Воспоминания капитана Арнольди, командира конно-артиллерийской батареи №13. Часть 2
Продолжаю публикацию воспоминаний капитана Арнольди. На этот раз - отрывок, посвящённый сражеию 16 (28) ноября 1812 года у Большого Стахово.
К вечеру 15-го числа прибыли главнокомандующий и бывшие с ним войска, почему в ту же ночь и собрались к нему на совет все генералы. На этом совещании условились атаковать неприятеля на рассвете 16-го числа по всей линии, почему правый фланг в лесу отдали под начальство генерал-майора Корнилова, левый также в лесу - генерал-майора Мещеринова, а центр, то самое место на дороге, где кончился бой 14-го числа и где стояли и теперь мои орудия - генерал-майора Рудзевича; первый мой выстрел должен быть сигналом наступательного действия всей линии. 16-го, рано очень, чуть стала заниматься заря, навел я средние два орудия на стрелковые резервы, стоявшие в отдалении под лесом в небольших колоннах, и с полетом этих двух ядер - бой закипел на всем пространстве: колонки рассыпались, а стрелки и стоявшие на дороге против меня, в расстоянии пистолетного выстрела, снятые с передков два орудия, повернулись тихо назад и пошли скорым, но не беглым шагом также к лесу на присоединение к своим резервам; я пустил во второй раз несколько картечи уже вместо ядер и, зарядивши снова орудия, взял на передки и скомандовал вперед.
Дорога от того места, где у опушки леса стояли французские стрелковые резервы, образует тупой угол и поворачивает вправо, идя отсель в прямом уже направлении до самой той позиции, где с 4 орудиями стоял я утром 14-го числа, когда началась переправа и где прямо против этой переправы выходит небольшая площадка с весьма незначительною песчаною возвышенностью, образовавшеюся от наноса песку; до сказанного поворота дороги вся наша линия не встретила ни выстрела и, следственно, прошла это пространство весьма скоро; но только лишь повернули мои орудия за угол направо, как были осыпаны ядрами из стоявших на помянутой возвышенности в три ряда 9 орудий, т. е. по три в каждом ряду, и стрелявших одно через другое, имея к тому возможность по вышеупомянутой песчаной возвышенности.
Легкими моими 6-фунтовыми орудиями я не мог с этого места отвечать тем же и потому подвигался вперед на дистанцию, с которой бы была польза открыть огонь; но не так-то легко было пройти полверсты расстояния под градом ядер. Пока дошел я или, лучше сказать, пробежал эту тяжкую пытку - у меня не стало трети людей и лошадей, одного офицера и одного зарядного ящика, взлетевшего на воздух; за всем тем, однако ж, я поставил орудия там, где хотел, и настойчивостью этою повлек за собою и пехоту нашу, которая, видя, что по дороге артиллерия идет вперед, бросилась к лесу и сама в ту же минуту с криком, попятив тем и всю неприятельскую линию; это переполошило французов, ибо могло лишить их переправы и предать на той стороне в руки графа Витгенштейна, вероятно, не менее половины не успевших еще переправиться. Поняв всю важность нашего натиска, послали они в ту же секунду в обе стороны леса сильные подкрепления и, в свою очередь, осадили нас; мы также получили помощь свежими войсками и опять взяли верх, но и опять не дошли далее прежнего места - таким образом в продолжение целого дня дрались обе армии в лесу, рассыпав в нем с обеих сторон, конечно, не менее 75 000 человек.
Французы лезли с ожесточением и полные отчаяния, ибо дело шло не о месте сражения и отрезания у нас какой-либо части войска, а о участи значительного числа людей, погибающих на той стороне без всякой возможности спастись, ежели только переправа на правом берегу реки останется за нами. При таком многократном напоре французов, когда наши подавались в лесу назад, я оставлял тогда стрельбу по неприятельским орудиям на дороге, поворачивая свои в то время в обе стороны, направлял их в неприятельские кучки по опушке и губил картечью; несколько раз собирались они в большем гораздо числе к канавам дороги и платили мне за это убийственным огнем, но я обрек уже себя в этот день, и несмотря, что часто весьма был почти окружаем ими, продолжал с одинаким хладнокровием накладывать их в кучи один на другого; думаю, что решимость моя в эти минуты сохранить свое место, когда неприятельские стрелки были на одной уже линии с моими орудиями, послужила сильною причиною удержаться нашей пехоте и иметь возможность всегда опять скоро оправляться ей.
Чтоб дать понятие, каково было мое положение в этот день и что стоило в продолжение 12-часового боя сохранение занятой мною с утра позиции, скажу только, что я один из всех артиллерийских командиров русской армии (ибо граф Витгенштейн стал действовать на левом берегу после уже полудня и по сложении там французами оружия, продолжалось это не так долго) дрался на обоих берегах Березины трое суток, истребил в это время 4 артиллерийские роты, в том числе свою первую, и до такой степени, что через три часа по начатии дела не могла уже более действовать, потеряв убитыми и ранеными людей и лошадей больше чем наполовину, взлетевших на воздух ящиков зарядных девять и два передка, да офицеров раненых трех, из коих один потерял выше колена ногу; подо мной убиты 3 лошади, и теплая моя шинель походила на решето от ружейных пуль. Как дорога, где я стоял, была несколько уже той, на которой помещалась французская артиллерия, то моя рота и отбыла эту адскую пытку в 6 смен, т. е. каждые два орудия действовали не долее 1/2 часа, оканчивая обыкновенно совершенным истреблением себя.
По уничтожении таким образом всей роты, послал я просить о присылке мне свежей, в таком же порядке: по два орудия на позицию в каждый раз, вызвавшись при этом оставаться и с чужими орудиями до конца дела, не желая уступать этой чести по той причине никому другому, что я первый из русских заметил и встретил переправу французских войск и первый же начал с ними дело как ныне, так и 14-го числа, не отходя в течение этих 3 дней от колеса своих орудий на аванпосте до сей минуты ни на пядень. Первые пришедшие на смену моим два орудия были пешей батарейной подполковника Пащенки роты, под командою штабс-капитана Чарторижского; эти не стояли и четверти часа, быв также уничтожены, как и мои, и тем же порядком приходили по два, одни за другими свежие, пока, наконец, вся рота была доведена до такого же состояния, как и моя; я послал опять просить другой роты, и мне снова прислали пешую подполковника де Барбиша, таким же образом вступила и эта в дело, и часа через 2 пришла в такую же невозможность действовать, как и первые две; за нею к вечеру поступила ко мне последняя уже легкая капитана Пребстинга; в бытность на позиции этой оттеснен был, наконец, неприятель до самой уже переправы, и в то же почти время, гораздо, однако ж, за полдень, услышали мы на той стороне реки канонаду, что и было сигналом прихода туда графа Витгенштейна (кажется, это был тот момент, когда сдалась колонна Партуно).
В ту же минуту объявили об оном войску, и весть эта воспламенила их - все как бы с новыми силами бросились вперед, не давая нигде остановиться неприятелю, и оттолкнули его, так сказать, одним натиском до самой переправы. Все, что не успело убраться до этого по дороге к Зембину - все было тут взято нами, но за всем тем наступившие сумерки спасли многих; орудий стояло на берегу у переправы и по дороге в лесу также много; последние были совсем заряжены. Так кончилась к 8 часам вечера знаменитая Березинская переправа. Потеря наша значительна, но неприятеля, думаю, ежели не вдвое, то наверное в полтора раза более, ибо силы его превышали, конечно, в три раза наши силы.
Рота моя, пока я весь день в деле, исправилась, как могла; лошадей пополнил я из взятых у французов в самом сражении и после оного; вместо взорванных ящиков взял французские и чрез ночь укомплектовались таким образом. Утром 17-го числа, за час до рассвета, выступил опять с авангардом Чаплица на преследование неприятеля, которого арьергард и догнали мы пополудни уже в Плещеницах, в переход за Зембином по дороге к Вилейке; на всем этом пространстве дорога идет в лесу гатью, и неприятель завалил всю ее деревьями и попортил мосты, коих там поделано множество, и два из них чрез речки; это задержало несколько следование авангарда и дало неприятелю возможность увести благополучно артиллерию, обозы и все свои тяжести, чего не мог он сделать впоследствии уже и именно начиная с последующего перехода; зато до Плещениц взято у него много отсталых и мародеров; настоящее же бедствие французской армии, известное целому свету по отступлении их от Березины до Немана, начинается от Плещениц.
P.S. Ногу Арнольди потерял в "битве народов" под Лейпцигом. Что не помешало ему служть ещё почти сорок лет и сделать серьёзную карьеру.
P.P.S. За последнеее время мне "попались" трое одноногих ветрана войны 1812 года: русский, поляк и француз. И все трое - артиллеристы.
Сводная запись темы Наполеоника (оглавление)