Время перемен
Андрей Емельянцев был силен. Физические нагрузки почти каждый день, тренировки с братьями по оружию, грамоты за участие в межведомственных соревнованиях.
Емельянцев мало чего боялся - одним своим видом, а так повелось еще с детства, он внушал трепет окружающим его сверстникам да и некоторым ребятам постарше. Безусловно, он этим пользовался. Трес карманные деньги, ломал носы, активно участвовал в травле «очкариков».
Теперь, в свои 35, сидя на уютном диване в трешке панельной многоэтажки, Андрей ожидал чего-то нового для себя. Ощущения были не вполне привычны. Точнее они были не привычны совсем. Ну не привык он бояться. Всегда ведь боялись его.
Еще в детском саду он рассек железным совком девочке лоб за просьбу вернуть куклу, уже лишенную головы и части конечностей… Правда был один момент в школе, когда Андрея подловили родители избитого им одноклассника. Тогда, пожалуй, тоже был испуг - вырывался, но не хватило сил, сполна ощутил на себе гнев предков пострадавшего от его рук мальчика. Думал, что его просто прибьют. Униженный и злой он плелся тогда домой, утирая сопли, матеря всех и вся, ненавидя этот «несправедливый» мир.
Из потока не самых приятных воспоминаний Андрея вырвал голос жены, позвавшей ужинать. На призыв поспешил и 10-летний сын Андрея и Светы Егор. Семья воссоединялась за кухонным столом. Эта была традиция, единственная в принципе традиция в их семье. Андрей уже больше месяца не работал и мог теперь соблюдать эту традицию ежедневно. Раньше такого не было. По приказу начальства приходилось работать сверх нормы, часто задерживаться допоздна. «Уставший, но довольный» он возвращался домой, когда уже все спали, падал в кровать к жене или на диван - к телевизору. Второе случалось чаще.
Работа удовлетворяла его лучше самого изощренного секса. Физическое и моральное наслаждение. Радость, азарт, адреналин. Ощущение собственного превосходства. Значимости. Локоть товарища рядом. Школа - мучение. Армия, военная часть, спец. войска - спасение. Уйти снова на гражданку - невероятная, идиотская мысль.
Все изменилось как-то внезапно. Знакомый мир рухнул, когда вдруг из телевизора исчез привычный человек. Человек в спешке покинул страну, оставив Андрея и еще тысячи правоверных, э-э-э, на произвол судьбы, что ли? Емельянцев в общем-то не особо оперировал такими словоформами, как “оставить на произвол судьбы”, но подозревал, что сейчас случилось именно это. Человека из телевизора быстро нашли и передали в руки международного правосудия. Андрея теперь это не очень волновало. Больше всего он боялся за собственную шкуру.
Кусок не лез в горло. Еда казалась пресной, пиво выдохшимся, близкие люди-далекими родственниками. Попросил жену включить новости. Новая плазма на кухне тоже не радовала. Купил ее чуть больше месяца назад - последняя премия за особые заслуги позволила бы купить две таких. Но вот нет больше ни премий, ни грамот, да и работы больше нет. Еще и новости на непонятном белорусском языке или “мове”, как пренебрежительно он привык называть это, по мнению Андрея, “колхозное наречие”.
«Пап, а что такое «механізм люстрацыі»?» - спросил малолетний сын, заинтересовавшись незнакомыми словами из телевизора. Жена с тревогой смотрела на Андрея. Емельянцев, промямлив что-то невнятное, вышел из-за стола. Собрался позвонить бывшим коллегам - двое недоступны, третий просто не снял трубку. Странно, удивительно. СТРАШНО.
Он любил чужой страх. Любил чувствовать его, упиваться им, врываясь с «боевыми» товарищами в толпу ничем не вооруженных людей, хватать этих дурачков, тащить в «автозаки», слышать крики, чувствовать слабые попытки к сопротивлению, бить. Одна проблема-Андрей не любил фотографироваться. А эти назойливые «продавшиеся Западу» журналюжки весьма часто сопровождали его ревнивую работу. Чего только с ними не делали - паковали, несмотря на журналистские удостоверения, избивали, травили газом. И все равно снимки и видео с героическими кадрами рабочих будней Емельянцева и коллег попадали в СМИ. Особенно много этого было в Интернете. Помнится Света, увидев случайно фотографию Андрея, хватающего за шкирку кричащую женщину средних лет в распахнутом плаще, попыталась расспросить мужа о причинах… Отборный мат с явно выражением посылом от****ться - был ответом. Света, в принципе, не привыкла задавать много вопросов. Ее миром был Егор, Андрей, их квартира, телешоу, да сплетни с подружками.
Да, тогда даже по собственным меркам он переборщил. Нет, конечно, если б не было этих вездесущих фото и видеокамер - он бы вложился еще с большим энтузиазмом. Эта с.ка так кричала, раздражала его. Голова болела после вчерашних возлияний. Емельянцеву хотелось просто удавить эту, минуту назад преступно, предательски хлопавшую, тварь. При «паковании» женщины в «автозак» Андрей как бы невзначай взял ее за волосы, отвел голову пленной назад и относительно легонько, тогда ему так показалось, выбросил руку, державшую женщину за волосы, вперед. Лицо женщины от удара о дверь "коробочки" превратилось в кровавое месиво, крик затих, затуманенные глаза удивленно моргали. Он запомнил ее глаза. В них уже не было страха, только боль и сожаление, жалость. Жалость к нему?
….Андрей постарался выкинуть назойливые мысли из головы. Эти фото облетели весь мир. Момент удара был заснят каким-то журналистом, появился в интернете. Тогда ему было плевать. Теперь, похоже, плевать будут в него. Попробовав еще раз набрать номера сослуживцев - получил тот же результат, что и часом ранее. СТРАХ холодный, липкий, парализующий гигантским слизнем расползался по всей сущности бывшего спецназовца Андрея Емельянцева, так и не побывавшего никогда в настоящей перестрелке, в настоящем бою. Этот факт, однако, ни разу не помешал ему и тысячам подобным чувствовать себя героями. Сочинять своим детям приключенческие байки о буднях службы. Ездить на шашлыки. Выпивать. Расслабляться в спортзале. Смеяться. Существовать.
Уезжать было некуда. Другой работы Емельянцев не знал, по-другому жить не умел. Может пронесет…
Концовка демократическая:
Через два дня после памятного выпуска новостей, возвращаясь из магазина с бутылкой водки, призванной хоть как-то заглушить вопли холодного слизня, Андрей был остановлен двумя людьми в штатском. Последовало предложение сесть в машину. Обессиленный страхом, не стал перечить, шатающейся походкой подошел к автомобилю, сел… Дрожали колени. Узнавал ли он себя? Героя, вершителя судеб, опору павшей власти? Нет.
На суде это был тот же запуганный родителями другого мальчика жестокий малолетний идиот, плачущий и размазывающий по лицу сопли. Он сознался во всем. Плакал. Списывал все на приказ. Даже просил прощения. В зале суда демонстрировались неопровержимые доказательства его «деятельности в рамках закона». Была там и та женщина, она узнала, узнала… Боялся смотреть в глаза. «Дзесяць год турэмнага зняволення» - ему ли были адресованы эти слова? Плакала Света, странно смотрел Егор. СТРАШНО.
Концовка эмоциональная:
Емельянцева поймали на улице. Он пытался было убежать, но его окружили. Избили, «заломали» руки, куда-то потащили. Жаль, что не был в настоящем бою, успел подумать он, может, удалось бы положить их всех. Добавили по голове - потерял сознание. Очнулся с петлей на шее, привязан как собака к какому-то стальному шесту, обшарпанная камера… “Где я, бл.ть?”
“Прывітанне” - услышал он спокойный голос, исходящий от темноволосого, хорошо одетого человека средних лет…
Емельянцев сознался во всем, плакал, умолял простить его, клялся в верности новой власти. За три дня выучил белорусский язык, такой красивый, такой родной теперь. Свободно на нем изъяснялся. Лишь бы выбраться. Андрюша готов был сказать все, что угодно темноволосому человеку со спокойным голосом, лишь бы закончились мучения, лишь бы ему дали наконец-то нормально пожрать. Сколько он здесь? Месяц, два? Впал в детство, гадил под себя, ел собственное дерьмо…
«Ведаеш, мы не судовая ўстанова, увогуле ніякага дачынення да суду не маем. Мы энтузіасты - проста ловім заслужаных вырадкаў. Цябе, яшчэ некалькі такіх жа, асабліва выбітных істотаў. Усё ж задакументавана. Знайсці вас не цяжка. Ну адпачывай, сёння твой апошні дзень».
…Темноволосый человек ушел. Емельянцев не мог даже кричать, засунул большой палец руки в рот, посасывая его, провалился в забытье. Его повесили на рассвете во дворике на первый взгляд заброшенного частного дома. “Яблыня”-успел подумать бывший спецназовец. СТРАШНО было недолго.
Емельянцев мало чего боялся - одним своим видом, а так повелось еще с детства, он внушал трепет окружающим его сверстникам да и некоторым ребятам постарше. Безусловно, он этим пользовался. Трес карманные деньги, ломал носы, активно участвовал в травле «очкариков».
Теперь, в свои 35, сидя на уютном диване в трешке панельной многоэтажки, Андрей ожидал чего-то нового для себя. Ощущения были не вполне привычны. Точнее они были не привычны совсем. Ну не привык он бояться. Всегда ведь боялись его.
Еще в детском саду он рассек железным совком девочке лоб за просьбу вернуть куклу, уже лишенную головы и части конечностей… Правда был один момент в школе, когда Андрея подловили родители избитого им одноклассника. Тогда, пожалуй, тоже был испуг - вырывался, но не хватило сил, сполна ощутил на себе гнев предков пострадавшего от его рук мальчика. Думал, что его просто прибьют. Униженный и злой он плелся тогда домой, утирая сопли, матеря всех и вся, ненавидя этот «несправедливый» мир.
Из потока не самых приятных воспоминаний Андрея вырвал голос жены, позвавшей ужинать. На призыв поспешил и 10-летний сын Андрея и Светы Егор. Семья воссоединялась за кухонным столом. Эта была традиция, единственная в принципе традиция в их семье. Андрей уже больше месяца не работал и мог теперь соблюдать эту традицию ежедневно. Раньше такого не было. По приказу начальства приходилось работать сверх нормы, часто задерживаться допоздна. «Уставший, но довольный» он возвращался домой, когда уже все спали, падал в кровать к жене или на диван - к телевизору. Второе случалось чаще.
Работа удовлетворяла его лучше самого изощренного секса. Физическое и моральное наслаждение. Радость, азарт, адреналин. Ощущение собственного превосходства. Значимости. Локоть товарища рядом. Школа - мучение. Армия, военная часть, спец. войска - спасение. Уйти снова на гражданку - невероятная, идиотская мысль.
Все изменилось как-то внезапно. Знакомый мир рухнул, когда вдруг из телевизора исчез привычный человек. Человек в спешке покинул страну, оставив Андрея и еще тысячи правоверных, э-э-э, на произвол судьбы, что ли? Емельянцев в общем-то не особо оперировал такими словоформами, как “оставить на произвол судьбы”, но подозревал, что сейчас случилось именно это. Человека из телевизора быстро нашли и передали в руки международного правосудия. Андрея теперь это не очень волновало. Больше всего он боялся за собственную шкуру.
Кусок не лез в горло. Еда казалась пресной, пиво выдохшимся, близкие люди-далекими родственниками. Попросил жену включить новости. Новая плазма на кухне тоже не радовала. Купил ее чуть больше месяца назад - последняя премия за особые заслуги позволила бы купить две таких. Но вот нет больше ни премий, ни грамот, да и работы больше нет. Еще и новости на непонятном белорусском языке или “мове”, как пренебрежительно он привык называть это, по мнению Андрея, “колхозное наречие”.
«Пап, а что такое «механізм люстрацыі»?» - спросил малолетний сын, заинтересовавшись незнакомыми словами из телевизора. Жена с тревогой смотрела на Андрея. Емельянцев, промямлив что-то невнятное, вышел из-за стола. Собрался позвонить бывшим коллегам - двое недоступны, третий просто не снял трубку. Странно, удивительно. СТРАШНО.
Он любил чужой страх. Любил чувствовать его, упиваться им, врываясь с «боевыми» товарищами в толпу ничем не вооруженных людей, хватать этих дурачков, тащить в «автозаки», слышать крики, чувствовать слабые попытки к сопротивлению, бить. Одна проблема-Андрей не любил фотографироваться. А эти назойливые «продавшиеся Западу» журналюжки весьма часто сопровождали его ревнивую работу. Чего только с ними не делали - паковали, несмотря на журналистские удостоверения, избивали, травили газом. И все равно снимки и видео с героическими кадрами рабочих будней Емельянцева и коллег попадали в СМИ. Особенно много этого было в Интернете. Помнится Света, увидев случайно фотографию Андрея, хватающего за шкирку кричащую женщину средних лет в распахнутом плаще, попыталась расспросить мужа о причинах… Отборный мат с явно выражением посылом от****ться - был ответом. Света, в принципе, не привыкла задавать много вопросов. Ее миром был Егор, Андрей, их квартира, телешоу, да сплетни с подружками.
Да, тогда даже по собственным меркам он переборщил. Нет, конечно, если б не было этих вездесущих фото и видеокамер - он бы вложился еще с большим энтузиазмом. Эта с.ка так кричала, раздражала его. Голова болела после вчерашних возлияний. Емельянцеву хотелось просто удавить эту, минуту назад преступно, предательски хлопавшую, тварь. При «паковании» женщины в «автозак» Андрей как бы невзначай взял ее за волосы, отвел голову пленной назад и относительно легонько, тогда ему так показалось, выбросил руку, державшую женщину за волосы, вперед. Лицо женщины от удара о дверь "коробочки" превратилось в кровавое месиво, крик затих, затуманенные глаза удивленно моргали. Он запомнил ее глаза. В них уже не было страха, только боль и сожаление, жалость. Жалость к нему?
….Андрей постарался выкинуть назойливые мысли из головы. Эти фото облетели весь мир. Момент удара был заснят каким-то журналистом, появился в интернете. Тогда ему было плевать. Теперь, похоже, плевать будут в него. Попробовав еще раз набрать номера сослуживцев - получил тот же результат, что и часом ранее. СТРАХ холодный, липкий, парализующий гигантским слизнем расползался по всей сущности бывшего спецназовца Андрея Емельянцева, так и не побывавшего никогда в настоящей перестрелке, в настоящем бою. Этот факт, однако, ни разу не помешал ему и тысячам подобным чувствовать себя героями. Сочинять своим детям приключенческие байки о буднях службы. Ездить на шашлыки. Выпивать. Расслабляться в спортзале. Смеяться. Существовать.
Уезжать было некуда. Другой работы Емельянцев не знал, по-другому жить не умел. Может пронесет…
Концовка демократическая:
Через два дня после памятного выпуска новостей, возвращаясь из магазина с бутылкой водки, призванной хоть как-то заглушить вопли холодного слизня, Андрей был остановлен двумя людьми в штатском. Последовало предложение сесть в машину. Обессиленный страхом, не стал перечить, шатающейся походкой подошел к автомобилю, сел… Дрожали колени. Узнавал ли он себя? Героя, вершителя судеб, опору павшей власти? Нет.
На суде это был тот же запуганный родителями другого мальчика жестокий малолетний идиот, плачущий и размазывающий по лицу сопли. Он сознался во всем. Плакал. Списывал все на приказ. Даже просил прощения. В зале суда демонстрировались неопровержимые доказательства его «деятельности в рамках закона». Была там и та женщина, она узнала, узнала… Боялся смотреть в глаза. «Дзесяць год турэмнага зняволення» - ему ли были адресованы эти слова? Плакала Света, странно смотрел Егор. СТРАШНО.
Концовка эмоциональная:
Емельянцева поймали на улице. Он пытался было убежать, но его окружили. Избили, «заломали» руки, куда-то потащили. Жаль, что не был в настоящем бою, успел подумать он, может, удалось бы положить их всех. Добавили по голове - потерял сознание. Очнулся с петлей на шее, привязан как собака к какому-то стальному шесту, обшарпанная камера… “Где я, бл.ть?”
“Прывітанне” - услышал он спокойный голос, исходящий от темноволосого, хорошо одетого человека средних лет…
Емельянцев сознался во всем, плакал, умолял простить его, клялся в верности новой власти. За три дня выучил белорусский язык, такой красивый, такой родной теперь. Свободно на нем изъяснялся. Лишь бы выбраться. Андрюша готов был сказать все, что угодно темноволосому человеку со спокойным голосом, лишь бы закончились мучения, лишь бы ему дали наконец-то нормально пожрать. Сколько он здесь? Месяц, два? Впал в детство, гадил под себя, ел собственное дерьмо…
«Ведаеш, мы не судовая ўстанова, увогуле ніякага дачынення да суду не маем. Мы энтузіасты - проста ловім заслужаных вырадкаў. Цябе, яшчэ некалькі такіх жа, асабліва выбітных істотаў. Усё ж задакументавана. Знайсці вас не цяжка. Ну адпачывай, сёння твой апошні дзень».
…Темноволосый человек ушел. Емельянцев не мог даже кричать, засунул большой палец руки в рот, посасывая его, провалился в забытье. Его повесили на рассвете во дворике на первый взгляд заброшенного частного дома. “Яблыня”-успел подумать бывший спецназовец. СТРАШНО было недолго.