рассказ моего друга Зонта.
Я не доволен стилем, так как кое в чём пересмотрел свои взгляды с тех пор. Но может быть в этом виноват не я, а Зонт! В любом случае место этой зарисовке здесь найдётся.
Так было каждым утром в дождливые, пасмурные дни. Я просыпался очень рано и с чувством странного трепета и дрожи слушал, как капли стучали по карнизу и оконным стёклам. Я даже научился определять время - около пяти утра. Эти часы были самыми лучшими. Я знал, что уже в семь громко, как милицейская сирена, которую я часто слышал на улице, прозвенит будильник, и мой хозяин поднимется с постели. Я с нетерпением ждал того момента, когда он будет тянуться, сидя на кровати, затем наденет тапки и, ещё полусонный, уже бодрыми, уверенными шагами протопает в ванну.
В рабочие дни он всегда вставал вовремя. Выйдя из ванны, шёл на кухню, завтракал, а потом одевался. Я внимательно следил за тем, как он складывает документы в портфель, берёт мобильный и ключи; я так волновался от мысли, что вот уже сейчас наступит моя очередь.
Обычно прогулка по улице занимала не больше десяти минут. Он уверенно держал меня в руке, и я скрывал его от холодных капель дождя, от всей неприветливости города в такие пасмурные, невесёлые будние дни. Иногда ветер внезапно бил по мне и откидывал в сторону - тогда маленькие точки дождя покрывали лицо и плащ. Как ненавидел я этот ветер! Я пытался удержаться на месте, но часто был бессилен против его злобных порывов.
Вскоре мы добирались до высокого нового здания, хозяин закрывал меня и заходил внутрь. Я смотрел, как люди внутри здороваются с ним, и именно тогда впервые услышал его имя - Андрей Владимирович. Затем он проходил в свой кабинет, ставил меня в угол сушиться, а сам садился за стол и доставал бумаги. Я думал, что мне, наверное, очень повезло быть рядом с таким умным, уважаемым человеком.
Однажды он возвращался домой с работы, лил дождь; я смотрел на грязный, тонущий тротуар и проходящих по нему людей. У каждого из них был зонт. Маленькая девочка держала в руках разноцветный зонтик, пожилой мужчина зелёный, а молодая девушка красный. Я вдруг вообразил, а что если все они живые, что если каждый из них точно так же как я ждёт прогулки, ловит капли дождя и чувствует на себе удары ветра. Мне стало не по себе от этой мысли. Как мог я не подумать об этом раньше? Я вдруг почувствовал, что со всех сторон на меня обращены пристальные, недоверчивые взгляды.
Теперь я уже не ждал прогулки по улице. Ставшая привычной радость ожидания сменилась чувством тревоги и беспокойства. Я стал думать о том, что, возможно, не только зонты, но все вещи вокруг меня живые, и это пугало меня. Этот страх, эта вдруг открывшаяся истина затуманивала моё сознание, я перестал замечать окружающую жизнь, а когда долго, целыми днями приходилось лежать на своей полке, впадал в забытьи.
В один день всё вдруг закончилось. Я внезапно отчётливо понял, что они не могут быть живыми. В самом деле, какие основания у меня были поверить столь бредовой идее? Неужели кто-то из них хоть раз показал, что может быть живым? Все эти вещи были совсем не похожи на людей, которые, я был в этом уверен, были живы и всем своим поведением это показывали. Какой абсурдной и глупой показалась мне прежняя мысль о том, что кто-то из этих неподвижных зонтов, ботинок и чашек может переживать то же, что и я.
В тот, решивший всё октябрьский вечер погода была очень плохой. Ветер раскачивал, ломая, деревья, и дождь лил стеной. Было поздно, но хозяин куда-то очень торопился. Мы двигались по заваленному листьями парку и ветки деревьев опускались так низко, что иногда задевали меня. Я пытался бороться с ветром, но это было бесполезно. Его ураганные порывы ломали меня, и я чувствовал, что теряю сознание. Но я не чувствовал боли. Меня вдруг охватило желание подчиниться, словно этот ветер был единственным в этом мире, кому было до меня дело. Ещё я успел подумать, что это, наверное, правда, и всё исчезло.
Так было каждым утром в дождливые, пасмурные дни. Я просыпался очень рано и с чувством странного трепета и дрожи слушал, как капли стучали по карнизу и оконным стёклам. Я даже научился определять время - около пяти утра. Эти часы были самыми лучшими. Я знал, что уже в семь громко, как милицейская сирена, которую я часто слышал на улице, прозвенит будильник, и мой хозяин поднимется с постели. Я с нетерпением ждал того момента, когда он будет тянуться, сидя на кровати, затем наденет тапки и, ещё полусонный, уже бодрыми, уверенными шагами протопает в ванну.
В рабочие дни он всегда вставал вовремя. Выйдя из ванны, шёл на кухню, завтракал, а потом одевался. Я внимательно следил за тем, как он складывает документы в портфель, берёт мобильный и ключи; я так волновался от мысли, что вот уже сейчас наступит моя очередь.
Обычно прогулка по улице занимала не больше десяти минут. Он уверенно держал меня в руке, и я скрывал его от холодных капель дождя, от всей неприветливости города в такие пасмурные, невесёлые будние дни. Иногда ветер внезапно бил по мне и откидывал в сторону - тогда маленькие точки дождя покрывали лицо и плащ. Как ненавидел я этот ветер! Я пытался удержаться на месте, но часто был бессилен против его злобных порывов.
Вскоре мы добирались до высокого нового здания, хозяин закрывал меня и заходил внутрь. Я смотрел, как люди внутри здороваются с ним, и именно тогда впервые услышал его имя - Андрей Владимирович. Затем он проходил в свой кабинет, ставил меня в угол сушиться, а сам садился за стол и доставал бумаги. Я думал, что мне, наверное, очень повезло быть рядом с таким умным, уважаемым человеком.
Однажды он возвращался домой с работы, лил дождь; я смотрел на грязный, тонущий тротуар и проходящих по нему людей. У каждого из них был зонт. Маленькая девочка держала в руках разноцветный зонтик, пожилой мужчина зелёный, а молодая девушка красный. Я вдруг вообразил, а что если все они живые, что если каждый из них точно так же как я ждёт прогулки, ловит капли дождя и чувствует на себе удары ветра. Мне стало не по себе от этой мысли. Как мог я не подумать об этом раньше? Я вдруг почувствовал, что со всех сторон на меня обращены пристальные, недоверчивые взгляды.
Теперь я уже не ждал прогулки по улице. Ставшая привычной радость ожидания сменилась чувством тревоги и беспокойства. Я стал думать о том, что, возможно, не только зонты, но все вещи вокруг меня живые, и это пугало меня. Этот страх, эта вдруг открывшаяся истина затуманивала моё сознание, я перестал замечать окружающую жизнь, а когда долго, целыми днями приходилось лежать на своей полке, впадал в забытьи.
В один день всё вдруг закончилось. Я внезапно отчётливо понял, что они не могут быть живыми. В самом деле, какие основания у меня были поверить столь бредовой идее? Неужели кто-то из них хоть раз показал, что может быть живым? Все эти вещи были совсем не похожи на людей, которые, я был в этом уверен, были живы и всем своим поведением это показывали. Какой абсурдной и глупой показалась мне прежняя мысль о том, что кто-то из этих неподвижных зонтов, ботинок и чашек может переживать то же, что и я.
В тот, решивший всё октябрьский вечер погода была очень плохой. Ветер раскачивал, ломая, деревья, и дождь лил стеной. Было поздно, но хозяин куда-то очень торопился. Мы двигались по заваленному листьями парку и ветки деревьев опускались так низко, что иногда задевали меня. Я пытался бороться с ветром, но это было бесполезно. Его ураганные порывы ломали меня, и я чувствовал, что теряю сознание. Но я не чувствовал боли. Меня вдруг охватило желание подчиниться, словно этот ветер был единственным в этом мире, кому было до меня дело. Ещё я успел подумать, что это, наверное, правда, и всё исчезло.