Андре СЮАРЕС. С глазу на глаз
Перевод с французского Максимилиана Волошина
Царица с обнаженными руками, ты идешь в свете красного вечера.
Как медленно плывет сирена по волнам цветной оконницы! Твой звездный шаг на августовском небе тих, как воды: но эта неподвижность, которая все же движется, это порыв упоения, трепет дрожащих глубин. Злые глаза ламп на драгоценных камнях и золотые щиты ласкают тебя. Отсветы ходят по цветам королевского жасмина, как ящерицы на стене слоновой кости, увенчанной зарослью абрикосов. И тайна лучей, которые связывает и развязывает мелодия, под звоны гремучих змей и грустных тамбуринов, качается на этих руках их амбры.
Она бледна, и бледность ее горит. Ее кровавая улыбка - пурпурная улыбка на устах осужденного. Ты пахнешь горящими угольями и душистым горошком на краю водоема во дворе, розового, как щека, сада Дамаска. Затянутые сеткой, оплетенные парчами и эмеродами, твои ноги похожи на два цветка водяных лилий под наметом капилляров. У тебя бедра Балкис и ароматы Суламифи. Ты жемчужина, наполненная неумирающими ароматами. Правда, воздух становится благоуханным от каждого твоего движения, сосуд коварства, курильница наслаждений.
Как солнечная пчела опускается наконец в сердце долины, своды залы жужжат стрелами; стрелки сводов сочатся странными язвами.
Царица вечера, цветок мук, золотая муха дрожит у твоих подмышек, столь сладостен запах этой жемчужины.
И ночные бабочки желания, покинув купол апельсиновых деревьев, ищут молодых грудей под золотою сетью двух остроконечных персиков, которые можно прикрыть ладонью в тени завитой решетки, в сумерки.
- Ты сказал верно: я страстная девственница. Я жадная к победам в жадной тоске бытия! Я танцую, я улыбаюсь, и ты возбуждаешь меня. Ты делаешь вид, что не видишь меня. Глаза мои пропели «Я хочу», и твои холодные глаза не говорят ничего. Как огонь в очаге жерла, моя кровь говорит на губах: «Я, немая, хотела бы, чтобы ты меня любил; а ты меня ненавидишь. Ты принуждаешь меня ненавидеть тебя. А все-таки ты в моих цепях, и жизнь твоя зависит от одного знака».
- Ты могла бы соблазнить меня, роза Востока. Далеки от меня твои глаза, далек от меня твой запах, далеко от меня твое дыхание теплой земляники под лепестком греха. Не открывай для меня дверей твоей кровавой церкви между колоннами из слоновой кости двойным стеблем твоих бедер: я не приношу молитв этим богам: я не склоняю колени моей силы на пороге жтого храма.
- Если ты закроешь глаза, я могу сделать так, что ты не раскроешь их вновь.
- Я знаю, что ты закроешь их. Ты убьешь меня: тогда мои глаза будут обращены к тебе всегда. Лилия гробниц, я не тебя люблю. Адская Роза, я не сорву тебя. Я не боюсь ночи, о ты, украшение тьмы! Я - Предтеча.
- Сейчас я буду, я буду танцевать головой вниз на руках. Солнце село, ты должен лечь. Раньше, чем наступит завтра, луна увидит нас на террасе вдвоем. Горец, я дотронусь твоего языка моим языком, и ты не сможешь меня укусить. Я возьму твою силу через твой рот. Я отсеку твою голову, моя любовь.
- Возьми де ее! Царица Азии, отрежь мне голову и брось ее в море.
- Я завью и надушу тебя, чтобы ты сгнил.
Так властный бунтовщик, который волнует народы, чтобы омыть их от вечного рабства, отверг жизнь вместе с чарами царственной колдуньи и искусствами искусительницы.
В этот вечер в темнице, на плите заката черный палач отсек топором молящуюся голову. Кровь брызнула до желтого тюрбана негра, и бледный человек с большими глазами не заставит никого потупить глаза.
Галки кричали, и сорока, которая издевается над прохожими, рассекла воздух от ююбового дерева, что растет на розовом дворе, до зубцов башни, где, распустив хвост, вывесила длинный траурный флаг.
Тогда Эфиопец, зубы которого сверкают, как ряд миндалин на смоляном прянике, положил голову на золотое блюдо.
Зевая, понес он ее вдоль по мрачному и нескончаемому коридору, раздавленному сводами. При свете ламп, которые спускались от ключей сводов, как желтые пауки на конце нити, на диске с врезанными камнями дрожали не то капли, не то рубины, не то слезы и изумруды. Наконец, когда он был на ковре комнаты, где дымится сандаловое дерево в сладком ладане женщины и где солнца шелков утишают темную бессонницу черного дерева, он остановился и протянул бледную голову задумчивой Царице.
И другая голова поднялась, чтобы увидеть голову человека, и зеленая луна показалась за оконницей.
Сб. «Щит Зодиака», 1908 (оригинал - “Tete-a-tete”)
М. А. Волошин. Собрание сочинений. Т. 4. Переводы. - М.: Эллис Лак, 2006. - С. 787-789..
Царица с обнаженными руками, ты идешь в свете красного вечера.
Как медленно плывет сирена по волнам цветной оконницы! Твой звездный шаг на августовском небе тих, как воды: но эта неподвижность, которая все же движется, это порыв упоения, трепет дрожащих глубин. Злые глаза ламп на драгоценных камнях и золотые щиты ласкают тебя. Отсветы ходят по цветам королевского жасмина, как ящерицы на стене слоновой кости, увенчанной зарослью абрикосов. И тайна лучей, которые связывает и развязывает мелодия, под звоны гремучих змей и грустных тамбуринов, качается на этих руках их амбры.
Она бледна, и бледность ее горит. Ее кровавая улыбка - пурпурная улыбка на устах осужденного. Ты пахнешь горящими угольями и душистым горошком на краю водоема во дворе, розового, как щека, сада Дамаска. Затянутые сеткой, оплетенные парчами и эмеродами, твои ноги похожи на два цветка водяных лилий под наметом капилляров. У тебя бедра Балкис и ароматы Суламифи. Ты жемчужина, наполненная неумирающими ароматами. Правда, воздух становится благоуханным от каждого твоего движения, сосуд коварства, курильница наслаждений.
Как солнечная пчела опускается наконец в сердце долины, своды залы жужжат стрелами; стрелки сводов сочатся странными язвами.
Царица вечера, цветок мук, золотая муха дрожит у твоих подмышек, столь сладостен запах этой жемчужины.
И ночные бабочки желания, покинув купол апельсиновых деревьев, ищут молодых грудей под золотою сетью двух остроконечных персиков, которые можно прикрыть ладонью в тени завитой решетки, в сумерки.
- Ты сказал верно: я страстная девственница. Я жадная к победам в жадной тоске бытия! Я танцую, я улыбаюсь, и ты возбуждаешь меня. Ты делаешь вид, что не видишь меня. Глаза мои пропели «Я хочу», и твои холодные глаза не говорят ничего. Как огонь в очаге жерла, моя кровь говорит на губах: «Я, немая, хотела бы, чтобы ты меня любил; а ты меня ненавидишь. Ты принуждаешь меня ненавидеть тебя. А все-таки ты в моих цепях, и жизнь твоя зависит от одного знака».
- Ты могла бы соблазнить меня, роза Востока. Далеки от меня твои глаза, далек от меня твой запах, далеко от меня твое дыхание теплой земляники под лепестком греха. Не открывай для меня дверей твоей кровавой церкви между колоннами из слоновой кости двойным стеблем твоих бедер: я не приношу молитв этим богам: я не склоняю колени моей силы на пороге жтого храма.
- Если ты закроешь глаза, я могу сделать так, что ты не раскроешь их вновь.
- Я знаю, что ты закроешь их. Ты убьешь меня: тогда мои глаза будут обращены к тебе всегда. Лилия гробниц, я не тебя люблю. Адская Роза, я не сорву тебя. Я не боюсь ночи, о ты, украшение тьмы! Я - Предтеча.
- Сейчас я буду, я буду танцевать головой вниз на руках. Солнце село, ты должен лечь. Раньше, чем наступит завтра, луна увидит нас на террасе вдвоем. Горец, я дотронусь твоего языка моим языком, и ты не сможешь меня укусить. Я возьму твою силу через твой рот. Я отсеку твою голову, моя любовь.
- Возьми де ее! Царица Азии, отрежь мне голову и брось ее в море.
- Я завью и надушу тебя, чтобы ты сгнил.
Так властный бунтовщик, который волнует народы, чтобы омыть их от вечного рабства, отверг жизнь вместе с чарами царственной колдуньи и искусствами искусительницы.
В этот вечер в темнице, на плите заката черный палач отсек топором молящуюся голову. Кровь брызнула до желтого тюрбана негра, и бледный человек с большими глазами не заставит никого потупить глаза.
Галки кричали, и сорока, которая издевается над прохожими, рассекла воздух от ююбового дерева, что растет на розовом дворе, до зубцов башни, где, распустив хвост, вывесила длинный траурный флаг.
Тогда Эфиопец, зубы которого сверкают, как ряд миндалин на смоляном прянике, положил голову на золотое блюдо.
Зевая, понес он ее вдоль по мрачному и нескончаемому коридору, раздавленному сводами. При свете ламп, которые спускались от ключей сводов, как желтые пауки на конце нити, на диске с врезанными камнями дрожали не то капли, не то рубины, не то слезы и изумруды. Наконец, когда он был на ковре комнаты, где дымится сандаловое дерево в сладком ладане женщины и где солнца шелков утишают темную бессонницу черного дерева, он остановился и протянул бледную голову задумчивой Царице.
И другая голова поднялась, чтобы увидеть голову человека, и зеленая луна показалась за оконницей.
Сб. «Щит Зодиака», 1908 (оригинал - “Tete-a-tete”)
М. А. Волошин. Собрание сочинений. Т. 4. Переводы. - М.: Эллис Лак, 2006. - С. 787-789..