My personal hell
птицы. птицы склевали мое лицо.
...
маленький ребенок в супермаркете назвал меня чудовищем.
Чак Паланик, "Невидимки"
Мои страхи. Страх оказаться под копытами лошади. Страх крови. Страх некрасоты. Страх лишиться глаз. Страх операций. Страх боли. Все они навестили меня вчера.
Я упала с лошади. Нет, не так. Я упала под лошадь. Мы шли по грязи, и Корандо поскользнулся. Он встал, а я осталась лежать, запутавшись ногой в стремени. Я не успела выбраться, а он, нервно переминаясь, наступил на моё лицо. На ключицу. На руку. На ногу. Когда я вскочила на ноги, я оказалась в аду. В фильме ужасов. С лица на землю стекала кровь. Она затекала в глаза, струилась с ресниц, заполняла нос и сочилась между зубами. Я стояла и кричала. Вопила. Истошно. Как в каком-нибудь Пункте Назначения - 29.
Бошко снял свитер. Чёрный в красную горизонтальную полоску. Приложил к лицу. Свитер набух, а я, утонув в нём лицом, думала: только бы не глаза. Только бы глаза были в порядке. Ещё думала: что дальше?
Приехала мама. За рулём - Диана на восьмом месяце беременности. Бошко прикрыл меня: подожди, я сначала расскажу маме. Но мама увидела раньше. И схватилась за сердце.
В машине вместо свитера - кухонные полотенца. На них остаются яркие пятна. Потоков крови уже нет. Есть боль и рваная рана на брови. В больнице Синя я отворачиваюсь от зеркал. Я боюсь зеркал.
Я смотрю в зеркало только после того, как медсестра обрабатывает мне лицо и накладывает марлю на бровь. В зеркале я. Вполне узнаваемая. Одна бровь большая и белая. Лицо припухшее. Глаза! Глаза оба видят, оба целы. Зашиваться отправляют в Сплит. Снова становится страшно. Я боюсь, я очень боюсь зашиваться.
Это очень странно: слышать нить, проходящую сквозь кожу, и не чувствовать её. Больно становится только когда док случайно задевает нос. Док, красивый молодой человек, ювелирно накладывает множество маленьких стежков, рассказывая, что президент Путин тоже недавно упал с лошади и отменил все командировки за границу до конца года; что конь у меня - настоящий джентльмен, шрам не прямой, а дугообразный, повторяющий форму брови, и прячется на брови, так что никто в жизни не догадается, что шрам вообще есть. Я слышу, как док выстригает бровь.
В зеркале - та же я, только переносица синеет, а на щеке проступает гематома. Док говорит: бровь наименьшая из проблем. Меня волнует твой нос.
Рентген уверяет, что на руку, ключицу и ногу Корандо наступил совсем галантно. Синяки, ссадины, ничего более. А рентгенолог добавляет, что русая коса - это замечательно, а я такая красивая, потому что русская. Пока ещё красивая.
Когда док прощупывает нос, я кричу и извиваюсь, а сам нос подхватывает, как может: капает кровью. Док говорит, нос сломан. Надо оперировать сейчас - и остаться в Хорватии ещё на неделю, или через пару дней, когда спадёт опухоль. И, конечно, лучше не ждать. Док предлагает на выбор общую анестезию и местную. Я решаюсь на местную. Док успокаивает: всё действо займёт минут 20, из которых операция - всего пара секунд. Но сначала - часы ожидания. Четыре аварии. Три с летальным исходом. Одна попытка суицида. Я лежу в палате с корабликами на стенах и с маленькими кушетками и временами проваливаюсь в сон. А мама, Диана и Бошко ждут.
Операция заняла не пару секунд, а несколько минут. В горле стояла кровь, и я боялась захлебнуться. Больно было так, будто меня обманули и никакой анестезии не было. Я корчилась, душила несчастную салфетку, оказавшуюся у меня в руках, и плевалась кровью.
Диана, на месте которой я бы родила в самом начале операции, говорила, что я очень храбрая, раз пошла на такое без общей анестезии. А я, я просто не знала, что это будет так больно.
Мы провели в больнице девять часов.
Я боюсь задохнуться во сне и сплю на боку, делясь с простынёй кровью из набухшей марли.
Мне снятся одинаковые кошмары: у меня гигантская голова, огромная, вся в бинтах, нога, зашит глаз, лицо залито кровью, я никогда не буду красивой, с меня снимают бинты, а вместе с ними в руках врача остаётся нос.
В зеркалах поселилось чудовище. У него только правая половина лица похожа на человеческую, хотя не без синяка под глазом. Левая же вся распухшая, разноцветная и перекошенная, с щелью, вместо глаза, и с белой марлевой бровью. Вместо носа у чудовища огромный напитанный кровью марлевый куль.
Видя меня, взрослые крестятся и спрашивают, что же приключилось. Я отвечаю: pao s konja.
Дети меня боятся. Маленький Дражен спрятался и сказал: я не могу на неё смотреть.
А Мария подарила картину с мертвенно грустными кукламы военных лет. Картина - моя ровесница. Она стоит у кровати и разделяет моё настроение.
Завтра должны сменить повязки.
В среду - вернуть к жизни нос.
В пятницу - снять швы с брови.
Я считаю дни.
Я приветствую страхи, как старых знакомых, которым отнюдь не рада.
Я хочу снова стать человеком.
Я хочу научиться говорить без усилия.
Я хочу видеть в зеркале не чудовище, а себя.
Я хочу вызывать у людей не суеверный ужас, а солнечную улыбку.
Я хочу сама научиться улыбаться.
Я хочу видеть обоими глазами.
Я хочу выбраться из этого персонального ада.