Памятник Павшим в борьбе за Великий Октябрь
От башни отправился бродить по аллеям парка дальше и заметил вдали что-то торчащее (внимание, по клику - везде большие фото!):
Идти туда было лень, отчего с этой же точки заюзал мегазум:
Очень радует, что питерцы с окрестностями пока отбиваются от сноса памятников в угоду политической конъюнктуре. Как там у Булгакова в «Белой гвардии»:
«- Господи боже мой, господин доктор. Места-то, места-то там ведь видимо-невидимо. Чистота... По первому обозрению говоря, пять корпусов еще можно поставить и с запасными эскадронами, да что пять - десять! Рядом с нами хоромы, батюшки, потолков не видно! Я и говорю: "А разрешите, говорю, спросить, это для кого же такое?" Потому оригинально: звезды красные, облака красные в цвет наших чакчир отливают... "А это, - говорит апостол Петр, - для большевиков, с Перекопу которые".
- Какого Перекопу? - тщетно напрягая свой бедный земной ум, спросил Турбин.
- А это, ваше высокоблагородие, у них-то ведь заранее все известно. В двадцатом году большевиков-то, когда брали Перекоп, видимо-невидимо положили. Так, стало быть, помещение к приему им приготовили.
- Большевиков? - смутилась душа Турбина, - путаете вы что-то, Жилин, не может этого быть. Не пустят их туда.
- Господин доктор, сам так думал. Сам. Смутился и спрашиваю господа бога...
- Бога? Ой, Жилин!
- Не сомневайтесь, господин доктор, верно говорю, врать мне нечего, сам разговаривал неоднократно.
- Какой же он такой?
Глаза Жилина испустили лучи, и гордо утончились черты лица.
- Убейте - объяснить не могу. Лик осиянный, а какой - не поймешь... Бывает, взглянешь - и похолодеешь. Чудится, что он на тебя самого похож. Страх такой проймет, думаешь, что же это такое? А потом ничего, отойдешь. Разнообразное лицо. Ну, уж а как говорит, такая радость, такая радость... И сейчас пройдет, пройдет свет голубой... Гм... да нет, не голубой (вахмистр подумал), не могу знать. Верст на тысячу и скрозь тебя. Ну вот-с я и докладываю, как же так, говорю, господи, попы-то твои говорят, что большевики в ад попадут? Ведь это, говорю, что ж такое? Они в тебя не верят, а ты им, вишь, какие казармы взбодрил.
"Ну, не верят?" - спрашивает.
"Истинный бог", - говорю, а сам, знаете ли, боюсь, помилуйте, богу этакие слова! Только гляжу, а он улыбается. Чего ж это я, думаю, дурак, ему докладываю, когда он лучше меня знает. Однако любопытно, что он такое скажет. А он и говорит:
"Ну не верят, говорит, что ж поделаешь. Пущай. Ведь мне-то от этого ни жарко, ни холодно. Да и тебе, говорит, тоже. Да и им, говорит, то же самое. Потому мне от вашей веры ни прибыли, ни убытку. Один верит, другой не верит, а поступки у вас у всех одинаковые: сейчас друг друга за глотку, а что касается казарм, Жилин, то тут как надо понимать, все вы у меня, Жилин, одинаковые - в поле брани убиенные. Это, Жилин, понимать надо, и не всякий это поймет. Да ты, в общем, Жилин, говорит, этими вопросами себя не расстраивай. Живи себе, гуляй".
Кругло объяснил, господин доктор? а? "Попы-то", - я говорю... Тут он и рукой махнул: "Ты мне, говорит, Жилин, про попов лучше и не напоминай. Ума не приложу, что мне с ними делать. То есть таких дураков, как ваши попы, нету других на свете. По секрету скажу тебе, Жилин, срам, а не попы".
"Да, говорю, уволь ты их, господи, вчистую! Чем дармоедов-то тебе кормить?"
"Жалко, Жилин, вот в чем штука-то", - говорит.»
Идти туда было лень, отчего с этой же точки заюзал мегазум:
Очень радует, что питерцы с окрестностями пока отбиваются от сноса памятников в угоду политической конъюнктуре. Как там у Булгакова в «Белой гвардии»:
«- Господи боже мой, господин доктор. Места-то, места-то там ведь видимо-невидимо. Чистота... По первому обозрению говоря, пять корпусов еще можно поставить и с запасными эскадронами, да что пять - десять! Рядом с нами хоромы, батюшки, потолков не видно! Я и говорю: "А разрешите, говорю, спросить, это для кого же такое?" Потому оригинально: звезды красные, облака красные в цвет наших чакчир отливают... "А это, - говорит апостол Петр, - для большевиков, с Перекопу которые".
- Какого Перекопу? - тщетно напрягая свой бедный земной ум, спросил Турбин.
- А это, ваше высокоблагородие, у них-то ведь заранее все известно. В двадцатом году большевиков-то, когда брали Перекоп, видимо-невидимо положили. Так, стало быть, помещение к приему им приготовили.
- Большевиков? - смутилась душа Турбина, - путаете вы что-то, Жилин, не может этого быть. Не пустят их туда.
- Господин доктор, сам так думал. Сам. Смутился и спрашиваю господа бога...
- Бога? Ой, Жилин!
- Не сомневайтесь, господин доктор, верно говорю, врать мне нечего, сам разговаривал неоднократно.
- Какой же он такой?
Глаза Жилина испустили лучи, и гордо утончились черты лица.
- Убейте - объяснить не могу. Лик осиянный, а какой - не поймешь... Бывает, взглянешь - и похолодеешь. Чудится, что он на тебя самого похож. Страх такой проймет, думаешь, что же это такое? А потом ничего, отойдешь. Разнообразное лицо. Ну, уж а как говорит, такая радость, такая радость... И сейчас пройдет, пройдет свет голубой... Гм... да нет, не голубой (вахмистр подумал), не могу знать. Верст на тысячу и скрозь тебя. Ну вот-с я и докладываю, как же так, говорю, господи, попы-то твои говорят, что большевики в ад попадут? Ведь это, говорю, что ж такое? Они в тебя не верят, а ты им, вишь, какие казармы взбодрил.
"Ну, не верят?" - спрашивает.
"Истинный бог", - говорю, а сам, знаете ли, боюсь, помилуйте, богу этакие слова! Только гляжу, а он улыбается. Чего ж это я, думаю, дурак, ему докладываю, когда он лучше меня знает. Однако любопытно, что он такое скажет. А он и говорит:
"Ну не верят, говорит, что ж поделаешь. Пущай. Ведь мне-то от этого ни жарко, ни холодно. Да и тебе, говорит, тоже. Да и им, говорит, то же самое. Потому мне от вашей веры ни прибыли, ни убытку. Один верит, другой не верит, а поступки у вас у всех одинаковые: сейчас друг друга за глотку, а что касается казарм, Жилин, то тут как надо понимать, все вы у меня, Жилин, одинаковые - в поле брани убиенные. Это, Жилин, понимать надо, и не всякий это поймет. Да ты, в общем, Жилин, говорит, этими вопросами себя не расстраивай. Живи себе, гуляй".
Кругло объяснил, господин доктор? а? "Попы-то", - я говорю... Тут он и рукой махнул: "Ты мне, говорит, Жилин, про попов лучше и не напоминай. Ума не приложу, что мне с ними делать. То есть таких дураков, как ваши попы, нету других на свете. По секрету скажу тебе, Жилин, срам, а не попы".
"Да, говорю, уволь ты их, господи, вчистую! Чем дармоедов-то тебе кормить?"
"Жалко, Жилин, вот в чем штука-то", - говорит.»