Гиви как метафизическая константа моего бытия-5
На днях из сети, как чёртик из табакерки, выскочил Гиви и потребовал продолжения банкета, напомнив о некоторых подробностях нашего посещения славной Харькiвщины в 1987 году. Итак, вам, друзья мои, не повезло…
Утро стрелецкого похмелья
Общеизвестно, хорошее похмелье нужно готовить загодя, как минимум - с вечера, но можно и пораньше. На руках у нас имелось десять литров высокоградусного пойла, душа горела и требовала - вынь да положь! - праздника, видочек у героев был ещё тот, в чём можете удостовериться сами.
Я - слева, Филя - справа, Чрелашвили - над нами обоими аки призрак отца Гамлета, типа, воспарил. Три идиота, словом…
Пока Гиви, как я уже рассказывал, безуспешно искал по всей поляне Марину Меламед, мы с Филиппом нашли стаканы и закуску, а также цельную кучу старых знакомцев, желающих отпробовать неместных благ, коих было у нас. На пьянящий аромат, как пчёлы на медонос, жужжа, слетались ростовчане, в первых рядах которых мохнато маячила бородатая физиономия Дреера. Степенно и благообразно к нему присоседился долговязый Игорь Левин, поэт-рубаист, впрочем, от распития чачи он отказался, напротив, предлагая всем и каждому фляжку с девяностошестиградусным медицинским. Периодически появлялся и Гиви. Он справлялся у окружающих, де, не видали ли они поблизости Марину М., затем, не закусывая, опрокидывал в себя очередную порцию допинга и снова устремлялся по порочному кругу.
Впрочем, несмотря и даже где-то вопреки привходящим обстоятельствам, мы с Гиви умудрились записаться выступать со сцены. Составлявший перечень бардов и примкнувших к ним Гриша Слободянюк окинул нас критическим взглядом и сказал: «Поодиночке вы упадёте прямо у микрофона. Выпущу только дуэтом… Наливай!» - и подставил эмалированную сиротскую кружку. Пришлось налить.
Короче, выступали мы тёплые-тёплые, теплее не бывает. Балансировали у рампы под басящий шёпот светотехника «Лампочки не подавите, ироды!» Пели, страшно вспомнить, мою самую первую песню… «Свеча! Свеча!» - мычал, страстно мотая головой Гиви. «Мы свечи во Вселенной!» - икая, подхватывал я. Филя же, как наиболее вменяемый из нас, в это время уже затащил в близлежащие кусты какую-то девицу, отчего эти самые кусты загадочным образом приобрели волнообразно-поступательный импульс, так сказать…
Мало того, что мы смогли-таки допеть песенку до конца, почти ни разу - ну, две-три ошибки не в счёт! - не сбившись; мало того, что нам даже аплодировали, а не бросали гнилыми помидорами; этого всего было мало - мы ещё и стали лауреатами слёта. Определённо, члены жюри находились в кондиции, не сильно отличающейся от нашей! Впрочем, о лауреатстве мы узнали только утром, а пока вдохновлённый нашим успехом Дреер категорично изъявил желание тоже выступить со сцены. И мы открыли вторую канистру. С медовухой.
К этому времени вернулся и Филя. Начиналась чайхана - юмористическая часть концерта, на которую и было решено вытащить Дреера. Евгений Матвеевич, с трудом удерживавший маракас, потребовал для пущей представительности гитару. Лишней у нас не было, а посему инструмент пришлось реквизировать во временное пользование у доверчивого паренька из Краматорска. Имени владельца гитары история не сохранила, так что в дальнейшем буду называть его просто паренёк. Гитару повесили Дрееру на шею и - марш, марш, вперёд! - снова полезли на сцену.
Диспозиция была такова: Дреер в центре, одесную и ошуюю в качестве телоносцев - я и Гиви, Филя прогуливался взад-вперёд за нашими спинами и глумливо выглядывал то справа, то слева, изображая кардинала Мазарини. «Лампочки!» - трагически стонал светотехник уже во весь голос. «На балу у короля Людовика Четырнадцатого», - бесцветно забубнил Гиви, - «собралась всякая шушера, надо ведь напиться-то! Герцог Анжуйский, принц де Конде, адмирал Колиньи…» При упоминании адмирала Дреера стошнило, он содрогнулся всем телом и изверг струю в первые ряды, расположившиеся прямо на травке перед сценой. Абзац.
Окроплённые зрители негодовали. Один из наиболее негодующих вовсю порывался добраться до собственно тела Евгения Матвеевича, но тут из темноты выступил долговязый силуэт Игоря Левина со знакомой нам фляжкой медицинского и похитил бренную составляющую Дреера. Вместе с заблёванной гитарой на шее. «И в лес ягнёнка поволок».
Потом пошла всеобщая пьянка до последних огурцов, началось то, что в русско-английском словаре мата переводится как big party, а в оригинале звучит как ебля с пляской. Утро настало внезапно.
Над спящей поляной летела песня. На краю сцены, между таки раздавленными лампочками сидел, свесив ноги вниз, Анвар Исмагилов и пел на всю катушку. «Вот опять колесо повернулось - не жить нам по-прежнему! А герой анекдотов зарыт у кирпичной стены…» Колесо катилось по мятым лицам, давя тревожные сны. «И гнетёт нас тоска по товарищу грешному, будто сели в такси, а мосты уже разведены…» - отчётливо рубил слова Анвар. Народ начинал пробуждаться. «В трудовых лагерях у друзей настоящее бедствие: то ль амнистию им, то ли к стенке блатную артель. А над нами так радостно ржут белокурые бестии, и Рахметов привычно готовит с гвоздями постель…»
Тут-то меня и застиг паренёк из Краматорска, озабоченный судьбой реквизированной гитары. Увы, гитара, равно как и Дреер отсутствовали в пределах досягаемости. Я с тоской огляделся по поляне и вдруг увидел прямо перед собой одноместную палатку Евгения Матвеевича, любовно именуемую хозяином то ли за чёрный цвет, то ли за небогатые габариты «Мой гробик».
- Вот, - сказал я пареньку, - то, что тебе нужно! Гитара там!
- Ты уверен? - с сомнением покосился на палатку паренёк.
- Ещё бы! - гордо заявил я, раздвигая полотнище входа.
Из палатки, скрипя и чертыхаясь, выдвинулся на телескопических, судя по всему, суставах Игорь Левин с неизменной фляжкой. «И вечный слоёный пирожок», услужливо подсказала память.
- Кто хочет выпить спирту? - сипло вопросил последователь Хайяма.
Таковых тут же обрелось с десяток рож. Выяснилось, что воды для запивки ни у кого нет, а потому, похмельно гомоня, общественность двинула в сторону родника.
- Ну, и где же гитара? - вздохнул краматорец.
- Сейчас, сейчас… - бодро ответил я, и снова подошёл к палатке.
Из палатки материализовалась блондинка пышных кустодиевских форм и принялась строить глазки окружающему миру. Предположить её изначальное присутствие в одноместном гробике, из которого только что с трудом восстал долговязый Левин, разум категорически отказывался. Бред и сладкий морок повиляла развесистой задницей и пошла себе к сортиру. Паренёк из Краматорска провожал её изумлённым взглядом.
- Во дают! А гитара, значит, пропала…
- Почему же пропала? - раздался голос Евгения Матвеевича.
Из палатки, как из цилиндра фокусника, выползал ну очень помятый и растрепанный Дреер. Покряхтывая, он встал на ноги и широким жестом - вуаля! - вытащил откуда-то целую и чистую гитару паренька.
Глядя на этот фейервек чудес, мне подумалось, что последние сто пятьдесят вчера были совершенно лишние.