(no subject)
Забавно, что я как заслуженный деятель разговорного жанра нынче вообще не говорю голосом.В последние дни даже с котами. Единственный человек, с которым я прям говорю и прям ртом это мама и то мы созваниваемся не каждый день. Мне кажется, что с течением дней замедляется весь мой хваленный быстрый ум. Я просто теряю обороты и молчу. Да, если вы попросите сказать меня рифму к слову "сырники" я все еще отвечу: "х*ирники", но как-то без огонька.
Снова перестала спать.
Однажды я читала фичок по маховиковости времени, как, мол, Гермиона попала в прошлое и жила там пока не придумали какой-то обратный механизм. И вот в ночь убийства Лили и Джеймса она сидела у камина укачивая кусок пледа и бесшумно плакала потому что и сделать ничего не могла и объяснить и вообще. Так вот, я ночами сижу на подушках на полу у кресел мешков, в которых спит Сайка. Она перестала спать со мной с тех пор, как я перестала спать. Я ворочаюсь и ее раздражаю. Такой вот уроборос. Так вот я сижу, держу ее за лапку и... все. Потом, часа в два, я задремываю, просыпаюсь от леденящего душу цементного пола и укладываюсь на кровать. В восемь я просыпаюсь и еще один бесполезный день.
Нет, не подумайте, я работаю насколько дают заказы, переписываюсь в соцсетях, моюсь, в конце концов, и даже мою полы. Исправно езжу к психотерапевту. Пытаюсь выбить свои деньги из ресторана, который платить мне не собирается. Учусь жить пешком.
Да, кстати, это удивительная по своей подлости история, которая отобрала у меня последнюю радость. Я даже перестала ходить на паркинг и сидеть часами в Усане. Теперь-то я понимаю что уехать на нем никуда не могу. Моя нервная система, начинающийся Альцгеймер или еще невесть какая херня не позволяют мне сесть за руль. Мне как бы абсолютно неважно убьюсь ли я сама, но ставить под угрозу других участников движения как-то не по-пацански. То самое понятие водительской совести, которое почему-то напрочь отсутсвует у людей выезжающих в снег на летней резине.
Еще грустнее, что теперь все покупки масштабнее йогурта, которые необходимы для работы надо таскать на себе из ближайших магазинов, где, кстати, дороже, чем в Ашане. Но Ашан и все остальное мне теперь заказано до тех пор пока не восстановится нормальная работа сердечно-сосудистой или чего бы там ни было.
Депрессия и все идущее с ней за руку похожа на кроличью нору. Ты все падаешь и падаешь и не знаешь когда наконец приземлишься. Или может и приземляешься, но дно пробивается снова.
Клонится к закату второй месяц поиска работы. Что радует особенно, клонится к закату этот злоебучий год.
Я поймала себя на том, что я совершенно иссякла. Перегорела. Вот прям кучка пепла где-то в груди. Последнее что я чувствовала это дикую ярость и злость, но это было неделю назад. Я не сопереживаю героям кино, я уже давненько не плачу, я, кажется, целую вечность вообще не смеюсь. По-настоящему, так, чтоб ломило ребра. Чтоб пресс болел и падаешь на пол и никак не получается встать.
Говорят, что я родилась очень сильной. Говорят, что не каждый малыш переживает мамину температуру под сорок на восьмом месяце беременности. Говорят, меня любят боги. Говорят, что бронхит в шесть месяцев это прям ад.
А я устала быть сильной. И сил уже не осталось.
Клонится к закату второй год без папы. Клонится к закату год моего личного бесконечного ада. И что самое обидное, что клонюсь к закату и я.
Снова перестала спать.
Однажды я читала фичок по маховиковости времени, как, мол, Гермиона попала в прошлое и жила там пока не придумали какой-то обратный механизм. И вот в ночь убийства Лили и Джеймса она сидела у камина укачивая кусок пледа и бесшумно плакала потому что и сделать ничего не могла и объяснить и вообще. Так вот, я ночами сижу на подушках на полу у кресел мешков, в которых спит Сайка. Она перестала спать со мной с тех пор, как я перестала спать. Я ворочаюсь и ее раздражаю. Такой вот уроборос. Так вот я сижу, держу ее за лапку и... все. Потом, часа в два, я задремываю, просыпаюсь от леденящего душу цементного пола и укладываюсь на кровать. В восемь я просыпаюсь и еще один бесполезный день.
Нет, не подумайте, я работаю насколько дают заказы, переписываюсь в соцсетях, моюсь, в конце концов, и даже мою полы. Исправно езжу к психотерапевту. Пытаюсь выбить свои деньги из ресторана, который платить мне не собирается. Учусь жить пешком.
Да, кстати, это удивительная по своей подлости история, которая отобрала у меня последнюю радость. Я даже перестала ходить на паркинг и сидеть часами в Усане. Теперь-то я понимаю что уехать на нем никуда не могу. Моя нервная система, начинающийся Альцгеймер или еще невесть какая херня не позволяют мне сесть за руль. Мне как бы абсолютно неважно убьюсь ли я сама, но ставить под угрозу других участников движения как-то не по-пацански. То самое понятие водительской совести, которое почему-то напрочь отсутсвует у людей выезжающих в снег на летней резине.
Еще грустнее, что теперь все покупки масштабнее йогурта, которые необходимы для работы надо таскать на себе из ближайших магазинов, где, кстати, дороже, чем в Ашане. Но Ашан и все остальное мне теперь заказано до тех пор пока не восстановится нормальная работа сердечно-сосудистой или чего бы там ни было.
Депрессия и все идущее с ней за руку похожа на кроличью нору. Ты все падаешь и падаешь и не знаешь когда наконец приземлишься. Или может и приземляешься, но дно пробивается снова.
Клонится к закату второй месяц поиска работы. Что радует особенно, клонится к закату этот злоебучий год.
Я поймала себя на том, что я совершенно иссякла. Перегорела. Вот прям кучка пепла где-то в груди. Последнее что я чувствовала это дикую ярость и злость, но это было неделю назад. Я не сопереживаю героям кино, я уже давненько не плачу, я, кажется, целую вечность вообще не смеюсь. По-настоящему, так, чтоб ломило ребра. Чтоб пресс болел и падаешь на пол и никак не получается встать.
Говорят, что я родилась очень сильной. Говорят, что не каждый малыш переживает мамину температуру под сорок на восьмом месяце беременности. Говорят, меня любят боги. Говорят, что бронхит в шесть месяцев это прям ад.
А я устала быть сильной. И сил уже не осталось.
Клонится к закату второй год без папы. Клонится к закату год моего личного бесконечного ада. И что самое обидное, что клонюсь к закату и я.