством, но без излишеств во время исполнения заказа.
Блоху потребовался почти год, чтобы выполнить работу, и Гребенар признал, что именно из-за еженедельного содержания она длилась так долго. Однако, когда юрист увидел картину маслом, изображающую Нагорную проповедь, он не пожалел ни об одной марке, уплаченной художнику, поскольку даже неискушенный глаз сразу бы распознал почерк гения. Картина произвела на Гребенара такое впечатление, что он тут же предложил молодому мастеру следующий заказ, хотя понимал, что он может растянуться на несколько лет. «Я хочу, чтобы ты написал двенадцать картин, изображающих апостолов Господа нашего в полный рост», - сказал он художнику с энтузиазмом коллекционера. Блох с радостью согласился, поскольку заказ означал регулярное поступление денег на много лет вперед. Он начал выполнение заказа с портрета св. Петра, стоящего у врат Иерусалима с перекрещенными ключами. Грусть в глазах святого отражала то, как он стыдился троекратного отречения от Христа.
Гребенар время от времени посещал дом художника, но не для того, чтобы осматривать неоконченные холсты. Он просто хотел убедиться в том, что Блох находится у себя в студии и занят делом. Если он не мог обнаружить художника у мольберта, то выплата еженедельного содержания приостанавливалась до тех пор, пока юрист не убеждался в том, что Блох вернулся к работе.
Портрет св. Петра был передан герру Гребенару через год, и судья не жаловался ни на стоимость полотна, ни на время, которое заняло его написание. Он просто радовался удаче в его жизни. За св. Петром последовал апостол Матфей, сидящий у сбора податей, принимающий римские монеты от иудеев - еще через год. Далее был Иоанн Богослов, картина, которую некоторые критики считали лучшей работой Блоха; действительно, через триста лет сэр Кеннет Кларк (Британский писатель, историк, крупный специалист в области истории искусств - Прим. пер.) сравнивал ее с работами Луини (Бернардино Луини - североитальянский художник, один из самых известных леонардесков - учеников и эпигонов Леонардо да Винчи. - Прим. пер.). Однако в то время ни одному специалисту невозможно было высказать свое мнение, поскольку картины Блоха видел только один человек; таким образом, ни слава, ни репутация художника не росли - с такой же проблемой столкнулся и Матисс через двести лет. Но недостаток признания, похоже, не волновал Блоха, пока он получал еженедельное содержание, что позволяло ему проводить вечера в пивной вместе с друзьями. Гребенар же, в свою очередь, никогда не жаловался на ночные похождения Блоха, если художник на следующий день утром был достаточно трезв, чтобы продолжить работу.
Через десять месяцев Иаков последовал за своим братом Иоанном, и Гребенар возблагодарил Бога, что решил стать покровителем художника. Неверующий Фома, глядящий в изумлении на свой палец, вложенный в рану Христа, занял у мастера только семь месяцев. Гребенар изумлялся неожиданной производительности Блоха пока не узнал, что тот влюбился в толстозадую кельнершу из местной пивной и сделал ей предложение. Иаков Алфеев появился незадолго до рождения их первого ребенка, а Андрей, ловец человеков, - вскоре после рождения второго.
После того, как Блох, его жена и двое детей переехали в домик на окраине Херцендорфа, в течение нескольких месяцев появились Филипп Галилеянин и Симон Зилот: нужно было платить арендодателю немалые деньги. Гребенара радовало то, что качество всех полотен оставалось неизменным, вне зависимости от того, какие радости или жизненные неурядицы переживал их создатель. Далее почти два года новых картин не поступало, а затем, без предупреждения, Фаддей и Варфоломей быстро последовали друг за другом. Некоторые критики предположили, что каждая новая картина была связана с появлением очередной любовницы в жизни Блоха, хотя исторических подтверждений этому практически нет.
Гребенар знал, что Блох бросил свою жену, вернулся в старую квартиру и снова ночами отирается по пивным. Он боялся, что следующим местом, где он увидит своего протеже, будет только суд. До завершения заказа оставался еще только один апостол, но, когда стало понятно, что новых картин не было уже более года, а Блоха никогда не бывает дома днем, судья решил, что пришло время отказаться от выплаты содержания. Но только когда все пивные в городе отказались отпускать ему пиво до уплаты всех долгов, Блох неохотно вернулся к работе. Пятью месяцами позже он закончил темный, наводящий ужас портрет Иуды Искариота, на полу под ногами которого были рассыпаны тридцать сребреников. Историки предположили, что портрет отражает настроение самого художника в то время, поскольку считают, что лицо Иуды создано по образу покровителя Блоха. Гребенар же был удовлетворен последними усилиями художника; он завещал двенадцать портретов апостолов недавно созданному городскому музею, чтобы горожане смогли полюбоваться ими через много лет после кончины и автора, и его покровителя.
Во время игры в шахматы со своим другом, доктором Мюллером, Гребенар узнал, что его протеже подхватил сифилис и жить ему осталось несколько месяцев, самое большее - год. «Так растранжирить действительно выдающийся талант», - сказал Мюллер. «Я постараюсь сделать все, что смогу», - сказал Гребенар, убирая с доски ферзя доктора.
На следующее утро герр Гребенар посетил квартиру Блоха и пришел в ужас от того, в каком состоянии был художник. Блох лежал на спине, не раздевшись, уставившись в потолок, его руки и ноги были покрыты кровоточащей гнойной коростой. Везде стоял сильный запах пива.
Юрист присел на край кровати. «Это герр Гребенар», - тихо сказал он. «Я удручен тем, что нашел тебя в таком неважном состоянии, мой старинный друг», - обратился он к человеку, которому было всего тридцать четыре. «Могу я тебе чем-нибудь помочь?»
Блох отвернулся к стене, подобно зверю, чувствующему, что смерть близка. «Доктор Мюллер сказал мне, что ты не в состоянии оплатить его услуги, также не секрет и то, что ты наделал долгов по всему городу, и никто более ничего не продаст тебе в кредит». За этим наблюдением не последовало даже обычного невнятного бормотания. Гребенар начал сомневаться, что Блох вообще слышит его. Он наклонился над художником и прошептал ему в ухо: «Если ты напишешь всего одну, последнюю картину для меня, я оплачу все твои долги, а также и все лекарства, у которых ты нуждаешься». Блох по-прежнему не двигался. Однако Гребенар оставил один козырь напоследок, и когда он предъявил его, художник посмотрел на него и улыбнулся первый раз за долгое время.
Только через три недели Блох окреп настолько, чтобы взять в руки кисть, но как только он приступил к работе, он стал похож на одержимого. Не стало ни выпивки, ни женщин, ни новых долгов. Только час за часом работал он над холстом, который, как он знал, станет его последним творением. Картина была завершена 17 марта 1679 года, за несколько дней до того, как Блох умер, пьяный, в постели потаскухи.
Когда Гребенар увидел «Тайную вечерю», он вспомнил последние слова, сказанные им художнику: «Если ты сможешь сделать то, на что способен, Фридрих, то, в отличие от меня, тебе будет гарантировано бессмертие». Гребенар не мог оторвать глаз от завораживающей картины. Двенадцать апостолов сидели вокруг стола, а Христос в центре преломлял хлебы. Хотя все апостолы сидели в разных позах, это были, без сомнения, те же двенадцать человек, чьи портреты Блох написал в течение последних десяти лет. Гребенар восторгался мастерству художника, поскольку ни разу с тех пор, как картины покинули его ателье, Блох не видел их вновь. Юрист решил, что есть только одно место в городе, достойное принять такой шедевр.
Герр Гребенар исполнил контракт со своим Создателем в возрасте семидесяти лет. Незадолго до кончины лишь один интерес остался в его жизни: убедиться, что все картины его протеже будут постоянно выставлены в городском музее, чтобы со временем все признали гений Фридриха Блоха, а ему самому досталась как минимум сноска в учебнике истории.
ЧЕРЕЗ ДВЕСТИ ДЕВЯНОСТО ВОСЕМЬ ЛЕТ…
Все началось, когда капля дождя упала на лоб ключаря церкви в то время, как монсеньор Гребенар читал проповедь после утренней воскресной службы. Несколько членов общины взглянули наверх, и один из мальчиков-хористов указал на небольшую трещину. После того, как монсеньор Гребенар в последний раз благословил свою паству, и прихожане начали расходиться, он пришел посоветоваться к одному из членов церковного совета. Будучи профессиональным строителем, тот пообещал священнику, что следующим утром взберется на крышу и обследует перекрытия.
Во второй половине дня в среду предварительное заключение и оценка стоимости ремонта были доставлены в дом Гребенара вместе с предупреждением о том, что, если церковный совет будет медлить, крыша легко может обрушиться. Монсеньор Гребенар также получил подтверждение мнения строителя непосредственно сверху, когда во время вечерней службы в следующее воскресенье капли дождя начали непрерывно падать на первый ряд хора прямо во время исполнения «Ныне отпущаеши». Монсеньор Гребенар упал на колени перед алтарем, взглянул на «Тайную вечерю» Фридриха Блоха и взмолился о помощи. Сбор средств на ремонт крыши среди прихожан дал фантастическую сумму в 412 евро, которая не шла ни в какое сравнение с оценкой строителя - 700.000 евро.
Если бы монсеньор Гребенар был более приземленным человеком, то он бы ни за что не признал то, что случилось потом, божественным вмешательством. Когда он закончил молитву, то перекрестился, поднялся с колен, поклонился алтарю, повернулся - и вдруг увидел незнакомого человека, сидевшего на первом ряду сидений церкви.
- Я так понимаю, что у вас есть проблема, святой отец, - сказал человек, глядя на крышу. - И я думаю, что мог бы помочь вам решить ее.
Монсеньор Гребенар пристально посмотрел на незнакомца.
- Что вы имеете в виду, сын мой? - спросил он.
- Я желаю заплатить вам семьсот тысяч евро вот за эту картину, - сказал человек, указывая на «Тайную вечерю».
- Но она принадлежит моей семье уже более трехсот лет! - ответил монсеньор Гребенар, взглянув на картину.
- Я оставлю вас, чтобы вы подумали над моим предложением, - сказал незнакомец.
Когда священник обернулся, человека в церкви уже не было.
Монсеньор Гребенар снова упал на колени и взмолился Богу о наставлении, но молитва так и осталась без ответа, когда он снова поднялся на ноги спустя час. В реальности перед ним стояла еще одна дилемма. Действительно ли существовал незнакомец, или ему все это почудилось?
На следующей неделе монсеньор Гребенар собирал мнения прихожан, некоторые из которых пришли на воскресную службу с зонтами. После окончания службы он обратился к адвокату, который также был членом церковного совета.
- Ваш отец оставил вам эту картину в завещании, как ранее и его отец, - сказал адвокат. - Следовательно, она ваша, и вы можете распоряжаться ею, как посчитаете нужным. Но могу ли я предложить вам небольшой совет? - добавил он.
- Да, конечно, сын мой, - с надеждой сказал священник.
- Что бы вы ни решили, святой отец, вы должны переместить картину в городской музей, пока ее не повредила протекающая с крыши вода.
- Как вы считаете, семьсот тысяч евро - это справедливая цена? - спросил священник.
- Не имею никакого представления, святой отец. Я адвокат, а не торговец живописью. Вам следовало бы обратиться к эксперту.
Поскольку среди прихожан монсеньора Гребенара торговца живописью не было, на следующий день он позвонил в крупнейший аукционный дом Франкфурта. Глава отдела Ренессанса разочаровал его: способа справедливой оценки реальной стоимости шедевра Блоха не существовало, поскольку ни одна из его работ до этого не попадала на открытый рынок. Все известные работы художника находились в одном музее, за исключением «Тайной вечери».
Священник уже собирался поблагодарить эксперта и положить трубку, когда тот добавил:
- Конечно, есть один способ узнать истинную цену этой картины.
- И как же?
- Выставить картину на наши следующие торги Ренессанса.
- И когда они состоятся?
- В октябре этого года, в Нью-Йорке. Мы как раз сейчас готовим каталог, и, могу уверить вас, ваша картина вызвала бы значительный интерес.
- Но это же только через полгода, - сказал священник. - К этому времени у меня будет уже не крыша, а бассейн.
Когда службу в следующее воскресенье пришлось перенести в церковь на другом конце города, Гребенар почувствовал, что Господь наш дал ему знак, и большинство прихожан согласились с ним. Однако, как и адвокат, они чувствовали, что продажа картины должна стать исключительно его личным решением. И снова монсеньор пал ниц перед шедевром, пытаясь понять, что бы сделал его пра-пра-пра-пра-пра-пра-прадедушка, если бы оказался перед таким же выбором. Его взгляд остановился на тридцати сребрениках, разбросанных под ногами Иуды.
Когда священник встал с колен и перекрестился, решение так и не было принято. Он уже хотел уйти из церкви, как вдруг увидел все того же незнакомца, сидевшего на первом ряду сидений. Незнакомец улыбался, но ничего не говорил. Он вынул из внутреннего кармана чек на семьсот тысяч евро, отдал его священнику, а затем вышел, не говоря ни слова. Некоторые из прихожан монсеньора Гребенара, узнав о случайной встрече, назвали ее чудом. Как еще мог человек узнать точную сумму, необходимую на ремонт? Остальные считали незнакомца Добрым Самаритянином. Когда часть крыши обрушилась на следующий день, священник отдал чек строителю, а незнакомец вернулся через час и забрал картину.
Здесь история могла бы и закончиться, если бы не еще один поворот в ней, который монсеньор Гребенар точно бы назвал «божественным вмешательством», но заставил бы герра Гребенара начать подозревать некий злой умысел. В день, когда монтаж новой крыши был, наконец, закончен, монсеньор Гребенар отслужил благодарственную службу. Церковь была битком набита народом, пришедшим послушать проповедь священника. Слова «чудо», «Добрый Самаритянин» и «божественное вмешательство» то и дело срывались с уст прихожан. Когда монсеньор Гребенар произнес последнее благословение, и его паства разошлась по домам, он еще раз поблагодарил Бога за просвещение в час нужды. После этого он быстро взглянул на свежепобеленную стену за алтарем и вздохнул, а затем поднял глаза к новой крыше и улыбнулся, еще раз поблагодарив Создателя.
После возвращения домой и незамысловатого обеда, приготовленного экономкой, священник сел у огня, чтобы погрузиться в «Херцендорфскую газету»; подобное удовольствие он позволял себе не чаще раза в неделю. Он прочитал заголовок на первой странице несколько раз, прежде чем
упасть на колени и снова поблагодарить Бога:
Музей Гребенара сгорел до основания, предварительная версия следствия - поджог.
Лондонская «Таймс» назвала потерю работ Фридриха Блоха «ужасающей», гораздо более значимой, чем разрушение самого музея. В конце концов, замечал корреспондент раздела искусства, Херцендорф всегда может построить еще один музей, в то время как портреты Христа и двенадцати апостолов были созданиями настоящего гения, заменить которые не представляется возможным.
Во время заключительных молитв в следующее воскресенье монсеньор Гребенар поблагодарил Бога за то, что не последовал совету адвоката и не передал «Тайную вечерю» на хранение в музей, что означало еще одно чудо. «Воистину чудо!» - хором подтвердили прихожане.
Через полгода «Тайная вечеря» работы Фридриха Блоха (1643-1679) была выставлена на торги в одном из ведущих аукционных домов Нью-Йорка. В каталоге также были представлены и другие работы Блоха: «Нагорная проповедь» (1662) и портреты двенадцати апостолов, каждому из которых было посвящено по странице. На обложке каталога красовалась репродукция «Тайной вечери», напоминающая потенциальным покупателям о трагической утрате остальных работ Блоха во время пожара ранее в этом же году. В предисловии к каталогу говорилось, что это несчастье значительно увеличило как историческую значимость, так и стоимость единственной уцелевшей работы Блоха.
На следующий день аршинный заголовок раздела искусств в «Нью Йорк Таймс» гласил:
Шедевр Блоха, «Тайная вечеря», продан за 42 миллиона долларов