Типа, рассказ
Когда меня спрашивают, как я здесь оказалась, приходится врать, что не помню. Амнезия. Хотя на самом деле я все прекрасно помню. Вернее, еще совсем недавно помнила. Во всяком случае, если мне это действительно понадобится, то в любой момент смогу вспомнить.
Если не считать дурацких вопросов и процедур по утрам, то жизнь тут вполне сносная. Когда меня спрашивают, почему я здесь, приходится врать, что не знаю.
Вот только этот ужасный сон. Он повторяется каждую ночь. Я пыталась не спать, а снотворное выплевывала в туалет. Но меня застукала старшая сестра, и с тех пор она каждый раз сама вкладывает таблетку мне в рот, а потом проверяет ложечкой под языком. Я не злюсь - это ее работа. Хотя, справедливости ради, надо признать, что не будь она такой сукой… Ладно, проехали. В конце концов, может ей действительно важно, сплю я по ночам, или разглядываю «Погребение Осириса Изидой».
Когда меня спрашивают, кто ее нарисовал, мне даже врать не приходится. Я действительно не помню. Лишь кисть в испачканных акриловой краской пальцах, которая выводит перья в крыле Изиды, одно за одним, тщательно прорисовывая каждую пушинку, а я смотрю, как завороженная, не в силах отвести взгляд.
Если долго смотреть на лица Осириса и Изиды, то начинает казаться, что я их знаю. «Конечно, знаешь, - ворчит старшая сестра. - Каждый божий день на них пялишься, шутка ли дело…»
Сука.
* * *
Они познакомились совершенно случайно. В метро. По непонятной причине поезд остановился между станциями, и стоял уже чуть ли не четверть часа. Кирилл поминутно смотрел на часы и чертыхался сквозь зубы, но потом понял, что все равно опоздал, расслабился и начал глазеть по сторонам. Рядом с ним стояла девушка, и он подумал, что именно такое лицо должно быть у Изиды. Кирилл начал жадно ее разглядывать, вычерчивая ногтем на ладони изгиб скулы - для памяти. Но девушка заметила, презрительно фыркнула, поджала губы и приподняла бровь. «Нет, не Изида, - разочарованно подумал Кирилл. - Вот сфинкс бы из нее вышел знатный». И он перевел взгляд на юного джентльмена лет четырех. Юный джентльмен сидел на коленях у матери - совсем не Изида - и громко распевал песню о крокодиле и прочей африканской живности. Случайно заехав Кириллу ботинком по голени, молодой человек слегка смутился и песню оборвал. Он надежно спрятался под мамину руку и громко заявил оттуда, что терпеть не может обезьян. «Потому что они грязные, мерзкие и противные!»
«Тише!» - вскрикнула мама шепотом, испуганно озираясь. Кирилл пытался сохранить серьезность, но в самый ответственный момент встретился взглядом с девушкой, и они оба совершенно неприлично расхохотались. Девушка очень мило запрокидывала голову, и он опять подумал об Изиде.
«Попробую», - решил он, и девушка уже на выходе из метро согласилась из прекрасной незнакомки превратиться в Анну. На следующий день он начал ее писать, а через неделю она перевезла к нему свои немногочисленные вещи.
Впрочем, к этому времени он уже знал, что ничего не вышло. Изида ускользала, отворачивалась, прятала лицо, и Кириллу оставалось лишь подолгу расписывать одежду и разноцветное оперение. Зачем при этом было усаживать перед собой Анну, он и сам не понимал. Анна волновала его, отвлекала, мешала сосредоточиться. Да и глупо было предполагать, что капризная Изида рискнет появиться в присутствии посторонних. Возможно, она обиделась на то, что он пытается придать ей чужие черты, думал Кирилл, выписывая очередное перышко, в то время как Анна, скучая, смотрела в окно и вертела на запястье нефритовый браслет в форме амфисбены. Как-то раз Кирилл попытался снять браслет с ее руки вместе с остальной одеждой, но Анна отдернула руку и долго еще объясняла, что это талисман, снимать его нельзя, и что-то еще в том же духе. Кирилл не стал вникать в детали - ну, нельзя, так и не надо. В тот же вечер он уснул на руке Анны и, проснувшись утром, обнаружил небольшую ранку в том месте, где под его плечо попал браслет.
Все началось как-то незаметно. Уже утром, по дороге на работу, он начинал тосковать. Немного о том, что ее не было рядом, но в основном о том, что даже в постели, обнявшись до боли, так, что уже ближе некуда, он все равно не получал того, о чем мечтал. Он хотел войти в нее, но неизменно натыкался на влажную от страсти кожу, и дальше хода не было.
Войти в нее, - повторял он как заклятие, в полудреме после бессонной ночи, покачиваясь в переполненном вагоне метро, - войти в нее, поцелуем раствориться в слюне, скользнуть в кровь, потрогать легкие, кольнуть сердце - забавно - заблудиться, потерять сознание и очнуться именно там, куда давно хотел, но не знал, как. Ступить на мраморный пол, обвести взглядом стены, найти в углу нечто пушистое и колючее, с чужим лицом, но твоими глазами, взять на руки, отдернуть укушенный палец и торопливо сбежать. Проснуться в холодном поту, ничего не помнить, швырнуть будильник в стену, принять душ, выпить кофе и поехать на работу. На совещании наткнуться на удивленный взгляд секретарши и понять, что вот уже десять минут сосешь палец. Сказать: «укололся», спрятать руку в карман и отойти к окну, замереть от невыносимого желания забиться в угол, обхватить руками живот, заскулить жалобно и огрызаться острыми зубами, пока девять оболочек сна не лопнут одна за другой…
Вечером Кирилл возвращался домой, Анна кормила его ужином и вела в спальню. Он шел в надежде на то, что сегодня все будет иначе, но ее лицо, которое он легко мог бы нарисовать по памяти, белело на подушках пустым пятном, напоминая недописанную картину. Его можно было потрогать руками, поцеловать, лизнуть, но если бы кто-нибудь вынул из этой прекрасной оболочки содержимое и заменил его другим, то подмену невозможно было бы заметить.
- Даже если бы внутри нее поселилась Изида? - коварно спрашивал внутренний голос.
- Иди к черту, - отвечал Кирилл. И посреди бурных объятий как-то совсем уже некстати думал о том, что пустота, как оказалось, тоже бывает разной. Перед ним на льняной простыне лежала пустота вакуума, готовая заполнить себя чем угодно. А там, на мольберте, под испачканной красками тряпками… С непонятной дрожью в руках он думал, что рано или поздно ему все равно придется увидеть ее лицо, и тогда… Анна извивалась под ним, стонала, обхватывала его руками, а двуглавая змея хищно царапала спину. И Кирилл с благодарностью проваливался в услужливо распахнутую бездну забытья, где можно было судорожно втягивать легкими прохладный воздух, слушать бешеный стук собственного сердца и ни о чем не думать.
«Я люблю ее», - виновато объяснял он Изиде, а та брезгливо встряхивала пестрым крылом и уходила все глубже и глубже, туда, где отсутствие черт было незаметно и даже, пожалуй, уместно. «Я люблю тебя», - шептал он Анне, а та улыбалась, терлась щекой о его руку, сворачивалась клубком и исчезала в каком-то недоступном Кириллу сновидении.
Но иногда она доводила его до бешенства. В такие дни он заставал ее перед темным окном. Она не шевелилась, не отвечала на вопросы, и Кирилл не знал, что думать. Он обшаривал ее сумочку в поисках наркотиков, кричал, бил Анну по щекам, но она молчала, прикрыв глаза. Оставалось только уйти из дома, хлопнув дверью. Иногда он возвращался через четверть часа, а иногда под утро, но каждый раз Анна мирно спала в кресле, поджав ноги и натянув на плечи потертый клетчатый плед. Утром она варила ему кофе, клялась, что ничего не помнит, и что-то в ее голосе мешало Кириллу поверить. Кофе получался невкусный, но он пил, думая о том, что не знает о ней вообще ничего - ни адреса, ни фамилии. Только имя, да и то вызывало некоторые сомнения.
В один из дней, измученный неизвестностью, Кирилл предложил Анне выйти за него замуж. В этот момент он думал лишь о том, что сможет хоть краем глаза взглянуть на ее паспорт. И когда девушка с восторженным воплем доверчиво бросилась ему на шею, он почувствовал нечто вроде угрызений совести.
А вечером Анна исчезла.
***
Я не сплю вот уже три дня. Все оказалось очень просто - надо всего лишь проглотить таблетку, запить водой, пойти в туалет и засунуть в горло два пальца. Жаль только, что лекарства мне дают после ужина, и я потом всю ночь голодна. Впрочем, это даже хорошо. Я похудела, и глаза лихорадочно блестят, с такими глазами гораздо проще симулировать. Если бы еще вспомнить, что именно надо симулировать, то можно было бы немного расслабиться. Вчера ночью я лежала в постели и через неплотно сомкнутые веки разглядывала Изиду. Внезапно дверь хлопнула, и в комнату зашла старшая медсестра вместе с врачом. Они тихо переговаривались, и медсестра писала что-то в блокнот. Врач - все время забываю его имя - очень красивый, он мне нравится, но в ту минуту я вся покрылась липким холодным потом. А вдруг я что-то делаю неправильно? А вдруг мне надо метаться во сне и громко звать прабабушку? А вдруг меня разоблачат? Что тогда будет?
Самое ужасное то, что я не знаю.
Кроме того, бессонница начинает плохо на меня действовать. Сегодня вечером я стояла у окна, и вдруг мне показалось, что я проваливаюсь в свой кошмар наяву. Это было очень страшно - во сне всегда помнишь, что в самом крайнем случае можно проснуться. А вот если все начнет происходить в реальности, то спасения уже не будет.
***
Два месяца Кирилл ее искал. Он был уверен, что случилось нечто ужасное. Ездил по моргам, отделениям милиции, обзвонил все больницы. Дышал на стекло в метро и выводил пальцем тонкий профиль - единственное, доступное ему заклинание. Закрывая глаза, он видел ее фигурку, которая бредет к нему по лужам, съежившись от холода и спрятав озябшие руки в рукава пальто. Он чувствовал, что Анна где-то здесь, совсем рядом, но почему-то не спешит появиться. Иногда он на нее обижался, но тут же спешил оправдать ее отсутствие, воображая аварии, таинственные похищения, внезапную потерю памяти. Анна представлялась ему несчастной, остриженной, прикованной к больничной койке или ржавой батарее в сыром подвале.
Заброшенная Изида выглядывала из-под сползшего покрывала, но он не обращал на нее никакого внимания. Лишь однажды попытался еще раз придать ей черты Анны. На мгновение ему показалось, что Изида, с таким упорством отвергавшая лицо живой Анны, примет лицо Анны мертвой, но богиня морщилась, отступала в темноту, и любимый облик повисал на ней неживой маской. Кирилл в ярости занес над Изидой шпатель, но в последний момент остановился и нервно рассмеялся, отчетливо увидев себя со стороны. Весь вечер он пил коньяк, рисовал тушью в блокноте карикатурного человечка, грозившего ножом картине, и натужно веселился. Перевернув последний лист, он начал рисовать на обложке Анну, но в последний момент понял, что не может вспомнить ее глаза, и разрыдался, роняя на бумагу пьяные слезы.
Утром он проснулся с мрачной решимостью продолжить запой, но ничего не вышло - позвонила мать и сообщила, что гости соберутся к восьми, но если у Кирилла нет настроения, то он может прийти днем, или прямо сейчас, или когда угодно.
- О, господи, - пробормотал Кирилл, прижимая ладонь к пульсирующему болью виску. - Я совсем забыл.
- Я знаю, - по голосу Кирилл понял, что Инга улыбается, и на мгновение ослеп от красной пелены перед глазами. Он решил, что это от стыда, но руки его дрожали, и, выйдя в кухню выпить воды, он с силой швырнул стакан в стену. Через несколько минут, уже напившись и успокоившись, он принялся собирать осколки и сильно порезал руку. Прижигая рану йодом, он опрокинул пузырек на пол и кинулся вытирать лужу тряпкой, которая при ближайшем рассмотрении оказалась его любимой футболкой.
Кирилл бросил бывшую футболку в мусорное ведро и, внезапно обессилев, заснул прямо в кухне на ковре, не дойдя до кровати. Ему снилась нефритовая амфисбена, которая пыталась ползти сразу в две противоположные стороны, но оставалась на месте, шипя от злости и плюя ядом в Кирилла, который стоял неподалеку с мечом, изнемогая от жалости. Он точно знал, что спасти змею можно, лишь разрубив ее пополам, но меч был слишком тяжел, и Кирилл не мог его поднять. Воздух сгустился, мешая дышать, капли яда жгли грудь, меч тянул к земле, и Кирилл проснулся в холодном поту, с облегчением хватая ртом воздух.
К родителям он доехал поздно, гости уже собрались и, посидев полчаса за столом и с трудом выпив бокал вина, Кирилл извинился и заперся в спальне, сославшись на головную боль. Несмотря на то, что он проспал целый день, его снова клонило в сон, и он заснул, накрыв голову подушкой, чтобы не слышать взрывы хохота из столовой. Когда он проснулся, гости уже разошлись. Отец с матерью уже успели убрать со стола, и теперь курили на кухне. Кирилл вышел, зевая и пошатываясь, выпил чашку горячего чая с пирогом и потянулся за сигаретой.
- Я думала, ты бросил, - удивилась Инга, а отец засмеялся и придвинул к нему зажигалку.
- Отстань от него, ты что, не видишь - у ребенка похмелье, - он потушил свою собственную сигарету и поднялся. - Вы как хотите, а я пошел спать.
Оставшись вдвоем, они некоторое время молча курили. Инга выглядела уставшей, и Кирилл почувствовал угрызения совести - слишком редко звонит, а приезжает так и вообще два раза в году. На него опять накатила усталость, и он откинулся на спинку стула и прикрыл глаза.
От звука собственного голоса он вздрогнул и проснулся.
- Помнишь, ты рассказывала, что вместе со мной у тебя родилась мертвая девочка? - Кирилл потряс головой от неожиданности и залпом допил остатки чая из чашки.
Инга молча кивнула и затянулась сигаретой.
- Я, кажется, заснул, - торопливо пробормотал Кирилл и резко встал, опрокинув табурет. - Извини, я не хотел об этом…
- Ничего, спрашивай, - она дотянулась до табурета и поставила его на место, пока Кирилл, пытаясь прийти в себя, мыл свою чашку и тщательно вытирал ее полотенцем.
- Уже поздно, ты устала, - Кирилл вспотел и внезапно почувствовал сильную боль в порезанной утром руке. - Я, наверное, пойду…
Но Инга встала, крепко взяла его за плечи и усадила на место. Кирилл ссутулился, зажал ладони коленями и попытался собрать разбегающиеся мысли.
- У тебя случайно нет ее фотографии? - спросил он, чувствуя себя полным идиотом.
- Нет, - ответила мать, и села рядом с ним на корточки, с тревогой вглядываясь в его лицо. - А тебе зачем?
- Я подумал… Неважно… Я пойду, - он встал, поцеловал Ингу, и надел куртку. Уже взявшись за дверную ручку, он обернулся:
- Мы с ней были похожи?
- Знаешь, я ее не рассматривала, - Инга взяла с полки щетку и отряхнула рукав его куртки. - Может быть, ты останешься? Я тебе постелю на диване.
Но Кирилл уже выходил на лестничную клетку.
Он решил вернуться домой пешком. На улице моросил мелкий дождь, и сонливость прошла. Кирилл брел по мокрому асфальту и подбрасывал носком ботинка разноцветные листья. Мимо прошла молодая девушка в знакомом черном пальто, и он с удивлением понял, что не собирается догонять ее, хватать за руку и с надеждой вглядываться в чужое лицо. От этой мысли он опять почувствовал себя уставшим и пожалел, что не взял такси. В горле запершило - то ли от давешней сигареты, то ли начиналась простуда. Кирилл поднял воротник и ускорил шаг.
Он ехал в лифте, мечтая о горячей ванне с эвкалиптовым маслом, но мечты растаяли как дым, стоило ему только подойти к приоткрытой двери в квартиру.
Внутри горел свет, Кирилл несколько раз глубоко вздохнул, шагнул внутрь и замер в прихожей, глядя на Анну, которая лихорадочно рылась в комоде.
- Хочешь чаю? - поинтересовался Кирилл, и Анна испуганно обернулась. В руках она сжимала коричневый конверт с деньгами, и Кирилл засмеялся.
Анна что-то сказала, но он не услышал - в ушах зашумело, и закружилась голова, так, что ему пришлось схватиться рукой за стену.
- Дурацкий день, - сообщил он Анне, все еще смеясь, и медленно прошел в комнату. Кроме выдвинутого ящика комода все было на своих местах. Только тряпка, которой он утром прикрыл Изиду, валялась на полу. Кирилл поднял ее и подошел к картине. Анна прикоснулась к его плечу, он вздрогнул и сильно потер глаза, пытаясь отогнать красную пелену. Резко обернувшись, он задел столик около мольберта, и стеклянная палитра, скользнув по полированной поверхности, упала на пол.
- Дурацкий день, - повторил Кирилл и присел, чтобы собрать осколки. Поднявшись, он увидел, что Анна неторопливо расстегивает платье. Изида насмешливо пожимала плечами, и ему на мгновение показалось, что из пустоты начинают проявляться ее черты. Но тут Анна обняла его за шею, и он, почувствовав холодное прикосновение браслета, резко оттолкнул ее от себя. Она вскрикнула, и Кирилл шагнул назад, чувствуя, как что-то теплое течет по его рукам и роняя на пол осколки палитры, залитые красным. Он отступал, пока не оперся спиной о стену и не съехал по ней вниз.
Через минуту он пришел в себя, с облегчением открывая глаза после кошмарного сна. Но кошмар никуда не делся - то, что недавно было Анной, лежало на ковре, раскинув руки и неловко вывернув шею. Кирилл склонился над ней, чтобы проверить пульс, но пульса не было. Он закрыл ей глаза и, немного помедлив, снял амфисбену с ее запястья.
У него не хватило духу позвонить в милицию, и он вызвал скорую. В ванной, смывая с рук кровь, он негромко сказал зеркалу:
- Это был несчастный случай, - зеркало скептически ухмыльнулось, и Кирилл, скривившись, потер лицо руками.
- Она первая на меня напала, - предпринял он вторую попытку.
- Пыталась ужалить тебя змеей? - ехидно поинтересовалось зеркало. - И ты думаешь, что тебе поверят? Да ты сошел с ума!
- Я сошел с ума, - согласился Кирилл. И, тупо глядя в зеркало, повторил, - я сошел с ума.
Он позвонил матери и попросил найти хорошего адвоката. Инга помолчала, но, по обыкновению, вопросов задавать не стала. Коротко ответила «хорошо» и пообещала приехать утром. После этого Кирилл вернулся к зеркалу и долго вглядывался в собственное лицо.
- Я ничего не помню, - проникновенно сказал он. Зеркало молчало, и он продолжил:
- Я родилась мертвой, но меня перепутали с моим братом-близнецом.
Зеркало помутнело, и Кирилл в отчаянии махнул рукой и сел на край ванны. На улице послышался звук сирены, и он поднялся, бросив в зеркало прощальный взгляд, но вдруг изображение вздрогнуло и пошло кругами. Он замер, приблизив лицо к стеклянной поверхности, а потом бросился в комнату, схватил со столика тюбик с краской и начал лихорадочно выдавливать его на тарелку, оставленную им после вчерашнего завтрака. В дверь стучали, но он не обращал внимания, смешивая краски и отстраненно наблюдая, как Изида оживает под бешено мелькающей кистью.
***
Сегодня с самого утра шел дождь. Вчера я не выдержала и заснула - сразу после ужина, не дожидаясь раздачи лекарств. Мне казалось, что сейчас произойдет что-то ужасное, но я провалилась в сон, не в силах сопротивляться. Но мне ничего не приснилось.
Утром я нашла возле кровати блокнот с записями старшей сестры. Мне кажется, она оставила его не случайно. Я открыла его и попыталась прочитать, но буквы разбегались, не желая складываться в слова. Это странно - еще вчера я читала книгу, и буквы вели себя как положено. Впрочем, меня это не беспокоит.
Только что ко мне приходила женщина. Немолодая и очень уставшая. Сказала, что она - моя мать, но у нас не было времени познакомиться. Обещала, что придет еще.
Спрашивала про картину, но я сказала, что не знаю. Не хотелось объяснять, что я попросила старшую сестру ее убрать. Она меня раздражает - картина, не сестра, хотя и сестра тоже… Ну вот, сбилась.
- Откуда у тебя этот браслет? - спросила старшая сестра, сидя рядом со мной на кровати и наблюдая, как санитар выносит картину, задевая за дверной косяк.
Я пожала плечами и ответила, что не помню. Хотя на самом деле я все прекрасно помню. Вернее, еще совсем недавно помнила. Во всяком случае, если мне это действительно понадобится, то в любой момент смогу вспомнить.
Если не считать дурацких вопросов и процедур по утрам, то жизнь тут вполне сносная. Когда меня спрашивают, почему я здесь, приходится врать, что не знаю.
Вот только этот ужасный сон. Он повторяется каждую ночь. Я пыталась не спать, а снотворное выплевывала в туалет. Но меня застукала старшая сестра, и с тех пор она каждый раз сама вкладывает таблетку мне в рот, а потом проверяет ложечкой под языком. Я не злюсь - это ее работа. Хотя, справедливости ради, надо признать, что не будь она такой сукой… Ладно, проехали. В конце концов, может ей действительно важно, сплю я по ночам, или разглядываю «Погребение Осириса Изидой».
Когда меня спрашивают, кто ее нарисовал, мне даже врать не приходится. Я действительно не помню. Лишь кисть в испачканных акриловой краской пальцах, которая выводит перья в крыле Изиды, одно за одним, тщательно прорисовывая каждую пушинку, а я смотрю, как завороженная, не в силах отвести взгляд.
Если долго смотреть на лица Осириса и Изиды, то начинает казаться, что я их знаю. «Конечно, знаешь, - ворчит старшая сестра. - Каждый божий день на них пялишься, шутка ли дело…»
Сука.
* * *
Они познакомились совершенно случайно. В метро. По непонятной причине поезд остановился между станциями, и стоял уже чуть ли не четверть часа. Кирилл поминутно смотрел на часы и чертыхался сквозь зубы, но потом понял, что все равно опоздал, расслабился и начал глазеть по сторонам. Рядом с ним стояла девушка, и он подумал, что именно такое лицо должно быть у Изиды. Кирилл начал жадно ее разглядывать, вычерчивая ногтем на ладони изгиб скулы - для памяти. Но девушка заметила, презрительно фыркнула, поджала губы и приподняла бровь. «Нет, не Изида, - разочарованно подумал Кирилл. - Вот сфинкс бы из нее вышел знатный». И он перевел взгляд на юного джентльмена лет четырех. Юный джентльмен сидел на коленях у матери - совсем не Изида - и громко распевал песню о крокодиле и прочей африканской живности. Случайно заехав Кириллу ботинком по голени, молодой человек слегка смутился и песню оборвал. Он надежно спрятался под мамину руку и громко заявил оттуда, что терпеть не может обезьян. «Потому что они грязные, мерзкие и противные!»
«Тише!» - вскрикнула мама шепотом, испуганно озираясь. Кирилл пытался сохранить серьезность, но в самый ответственный момент встретился взглядом с девушкой, и они оба совершенно неприлично расхохотались. Девушка очень мило запрокидывала голову, и он опять подумал об Изиде.
«Попробую», - решил он, и девушка уже на выходе из метро согласилась из прекрасной незнакомки превратиться в Анну. На следующий день он начал ее писать, а через неделю она перевезла к нему свои немногочисленные вещи.
Впрочем, к этому времени он уже знал, что ничего не вышло. Изида ускользала, отворачивалась, прятала лицо, и Кириллу оставалось лишь подолгу расписывать одежду и разноцветное оперение. Зачем при этом было усаживать перед собой Анну, он и сам не понимал. Анна волновала его, отвлекала, мешала сосредоточиться. Да и глупо было предполагать, что капризная Изида рискнет появиться в присутствии посторонних. Возможно, она обиделась на то, что он пытается придать ей чужие черты, думал Кирилл, выписывая очередное перышко, в то время как Анна, скучая, смотрела в окно и вертела на запястье нефритовый браслет в форме амфисбены. Как-то раз Кирилл попытался снять браслет с ее руки вместе с остальной одеждой, но Анна отдернула руку и долго еще объясняла, что это талисман, снимать его нельзя, и что-то еще в том же духе. Кирилл не стал вникать в детали - ну, нельзя, так и не надо. В тот же вечер он уснул на руке Анны и, проснувшись утром, обнаружил небольшую ранку в том месте, где под его плечо попал браслет.
Все началось как-то незаметно. Уже утром, по дороге на работу, он начинал тосковать. Немного о том, что ее не было рядом, но в основном о том, что даже в постели, обнявшись до боли, так, что уже ближе некуда, он все равно не получал того, о чем мечтал. Он хотел войти в нее, но неизменно натыкался на влажную от страсти кожу, и дальше хода не было.
Войти в нее, - повторял он как заклятие, в полудреме после бессонной ночи, покачиваясь в переполненном вагоне метро, - войти в нее, поцелуем раствориться в слюне, скользнуть в кровь, потрогать легкие, кольнуть сердце - забавно - заблудиться, потерять сознание и очнуться именно там, куда давно хотел, но не знал, как. Ступить на мраморный пол, обвести взглядом стены, найти в углу нечто пушистое и колючее, с чужим лицом, но твоими глазами, взять на руки, отдернуть укушенный палец и торопливо сбежать. Проснуться в холодном поту, ничего не помнить, швырнуть будильник в стену, принять душ, выпить кофе и поехать на работу. На совещании наткнуться на удивленный взгляд секретарши и понять, что вот уже десять минут сосешь палец. Сказать: «укололся», спрятать руку в карман и отойти к окну, замереть от невыносимого желания забиться в угол, обхватить руками живот, заскулить жалобно и огрызаться острыми зубами, пока девять оболочек сна не лопнут одна за другой…
Вечером Кирилл возвращался домой, Анна кормила его ужином и вела в спальню. Он шел в надежде на то, что сегодня все будет иначе, но ее лицо, которое он легко мог бы нарисовать по памяти, белело на подушках пустым пятном, напоминая недописанную картину. Его можно было потрогать руками, поцеловать, лизнуть, но если бы кто-нибудь вынул из этой прекрасной оболочки содержимое и заменил его другим, то подмену невозможно было бы заметить.
- Даже если бы внутри нее поселилась Изида? - коварно спрашивал внутренний голос.
- Иди к черту, - отвечал Кирилл. И посреди бурных объятий как-то совсем уже некстати думал о том, что пустота, как оказалось, тоже бывает разной. Перед ним на льняной простыне лежала пустота вакуума, готовая заполнить себя чем угодно. А там, на мольберте, под испачканной красками тряпками… С непонятной дрожью в руках он думал, что рано или поздно ему все равно придется увидеть ее лицо, и тогда… Анна извивалась под ним, стонала, обхватывала его руками, а двуглавая змея хищно царапала спину. И Кирилл с благодарностью проваливался в услужливо распахнутую бездну забытья, где можно было судорожно втягивать легкими прохладный воздух, слушать бешеный стук собственного сердца и ни о чем не думать.
«Я люблю ее», - виновато объяснял он Изиде, а та брезгливо встряхивала пестрым крылом и уходила все глубже и глубже, туда, где отсутствие черт было незаметно и даже, пожалуй, уместно. «Я люблю тебя», - шептал он Анне, а та улыбалась, терлась щекой о его руку, сворачивалась клубком и исчезала в каком-то недоступном Кириллу сновидении.
Но иногда она доводила его до бешенства. В такие дни он заставал ее перед темным окном. Она не шевелилась, не отвечала на вопросы, и Кирилл не знал, что думать. Он обшаривал ее сумочку в поисках наркотиков, кричал, бил Анну по щекам, но она молчала, прикрыв глаза. Оставалось только уйти из дома, хлопнув дверью. Иногда он возвращался через четверть часа, а иногда под утро, но каждый раз Анна мирно спала в кресле, поджав ноги и натянув на плечи потертый клетчатый плед. Утром она варила ему кофе, клялась, что ничего не помнит, и что-то в ее голосе мешало Кириллу поверить. Кофе получался невкусный, но он пил, думая о том, что не знает о ней вообще ничего - ни адреса, ни фамилии. Только имя, да и то вызывало некоторые сомнения.
В один из дней, измученный неизвестностью, Кирилл предложил Анне выйти за него замуж. В этот момент он думал лишь о том, что сможет хоть краем глаза взглянуть на ее паспорт. И когда девушка с восторженным воплем доверчиво бросилась ему на шею, он почувствовал нечто вроде угрызений совести.
А вечером Анна исчезла.
***
Я не сплю вот уже три дня. Все оказалось очень просто - надо всего лишь проглотить таблетку, запить водой, пойти в туалет и засунуть в горло два пальца. Жаль только, что лекарства мне дают после ужина, и я потом всю ночь голодна. Впрочем, это даже хорошо. Я похудела, и глаза лихорадочно блестят, с такими глазами гораздо проще симулировать. Если бы еще вспомнить, что именно надо симулировать, то можно было бы немного расслабиться. Вчера ночью я лежала в постели и через неплотно сомкнутые веки разглядывала Изиду. Внезапно дверь хлопнула, и в комнату зашла старшая медсестра вместе с врачом. Они тихо переговаривались, и медсестра писала что-то в блокнот. Врач - все время забываю его имя - очень красивый, он мне нравится, но в ту минуту я вся покрылась липким холодным потом. А вдруг я что-то делаю неправильно? А вдруг мне надо метаться во сне и громко звать прабабушку? А вдруг меня разоблачат? Что тогда будет?
Самое ужасное то, что я не знаю.
Кроме того, бессонница начинает плохо на меня действовать. Сегодня вечером я стояла у окна, и вдруг мне показалось, что я проваливаюсь в свой кошмар наяву. Это было очень страшно - во сне всегда помнишь, что в самом крайнем случае можно проснуться. А вот если все начнет происходить в реальности, то спасения уже не будет.
***
Два месяца Кирилл ее искал. Он был уверен, что случилось нечто ужасное. Ездил по моргам, отделениям милиции, обзвонил все больницы. Дышал на стекло в метро и выводил пальцем тонкий профиль - единственное, доступное ему заклинание. Закрывая глаза, он видел ее фигурку, которая бредет к нему по лужам, съежившись от холода и спрятав озябшие руки в рукава пальто. Он чувствовал, что Анна где-то здесь, совсем рядом, но почему-то не спешит появиться. Иногда он на нее обижался, но тут же спешил оправдать ее отсутствие, воображая аварии, таинственные похищения, внезапную потерю памяти. Анна представлялась ему несчастной, остриженной, прикованной к больничной койке или ржавой батарее в сыром подвале.
Заброшенная Изида выглядывала из-под сползшего покрывала, но он не обращал на нее никакого внимания. Лишь однажды попытался еще раз придать ей черты Анны. На мгновение ему показалось, что Изида, с таким упорством отвергавшая лицо живой Анны, примет лицо Анны мертвой, но богиня морщилась, отступала в темноту, и любимый облик повисал на ней неживой маской. Кирилл в ярости занес над Изидой шпатель, но в последний момент остановился и нервно рассмеялся, отчетливо увидев себя со стороны. Весь вечер он пил коньяк, рисовал тушью в блокноте карикатурного человечка, грозившего ножом картине, и натужно веселился. Перевернув последний лист, он начал рисовать на обложке Анну, но в последний момент понял, что не может вспомнить ее глаза, и разрыдался, роняя на бумагу пьяные слезы.
Утром он проснулся с мрачной решимостью продолжить запой, но ничего не вышло - позвонила мать и сообщила, что гости соберутся к восьми, но если у Кирилла нет настроения, то он может прийти днем, или прямо сейчас, или когда угодно.
- О, господи, - пробормотал Кирилл, прижимая ладонь к пульсирующему болью виску. - Я совсем забыл.
- Я знаю, - по голосу Кирилл понял, что Инга улыбается, и на мгновение ослеп от красной пелены перед глазами. Он решил, что это от стыда, но руки его дрожали, и, выйдя в кухню выпить воды, он с силой швырнул стакан в стену. Через несколько минут, уже напившись и успокоившись, он принялся собирать осколки и сильно порезал руку. Прижигая рану йодом, он опрокинул пузырек на пол и кинулся вытирать лужу тряпкой, которая при ближайшем рассмотрении оказалась его любимой футболкой.
Кирилл бросил бывшую футболку в мусорное ведро и, внезапно обессилев, заснул прямо в кухне на ковре, не дойдя до кровати. Ему снилась нефритовая амфисбена, которая пыталась ползти сразу в две противоположные стороны, но оставалась на месте, шипя от злости и плюя ядом в Кирилла, который стоял неподалеку с мечом, изнемогая от жалости. Он точно знал, что спасти змею можно, лишь разрубив ее пополам, но меч был слишком тяжел, и Кирилл не мог его поднять. Воздух сгустился, мешая дышать, капли яда жгли грудь, меч тянул к земле, и Кирилл проснулся в холодном поту, с облегчением хватая ртом воздух.
К родителям он доехал поздно, гости уже собрались и, посидев полчаса за столом и с трудом выпив бокал вина, Кирилл извинился и заперся в спальне, сославшись на головную боль. Несмотря на то, что он проспал целый день, его снова клонило в сон, и он заснул, накрыв голову подушкой, чтобы не слышать взрывы хохота из столовой. Когда он проснулся, гости уже разошлись. Отец с матерью уже успели убрать со стола, и теперь курили на кухне. Кирилл вышел, зевая и пошатываясь, выпил чашку горячего чая с пирогом и потянулся за сигаретой.
- Я думала, ты бросил, - удивилась Инга, а отец засмеялся и придвинул к нему зажигалку.
- Отстань от него, ты что, не видишь - у ребенка похмелье, - он потушил свою собственную сигарету и поднялся. - Вы как хотите, а я пошел спать.
Оставшись вдвоем, они некоторое время молча курили. Инга выглядела уставшей, и Кирилл почувствовал угрызения совести - слишком редко звонит, а приезжает так и вообще два раза в году. На него опять накатила усталость, и он откинулся на спинку стула и прикрыл глаза.
От звука собственного голоса он вздрогнул и проснулся.
- Помнишь, ты рассказывала, что вместе со мной у тебя родилась мертвая девочка? - Кирилл потряс головой от неожиданности и залпом допил остатки чая из чашки.
Инга молча кивнула и затянулась сигаретой.
- Я, кажется, заснул, - торопливо пробормотал Кирилл и резко встал, опрокинув табурет. - Извини, я не хотел об этом…
- Ничего, спрашивай, - она дотянулась до табурета и поставила его на место, пока Кирилл, пытаясь прийти в себя, мыл свою чашку и тщательно вытирал ее полотенцем.
- Уже поздно, ты устала, - Кирилл вспотел и внезапно почувствовал сильную боль в порезанной утром руке. - Я, наверное, пойду…
Но Инга встала, крепко взяла его за плечи и усадила на место. Кирилл ссутулился, зажал ладони коленями и попытался собрать разбегающиеся мысли.
- У тебя случайно нет ее фотографии? - спросил он, чувствуя себя полным идиотом.
- Нет, - ответила мать, и села рядом с ним на корточки, с тревогой вглядываясь в его лицо. - А тебе зачем?
- Я подумал… Неважно… Я пойду, - он встал, поцеловал Ингу, и надел куртку. Уже взявшись за дверную ручку, он обернулся:
- Мы с ней были похожи?
- Знаешь, я ее не рассматривала, - Инга взяла с полки щетку и отряхнула рукав его куртки. - Может быть, ты останешься? Я тебе постелю на диване.
Но Кирилл уже выходил на лестничную клетку.
Он решил вернуться домой пешком. На улице моросил мелкий дождь, и сонливость прошла. Кирилл брел по мокрому асфальту и подбрасывал носком ботинка разноцветные листья. Мимо прошла молодая девушка в знакомом черном пальто, и он с удивлением понял, что не собирается догонять ее, хватать за руку и с надеждой вглядываться в чужое лицо. От этой мысли он опять почувствовал себя уставшим и пожалел, что не взял такси. В горле запершило - то ли от давешней сигареты, то ли начиналась простуда. Кирилл поднял воротник и ускорил шаг.
Он ехал в лифте, мечтая о горячей ванне с эвкалиптовым маслом, но мечты растаяли как дым, стоило ему только подойти к приоткрытой двери в квартиру.
Внутри горел свет, Кирилл несколько раз глубоко вздохнул, шагнул внутрь и замер в прихожей, глядя на Анну, которая лихорадочно рылась в комоде.
- Хочешь чаю? - поинтересовался Кирилл, и Анна испуганно обернулась. В руках она сжимала коричневый конверт с деньгами, и Кирилл засмеялся.
Анна что-то сказала, но он не услышал - в ушах зашумело, и закружилась голова, так, что ему пришлось схватиться рукой за стену.
- Дурацкий день, - сообщил он Анне, все еще смеясь, и медленно прошел в комнату. Кроме выдвинутого ящика комода все было на своих местах. Только тряпка, которой он утром прикрыл Изиду, валялась на полу. Кирилл поднял ее и подошел к картине. Анна прикоснулась к его плечу, он вздрогнул и сильно потер глаза, пытаясь отогнать красную пелену. Резко обернувшись, он задел столик около мольберта, и стеклянная палитра, скользнув по полированной поверхности, упала на пол.
- Дурацкий день, - повторил Кирилл и присел, чтобы собрать осколки. Поднявшись, он увидел, что Анна неторопливо расстегивает платье. Изида насмешливо пожимала плечами, и ему на мгновение показалось, что из пустоты начинают проявляться ее черты. Но тут Анна обняла его за шею, и он, почувствовав холодное прикосновение браслета, резко оттолкнул ее от себя. Она вскрикнула, и Кирилл шагнул назад, чувствуя, как что-то теплое течет по его рукам и роняя на пол осколки палитры, залитые красным. Он отступал, пока не оперся спиной о стену и не съехал по ней вниз.
Через минуту он пришел в себя, с облегчением открывая глаза после кошмарного сна. Но кошмар никуда не делся - то, что недавно было Анной, лежало на ковре, раскинув руки и неловко вывернув шею. Кирилл склонился над ней, чтобы проверить пульс, но пульса не было. Он закрыл ей глаза и, немного помедлив, снял амфисбену с ее запястья.
У него не хватило духу позвонить в милицию, и он вызвал скорую. В ванной, смывая с рук кровь, он негромко сказал зеркалу:
- Это был несчастный случай, - зеркало скептически ухмыльнулось, и Кирилл, скривившись, потер лицо руками.
- Она первая на меня напала, - предпринял он вторую попытку.
- Пыталась ужалить тебя змеей? - ехидно поинтересовалось зеркало. - И ты думаешь, что тебе поверят? Да ты сошел с ума!
- Я сошел с ума, - согласился Кирилл. И, тупо глядя в зеркало, повторил, - я сошел с ума.
Он позвонил матери и попросил найти хорошего адвоката. Инга помолчала, но, по обыкновению, вопросов задавать не стала. Коротко ответила «хорошо» и пообещала приехать утром. После этого Кирилл вернулся к зеркалу и долго вглядывался в собственное лицо.
- Я ничего не помню, - проникновенно сказал он. Зеркало молчало, и он продолжил:
- Я родилась мертвой, но меня перепутали с моим братом-близнецом.
Зеркало помутнело, и Кирилл в отчаянии махнул рукой и сел на край ванны. На улице послышался звук сирены, и он поднялся, бросив в зеркало прощальный взгляд, но вдруг изображение вздрогнуло и пошло кругами. Он замер, приблизив лицо к стеклянной поверхности, а потом бросился в комнату, схватил со столика тюбик с краской и начал лихорадочно выдавливать его на тарелку, оставленную им после вчерашнего завтрака. В дверь стучали, но он не обращал внимания, смешивая краски и отстраненно наблюдая, как Изида оживает под бешено мелькающей кистью.
***
Сегодня с самого утра шел дождь. Вчера я не выдержала и заснула - сразу после ужина, не дожидаясь раздачи лекарств. Мне казалось, что сейчас произойдет что-то ужасное, но я провалилась в сон, не в силах сопротивляться. Но мне ничего не приснилось.
Утром я нашла возле кровати блокнот с записями старшей сестры. Мне кажется, она оставила его не случайно. Я открыла его и попыталась прочитать, но буквы разбегались, не желая складываться в слова. Это странно - еще вчера я читала книгу, и буквы вели себя как положено. Впрочем, меня это не беспокоит.
Только что ко мне приходила женщина. Немолодая и очень уставшая. Сказала, что она - моя мать, но у нас не было времени познакомиться. Обещала, что придет еще.
Спрашивала про картину, но я сказала, что не знаю. Не хотелось объяснять, что я попросила старшую сестру ее убрать. Она меня раздражает - картина, не сестра, хотя и сестра тоже… Ну вот, сбилась.
- Откуда у тебя этот браслет? - спросила старшая сестра, сидя рядом со мной на кровати и наблюдая, как санитар выносит картину, задевая за дверной косяк.
Я пожала плечами и ответила, что не помню. Хотя на самом деле я все прекрасно помню. Вернее, еще совсем недавно помнила. Во всяком случае, если мне это действительно понадобится, то в любой момент смогу вспомнить.