25 ноября (7 декабря) 1812 года. Гибель арьергардов
«Мы старались всеми силами мужественно исполнять свой долг и жертвовали своей жизнью; я удивляюсь, что Вы выражаете порицание там, где можно только расточать похвалы. Если у Вас нет личного приказа императора, то, попрошу Вас, проходите своей дорогой, у меня есть гораздо важнее дела, чем спорить с Вами»
Такими словами генерал-майор Вильгельм Хохберг непосредственно командовавший войсками 9-го армейского корпуса в бою под Молодечно ответил адъютанту императора генерал-майору Жоржу Мутону графу Лобау на упрёки в том, что «корпус так расстроен».
или открыть полную карту 4050х4250 в новом окне
Упрёки, с одной стороны, верно отражавшие состояние корпуса, но действительно несправедливые. Кончина корпуса действительно произошла стремительно, но её нельзя поставить в вину ни самому Виктору, ни его офицерам. Самое свежее и боеспособное соединение принёс в жертву ради спасения Великой армии сам Наполеон.
Треть состава (дивизию Партуно) корпус потерял отрезанной под Старо-Борисовом 15 (27) ноября. Увести её из Борисова раньше означало бросить значительную часть следующей за армией толпы и риск того, что уже в этот день Витгенштейн переправится на правый берег.
На следующий день двум дивизиям корпуса пришлось сражаться со значительно превосходящими силами русских под Студёнкой, что «уравняло» состояние частей со всей потрёпанной армией.
Последующие дни корпус шёл в арьергарде, по дороге, где всё что можно из провианта и дров уже подобрали движущиеся впереди. И подвергаясь постоянным наскокам отрядов Чаплица и Платова.
Молодечно стало последним боем корпуса. И хотя какие-то остатки войск сумели уйти дальше на запад, силы eeже были на пределе. Для того, чтобы покончить с ними, не потребовалось даже вмешательство противника. Обратимся вновь к мемуарам Хогберга:
«7 декабря было самым ужасным днем моей жизни. Мороз дошел до 20 градусов. В 3 часа утра маршал отдал приказ о выступлении. Но когда надо было дать сигнал, то заметили, что последний барабан испортился от мороза. Я отправился к солдата м. С каждым из них я поговорил, стараясь их подбодрить и убеждая их встать и собраться. Но все мои труды были напрасны; я мог собрать всего только 50 человек, остальные же, которых было около 200 или 300, лежали распростертыми на земле, мертвые и холодные. Здесь же умер друг моей юности капитан Андре де Штеттен, прекрасный во всех отношениях офицер. В разрушенной хижине я нашел лежащего на земле больного полковника Франкена; он не мог уже говорить, и на нем лежал какой-то умирающий вюртембержец. Лейтенантов Гофмана и Лассолойля, младшего Гамерера, хирургов Клоца и Вальдмана постигла та же участь. Такая же судьба постигла и остатки дивизии Жирара. В несколько часов холод достиг ужасных размеров и уничтожил остатки соединённых и державшихся ещё в порядке баденских и польских бригад; таким образом погиб 9-й корпус, единственный, который до сих пор, несмотря на непрерывные лишения и утомление, стойко держался против неприятеля, далеко превосходившего его своей силой.
Рота гренадер 1-го полка, находящаяся под командой капитана Цеха, спаслась совершенно случайно: они стояли на часах при маршале; поблизости загорел с я дом и согревал их, таким образом, они избежали смерти.
Я встретил маршала в Ошмянах и донес ему, что вся последняя пехота погибла. Такое же донесение сделал генерал Мэзон о 2-м корпусе, а генерал Думерк о кавалерии. Еще 5 и б декабря эта кавалерия состояла в арьергарде и проявила большое самопожертвование, а в эту несчастную ночь с 6-го на 7-е она также погибла.
7 декабря в 4 часа утра баденская артиллерия покинула бивак со своими 8 орудиями, но несколько часов спустя ей пришлось бросить первую пушку у подножия большой горы; постепенно покидала она и остальные, и последнее орудие осталось на другой день около Вильно, застряв в огромной толпе людей и экипажей, толпившихся около ворот города…
… Мне нечем уже было командовать, и я шел, не останавливаясь, со слабыми существующими остатками и нескольким и офицерами, в числе которых находились [командир 1-й бригады 26-й пехотной дивизии] генерал [Франсуа Этьен ] Дама и кригс-комиссар Зартелон. Мы шли 15 часов и к вечеру дошли до села, где остановились на ночлег остатки 1 -го корпуса. Здесь я велел сжечь древки и отрезать от них знамена, которые многие унтер-офицеры навязали прямо на тело и благополучно донесли их таким образом до родины. Фельдфебели Жавсон и Филиппи донесли знамена 1-го полка. Солнце ярко блестело и освещало своими лучами такую картину бедствий, которую едва ли кто видел в мире. Мороз был ужасный…»
И взгляд фельдфебеля Штейнмюллера:
«До сих пор 9-й корпус держался ещё вместе, хоть и был очень ослаблен; в трех его дивизиях насчитывалось всего 200 человек; теперь он совсем распался. Знамена сняли с древков и обернули вокруг пояса самых сильных унтер-офицеров…
На рассвете 8 декабря я взял под руку последнего, уцелевшего от нашего батальона капитана фон Хеддерсдорфа, у которого были на теле сильные отеки, и пошел с ним в Вильно, надеясь на Божью милость; нам оставалось идти до города 8 часов, и к нему были устремлены наши самые горячие надежды.»
Сводная запись темы Наполеоника (оглавление)