(no subject)
окончание
…
На следующий день, когда Миша возвратился с прогулки в парке, на столе он увидел раскрытую книгу. Он вспомнил, что читал ее вчера - и снова на периферии его сознания зашевелились тени воспоминаний - но безрезультатно.
Он продолжил чтение.
“Уфальское племя считается не только самым таинственным из народов “цивилизованного” мира, но и является, без сомнения, самым рассеянным на планете. Грубо говоря, в современном мире есть два типа уфалов. Первый тип - это так называемые скрытые уфалы. Их количество неизвестно и трудно оценить его даже примерно. Они ничем не отличаются от окружающего населения - независимо от места проживания. Исследователям не известно даже о наличии у них хоть какого-нибудь отличительного знака. Мы узнаем об их существовании обычно после насильственной смерти в результате “священной охоты”. Как они различают друг друга, нам неизвестно - впрочем, это не исключает того соображения, что всегда есть бесчисленное количество способов договориться о знаках.
Второй тип не имеет никакого специального названия. Мы будем называть их в нашей статье обычными уфалами. Они живут везде (практически нет никаких сомнений в аналогичности этого утверждения и в отношении скрытых) - от Индонезии до Пакистана, от Австралии до Канады. Такой вездесущестью могут похвастаться разве только еще иудеи. Меньше всего на душу населения уфалов приходится в нашей стране. На Кавказе - их древней родине - их считанные единицы. В Тбилиси зарегестрировано 15 семей, в Ереване и Баку - соответственно 7 и 12. Среди них нет ни одной исконной - все они переселились туда за последние 30 лет. Сталин недолюбливал уфалов и не разрешал им селиться на Кавказе.
Еще одна особенность национального характера уфалов - не скрывая своей национальной принадлежности, они как-будто не культивируют никаких традиций, не имеют ни намека на фольклор и какие-либо другие проявления самобытности. Ученые не находят ни малейших антропологических особенностей у людей, которые называют себя уфалами. За исключениеи одного фактора - их уникального, невероятно архаичного языка, своим словарем повергающего в трепет филологов.
Те редкие случаи, когда зарегистрированный как уфал человек погибает в результате “священной охоты”, вызывают общественный скандал и полицейское расследование, которое, как правило, ни к чему не приводит. Таким образом, мы имеем основание считать существующим наличие связи между скрытыми и обычными уфалами.
С начала перестройки на территории СССР зафиксировано по меньшей мере два или три ритуальных убийства, чего не наблюдалось в нашей стране по меньшей мере 50 лет. Это позволяет сделать вывод, что среди советских уфалов, как и среди других национальных меньшинств, затлел бикфордов шнур национального возрождения.”
Миша заснул - его организм не выдержал такого обилия информации. Когда он проснулся, то убедился, что чувствует себя гораздо лучше. Он поел, посмотрел телевизор и продолжил чтение.
“Законы, поддерживающие свод одной из загадочнейших религий мира -уфальской, - со временем претерпевали изменения. Что касается самоубийств - которые естественным образом должны были стать дальнейшим логическим развитием идеи постепенного принесения в жертву народа - то они были строжайше запрещены, видимо, с самого момента основания религии.
Другим важным законом было возрастное ограничение допуска к исполнению обряда. Барьером служил возраст 19 лет - но на деле старались довести ограничение до 25 лет.
Было запрещено ритуальное убийство собственных детей, и, соответственно, родителей, вообще любого члена своей семьи. Что касается семьи погибшего, то по всей видимости им обязаны были помогать соплеменники и прежде всего сам убивший.
Что же касается самой “священной охоты”, то исходя из главной заповеди - убить своего соплеменника - следовал вывод, что в поединке ни в коем случае нельзя поддаваться, хотя тот же вывод следовал и из запрета самоубийства. Поэтому поединки носили зачастую совершенно фантастический характер. Два вооруженных* уфала, столкнувшись нос к носу на базаре, обменявшись традиционным приветствием на своем языке и произнеся положенные обрядовые формулы, являясь великими мастерами боя, могли в течение нескольких минут подчистую разгромить базар и вогнать весь окрестный люд в панический ужас.
(*тогда люди редко ходили без оружия, а уфалы безусловно не выходили из дома невооруженными)
Разумеется, исповедование уфальской религии было запрещено всегда и во всех государствах - о единственном исключении будет упомянуто ниже. Но как на практике возможно было осуществить запрет на отправление культа, совершающееся столь неожиданно и зачастую молниеносно, а кроме того в последние часы жизни исповедующего этот культ? Единственное предприятие, которое могли осуществить власти - это наказать убийцу, но поймать выжившего уфала было крайне сложно, потому что уфалам не было равных в искусстве скрыться и уйти незамеченным. Кроме того “священная охота” происходила столь стремительно, что мало кто мог назвать ее участников. К тому же нужно принять во внимание тот факт, что окружающее население чрезвычайно уважало и боялось уфалов - провинившихся практически никогда не выдавали властям. Зачастую соседи прятали их семьи.
В христианских странах в Средние Века уфалы, наподобие испанских марранов (но, пожалуй, подходя к этому еще более добросовестно, чем марраны), неизменно вели образ жизни добропорядочных христиан - в той форме, в которой христианство было представлено в данной области или государстве, - и называли себя тем же именем, что и окружающее население. Особенным шиком (если можно применить подобный термин в отношении этих суровых и трудолюбивых людей), заставляющим вспомнить их кавказское происхождение, было устроить “священную охоту” прямо в церкви, например - в католических странах - во время воскресной мессы (повторим: никто не знает, как узнавали они друг друга).
Традиционно уфалы считались лучшими воинами и - что важно - военачальниками. Исторически засвидетельствовано, что они служили во всех армиях мира. Довольно большое их число было капитанами пиратских флотилий Средиземного моря (15-17 вв.) Нанимавшие их государства (исламские страны и итальянские торговые республики) смотрели сквозь пальцы на их вероисповедание - и порой даже предпочитали нанять уфала, чем представителя другой народности.
Известен случай, когда генуэзский корсар, уфал, проявив чудеса отваги, спас взятого в плен турецкого корсара (также уфала) из застенков Генуи - только для того, чтобы открыть с ним “священную охоту” и погибнуть.
Поединок (мы имеем в виду “священную охоту”) мог длиться мгновения, а мог продолжаться часами и дольше. Он мог окончиться вничью. Поскольку поединок был целью существования каждого уфала, то вся жизнь в его собственных глазах была лишь подготовкой к поединку, каковой факт делал из представителей этого уникального народа людей практически совершенно лишенных обычных человеческих слабостей - жажды наживы, гордыни, гнева, страха, поисков наслаждений и т. д. Занимаясь повседневными делами, они без особенного напряжения достигали значительных успехов и уважения в обществе.
…Те немногие ученые, которые занимались серьезно изучением религией и бытом уфалов, не могут прийти к однозначному выводу относительно того, есть ли мотив богоизбранничества и спасения человечества - как это имеет место в иудейской и христианской верах - в религиозном сознании сынов этого народа.
Бесстрастный взгляд уфалов (или, попросту, отсутствие какого-то ни было взгляда) на судьбы мира, отстраненное отношение к роду собственных занятий - сколь бы серьезными, на наш взгляд, они ни были, - и абсолютное спокойствие в отношении собственной судьбы больше всего напоминает буддийскую позицию. Возможно это является причиной того, что в эпоху Тан мы находим огромное скопление уфалов на территории Китая. Но еще большее их количество было в Тибете, причем постоянно - по крайней мере, до 19 в. Интересно отметить, что у тибетских летописцев считалось дурным тоном упоминать об уфалах - и мы знаем о их пребывании в этой стране из свидетельств чужеземцев.
Япония - это, пожалуй, единственная страна, где даже на государственном уровне на уфалов всегда смотрели с сочувствием. О запрещении проведения их обрядов никогда не шло и речи. Здесь уфалы считались даже не столько святыми людьми - как, например, странствующие монахи, - а скорее, некими священными существами (или даже священными предметами) - вроде придорожных храмов, посвященных богам животных и тому подобных объектов всеобщего поклонения. Каждой уфальской семье неизменно выдавался надел земли, причем всегда на отшибе - во избежание преждевременной встречи с единоплеменником. Путники, встречавшие уфальский хутор, спешили остановиться возле него, совершить молитву и предаться созерцанию.
В эпоху эмансипации в Европе участились случаи демонстративного отказа того или иного уфала от “священного” поединка. Характерно, что в подобных случаях второй никогда не трогал отщепенца: у уфалов никогда не существовало понятия о вине и наказании для отступника. По-видимому, у них вообще отсутствовало понятие греха по отношению к несоблюдению религиозных постановлений. Как бы невероятно это не звучало - вся их религия, с первого слова законодателей, построена исключительно на принципе добровольности.
Что же касается повседневной жизни, то повторим - уфалы всегда целиком и полностью принимали моральные установки окружающего населения.”
На этом текст книжки обрывался. Миша перевернул последнюю страницу и с обратной стороны обнаружил еще одну надпись:
“МАТЕРИАЛ ПОДГОТОВЛЕН РОССИЙСКИМ ОТДЕЛЕНИЕМ ЮНЕСКО.”
Миша уставился в потолок. В голове стоял легкий гул. Он возникал короткими периодами по нескольку раз на дню, и Мише это уже здорово надоело. Иногда из монотонного гула выделялись разные слова, не имевшие, впрочем, какого-либо конкретного смысла. Вот и сейчас всплыло слово - “монография”. Миша задумался над этим словом - и вдруг осознал, что то, что он только что прочел, - и есть монография. Гул стих.
- Неужели эта монография - моя? - удивился Миша. Он отложил листочки и погрузился в дрему. Последней фразой, которая донеслась из глубин сознания, была: - Боже! И этот, в очках, тоже все это прочитал…
…
Миша выходил из парка. Начинались холодные дни. После того, как он выписался из больницы, Миша прогуливался здесь каждый день, катался на лодке, делал пробежку, кормил белок. За последнюю неделю состояние его заметно улучшилось, он обрел уверенность и уже мог обойтись без помощи бабушки -жившей по другую сторону парка, в огромном сталинском доме, - готовил, стирал, убирал квартиру, а главное - перестал бояться своего оружия, которым умел пользоваться с таким блеском.
Последние дни он разбирался с чертежами, даже подъезжал в свой НИИ (вид института вызвал сильнейший эмоциональный взрыв: Миша еле справился с нескончаемым потоком хлынувших воспоминаний) и, преодолев робость, посовещался с коллегами по поводу текущей работы. Пожалуй, можно было возвращаться в лабораторию, неоконченный проект вдруг стал тяготить его, требовать немедленного завершения, - к тому же в голове его все идеи неожиданно сложились в одну непротиворечивую гармоничную картину.
Звонили из спортивного общества и, кажется, что-то от него хотели. Миша совершенно ничего не понял - ни что это за общество, ни чего от него хотят, - но обещал им вскоре перезвонить.
Не нужно ему торопиться, не все сразу…
Сейчас он шел и что-то обдумывал…
Миновав ворота парка, он вышел на проспект. В этот час гигант-проспект, придавивший город, казался особенно широким и пустынным, редкие букашки-прохожие были не в состоянии потревожить его покой. Звук скользящих по идеальной трассе серых машин тонул в пронизывающе холодном мареве, витрины магазинов давно уже сделались призрачными и вспоминались только во снах.
Издалека было видно, как из подземного перехода выходят людские фигурки. Одна из них замерла, и Миша почувствовал на себе пристальный, сверлящий взгляд.
Он тоже замер, потом пошел в направлении оцепеневшего, не сводящего с него взгляда, человека. Тот заметил его движение и неуверенно махнул ему рукой. Миша кивнул в ответ.
Приблизившись, он прочел великое изумление в глазах незнакомца. “Странно, - подумал он. - Что во мне не то? И вообще, кто это?” Но изумление быстро сменилось другим взглядом - жестким, чистым и радостным. Незнакомец как-то странно выгнул шею и в то же время вытянул вперед левую руку и описал ей замысловатую дугу. Миша моментально повторил этот необычный, довольно неестественный жест - и сам удивился тому, что сделал. Что-то было зашевелилось в его голове - но продолжиться этому процессу не дала ярчайшая вспышка, вспыхнувшая в Мишином мозгу и осветившая последние погруженные в сумрак уголки его памяти. А вызвала вспышку фраза, которую произнес незнакомец:
- Так ты выжил? Почему не дал знать?
Эта фраза была произнесена не на русском, а на совершенно другом языке и звук этой речи окончательно излечил Мишу.
Родители его умерли рано. Мальчик остался на попечении бабушки и дяди. Оба, бабушка Тоня и дядя Леша, были одиноки - Мишин дед умер уже давно, а дядя Леша развелся.
Это были прекраснейшие годы его жизни. Бабушка навещала его каждый день, а дядя вообще поселился у него - и оба они окружили мальчика такой заботой и теплом, что потеря родителей не успела нанести ему серьезной душевной травмы.
Дядя Леша был инженером, работал в конструкторском бюро. Собственно говоря, от него племянник перенял практически все - впоследствии и род занятий.
Мало встречал Миша мастеров в обращении с холодным оружием, которые могли бы сравниться с его дядей.
Дяде пришлось отдать мальчика в секцию фехтования, чтобы не вызывать подозрений - потому что он сам учил его таким техникам, которые детям - по крайней мере в СССР в ту пору - и не снились. В 12 лет Миша легко стал чемпионом Москвы. На всесоюзные соревнования он не поехал - симулировал болезнь.
Ему не нужны были грамоты, ему нужно было хорошо овладеть древним искусством войны. И все это только по одной причине - он и его семья были уфалами.
Это никогда не скрывалось в их семье, - но и не афишировалось. Разговоры об этом, насколько мог судить ребенок, считались излишними. Мишины родители были людьми флегматичными, простодушными и жизнерадостными. Эти черты, кстати, весьма точно отображают склад уфальского характера.
Иное дело дядя Леша, брат Мишиной мамы. Этот человек не ведал покоя. В молодые годы он прошел через серьезное увлечение поэзией, переболел поочередно диссидентством и христианством - пока не понял, что все его увлечения были не более чем данью моде. Поиски себя в гармонии с миром привели его к собственным корням.
С тех пор дядя все свое время посвящал изучению воинского искусства, а также языка и философии своего народа. Когда он переехал к племяннику, то был уже сложившимся приверженцем религии.
Так и вышло, что советский мальчик Миша Семенов вырос адептом древнего и - в глазах подавляющего большинства своих современников - позорно мракобесного учения.
Как дядя нашел единомышленников? Это осталось тайной для его племянника навсегда. Миша в этом смысле рос на всем готовеньком. Во-первых, дядя отдал его в обучение к мастеру, который помимо фехтования преподавал Мише древние тайны уфальского учения о ведении войны. Мастер этот был очень уважаемым человеком, работником органов, легендарным инструктором спецназа.
Потом оказалось, что в Подмосковье существует целая школа уфальского языка и культуры - разумеется, подпольная. Миша помнит, что чрезвычайно удивился, увидев людей, для которых первым языком в их жизни был не русский.
По-русски в этой школе не разговаривали. За несколько лет Миша научился думать на уфальском. А это означает не только замену словарного запаса. Это означает особое мировосприятие, которое выстраивает мышление иным образом, совершенно отличным от того, к которому приучены советские люди - да и не только советские.
Одна из ярких характеристик мышления уфалов - мысли никогда не лезут к ним в голову. Мыслям не может стать тесно, они не ускользают, не кружатся хороводом - даже не возникают. Проще сказать, что мысли в голове уфала попросту отсутствуют.
Существует целый ряд древних учений, которые знают, как достичь этого и ряда подобных эффектов, но наверное ни в одном не существует таких простых и действенных способов, какие находятся в руках уфалов. Хотя и нельзя не отметить, что в основу ментальной техники уфалов положен свершенный факт добровольной отдачи себя в жертву, все-таки до конца это невозможно объяснить с помощью философских построений. Это в принципе невозможно объяснить, используя речевой аппарат. Это можно только прожить.
Разумеется, ничего сверхъестественного и мистического в технике уфалов нет. Наоборот, все ее компоненты построены на абсолютно естественных способностях человеческого организма и менталитета - именно тех способностях, от которых “цивилизованное” человечество так давно отказалось и о которых так давно забыло.
Разумеется, дядя Леша не мог стать таким искусным мастером войны, каким стал Миша годам к двадцати-двадцати двум - ведь племянник занимался этим с семи лет, тогда как дядя начал в зрелом возрасте. И все-таки его хватило на то, чтобы дать достойный отпор своей “паре”. Их дуэль длилась не менее суток и возможно окончилась бы ничьей. Дядя добрался до дома под утро - он истекал кровью. Вызвали “скорую помощь” - уфал обязан бороться за свою жизнь. Дядя Леша умер через несколько дней. На его теле обнаружили не менее семнадцати ранений, три из них от стрел… Он был настолько крепким, что его, возможно, удалось бы спасти, если бы не заражение крови.
Тогда тоже велось следствие, но скоро было прекращено по причине полной нераскрываемости.
Позже в течении многих лет на имя Мишиной бабушки приходили денежные переводы. Отправителем был, разумеется, убийца его дяди.
Мише было 22 года. Он заканчивал учебу в “Керосинке”. Летом, вскоре после выпускных экзаменов в институте он прошел обряд уфальской инициации - то есть, попросту говоря, экзамен на выживание.
Преподавателю в их “подпольной” школе удалось так переоборудовать спортивный зал школы, что позавидовали бы и в Шаолине.
Когда Миша выбрался из зала целым и почти невредимым, учитель объявил ему, что он больше не может появляться в классе: он “созрел” - и теперь, согласно закону, даже он - учитель - обязан при первой же их встрече открыть с Мишей “священную охоту”, в то время как долг перед учениками не позволяет ему этого делать.
С ребятами Миша продолжал общаться. Особенно он был дружен с Витей Беловым, студентом 3-го курса МГИМО, отпрыском знаменитого уфальского рода, представители которого славились своими непревзойденными воинскими качествами. Среди предков Белова было несколько генералов. Про его род было известно, что среди его представителей за много веков почти никто не стал жертвой поединка.
Вскоре, после того, как Белов тоже прошел испытания, Миша и Витя были вынуждены перейти на общение исключительно по телефону.
Несколько лет прошло без каких-либо изменений. Миша был занят работой, медитациями, тренировками. Количество уфалов, вернувшихся к традициям предков, росло. О них даже стали передавать в средствах массовой информации - растерянно, без ярко выраженного отношения, как и обо всем новом во времена перестройки… Один из приятелей Миши по институту, младше него на два курса - он всегда просил у Миши конспекты, - как-то признался, что по национальности уфал, и Миша после некоторых раздумий решил, что его долг помочь соплеменнику ознакомиться с его родной историей и культурой.
“Сашка”, - пронеслось его имя в Мишиной голове. Тот самый очкарик, что занес на днях учебники…
Миша окончательно излечился. Из его взгляда ушло все лишнее, любое движение его тела следовало по оптимальной траектории… Все, что великие мастера насаждали и культивировали в его голове, душе и теле - заработало снова.
…Перед ним стоял Белов.
- Ты выжил?
Какой-то прохожий удивленно оглянулся, услышав речь на незнакомом языке.
- Почему не дал знать?..
Конечно, у уфалов существует отличительный знак, по которому они узнают друг друга. (Автор монографии слукавил, написав, что этот знак ему неизвестен. Он был уфалом, потому что на самой монографии он оставил этот самый знак.) Но в данном случае его не потребовалось. Они встретились с Беловым случайно. Мишу затащили в парк Горького сослуживцы, а что делал там Витька, Миша узнать не удосужился…
Шок, вызванный той встречей, прошел довольно быстро - сказались годы тренировок и медитаций. Приветствовав друг друга с соблюдением всех положенных формул и воздав хвалу Высшему, оба учинили такой погром в центральном столичном парке, что к объятой паникой толпе, бегущей в разные стороны, присоединилась и милиция.
В оправдание милиции нужно отметить, что у некоторых ее представителей были в мгновение ока украдены пистолеты прямо из кобуры - из этих пистолетов и велась перестрелка. Своей кульминации она достигла, когда полем боя сделались аттракционы. Но вскоре прибыло спецподразделение и все окончилось - так же внезапно, как и началось.
Была угнана одна из милицейских машин. Специалисты, расследовавшие это дело, стали в тупик. Оно и не удивительно.
Ребята прекратили дуэль, потому что поняли, что завершить ее достойным образом в таком месте, как центральный парк Москвы, им все равно не дадут. Начались телефонные переговоры. Оба почувствовали священный азарт. То что они случайно столкнулись среди десятимиллионного города - было, без сомнения, знаком. Теперь остановить их было невозможно.
Они решили соблюсти все традиции.
Белов обнаружил большое здание под снос на окраине и предложил его в качестве места проведения обряда.
Ласковым майским вечером, в районе семи, “священная охота” стартовала.
Когда Миша вошел в здание, он не знал, там ли Белов. Но не было никакого сомнения, что и Вите, где бы он в этот момент ни находился, о Мишином местонахождении тоже ничего не известно. Потому что Миша сделался невидимым - такой эффект дает система уловок, требующая владения сложнейшей техникой, в современном мире мало кому известной.
Пока он расставлял свои ловушки (каждый уфал разрабатывает свою стратегию и тактику ведения боя, сам придумывает и изготовляет ловушки и капканы), то дважды заметил в темнеющих просветах окон мелькнувшую тень и услышал в одном из коридоров слабый шорох.
Он почти не касался пола - Витины ловушки могли быть где угодно. Миша держался за потолок, передвигаясь с помощью сложной системы крючков, держа перед собой щуп - но ни разу ни стрела ни камень не вылетели из укрытия, освобожденные потревоженной щупом нитью. Видимо использовать эту уловку против Миши Белов считал ниже своего достоинства.
Дуэль обещала быть долгой. Похоже было, что она продлится как минимум до утра. Из дома выходить было нельзя - они оговорили это заранее. Но у здания было три этажа - и это существенно замедляло развитие событий, давая каждому из противников дополнительную возможность в любой момент отступить и укрыться.
В течение первых пол-часа Миша расставил свои ловушки на всех трех этажах. Большинство из них представляло собой различные чучела, которые время от времени создавали видимость движения. Они нужны были ему для того, чтобы отвлечь внимание противника. Миша хотел подойти к Белову поближе.
За то время, что он перебирался из комнаты в комнату и с этажа на этаж, окончательно стемнело и Миша включил приборы ночного видения.
А через полчаса произошла вещь, которая сильно удивила Мишу. В одной из комнат он задержался на секунду - и вдруг прямо перед ним возник Белов. Возник буквально на секунду, но настолько близко, что Миша мог дотронуться до него рукой. “Странно, он без приборов ночного видения,” - с уважением отметил Миша - и выстрелил из арбалета в упор.
В него брызнули осколки стекла и здорово его поранили - защитными средствами, такими как, например, бронежилет, по уставу “священой охоты” пользоваться запрещено. В то же мгновение раздался характерный свист - и Миша в долю секунды очутился в коридоре и повис где-то в углу под потолком, - но одна стрела все-таки впилась ему в ногу. Яда можно было не опасаться - использование ядов несовместимо с жертвоприношением. И вообще, рана была не страшной. Уфалу во время священного поединка не мешает ничего, ранений он не замечает или не обращает на них внимания, состояние его сродни состоянию главного героя в фильме “Лицо со шрамом” - разумеется, без влияния наркотиков.
Насчет стрелы Мише было все понятно. От вибрации сработал механизм пращи, спрятанной в тайнике. А вот как Белов обманул его со своим изображением - этого Миша не знал и понять не мог. “Голограмма? Не может быть, это уж слишком. Какая-то фантастика... Нужно быть с ним осторожней...”
Следующий час прошел в безрезультатном выслеживании друг друга. Миша занял удобную позицию на одной из лестничных площадок и внимательно прислушивался. Он знал, что его чучела время от времени производят различные движения, но Витя, как видно, был начеку и не реагировал на обманки - ни звука не раздалось в ответ, ни свиста стрелы, ни удара мечом. Ничего, даже шороха.
Только приглушенный шум с улицы скрашивал мертвую тишину, воцарившуюся в здании.
В какой-то момент из одной из комнат первого этажа раздался довольно громкий звук - мягкий прыжок на пол. “Кошка спрыгнула с подоконника,” - моментально определил Миша. Кошка пробежала по коридору и замерла. На один из подоконников второго этажа села птица. Кошка шарахнулась, испуганная одним из Мишиных чучел. Птица снялась с подоконника и перелетела на третий этаж.
От Белова - ничего. “Надо же, какой осторожный! - досадовал Миша. - Как же его выманить?”
Тут он почувствовал, как что-то щекочет его ногу. “Кажется, муравей,” - подумал Миша. Вслед за этим он почувствовал еще одного муравья, заползающего к нему в сапог. А вслед за ним еще одного.
Видимо от неожиданности он сделал какое-то еле заметное движение, потому что еле успел увернуться от новой стрелы. Чтобы избегнуть следующей, он выпрыгнул в окно, подтянулся и в следующее мгновение оказался на другом этаже, где втиснулся в щель, которую заприметил раньше.
“Муравьи? - восхитился Миша, восстанавливая дыхание. - Ну это уже просто... Во дает!”
...По обычаю, каждые полтора часа оба участника поединка должны были громким криком оповестить друг друга. Миша крикнул первым. В ответ он услышал, как Белов спокойным голосом говорит ему:
- Может отдохнем от этой партизанщины? Просто подеремся на мечах - как в старину?
Оба вышли из укрытия. Миша выполз из своей щели, а Витя попросту соткался неизвестно из чего посреди комнаты.
Решили биться в темноте, так как свет мог привлечь чье-нибудь внимание. У настоящего Белова, как убедился Миша, все-таки были приборы ночного видения.
Уфалам известны такие техники, которые позволяют им драться не только двумя клинками одновременно, но и тремя и даже четырьмя.
Помещение огласилось несмолкающим звоном стали.
Фехтовальная подготовка уфалов не имеет аналогов среди других народов, так что к ней вполне применим термин “тайное знание”. В свое время Мише пришлось давать обещание не использовать элементы “тайного знания” на соревнованиях по фехтованию.
Силы уфалов в фехтовании примерно равны - это одна из особенностей их обучения, так что бой на клинках чаще всего заканчивается ничьей. Если, конечно, не вмешается какая-нибудь случайность.
Вот что его подвело - в пылу сражения Миша забыл, что помещение начинено ловушками, которые они же сами незадолго до того расставили.
...Он вспомнил: он отпрыгнул очередной раз от двойного удара катаны и присел, чтобы выхватить новый клинок.
Каблуком он задел пружину. Его счастье, что в этой праще был камень. По звуку он понял - это его праща…
Воздух между ними нагрелся. Выход из подземки, проспект, люди, машины - все отодвинулось куда-то бесконечно далеко.
- Ты осмотрел меня, - произнес Миша.
- Сердце не билось, - откликнулся Витя.
- Ты вызвал “скорую помощь”.
Молчание.
- Ты не собрал оружие, - сказал Миша.
- Ты слишком хорошо его спрятал, - произнес Белов.
Секунду они смотрели друг другу в глаза. Мир пропал.
- Почему ты молчишь? - спросил Белов.
Молчание.
- Прямо здесь?
- У меня нет оружия.
- Лови! - воскликнул Белов и словно заправский фокусник выхватил из ниоткуда два пистолета - и бросил один из них Мише.
Мишино сердце весело забилось. Весело и грозно. Весело, грозно и торжественно. Как и должно в такой момент биться настоящее уфальское сердце.
…
На следующий день, когда Миша возвратился с прогулки в парке, на столе он увидел раскрытую книгу. Он вспомнил, что читал ее вчера - и снова на периферии его сознания зашевелились тени воспоминаний - но безрезультатно.
Он продолжил чтение.
“Уфальское племя считается не только самым таинственным из народов “цивилизованного” мира, но и является, без сомнения, самым рассеянным на планете. Грубо говоря, в современном мире есть два типа уфалов. Первый тип - это так называемые скрытые уфалы. Их количество неизвестно и трудно оценить его даже примерно. Они ничем не отличаются от окружающего населения - независимо от места проживания. Исследователям не известно даже о наличии у них хоть какого-нибудь отличительного знака. Мы узнаем об их существовании обычно после насильственной смерти в результате “священной охоты”. Как они различают друг друга, нам неизвестно - впрочем, это не исключает того соображения, что всегда есть бесчисленное количество способов договориться о знаках.
Второй тип не имеет никакого специального названия. Мы будем называть их в нашей статье обычными уфалами. Они живут везде (практически нет никаких сомнений в аналогичности этого утверждения и в отношении скрытых) - от Индонезии до Пакистана, от Австралии до Канады. Такой вездесущестью могут похвастаться разве только еще иудеи. Меньше всего на душу населения уфалов приходится в нашей стране. На Кавказе - их древней родине - их считанные единицы. В Тбилиси зарегестрировано 15 семей, в Ереване и Баку - соответственно 7 и 12. Среди них нет ни одной исконной - все они переселились туда за последние 30 лет. Сталин недолюбливал уфалов и не разрешал им селиться на Кавказе.
Еще одна особенность национального характера уфалов - не скрывая своей национальной принадлежности, они как-будто не культивируют никаких традиций, не имеют ни намека на фольклор и какие-либо другие проявления самобытности. Ученые не находят ни малейших антропологических особенностей у людей, которые называют себя уфалами. За исключениеи одного фактора - их уникального, невероятно архаичного языка, своим словарем повергающего в трепет филологов.
Те редкие случаи, когда зарегистрированный как уфал человек погибает в результате “священной охоты”, вызывают общественный скандал и полицейское расследование, которое, как правило, ни к чему не приводит. Таким образом, мы имеем основание считать существующим наличие связи между скрытыми и обычными уфалами.
С начала перестройки на территории СССР зафиксировано по меньшей мере два или три ритуальных убийства, чего не наблюдалось в нашей стране по меньшей мере 50 лет. Это позволяет сделать вывод, что среди советских уфалов, как и среди других национальных меньшинств, затлел бикфордов шнур национального возрождения.”
Миша заснул - его организм не выдержал такого обилия информации. Когда он проснулся, то убедился, что чувствует себя гораздо лучше. Он поел, посмотрел телевизор и продолжил чтение.
“Законы, поддерживающие свод одной из загадочнейших религий мира -уфальской, - со временем претерпевали изменения. Что касается самоубийств - которые естественным образом должны были стать дальнейшим логическим развитием идеи постепенного принесения в жертву народа - то они были строжайше запрещены, видимо, с самого момента основания религии.
Другим важным законом было возрастное ограничение допуска к исполнению обряда. Барьером служил возраст 19 лет - но на деле старались довести ограничение до 25 лет.
Было запрещено ритуальное убийство собственных детей, и, соответственно, родителей, вообще любого члена своей семьи. Что касается семьи погибшего, то по всей видимости им обязаны были помогать соплеменники и прежде всего сам убивший.
Что же касается самой “священной охоты”, то исходя из главной заповеди - убить своего соплеменника - следовал вывод, что в поединке ни в коем случае нельзя поддаваться, хотя тот же вывод следовал и из запрета самоубийства. Поэтому поединки носили зачастую совершенно фантастический характер. Два вооруженных* уфала, столкнувшись нос к носу на базаре, обменявшись традиционным приветствием на своем языке и произнеся положенные обрядовые формулы, являясь великими мастерами боя, могли в течение нескольких минут подчистую разгромить базар и вогнать весь окрестный люд в панический ужас.
(*тогда люди редко ходили без оружия, а уфалы безусловно не выходили из дома невооруженными)
Разумеется, исповедование уфальской религии было запрещено всегда и во всех государствах - о единственном исключении будет упомянуто ниже. Но как на практике возможно было осуществить запрет на отправление культа, совершающееся столь неожиданно и зачастую молниеносно, а кроме того в последние часы жизни исповедующего этот культ? Единственное предприятие, которое могли осуществить власти - это наказать убийцу, но поймать выжившего уфала было крайне сложно, потому что уфалам не было равных в искусстве скрыться и уйти незамеченным. Кроме того “священная охота” происходила столь стремительно, что мало кто мог назвать ее участников. К тому же нужно принять во внимание тот факт, что окружающее население чрезвычайно уважало и боялось уфалов - провинившихся практически никогда не выдавали властям. Зачастую соседи прятали их семьи.
В христианских странах в Средние Века уфалы, наподобие испанских марранов (но, пожалуй, подходя к этому еще более добросовестно, чем марраны), неизменно вели образ жизни добропорядочных христиан - в той форме, в которой христианство было представлено в данной области или государстве, - и называли себя тем же именем, что и окружающее население. Особенным шиком (если можно применить подобный термин в отношении этих суровых и трудолюбивых людей), заставляющим вспомнить их кавказское происхождение, было устроить “священную охоту” прямо в церкви, например - в католических странах - во время воскресной мессы (повторим: никто не знает, как узнавали они друг друга).
Традиционно уфалы считались лучшими воинами и - что важно - военачальниками. Исторически засвидетельствовано, что они служили во всех армиях мира. Довольно большое их число было капитанами пиратских флотилий Средиземного моря (15-17 вв.) Нанимавшие их государства (исламские страны и итальянские торговые республики) смотрели сквозь пальцы на их вероисповедание - и порой даже предпочитали нанять уфала, чем представителя другой народности.
Известен случай, когда генуэзский корсар, уфал, проявив чудеса отваги, спас взятого в плен турецкого корсара (также уфала) из застенков Генуи - только для того, чтобы открыть с ним “священную охоту” и погибнуть.
Поединок (мы имеем в виду “священную охоту”) мог длиться мгновения, а мог продолжаться часами и дольше. Он мог окончиться вничью. Поскольку поединок был целью существования каждого уфала, то вся жизнь в его собственных глазах была лишь подготовкой к поединку, каковой факт делал из представителей этого уникального народа людей практически совершенно лишенных обычных человеческих слабостей - жажды наживы, гордыни, гнева, страха, поисков наслаждений и т. д. Занимаясь повседневными делами, они без особенного напряжения достигали значительных успехов и уважения в обществе.
…Те немногие ученые, которые занимались серьезно изучением религией и бытом уфалов, не могут прийти к однозначному выводу относительно того, есть ли мотив богоизбранничества и спасения человечества - как это имеет место в иудейской и христианской верах - в религиозном сознании сынов этого народа.
Бесстрастный взгляд уфалов (или, попросту, отсутствие какого-то ни было взгляда) на судьбы мира, отстраненное отношение к роду собственных занятий - сколь бы серьезными, на наш взгляд, они ни были, - и абсолютное спокойствие в отношении собственной судьбы больше всего напоминает буддийскую позицию. Возможно это является причиной того, что в эпоху Тан мы находим огромное скопление уфалов на территории Китая. Но еще большее их количество было в Тибете, причем постоянно - по крайней мере, до 19 в. Интересно отметить, что у тибетских летописцев считалось дурным тоном упоминать об уфалах - и мы знаем о их пребывании в этой стране из свидетельств чужеземцев.
Япония - это, пожалуй, единственная страна, где даже на государственном уровне на уфалов всегда смотрели с сочувствием. О запрещении проведения их обрядов никогда не шло и речи. Здесь уфалы считались даже не столько святыми людьми - как, например, странствующие монахи, - а скорее, некими священными существами (или даже священными предметами) - вроде придорожных храмов, посвященных богам животных и тому подобных объектов всеобщего поклонения. Каждой уфальской семье неизменно выдавался надел земли, причем всегда на отшибе - во избежание преждевременной встречи с единоплеменником. Путники, встречавшие уфальский хутор, спешили остановиться возле него, совершить молитву и предаться созерцанию.
В эпоху эмансипации в Европе участились случаи демонстративного отказа того или иного уфала от “священного” поединка. Характерно, что в подобных случаях второй никогда не трогал отщепенца: у уфалов никогда не существовало понятия о вине и наказании для отступника. По-видимому, у них вообще отсутствовало понятие греха по отношению к несоблюдению религиозных постановлений. Как бы невероятно это не звучало - вся их религия, с первого слова законодателей, построена исключительно на принципе добровольности.
Что же касается повседневной жизни, то повторим - уфалы всегда целиком и полностью принимали моральные установки окружающего населения.”
На этом текст книжки обрывался. Миша перевернул последнюю страницу и с обратной стороны обнаружил еще одну надпись:
“МАТЕРИАЛ ПОДГОТОВЛЕН РОССИЙСКИМ ОТДЕЛЕНИЕМ ЮНЕСКО.”
Миша уставился в потолок. В голове стоял легкий гул. Он возникал короткими периодами по нескольку раз на дню, и Мише это уже здорово надоело. Иногда из монотонного гула выделялись разные слова, не имевшие, впрочем, какого-либо конкретного смысла. Вот и сейчас всплыло слово - “монография”. Миша задумался над этим словом - и вдруг осознал, что то, что он только что прочел, - и есть монография. Гул стих.
- Неужели эта монография - моя? - удивился Миша. Он отложил листочки и погрузился в дрему. Последней фразой, которая донеслась из глубин сознания, была: - Боже! И этот, в очках, тоже все это прочитал…
…
Миша выходил из парка. Начинались холодные дни. После того, как он выписался из больницы, Миша прогуливался здесь каждый день, катался на лодке, делал пробежку, кормил белок. За последнюю неделю состояние его заметно улучшилось, он обрел уверенность и уже мог обойтись без помощи бабушки -жившей по другую сторону парка, в огромном сталинском доме, - готовил, стирал, убирал квартиру, а главное - перестал бояться своего оружия, которым умел пользоваться с таким блеском.
Последние дни он разбирался с чертежами, даже подъезжал в свой НИИ (вид института вызвал сильнейший эмоциональный взрыв: Миша еле справился с нескончаемым потоком хлынувших воспоминаний) и, преодолев робость, посовещался с коллегами по поводу текущей работы. Пожалуй, можно было возвращаться в лабораторию, неоконченный проект вдруг стал тяготить его, требовать немедленного завершения, - к тому же в голове его все идеи неожиданно сложились в одну непротиворечивую гармоничную картину.
Звонили из спортивного общества и, кажется, что-то от него хотели. Миша совершенно ничего не понял - ни что это за общество, ни чего от него хотят, - но обещал им вскоре перезвонить.
Не нужно ему торопиться, не все сразу…
Сейчас он шел и что-то обдумывал…
Миновав ворота парка, он вышел на проспект. В этот час гигант-проспект, придавивший город, казался особенно широким и пустынным, редкие букашки-прохожие были не в состоянии потревожить его покой. Звук скользящих по идеальной трассе серых машин тонул в пронизывающе холодном мареве, витрины магазинов давно уже сделались призрачными и вспоминались только во снах.
Издалека было видно, как из подземного перехода выходят людские фигурки. Одна из них замерла, и Миша почувствовал на себе пристальный, сверлящий взгляд.
Он тоже замер, потом пошел в направлении оцепеневшего, не сводящего с него взгляда, человека. Тот заметил его движение и неуверенно махнул ему рукой. Миша кивнул в ответ.
Приблизившись, он прочел великое изумление в глазах незнакомца. “Странно, - подумал он. - Что во мне не то? И вообще, кто это?” Но изумление быстро сменилось другим взглядом - жестким, чистым и радостным. Незнакомец как-то странно выгнул шею и в то же время вытянул вперед левую руку и описал ей замысловатую дугу. Миша моментально повторил этот необычный, довольно неестественный жест - и сам удивился тому, что сделал. Что-то было зашевелилось в его голове - но продолжиться этому процессу не дала ярчайшая вспышка, вспыхнувшая в Мишином мозгу и осветившая последние погруженные в сумрак уголки его памяти. А вызвала вспышку фраза, которую произнес незнакомец:
- Так ты выжил? Почему не дал знать?
Эта фраза была произнесена не на русском, а на совершенно другом языке и звук этой речи окончательно излечил Мишу.
Родители его умерли рано. Мальчик остался на попечении бабушки и дяди. Оба, бабушка Тоня и дядя Леша, были одиноки - Мишин дед умер уже давно, а дядя Леша развелся.
Это были прекраснейшие годы его жизни. Бабушка навещала его каждый день, а дядя вообще поселился у него - и оба они окружили мальчика такой заботой и теплом, что потеря родителей не успела нанести ему серьезной душевной травмы.
Дядя Леша был инженером, работал в конструкторском бюро. Собственно говоря, от него племянник перенял практически все - впоследствии и род занятий.
Мало встречал Миша мастеров в обращении с холодным оружием, которые могли бы сравниться с его дядей.
Дяде пришлось отдать мальчика в секцию фехтования, чтобы не вызывать подозрений - потому что он сам учил его таким техникам, которые детям - по крайней мере в СССР в ту пору - и не снились. В 12 лет Миша легко стал чемпионом Москвы. На всесоюзные соревнования он не поехал - симулировал болезнь.
Ему не нужны были грамоты, ему нужно было хорошо овладеть древним искусством войны. И все это только по одной причине - он и его семья были уфалами.
Это никогда не скрывалось в их семье, - но и не афишировалось. Разговоры об этом, насколько мог судить ребенок, считались излишними. Мишины родители были людьми флегматичными, простодушными и жизнерадостными. Эти черты, кстати, весьма точно отображают склад уфальского характера.
Иное дело дядя Леша, брат Мишиной мамы. Этот человек не ведал покоя. В молодые годы он прошел через серьезное увлечение поэзией, переболел поочередно диссидентством и христианством - пока не понял, что все его увлечения были не более чем данью моде. Поиски себя в гармонии с миром привели его к собственным корням.
С тех пор дядя все свое время посвящал изучению воинского искусства, а также языка и философии своего народа. Когда он переехал к племяннику, то был уже сложившимся приверженцем религии.
Так и вышло, что советский мальчик Миша Семенов вырос адептом древнего и - в глазах подавляющего большинства своих современников - позорно мракобесного учения.
Как дядя нашел единомышленников? Это осталось тайной для его племянника навсегда. Миша в этом смысле рос на всем готовеньком. Во-первых, дядя отдал его в обучение к мастеру, который помимо фехтования преподавал Мише древние тайны уфальского учения о ведении войны. Мастер этот был очень уважаемым человеком, работником органов, легендарным инструктором спецназа.
Потом оказалось, что в Подмосковье существует целая школа уфальского языка и культуры - разумеется, подпольная. Миша помнит, что чрезвычайно удивился, увидев людей, для которых первым языком в их жизни был не русский.
По-русски в этой школе не разговаривали. За несколько лет Миша научился думать на уфальском. А это означает не только замену словарного запаса. Это означает особое мировосприятие, которое выстраивает мышление иным образом, совершенно отличным от того, к которому приучены советские люди - да и не только советские.
Одна из ярких характеристик мышления уфалов - мысли никогда не лезут к ним в голову. Мыслям не может стать тесно, они не ускользают, не кружатся хороводом - даже не возникают. Проще сказать, что мысли в голове уфала попросту отсутствуют.
Существует целый ряд древних учений, которые знают, как достичь этого и ряда подобных эффектов, но наверное ни в одном не существует таких простых и действенных способов, какие находятся в руках уфалов. Хотя и нельзя не отметить, что в основу ментальной техники уфалов положен свершенный факт добровольной отдачи себя в жертву, все-таки до конца это невозможно объяснить с помощью философских построений. Это в принципе невозможно объяснить, используя речевой аппарат. Это можно только прожить.
Разумеется, ничего сверхъестественного и мистического в технике уфалов нет. Наоборот, все ее компоненты построены на абсолютно естественных способностях человеческого организма и менталитета - именно тех способностях, от которых “цивилизованное” человечество так давно отказалось и о которых так давно забыло.
Разумеется, дядя Леша не мог стать таким искусным мастером войны, каким стал Миша годам к двадцати-двадцати двум - ведь племянник занимался этим с семи лет, тогда как дядя начал в зрелом возрасте. И все-таки его хватило на то, чтобы дать достойный отпор своей “паре”. Их дуэль длилась не менее суток и возможно окончилась бы ничьей. Дядя добрался до дома под утро - он истекал кровью. Вызвали “скорую помощь” - уфал обязан бороться за свою жизнь. Дядя Леша умер через несколько дней. На его теле обнаружили не менее семнадцати ранений, три из них от стрел… Он был настолько крепким, что его, возможно, удалось бы спасти, если бы не заражение крови.
Тогда тоже велось следствие, но скоро было прекращено по причине полной нераскрываемости.
Позже в течении многих лет на имя Мишиной бабушки приходили денежные переводы. Отправителем был, разумеется, убийца его дяди.
Мише было 22 года. Он заканчивал учебу в “Керосинке”. Летом, вскоре после выпускных экзаменов в институте он прошел обряд уфальской инициации - то есть, попросту говоря, экзамен на выживание.
Преподавателю в их “подпольной” школе удалось так переоборудовать спортивный зал школы, что позавидовали бы и в Шаолине.
Когда Миша выбрался из зала целым и почти невредимым, учитель объявил ему, что он больше не может появляться в классе: он “созрел” - и теперь, согласно закону, даже он - учитель - обязан при первой же их встрече открыть с Мишей “священную охоту”, в то время как долг перед учениками не позволяет ему этого делать.
С ребятами Миша продолжал общаться. Особенно он был дружен с Витей Беловым, студентом 3-го курса МГИМО, отпрыском знаменитого уфальского рода, представители которого славились своими непревзойденными воинскими качествами. Среди предков Белова было несколько генералов. Про его род было известно, что среди его представителей за много веков почти никто не стал жертвой поединка.
Вскоре, после того, как Белов тоже прошел испытания, Миша и Витя были вынуждены перейти на общение исключительно по телефону.
Несколько лет прошло без каких-либо изменений. Миша был занят работой, медитациями, тренировками. Количество уфалов, вернувшихся к традициям предков, росло. О них даже стали передавать в средствах массовой информации - растерянно, без ярко выраженного отношения, как и обо всем новом во времена перестройки… Один из приятелей Миши по институту, младше него на два курса - он всегда просил у Миши конспекты, - как-то признался, что по национальности уфал, и Миша после некоторых раздумий решил, что его долг помочь соплеменнику ознакомиться с его родной историей и культурой.
“Сашка”, - пронеслось его имя в Мишиной голове. Тот самый очкарик, что занес на днях учебники…
Миша окончательно излечился. Из его взгляда ушло все лишнее, любое движение его тела следовало по оптимальной траектории… Все, что великие мастера насаждали и культивировали в его голове, душе и теле - заработало снова.
…Перед ним стоял Белов.
- Ты выжил?
Какой-то прохожий удивленно оглянулся, услышав речь на незнакомом языке.
- Почему не дал знать?..
Конечно, у уфалов существует отличительный знак, по которому они узнают друг друга. (Автор монографии слукавил, написав, что этот знак ему неизвестен. Он был уфалом, потому что на самой монографии он оставил этот самый знак.) Но в данном случае его не потребовалось. Они встретились с Беловым случайно. Мишу затащили в парк Горького сослуживцы, а что делал там Витька, Миша узнать не удосужился…
Шок, вызванный той встречей, прошел довольно быстро - сказались годы тренировок и медитаций. Приветствовав друг друга с соблюдением всех положенных формул и воздав хвалу Высшему, оба учинили такой погром в центральном столичном парке, что к объятой паникой толпе, бегущей в разные стороны, присоединилась и милиция.
В оправдание милиции нужно отметить, что у некоторых ее представителей были в мгновение ока украдены пистолеты прямо из кобуры - из этих пистолетов и велась перестрелка. Своей кульминации она достигла, когда полем боя сделались аттракционы. Но вскоре прибыло спецподразделение и все окончилось - так же внезапно, как и началось.
Была угнана одна из милицейских машин. Специалисты, расследовавшие это дело, стали в тупик. Оно и не удивительно.
Ребята прекратили дуэль, потому что поняли, что завершить ее достойным образом в таком месте, как центральный парк Москвы, им все равно не дадут. Начались телефонные переговоры. Оба почувствовали священный азарт. То что они случайно столкнулись среди десятимиллионного города - было, без сомнения, знаком. Теперь остановить их было невозможно.
Они решили соблюсти все традиции.
Белов обнаружил большое здание под снос на окраине и предложил его в качестве места проведения обряда.
Ласковым майским вечером, в районе семи, “священная охота” стартовала.
Когда Миша вошел в здание, он не знал, там ли Белов. Но не было никакого сомнения, что и Вите, где бы он в этот момент ни находился, о Мишином местонахождении тоже ничего не известно. Потому что Миша сделался невидимым - такой эффект дает система уловок, требующая владения сложнейшей техникой, в современном мире мало кому известной.
Пока он расставлял свои ловушки (каждый уфал разрабатывает свою стратегию и тактику ведения боя, сам придумывает и изготовляет ловушки и капканы), то дважды заметил в темнеющих просветах окон мелькнувшую тень и услышал в одном из коридоров слабый шорох.
Он почти не касался пола - Витины ловушки могли быть где угодно. Миша держался за потолок, передвигаясь с помощью сложной системы крючков, держа перед собой щуп - но ни разу ни стрела ни камень не вылетели из укрытия, освобожденные потревоженной щупом нитью. Видимо использовать эту уловку против Миши Белов считал ниже своего достоинства.
Дуэль обещала быть долгой. Похоже было, что она продлится как минимум до утра. Из дома выходить было нельзя - они оговорили это заранее. Но у здания было три этажа - и это существенно замедляло развитие событий, давая каждому из противников дополнительную возможность в любой момент отступить и укрыться.
В течение первых пол-часа Миша расставил свои ловушки на всех трех этажах. Большинство из них представляло собой различные чучела, которые время от времени создавали видимость движения. Они нужны были ему для того, чтобы отвлечь внимание противника. Миша хотел подойти к Белову поближе.
За то время, что он перебирался из комнаты в комнату и с этажа на этаж, окончательно стемнело и Миша включил приборы ночного видения.
А через полчаса произошла вещь, которая сильно удивила Мишу. В одной из комнат он задержался на секунду - и вдруг прямо перед ним возник Белов. Возник буквально на секунду, но настолько близко, что Миша мог дотронуться до него рукой. “Странно, он без приборов ночного видения,” - с уважением отметил Миша - и выстрелил из арбалета в упор.
В него брызнули осколки стекла и здорово его поранили - защитными средствами, такими как, например, бронежилет, по уставу “священой охоты” пользоваться запрещено. В то же мгновение раздался характерный свист - и Миша в долю секунды очутился в коридоре и повис где-то в углу под потолком, - но одна стрела все-таки впилась ему в ногу. Яда можно было не опасаться - использование ядов несовместимо с жертвоприношением. И вообще, рана была не страшной. Уфалу во время священного поединка не мешает ничего, ранений он не замечает или не обращает на них внимания, состояние его сродни состоянию главного героя в фильме “Лицо со шрамом” - разумеется, без влияния наркотиков.
Насчет стрелы Мише было все понятно. От вибрации сработал механизм пращи, спрятанной в тайнике. А вот как Белов обманул его со своим изображением - этого Миша не знал и понять не мог. “Голограмма? Не может быть, это уж слишком. Какая-то фантастика... Нужно быть с ним осторожней...”
Следующий час прошел в безрезультатном выслеживании друг друга. Миша занял удобную позицию на одной из лестничных площадок и внимательно прислушивался. Он знал, что его чучела время от времени производят различные движения, но Витя, как видно, был начеку и не реагировал на обманки - ни звука не раздалось в ответ, ни свиста стрелы, ни удара мечом. Ничего, даже шороха.
Только приглушенный шум с улицы скрашивал мертвую тишину, воцарившуюся в здании.
В какой-то момент из одной из комнат первого этажа раздался довольно громкий звук - мягкий прыжок на пол. “Кошка спрыгнула с подоконника,” - моментально определил Миша. Кошка пробежала по коридору и замерла. На один из подоконников второго этажа села птица. Кошка шарахнулась, испуганная одним из Мишиных чучел. Птица снялась с подоконника и перелетела на третий этаж.
От Белова - ничего. “Надо же, какой осторожный! - досадовал Миша. - Как же его выманить?”
Тут он почувствовал, как что-то щекочет его ногу. “Кажется, муравей,” - подумал Миша. Вслед за этим он почувствовал еще одного муравья, заползающего к нему в сапог. А вслед за ним еще одного.
Видимо от неожиданности он сделал какое-то еле заметное движение, потому что еле успел увернуться от новой стрелы. Чтобы избегнуть следующей, он выпрыгнул в окно, подтянулся и в следующее мгновение оказался на другом этаже, где втиснулся в щель, которую заприметил раньше.
“Муравьи? - восхитился Миша, восстанавливая дыхание. - Ну это уже просто... Во дает!”
...По обычаю, каждые полтора часа оба участника поединка должны были громким криком оповестить друг друга. Миша крикнул первым. В ответ он услышал, как Белов спокойным голосом говорит ему:
- Может отдохнем от этой партизанщины? Просто подеремся на мечах - как в старину?
Оба вышли из укрытия. Миша выполз из своей щели, а Витя попросту соткался неизвестно из чего посреди комнаты.
Решили биться в темноте, так как свет мог привлечь чье-нибудь внимание. У настоящего Белова, как убедился Миша, все-таки были приборы ночного видения.
Уфалам известны такие техники, которые позволяют им драться не только двумя клинками одновременно, но и тремя и даже четырьмя.
Помещение огласилось несмолкающим звоном стали.
Фехтовальная подготовка уфалов не имеет аналогов среди других народов, так что к ней вполне применим термин “тайное знание”. В свое время Мише пришлось давать обещание не использовать элементы “тайного знания” на соревнованиях по фехтованию.
Силы уфалов в фехтовании примерно равны - это одна из особенностей их обучения, так что бой на клинках чаще всего заканчивается ничьей. Если, конечно, не вмешается какая-нибудь случайность.
Вот что его подвело - в пылу сражения Миша забыл, что помещение начинено ловушками, которые они же сами незадолго до того расставили.
...Он вспомнил: он отпрыгнул очередной раз от двойного удара катаны и присел, чтобы выхватить новый клинок.
Каблуком он задел пружину. Его счастье, что в этой праще был камень. По звуку он понял - это его праща…
Воздух между ними нагрелся. Выход из подземки, проспект, люди, машины - все отодвинулось куда-то бесконечно далеко.
- Ты осмотрел меня, - произнес Миша.
- Сердце не билось, - откликнулся Витя.
- Ты вызвал “скорую помощь”.
Молчание.
- Ты не собрал оружие, - сказал Миша.
- Ты слишком хорошо его спрятал, - произнес Белов.
Секунду они смотрели друг другу в глаза. Мир пропал.
- Почему ты молчишь? - спросил Белов.
Молчание.
- Прямо здесь?
- У меня нет оружия.
- Лови! - воскликнул Белов и словно заправский фокусник выхватил из ниоткуда два пистолета - и бросил один из них Мише.
Мишино сердце весело забилось. Весело и грозно. Весело, грозно и торжественно. Как и должно в такой момент биться настоящее уфальское сердце.