(no subject)
Человек, который научился в раннем детстве сам себе делать допамин и окситоцин, больше не способен к социализации. Это маугли, выросший не в физических джунглях, но во внутренней эмиграции. Там произросла своя природа, свои деревья и цветы, свои звери и насекомые, сформировались свои физические законы, своя этика и свой язык. И там человек чувствует себя как дома, там становится его родина. Такой человек, может быть, даже способен освоить формальные правила взаимодействия с миром людей, он может быть даже научен так, чтобы вовлекаться в социальные игры и осуществлять коммуникативные акты, кажущиеся окружающим вполне здравомысленными и нормативными. Более того, его поведение может казаться подчас даже эталоном здравомыслия и нормативности: имитации всегда требуются четкие формальные рамки для поддержания впечатления достоверности, у имитации всегда недостаточно внутренних критериев для опознания ситуаций, где рамки становятся вариативными. Такой человек всегда будет обостренно чувствовать противоестественность собственного поведения в мире людей, несовместимость культурных кодов. А главное - отсутствие внутренних мотивов, ради которых стоило бы все это претерпевать и превозмогать: внутренние джунгли дают ему гораздо больше того, что могут дать внешние люди, при этом дают в чистом, экстрагированном виде, никакого песка, ила, тяжелых металлов, ядов, гнилостных бактерий и прочей гадости, которой неизбежно насыщен поток социальных взаимодействий и где условные нормальные люди, как петух в навозной куче, обычно ищут жемчужные зерна вкусных нейромедиаторов.
Чем формальнее организована коммуникативная культура, тем проще такому человеку имитировать свое присутствие в социальном поле. Иногда ему даже кажется, что такая культура более "родная", нежели менее формальная. Однако, это лишь иллюзия. Просто меньше усилий приходится прикладывать, чтобы выглядеть цивилизованным человеком - есть четкие критерии, точные формулы, что и в каких случаях принято говорить или делать. И другие в формальной культуре охотнее признают его за своего - от человека там не ожидают произвольности, каковая является важным связующим звеном в обществах неформальных. Маугли не может позволить себе произвольности, люди не оценят, если кто-то встанет на четвереньки, станет тяфкать и рыть передними ногами ямку. Коммуникации просто не получится.
Собственно, она была бы и вовсе не нужна, если бы не необходимость в каком-то взаимодействии для поддержания физического выживания. Для такого человека идеал в мире физического - натуральное хозяйство полного цикла, 地産地消, свобода от социальных зависимостей. Ему интересны во внешнем мире только две части общей культуры: ремесла и искусства. Ремесла можно использовать в собственном хозяйстве, нивелируя по возможности все то, что отвлекает от спокойного пребывания во внутренней эмиграции. А искусство встраивается во внуренние джунгли, произрастает там, цветет и плодоносит, дополняя и обогощая их разнообразием любопытных форм. Для него, впрочем, есть одна приемлемая форма коммуникации не имитационной - когда кто-то радуется произведенному им самим. Это такой единственный узенький и шаткий веревочный мостик, перекинутый над пропастью между его джунглями и внешним миром. Мостик разделенной радости.
Чем формальнее организована коммуникативная культура, тем проще такому человеку имитировать свое присутствие в социальном поле. Иногда ему даже кажется, что такая культура более "родная", нежели менее формальная. Однако, это лишь иллюзия. Просто меньше усилий приходится прикладывать, чтобы выглядеть цивилизованным человеком - есть четкие критерии, точные формулы, что и в каких случаях принято говорить или делать. И другие в формальной культуре охотнее признают его за своего - от человека там не ожидают произвольности, каковая является важным связующим звеном в обществах неформальных. Маугли не может позволить себе произвольности, люди не оценят, если кто-то встанет на четвереньки, станет тяфкать и рыть передними ногами ямку. Коммуникации просто не получится.
Собственно, она была бы и вовсе не нужна, если бы не необходимость в каком-то взаимодействии для поддержания физического выживания. Для такого человека идеал в мире физического - натуральное хозяйство полного цикла, 地産地消, свобода от социальных зависимостей. Ему интересны во внешнем мире только две части общей культуры: ремесла и искусства. Ремесла можно использовать в собственном хозяйстве, нивелируя по возможности все то, что отвлекает от спокойного пребывания во внутренней эмиграции. А искусство встраивается во внуренние джунгли, произрастает там, цветет и плодоносит, дополняя и обогощая их разнообразием любопытных форм. Для него, впрочем, есть одна приемлемая форма коммуникации не имитационной - когда кто-то радуется произведенному им самим. Это такой единственный узенький и шаткий веревочный мостик, перекинутый над пропастью между его джунглями и внешним миром. Мостик разделенной радости.