рассказ
Тонкие материи.
Часть I.
Я родом из Южных морей. Это заметно по лёгкому косоглазию, от которого пока ещё ни один уроженец наших мест не сумел избавиться.
Я вырос на пиратском корабле. На сушу я, конечно, ступал, и не раз, но не особо часто.
Капитан судна был моим отцом. Его боялись все. Я тоже боялся, но всё-таки не так сильно, как другие, - ведь я знал, что он меня любит.
Матери у меня никогда не было. Отец рассказывал, что она умерла, как только я появился на свет. Пираты говорили мне, что среди них тоже нет никого, кто знал бы свою мать - у пиратов обязательно так и должно быть. А я тоже маленький пират, говорили они, и значит всё правильно. Но когда я подрос, то тогда уж сообразил, что это просто они меня так подбадривали по-своему, по-пиратски.
Я любил свой корабль, обтрёпанную солёную деревянную скрипучку. Я души в нём не чаял. Он был, как мне казалось тогда, огромен и прекрасен. Я знал в нём каждую досочку и каждый тёмный закоулочек. Если мне удавалось заставить кого-нибудь из команды поиграть со мной в прятки, то найти он меня нипочём не мог (лоцман не в счёт, конечно). Так ни разу никто меня и не нашёл, если я не поддавался.
Ещё я любил обмотаться канатом, свеситься за борт, и там висеть часами и играть с носовой фигурой. В-основном, мы болтали о том о сём, я делился с ней горем и радостью, изливал душу, рассказывал смешные истории. А ещё я спрашивал у неё совета, когда не знал, как поступить. И потом, во сне, она приходила ко мне в гости и всегда всё мне разъясняла.
Это была огромная тётка, в три или четыре раза больше меня, голубого цвета и с длинными волосами в виде змей. Она тоже была деревянная, как и весь остальной корабль. Когда она выцветала, и нужно было её подкрасить, это всегда делал я. Сначала я красил её в голубой цвет, а потом разрисовывал чёрным и красным её громадные глаза.
Носовая тётка была моей любимой куклой. Она должна была вселять во всех ужас, но в меня вселяла только радость и веселье. И только у неё было сколько угодно времени на то, чтобы играть со мной.
Ещё у меня была любимая забава - когда мы стояли в каком-нибудь порту, я без устали нырял на дно за всякими разными безделушками, которыми, как правило, густо усеяно дно любого порта. Все мальчишки с округи это делают, но я наловчился нырять глубже всех и очень подолгу не всплывать, поэтому всегда набирал больше всех.
Думаю, ни у одного ребенка на свете не было столько блестящих штучек - монет, пуговиц, часов, цепочек, табакерок, и всего, что там с кораблей в воду падает, - сколько было у меня. После каждого захваченного нами корабля, мне всё это тоннами дарили - команда меня баловала. Но нет - всё мне было мало.
Одним словом, я был самым настоящим морским волком - точней, волчонком: крепче всего я спал при сильной качке, любимым кушаньем у меня были сырые водоросли, поутру я любил поболтать с чайками (они спросонья не такие сумасшедшие), а на суше меня всегда немного укачивало. Ещё я обожал прыгать с мачты на мачту, взбираться наперегонки с ручной обезьянкой к смотровой корзине, ловить рыб голыми руками, а время от времени устраивать охоту на нашего корабельного кота.
Но это не значит, что я только и делал, что играл и дурака валял. То есть до десяти лет всё так и было, но потом отец назначил меня юнгой, и я стал пахать от зари до зари. Драить трюмы и палубу, ставить парус, ночную вахту нести, и всё остальное. Кольцо себе в ухо вставил, стал жить со всеми вместе в тесном душном кубрике, - в общем, не щадил себя.
Пираты жалели ребёнка, говорили - отдохни немного, ты же совсем ещё малютка, не гробь себя раньше времени! Но нет! Отец сказал, что когда-нибудь передаст мне командование кораблем, но прежде это надо заслужить. Вот я и заслуживал.
Вскоре мои старания стали приносить плоды - к четырнадцати годам я умел делать на корабле любую работу, и делал её не хуже любого матроса. Одним словом, стал юнгой хоть куда.
Где-то лет с семи меня потихоньку стали подучивать фехтованию на саблях и кинжалах - фехтованию по-пиратски, со всякими чрезвычайно подлыми приёмами. За семь лет в этом деле я тоже неплохо продвинулся, хотя всерьёз проверить свои навыки мне ещё не доводилось.
И ко всему прочему меня как следует натаскали из мушкета стрелять. Ну, и с пушками управляться.
И вроде бы стал я совсем уже настоящим пиратом, а в настоящее дело меня брать всё никак не решались. Честно говоря, я даже ещё ни одного боя не видел, слышал только. Капитан меня перед боем всегда в каюте запирал. Сидел я там и слушал доносящиеся снаружи грохот орудий, лязг клинков и крики людей. Каждый раз при всех этих звуках моё сердце билось так бешено, что я стал бояться, не сойду ли с ума.
«А ведь я бы им пригодился там, - думал я, - я бы их не подвёл…» И для моей уверенности были причины. Мало того, что я был хорошо обучен, я был ещё и необычайно силён. Может быть, это я такой от природы, а может быть, детство на морском корабле дало себя знать, но к четырнадцати я был уже повыше некоторых матросов у нас на корабле, и в одиночку справлялся с работой для двоих, а то и троих. Меня, простого юнгу, стали побаиваться даже бывалые пираты, эти отчаянные морские головорезы.
Как-то раз я слегка повздорил с кем-то из команды, толкнул его, вроде бы совсем не сильно, - а он взял, и за борт улетел. Я, конечно, сразу же нырнул следом за ним и сам же его и вытащил, а потом извинялся долго и разные одолжения делал, да вот команда стала меня побаиваться. На море больше всего уважают силу.
Вот я и переживал, что меня в настоящее дело не берут.
«Но ничего, ничего, - говорил я себе, сидя запертый в каюте во время боя, - возьмут же всё равно! Куда они денутся. Надо только ещё немного терпения набраться».
Будущее моё было для меня ясно. Стану морским разбойником, а со временем и капитаном, если не погибну, конечно.
Но вышло всё совсем не так.
Однажды нас занесло на какой-то небольшой и малоизвестный архипелаг, один из тех, что рассыпаны по нашим морям в превеликом множестве, и там на одном из островов меня отрядили на закупку провизии.
Я добрался до местного склада и зашёл внутрь помещения. Из-за груд мешков и коробок навстречу мне вышел человек средних лет. Я приветствовал его, но вместо ответного приветствия он почему-то застыл как вкопанный. Потом он довольно долго не мог сдвинуться с места, и всё смотрел на меня выпученными глазами, как на чудо какое-то.
Я, конечно, очень удивился, но виду не подал. Подождал немного. Наконец, он кое-как с собой справился и поздоровался со мной.
И только мы было заговорили о делах, как он меня спрашивает:
- Я знаю, что так делать не принято, но всё же рискну задать вам вопрос. Поверьте, это очень важно, - тут он понизил голос.
Я кивнул.
- Вы случайно… - не с пиратского корабля?
Я осмотрелся по сторонам и тихонечко кивнул.
- А кто ваш отец? - спросил он. - Прошу, ответьте!
- Ну ладно, - пожал я плечами. - Мой отец - капитан.
- Я так и знал, - покачал он головой. - Ну что ж... Знаете что - присаживайтесь-ка, вот. Позвольте мне рассказать вам о вашей настоящей семье.
- Что? - изумился я. - Да что вы такое…
- Сынок, - прервал он меня, - послушай меня! Ты как две капли похож на своего отца, царствие ему небесное! На своего настоящего отца, конечно, которого ты не знаешь. Как ты сюда вошёл, я в первую секунду вообще подумал, что это он из гроба восстал. Я в тот миг чуть ума не лишился…
И тогда у меня всё внутри перевернулось, и я сел. А этот человек сел рядом и рассказал, что десять лет назад мальтийские пираты стёрли нашу родную деревню с лица земли. Тогда и погибла вся моя семья.
Пираты обычно мирных жителей почём зря не убивают. Просто они высадились на острове и наведались в деревушку, чтоб немного здесь пограбить - да тут наткнулись на засаду фараоновых карабинеров. Те предполагали, что легко с пиратами справятся, но вскоре пожалели о своём скоропалительном решении. Ибо судьба послала им навстречу одну из самых отчаянных банд, которых знавали море и суша.
Завязался бой не на жизнь, а на смерть. И тот день был за пиратами, но чтобы победить, им пришлось спалить всю деревню дотла. Карабинеры были уничтожены все до единого, да и среди пиратов немногие уцелели. А среди жителей деревни только он один в живых и остался - очнулся спустя сутки среди кучи обгорелых трупов. Когда неаполитанские гвардейцы пришли на подмогу карабинерам, единственный во всём селе, кому они могли помочь, был он. Его увезли в Неаполь, и с тех пор он в тех местах не бывал.
А теперь вот выяснилось, что ещё и я жив остался.
- Тебе тогда было четыре года, - припомнил он, - совсем младенец. Видимо, пираты обнаружили тебя после боя и забрали с собой. И, выходит, капитан воспитал тебя, как собственного сына.
- Подождите-ка! - воскликнул я. - Но вдруг вы ошибаетесь? Ведь бывают же похожие люди!
- Похожие? - усмехнулся он. - Бывают, конечно. Но не настолько же! Кроме того, у меня есть прекрасный способ доказать тебе, что я прав. Закатай-ка вот рукав и посмотри - у тебя на локтевом сгибе должна быть татуировка - просто маленький чёрный кружок. В нашей деревне у всех такой был, считали, что он оберегает от злых духов. И у меня такой есть.
Я обомлел. Мне не нужно было никуда смотреть, я и так прекрасно знал, что у меня на локте есть маленький чёрный кружок. Я всю жизнь думал, что это родимое пятно.
Я закрыл лицо руками. А этот человек погладил меня по волосам и похлопал по плечу.
И потом мы долго там сидели, и я расспрашивал его обо всём: об отце, матери, были ли у меня братья, сёстры, и как их всех звали, и какое моё настоящее имя, и что за деревня, где находилась, и чем там люди занимались…
В моей душе открылась глубокая зияющая рана, и я пока не знал, что с ней делать. Во-первых, я не понимал, держать ли мне зло на капитана за смерть своей семьи. И вроде выходило, что, скорее всего, не стоит. Ведь никто специально не хотел убивать мою семью. Но с другой стороны, как ни крути, капитан именно виновником и был - ведь не приди он со своими пиратами в деревню, ничего бы не случилось, и неважно, какие у него при этом были цели.
И как мне теперь ко всему этому относиться? Как мне поступить?
Поскольку ответы на мучившие меня вопросы сразу как-то не складывались, я решил подождать - и, сделав вид, как будто ничего не произошло, вернулся с провизией на корабль. Тут меня позвали в каюту к капитану.
Он был очень замкнутым человеком, не склонным к проявлениям чувств, поэтому мне не часто доводилось бывать у него в каюте и с ним беседовать. Но на сей раз произошло что-то из ряда вон выходящее - капитан обнял меня.
- Сынок, - сказал он мне голосом, гораздо более мягким и тёплым, чем обычно, - ты стал совсем взрослым, пришло тебе время показать себя в настоящем деле. После полудня мы выходим в рейд. Отдохни и приготовься.
Произойди такое ещё вчера, сердце моё выскочило бы из груди от радости. А теперь я ничего не почувствовал.
- Спасибо, господин, - я учтиво склонил голову.
Он протянул мне изумительной работы саблю.
- Вот, подобрал тебе клинок…. Береги себя. И храни тебя Бог.
Мой взгляд упал на зеркало на стене.
«Боже! - подумал я. - Ведь я действительно на него ни капельки не похож!» И в ту же секунду я осознал, что вовсе не уверен, что хочу быть пиратом.
В лучах предзакатного солнца мы вышли из бухты. На море было спокойно. Наша скрипучка, растопырив паруса, быстро и легко скользила по водной глади, лавируя между скалами и рифами в поисках добычи.
Команда отдыхала внизу, все собирались с силами перед боем.
Я дежурил на палубе, готовый в случае чего немедленно подать сигнал. На носу в поте лица работал наш виртуоз-рулевой, а неподалёку от него на огромном фарфоровом унитазе восседал лоцман.
Тут нужно кое-что объяснить.
Лоцманы южных морей - это совсем не то, что лоцманы всего остального морского мира. Те - уважаемые специалисты. А эти - ну что про них скажешь? Видимо, они посланы на землю то ли богом, то ли дьяволом. А скорее всего, как довольно часто бывает в нашем мире, это их совместная работа.
Обычный лоцман в обычном море обязан хорошо знать местные воды, чтобы вести по ним корабль. В южных морях такое не пройдёт. Потому что южные моря совсем уж сумасшедшие. Здесь вообще ничего постоянного нет, всё меняется каждую секунду. Штормы разражаются в мгновение ока и так же внезапно заканчиваются, рифы путешествуют, куда им вздумается, меняя при этом поминутно свои очертания, а местные течения, как видно, служат Князю Хаоса и Тьмы: не успеешь и глазом моргнуть, как окажешься в смертельном водовороте.
Единственное спасение: как раз вот эти самые лоцманы - редкие уникумы с удивительным даром сверхчувствительности. Эти люди каким-то образом всегда знают всё, что происходит вокруг - в радиусе, примерно, двух-трёх миль. А также всё, что произойдет в ближайшее время - примерно в течение трех-пяти часов. И они никогда не ошибаются.
Не все знакомы c тем удивительным фактом, что в нашем мире - причём совершенно в разных местах - время от времени рождаются люди с таким даром. Но на нашей Мальте это знают все, ведь Мальта - пиратский остров, а без лоцмана в наших широтах не только пираты, без лоцмана здесь кроме рыб вообще никто и никогда не плавал бы, а прибрежные города быстро достигли бы процветания - ведь их перестали бы грабить с моря. Потому что без лоцмана в южном море абсолютно невозможно и шагу ступить.
Как я уже упоминал, человек, наделённый таким даром, может появиться в любом месте нашего мира (хотя и происходит такое довольно редко), - но где бы такой ребёнок ни появился - поверьте, он рано или поздно обязательно попадёт на Мальту. Так уж жизнь устроена.
Как правило, всё происходит так: если небогатые родители обнаружили у своего дитя дар, то они сами спешат связаться с пиратами насчет того, чтобы им его продать. Потому что обычно это означает конец их бедной жизни. Пираты за будущего лоцмана платят суммы просто невероятные.
А вот если родители богатые и не хотят расставаться со своим чадом, то рано или поздно слух до пиратов всё равно дойдёт, ребёнка выкрадут или силой отнимут - и доставят на Мальту. А если уж родителям всё-таки удастся его дар скрыть - ну так что уж тут, на всё, как говорится, воля божья.
Но кроме пиратов лоцманы нужны абсолютно всем, кто ходит по южным морям - неаполитанцам, флоту Крокодиловой империи, островным княжествам, Тунису, торговым компаниям… Да и любым рыбакам, отважившимся выйти в открытое море без лоцмана, не выжить.
Кроме того, если лоцманами будут обладать только пираты, то по морю будут ходить только они одни - и кого же им тогда грабить? Не жить же вечно за счёт несчастных прибрежных городов и сёл!
Вот как эта проблема была решена в своё время. Оказывается, с возрастом не у каждого из этих особенных детей получается сохранить свой дар полностью, у многих в период взросления он ослабевает. Диапазон их сверхвосприятия сужается, и они уже не так остро ощущают каждую снежинку, песчинку и искорку, как их более успешные собратья.
Вот таких лоцманов послабее пираты и продают по хорошей цене во внешний мир.
И приходится довольствоваться всем, кто не принадлежит к пиратскому братству, их услугами. А если кто-нибудь украдёт или тайно наймёт настоящего пиратского лоцмана, то до лоцмана этого рано или поздно доберутся - и тогда есть два варианта: его либо выкрадут обратно, либо, если не смогут выкрасть, убьют.
Вопрос обладания лоцманами и гегемонии на море - это для пиратов вопрос жизни и смерти, и решается он жёстко.
Соответственно, все настоящие лоцманы живут на Мальте и ценятся гораздо дороже золота. Соответственно, они очень богаты. Традиционно, их доля в добыче многократно превышает ту, что принадлежит самим капитанам. И те нисколько не против такого положения вещей - лишь бы лоцман свою работу исправно делал.
Их дома разбросаны по всему острову, и каждый виден издалека, потому что весьма велик. Действительно, эти дома являют собой некую помесь замка и дворца. Некоторые из них окружены рвом, имеется даже один ров с крокодилами. Вряд ли это мера предосторожности - ну кто лоцмана у нас на Мальте тронет? - это, скорее, один из элементов их безумного декора.
Что касается архитектуры - то, хоть она и проработана отдельно для каждого такого дома-дворца, как и полагается у богачей, все эти дворцы роднит между собой то, что архитектура каждого - это смесь какого-то совершенно невероятного шика и смелости форм с одной стороны и непоправимого душевного заболевания с другой. Забегая вперёд, скажу, что я и в Париже такой дикой архитектуры не видел, а уж этот город - чемпион по экспериментам.
Изнеженный, изломанный и извращённый стиль жизни этих людей ни капельки не похож на пиратский. Кроме работы они никогда с пиратами и не общаются. Даже и во время работы лоцманы держатся по отношению к остальным подчёркнуто отстранённо. Совершенно замкнуто живут они и в своих замках - обычно с целой кучей слуг.
Пираты Мальты поклоняются им как богам.
Любой лоцман обязан работать, если его выбрали для работы в рейде. Согласно пиратскому закону Мальты каждый капитан должен потакать всем прихотям лоцмана, - но если тот откажется работать - пираты должны его немедленно убить.
Лоцманы совершенно сумасшедшие. Их поведение не вписывается ни в какие рамки, и в такой степени, что очевидцу с непривычки трудно поверить, что всё это реально происходит.
Их одежда и их поведение под стать архитектуре их жилищ - это череда весьма ярких представлений на темы психических расстройств.
Предполагают, что развитие у этих людей подобного рода расстройств напрямую связано с их необычным талантом. Возможно, так оно и есть.
Можно посмотреть на их непомерную тягу к роскоши и дикое поведение выживших из ума самодуров, как на единственную отдушину для этих, в сущности, подневольных людей.
Перед рейдом пиратам стоит набраться сил так, чтобы и на лоцмана хватило, - совсем не просто выдержать его представление, ведь в нём ещё и участвовать приходится.
При этом свою работу эти существа знают и делают её великолепно.
Как любая бывалая пиратская команда, за свою жизнь мы поплавали с немалым количеством лоцманов, со многими из них не раз и не два, но с тем, что был у нас сегодня, доселе выходить в море не выдавалось.
Был, однако же, слух, что он один из лучших.
И вот теперь он восседал на огромном фарфоровом унитазе и серебряной пилкой подпиливал ногти.
Он был, как всегда и все лоцманы, до того омерзителен, что рядом с ним было страшно находиться.
Это создание было похоже то ли на огромную жирную птицу, по неосторожности искупавшуюся в масляной луже, то ли на тряпичную куклу, с которой всласть поиграла собака.
Безжалостно засаленный, запятнанный халат из тончайшего и умопомрачительно дорогого шёлка был как-то неловко, криво натянут на его рыхлое, обрюзгшее тело, выставляя напоказ не самые привлекательные его части.
Его всклокоченная шевелюра, напомнившая мне одну из швабр, которыми мы драили палубы, была густо и прихотливо убрана яркими цветами и разноцветными ленточками. Глаза были густо подведены сажей, из красных век с вспухшими прожилками вен торчали жирные ресницы длиной с пол пальца. Лицо было напудрено так густо, что казалось, будто это не лицо человека, а его посмертная маска.
Отечные ноги с венозными прожилками были обуты в легчайшие шитые серебром сандалии.
«Хорошо хоть этот не вырядился павлином или носорогом, порадовался я, - а то ведь и такое бывало».
Лоцмана окутывало плотное облако редких благовоний, которые, впрочем, не вполне заглушали довольно сильный запах давно не мытого тела.
Возле него стоял изящной работы столик с корзиночками, наполненными замысловатой формы пирожными, россыпью каких-то редких фруктов, фужерами с вином, разными флаконами… Время от времени лоцман откладывал пилку, брал своими пухлыми пальцами, густо унизанными серебряными перстнями с сапфирами и изумрудом, что-нибудь со столика и резким движением закидывал себе в рот.
- Третий день не могу ни есть, ни пить! - оглашал он своими громкими стенаниями просторы южных морей, и огромные жирные ресницы его трепыхались, как у портовой шлюхи. - Живот так и крутит! Теперь вот, чёрт его дери, на унитазе всё время сидеть приходится!.. Не иначе как отравление! Все желают смерти моей… Попробовать разве что бургундского глоточек... Налей-ка, голубчик! - распорядился он.
Среди пиратов вовсе не считается зазорным прислуживать сумасшедшим лоцманам. Наоборот - по пиратскому поверью считается, что это приносит удачу. Существует даже соревнование за честь во время рейда потакать лоцману во всех его капризах - и это соревнование далеко не каждый способен пройти.
Вокруг унитаза сгрудились несколько огромных, дочерна загорелых, волосатых громил в кожаной одежде, снизу доверху нашпигованной всякого рода оружием, в грубо подкованных сапогах, с бритыми налысо головами, с массивными серьгами из белого золота. Они обмахивали лоцмана пальмовыми ветвями.
Один из громил подхватил бутыль и осторожно принялся наливать искрящуюся жидкость в фужер. После чего с превеликой осторожностью в полупоклоне поднёс его к руке тряпичной куклы. Было довольно забавно наблюдать эту гору мышц, увенчанную страшной лысой головой с адски зловещим лицом, заискивающую перед столь несуразным существом.
- Спасибо голубчик, - проблеял лоцман, и пират отскочил обратно к своим собратьям.
- Ну, авось поможет… - горестно вздохнул лоцман и отхлебнул из фужера. И тотчас повалился на бок, страшно сипя, безумно вращая глазами, и хватаясь то ли за сердце, то ли за живот. - Ой, нет!!! Не помогает! Да ещё бы! Когда бургундское от живота помогало?! Я же говорил - не надо было меня брать! Говорил - возьмите моего соседа, ведь он же свободен и здоров!
Наш лоцман намекал на своего собрата, вилла которого находилась в той же долине на северо-западной оконечности острова, где жил и он сам, и который на тот момент в рейде не был, а сидел дома. Но все ведь прекрасно знают, что выбор лоцмана определяется исключительно жребием, так что какие тут могут быть претензии? Впрочем, какая разница? Не бывает лоцмана без театрального представления.
- Почему же именно меня, - продолжал причитать лоцман, - больного, отравленного, одинокого?.. Левее, левее бери!! - вдруг гаркнул он, резко выпрямившись на своём унитазе.
Последний выкрик относился к рулевому. Все замерли и уставились на рулевого, а он принялся поспешно выворачивать штурвальное колесо в левый бок.
- Ещё левее! - продолжал покрикивать лоцман, и голос его совершенно изменился. Он стал звонким и чистым, словно говорил другой человек. - Давай, давай, ещё немного! - он сделал небольшую паузу. - Да, вот так. Хорошо. Так держать.
Все прекрасно понимали, что лоцман только что увёл корабль от невидимой (нам смертным) подводной гряды.
Как только опасность миновала, он тут же снова согнулся в три погибели и застенал, захныкал пуще прежнего.
Один из головорезов встал на колени возле унитаза и принялся осторожно массировать живот нашему сокровищу. И у него, кажется, совсем неплохо получалось. Лоцман застонал теперь уже от облегчения.
- О, боже, боже, боже… - тихонько скулил и причитал он, и голос его снова сделался блеющим и плаксивым. - До чего ж страшна судьба моя!.. И как же всё-таки жизнь меня не любит!.. О!.. Уа!..
И тут представление вступило в новую фазу.
Лоцман застыл на несколько секунд.
- А вот ежели я, с позволения сказать, концы отдам, - обвёл он всех нас взглядом, и особенно пристально посмотрел на меня, - что вы делать будете? Сколько времени продержитесь, а?
Затем он как будто впал в транс и остекленело уставился на пенящуюся сумасшедшую воду южного моря. И вдруг отчётливо проговорил:
- Ах, какой славный вам придёт пиздец, ребята!
Пираты оцепенели от ужаса. Всё-таки поразительные люди эти пираты. Ну ничего-то они с собой поделать не могут. Им ведь хорошо известно, что во время пиратского рейда любой лоцман неизбежно будет их изводить и провоцировать, а поэтому не стоит воспринимать всерьёз абсолютно ничего из того, что он будет говорить или делать. Но нет, буквально каждый раз он находит способ напугать эти бесхитростные души.
Однако тут произошёл следующий резкий переход в представлении - лоцман вновь ожил. Он оттолкнул массировавшего ему живот пирата и громко рассмеялся своим скрипящим неживым смехом.
- Ха-ха! Да шучу я, шучу! - он подхватил со столика зеркальце и стал внимательно изучать своё лицо. Потом взял пудреницу… И вдруг снова посмотрел на нас. - Да спасу я вас всех, ну чего вы, в самом деле! - усмехнулся он и стал пудриться.
Спустя минуту он отложил пудреницу и томно вздохнул:
- Ну, вот мне и полегчало! - и он энергично щёлкнул пальцами. И объявил: - А потому пришло время поесть пирожных!
Он выхватил из корзиночки пирожное и отправил его в рот. Пирожное это само по себе было чудом искусства - оно было выполнено в виде человеческой фигурки - причём я отчётливо видел, что это была вовсе не какая-то абстрактная фигурка - нет, это был другой, хорошо мне известный лоцман, причём кондитеру удалось отобразить мельчайшие черты его внешности.
Это был ещё один дикий обычай лоцманов - пожирать друг друга в виде пирожных. Так они выражают свою ненависть друг к другу - а все лоцманы смертельно друг друга ненавидят.
Наш герой держался обеими руками за ноги фигурки и, словно дикий кот, - торопливо, давясь, с урчащим резким звуком «Урвеяаау!!» - заглатывал её. Крошки сыпались у него изо рта, он дрожал, подпрыгивал на своём сиденье, притоптывал ногой, и судорожно озирался по сторонам, словно боялся, что это пирожное у него кто-нибудь отнимет.
«Хоть бы запил чем-нибудь, - подумал я. - Ведь подавится. Кто ж так быстро ест!»
И тут лоцман замер. Печенье выпало из его оцепеневших рук. Потом он стал тихонько заваливаться на бок. Ещё я успел заметить, что он страшно посинел - и тут его окружили пираты. Мне не было видно, чем они там занимались, - видимо, как-то пытались его откачать, делали ему искусственное дыхание. Я слышал жуткие звуки спазмов, предсмертные стоны, отвратительный скрежет, потом все смолкло, и из-за пиратских спин отчётливо послышалось лоцманово сипенье:
- А ведь мне предсказывали, что я умру на унитазе.
«Так, - подумал я, - ситуация, кажется, выходит из-под контроля. Этой фразой он ребят совсем в ступор вогнал».
Я уже хотел было вмешаться, но меня остановило такое соображение: «Не припомню, чтобы лоцман хоть раз отдал концы во время плавания, не помню также, чтобы какой-нибудь лоцман подвёл хоть раз экипаж. Надо полагать, и в этот раз как-нибудь обойдётся».
Следующий возглас лоцмана разительно отличался от предыдущего.
- Лево руля! - заорал он. - А теперь резко вправо!!
Рулевой изо всех сил вцепился в своё орудие.
- Помогите ему! - прикрикнул лоцман на пиратов. - Оставьте меня! Вы все! Помогите ему, он один не справится! Дави вправо!!
Все сломя голову бросились помогать рулевому, навалились на бедный штурвал, откуда-то из недр корабля раздался дикий скрежет, судно накренилось, и я почувствовал, как под ногами дрожит палуба.
Лоцман поманил меня, указав пальцем на кучу пиратов. Я кинулся к штурвалу, вцепился в свободную ручку и повис на ней всем своим весом. Спустя мгновенье где-то внизу раздался жуткий хруст, и корабль вновь свободно заскользил по воде.
Все перевели дух.
- Лево руля, - негромко скомандовал лоцман. - Так держать.
Никогда нам не узнать, что такое мы сейчас с таким трудом преодолевали. У пиратов строжайше запрещено спрашивать у лоцмана, что он видит своим внутренним взором, что он там чувствует, и что происходит там, внизу, под килем.
Пока пираты сидели на палубе, отдувались и пытались придти в себя, лоцман неожиданно поманил меня своей лапой:
- Подойди-ка сюда!
Мне стало как-то не по себе, и я на мгновение замялся. Тогда один из наших громил, испугавшись моего непослушания богу, раздраженно стал мне делать знаки - мол, ты чё творишь, салага! Ну-ка, быстро погнал куда сказали!
Я вздохнул поглубже и подошёл. Лоцман как раз пшикался своими сногсшибательными духами.
- М-м, - сказал он, откладывая флакон и пристально, но при этом как-то расфокусированно вглядываясь в меня, - да ты совсем ещё мальчик… хоть и такой… большой…
Потом он присмотрелся ещё пристальней. И ещё более расфокусированно - так, что у него один зрачок совершенно куда-то уплыл. И я почувствовал, что вот этот его непомерно расфокусированный взгляд каким-то образом проник в самые глубины моей души, в самую её суть.
Вдруг он рассмеялся.
- Как ты называешь корабль - скрипучкой?
Я оторопел. В принципе я знал о диапазоне лоцмановской восприимчивости, но никогда не представлял себе это в таком наглядном и ярком виде - как, например, чтение души, которое, по всей видимости, происходило прямо сейчас.
- Так ты сын капитана… - продолжал он читать меня. Взгляд его проследовал куда-то дальше и, по всей видимости, ещё глубже в эту мою суть.
- О! - вдруг удивлённо воскликнул лоцман и замотал головой одновременно отрицательно и вопросительно.
Потом он молча, в некоем полувопросе всмотрелся мне в лицо. И наконец, проговорил:
- Да у тебя полно тайн и загадок!
А потом кивнул мне и прошептал:
- Не беспокойся. Я никому не скажу.
Я стоял и оторопело смотрел на это удивительное существо, не зная, как реагировать на его чудеса.
- Хм, как много ты узнал в последнее время!.. - задумчиво проговорил лоцман. Он покивал головой, словно смакуя вычитанную из глубин моей души информацию. - Так ты никак не можешь разобраться с тем, хочешь ли ты отомстить? - спросил он, но скорее всего не меня, а, всё так же, себя. - Да, это нелёгкий выбор, - снова закивал он. - Это всё - потому что ты слишком добрый, - сказал он, но только на этот раз уже именно мне. - А вот я всё время хочу кому-нибудь отомстить. И постоянно кому-то мщу. Я очень злой человек, - мрачно констатировал он. - И очень несчастный, - прибавил он и зарыдал.
И тут я почему-то подумал, что будет хорошо, если я вытру ему глаза. Я схватил с его столика бархатный платок и приложил к его глазам.
- О, спасибо, любезный юноша! - проскрипел он и улыбнулся. - А кстати, как тебе мой платок? - он повертел платок в руках. - Правда, великолепен? А вот этот халат? Вот, на мне… Непревзойдённое чудо искусства, правда? Я за него целое состояние отдал.
- Халат надо бы постирать! - неожиданно для самого себя сказал я.
- А? - встрепенулся он. - Что? Постирать? Хм, а ведь слуги этим меня уже год донимают - постирать да постирать! А когда стирать, если я его так люблю, что всё время ношу, вообще не снимаю никогда? Но спасибо, юноша, я учту твоё замечание, - тут он заглянул не в глаза. - Слушай, а ты не мог бы немного погладить по голове милого птенчика? Это его очень успокаивает.
Милым птенчиком он называл себя сам. Это была ещё одна из причуд сумасшедших лоцманов. Каждый из них давал себе какое-нибудь уменьшительно-ласкательное прозвище, например, «пушистый котик», «хрупкий ландыш», и всё в таком духе - а потом ещё и называл себя всё время в третьем лице.
Для рядового пирата отказать лоцману посреди моря - всё равно, что выпустить себе кишки. Я стал тихонько гладить его жуткие лохмы. Лоцман замурлыкал.
- А здорово мы его об риф раздавили, - обратился он ко мне, - виртуозная работа, правда?
- Кого раздавили? - не понял я.
- Что значит, кого? Гигантского кальмара.
- ?? Как это - гигантского кальмара?
- Да вот так.
- Раздавили… нашим кораблём?
- Ну, разумеется! Мы ловко так его заперли между рифом и бортом - ну и перетёрли ему его башку тупую. Что ты на меня так смотришь? Знал бы ты, сколько разных всяких морских чудищ милый птенчик переубивал за свою жизнь!
- Каких ещё чудищ?
- Ну как каких? Спрутов там, сцилл всяких, кракенов, левиафанов, харибд… ими тут всё кишмя кишит… О, знал бы ты, как милому птенчику эти морские чудища надоели! Вот только представь себе - ни одно, ни одно из них ни людьми ни корабельной древесиной не питается. Так нет же, подавай им пробить, сжать, раскрошить, да потопить какой-нибудь корабль! Представляешь - это вот такая у них игра в тутошних морях! А, главное, и отвадить-то их никак невозможно! Это ж какие уроды, а? - распалялся лоцман. - Сволота какая, эх-х!.. - от негодования швабра (я имею в виду его невероятную шевелюру) бешено колыхалась.
Я был совершенно потрясён. Похоже, что лоцман только что выдал мне одну из великих тайн. Потому что ни о каких подводных чудищах ни один пират, ни один моряк, и вообще ни один житель юга в жизни не слышал. Да люди вообще о недрах морских думать боятся. Одно дело - прибрежных крабов наловить, другое…
Почему он мне вдруг всё это рассказал?
Но лоцман не дал мне времени поразмыслить над этой загадкой.
- Да, вот что, юноша! - воскликнул он. - У меня есть для тебя небольшой сюрприз! Ты найдёшь его за бортом, с подветренной стороны. И вот ещё что - когда ударишься головой о борт - на меня не обижайся!
- Что? - опешил я вконец от всего этого цирка.
- Смотри в оба!! - прикрикнул на меня «милый птенчик».
Я взглянул на море. И сразу увидел плывущего человека.
Я навёл на него подзорную трубу. Плывущий держался за доску, на которой стояли два небольших сундучка. Взгляд его был мутным, глаза совершенно пустыми, а голова поминутно клонилась к воде. Было понятно, что человек этот плывёт уже очень долго, и силы его на исходе.
Недолго думая, я вынул из-за пояса пистолеты и саблю, отложил их на палубу и прыгнул в воду. Подплыв к потерпевшему крушение, я попытался ухватить его за ворот рубахи, чтобы подтащить к борту корабля. Но он совершенно неожиданно оживился и стал сопротивляться изо всех сил.
- Не трогай меня, пацан! - заорал он страшным голосом. - Сам доплыву! Ты, давай, сундучки бери! И, слышь, если хоть один потеряешь - убью!
В этот момент я впервые стал свидетелем столь характерного для этого человека приступа ярости, одного из тех, что неизменно посещают его в моменты, когда что бы то ни было угрожает его любимому занятию.
Я сразу понял, что до корабля этот человек не доплывет, - потому что на свой страшный крик он явно потратил последний остаток сил. Перестав кричать, он обмяк и стал уходить под воду. Так что мне пришлось тащить и его самого и его сундучки. Не взять я их не мог - яростный взгляд и дикий крик спасаемого подействовали на меня гипнотически.
Я замахал рукой, чтобы корабль подошёл ближе. С борта свесилось несколько верёвок. Я привязал к одной его обмякшее тело, к другой сундучки, потом вскарабкался сам. Как только я поднялся на борт, чёртов лоцман, как назло, скомандовал свой очередной внезапный манёвр, и я хорошенько приладился головой о борт. Через несколько секунд я пришёл в себя и сразу подскочил к свежеспасённому. Его уже подтянули, и он лежал на палубе без сознания.
продолжение следует
Часть I.
Я родом из Южных морей. Это заметно по лёгкому косоглазию, от которого пока ещё ни один уроженец наших мест не сумел избавиться.
Я вырос на пиратском корабле. На сушу я, конечно, ступал, и не раз, но не особо часто.
Капитан судна был моим отцом. Его боялись все. Я тоже боялся, но всё-таки не так сильно, как другие, - ведь я знал, что он меня любит.
Матери у меня никогда не было. Отец рассказывал, что она умерла, как только я появился на свет. Пираты говорили мне, что среди них тоже нет никого, кто знал бы свою мать - у пиратов обязательно так и должно быть. А я тоже маленький пират, говорили они, и значит всё правильно. Но когда я подрос, то тогда уж сообразил, что это просто они меня так подбадривали по-своему, по-пиратски.
Я любил свой корабль, обтрёпанную солёную деревянную скрипучку. Я души в нём не чаял. Он был, как мне казалось тогда, огромен и прекрасен. Я знал в нём каждую досочку и каждый тёмный закоулочек. Если мне удавалось заставить кого-нибудь из команды поиграть со мной в прятки, то найти он меня нипочём не мог (лоцман не в счёт, конечно). Так ни разу никто меня и не нашёл, если я не поддавался.
Ещё я любил обмотаться канатом, свеситься за борт, и там висеть часами и играть с носовой фигурой. В-основном, мы болтали о том о сём, я делился с ней горем и радостью, изливал душу, рассказывал смешные истории. А ещё я спрашивал у неё совета, когда не знал, как поступить. И потом, во сне, она приходила ко мне в гости и всегда всё мне разъясняла.
Это была огромная тётка, в три или четыре раза больше меня, голубого цвета и с длинными волосами в виде змей. Она тоже была деревянная, как и весь остальной корабль. Когда она выцветала, и нужно было её подкрасить, это всегда делал я. Сначала я красил её в голубой цвет, а потом разрисовывал чёрным и красным её громадные глаза.
Носовая тётка была моей любимой куклой. Она должна была вселять во всех ужас, но в меня вселяла только радость и веселье. И только у неё было сколько угодно времени на то, чтобы играть со мной.
Ещё у меня была любимая забава - когда мы стояли в каком-нибудь порту, я без устали нырял на дно за всякими разными безделушками, которыми, как правило, густо усеяно дно любого порта. Все мальчишки с округи это делают, но я наловчился нырять глубже всех и очень подолгу не всплывать, поэтому всегда набирал больше всех.
Думаю, ни у одного ребенка на свете не было столько блестящих штучек - монет, пуговиц, часов, цепочек, табакерок, и всего, что там с кораблей в воду падает, - сколько было у меня. После каждого захваченного нами корабля, мне всё это тоннами дарили - команда меня баловала. Но нет - всё мне было мало.
Одним словом, я был самым настоящим морским волком - точней, волчонком: крепче всего я спал при сильной качке, любимым кушаньем у меня были сырые водоросли, поутру я любил поболтать с чайками (они спросонья не такие сумасшедшие), а на суше меня всегда немного укачивало. Ещё я обожал прыгать с мачты на мачту, взбираться наперегонки с ручной обезьянкой к смотровой корзине, ловить рыб голыми руками, а время от времени устраивать охоту на нашего корабельного кота.
Но это не значит, что я только и делал, что играл и дурака валял. То есть до десяти лет всё так и было, но потом отец назначил меня юнгой, и я стал пахать от зари до зари. Драить трюмы и палубу, ставить парус, ночную вахту нести, и всё остальное. Кольцо себе в ухо вставил, стал жить со всеми вместе в тесном душном кубрике, - в общем, не щадил себя.
Пираты жалели ребёнка, говорили - отдохни немного, ты же совсем ещё малютка, не гробь себя раньше времени! Но нет! Отец сказал, что когда-нибудь передаст мне командование кораблем, но прежде это надо заслужить. Вот я и заслуживал.
Вскоре мои старания стали приносить плоды - к четырнадцати годам я умел делать на корабле любую работу, и делал её не хуже любого матроса. Одним словом, стал юнгой хоть куда.
Где-то лет с семи меня потихоньку стали подучивать фехтованию на саблях и кинжалах - фехтованию по-пиратски, со всякими чрезвычайно подлыми приёмами. За семь лет в этом деле я тоже неплохо продвинулся, хотя всерьёз проверить свои навыки мне ещё не доводилось.
И ко всему прочему меня как следует натаскали из мушкета стрелять. Ну, и с пушками управляться.
И вроде бы стал я совсем уже настоящим пиратом, а в настоящее дело меня брать всё никак не решались. Честно говоря, я даже ещё ни одного боя не видел, слышал только. Капитан меня перед боем всегда в каюте запирал. Сидел я там и слушал доносящиеся снаружи грохот орудий, лязг клинков и крики людей. Каждый раз при всех этих звуках моё сердце билось так бешено, что я стал бояться, не сойду ли с ума.
«А ведь я бы им пригодился там, - думал я, - я бы их не подвёл…» И для моей уверенности были причины. Мало того, что я был хорошо обучен, я был ещё и необычайно силён. Может быть, это я такой от природы, а может быть, детство на морском корабле дало себя знать, но к четырнадцати я был уже повыше некоторых матросов у нас на корабле, и в одиночку справлялся с работой для двоих, а то и троих. Меня, простого юнгу, стали побаиваться даже бывалые пираты, эти отчаянные морские головорезы.
Как-то раз я слегка повздорил с кем-то из команды, толкнул его, вроде бы совсем не сильно, - а он взял, и за борт улетел. Я, конечно, сразу же нырнул следом за ним и сам же его и вытащил, а потом извинялся долго и разные одолжения делал, да вот команда стала меня побаиваться. На море больше всего уважают силу.
Вот я и переживал, что меня в настоящее дело не берут.
«Но ничего, ничего, - говорил я себе, сидя запертый в каюте во время боя, - возьмут же всё равно! Куда они денутся. Надо только ещё немного терпения набраться».
Будущее моё было для меня ясно. Стану морским разбойником, а со временем и капитаном, если не погибну, конечно.
Но вышло всё совсем не так.
Однажды нас занесло на какой-то небольшой и малоизвестный архипелаг, один из тех, что рассыпаны по нашим морям в превеликом множестве, и там на одном из островов меня отрядили на закупку провизии.
Я добрался до местного склада и зашёл внутрь помещения. Из-за груд мешков и коробок навстречу мне вышел человек средних лет. Я приветствовал его, но вместо ответного приветствия он почему-то застыл как вкопанный. Потом он довольно долго не мог сдвинуться с места, и всё смотрел на меня выпученными глазами, как на чудо какое-то.
Я, конечно, очень удивился, но виду не подал. Подождал немного. Наконец, он кое-как с собой справился и поздоровался со мной.
И только мы было заговорили о делах, как он меня спрашивает:
- Я знаю, что так делать не принято, но всё же рискну задать вам вопрос. Поверьте, это очень важно, - тут он понизил голос.
Я кивнул.
- Вы случайно… - не с пиратского корабля?
Я осмотрелся по сторонам и тихонечко кивнул.
- А кто ваш отец? - спросил он. - Прошу, ответьте!
- Ну ладно, - пожал я плечами. - Мой отец - капитан.
- Я так и знал, - покачал он головой. - Ну что ж... Знаете что - присаживайтесь-ка, вот. Позвольте мне рассказать вам о вашей настоящей семье.
- Что? - изумился я. - Да что вы такое…
- Сынок, - прервал он меня, - послушай меня! Ты как две капли похож на своего отца, царствие ему небесное! На своего настоящего отца, конечно, которого ты не знаешь. Как ты сюда вошёл, я в первую секунду вообще подумал, что это он из гроба восстал. Я в тот миг чуть ума не лишился…
И тогда у меня всё внутри перевернулось, и я сел. А этот человек сел рядом и рассказал, что десять лет назад мальтийские пираты стёрли нашу родную деревню с лица земли. Тогда и погибла вся моя семья.
Пираты обычно мирных жителей почём зря не убивают. Просто они высадились на острове и наведались в деревушку, чтоб немного здесь пограбить - да тут наткнулись на засаду фараоновых карабинеров. Те предполагали, что легко с пиратами справятся, но вскоре пожалели о своём скоропалительном решении. Ибо судьба послала им навстречу одну из самых отчаянных банд, которых знавали море и суша.
Завязался бой не на жизнь, а на смерть. И тот день был за пиратами, но чтобы победить, им пришлось спалить всю деревню дотла. Карабинеры были уничтожены все до единого, да и среди пиратов немногие уцелели. А среди жителей деревни только он один в живых и остался - очнулся спустя сутки среди кучи обгорелых трупов. Когда неаполитанские гвардейцы пришли на подмогу карабинерам, единственный во всём селе, кому они могли помочь, был он. Его увезли в Неаполь, и с тех пор он в тех местах не бывал.
А теперь вот выяснилось, что ещё и я жив остался.
- Тебе тогда было четыре года, - припомнил он, - совсем младенец. Видимо, пираты обнаружили тебя после боя и забрали с собой. И, выходит, капитан воспитал тебя, как собственного сына.
- Подождите-ка! - воскликнул я. - Но вдруг вы ошибаетесь? Ведь бывают же похожие люди!
- Похожие? - усмехнулся он. - Бывают, конечно. Но не настолько же! Кроме того, у меня есть прекрасный способ доказать тебе, что я прав. Закатай-ка вот рукав и посмотри - у тебя на локтевом сгибе должна быть татуировка - просто маленький чёрный кружок. В нашей деревне у всех такой был, считали, что он оберегает от злых духов. И у меня такой есть.
Я обомлел. Мне не нужно было никуда смотреть, я и так прекрасно знал, что у меня на локте есть маленький чёрный кружок. Я всю жизнь думал, что это родимое пятно.
Я закрыл лицо руками. А этот человек погладил меня по волосам и похлопал по плечу.
И потом мы долго там сидели, и я расспрашивал его обо всём: об отце, матери, были ли у меня братья, сёстры, и как их всех звали, и какое моё настоящее имя, и что за деревня, где находилась, и чем там люди занимались…
В моей душе открылась глубокая зияющая рана, и я пока не знал, что с ней делать. Во-первых, я не понимал, держать ли мне зло на капитана за смерть своей семьи. И вроде выходило, что, скорее всего, не стоит. Ведь никто специально не хотел убивать мою семью. Но с другой стороны, как ни крути, капитан именно виновником и был - ведь не приди он со своими пиратами в деревню, ничего бы не случилось, и неважно, какие у него при этом были цели.
И как мне теперь ко всему этому относиться? Как мне поступить?
Поскольку ответы на мучившие меня вопросы сразу как-то не складывались, я решил подождать - и, сделав вид, как будто ничего не произошло, вернулся с провизией на корабль. Тут меня позвали в каюту к капитану.
Он был очень замкнутым человеком, не склонным к проявлениям чувств, поэтому мне не часто доводилось бывать у него в каюте и с ним беседовать. Но на сей раз произошло что-то из ряда вон выходящее - капитан обнял меня.
- Сынок, - сказал он мне голосом, гораздо более мягким и тёплым, чем обычно, - ты стал совсем взрослым, пришло тебе время показать себя в настоящем деле. После полудня мы выходим в рейд. Отдохни и приготовься.
Произойди такое ещё вчера, сердце моё выскочило бы из груди от радости. А теперь я ничего не почувствовал.
- Спасибо, господин, - я учтиво склонил голову.
Он протянул мне изумительной работы саблю.
- Вот, подобрал тебе клинок…. Береги себя. И храни тебя Бог.
Мой взгляд упал на зеркало на стене.
«Боже! - подумал я. - Ведь я действительно на него ни капельки не похож!» И в ту же секунду я осознал, что вовсе не уверен, что хочу быть пиратом.
В лучах предзакатного солнца мы вышли из бухты. На море было спокойно. Наша скрипучка, растопырив паруса, быстро и легко скользила по водной глади, лавируя между скалами и рифами в поисках добычи.
Команда отдыхала внизу, все собирались с силами перед боем.
Я дежурил на палубе, готовый в случае чего немедленно подать сигнал. На носу в поте лица работал наш виртуоз-рулевой, а неподалёку от него на огромном фарфоровом унитазе восседал лоцман.
Тут нужно кое-что объяснить.
Лоцманы южных морей - это совсем не то, что лоцманы всего остального морского мира. Те - уважаемые специалисты. А эти - ну что про них скажешь? Видимо, они посланы на землю то ли богом, то ли дьяволом. А скорее всего, как довольно часто бывает в нашем мире, это их совместная работа.
Обычный лоцман в обычном море обязан хорошо знать местные воды, чтобы вести по ним корабль. В южных морях такое не пройдёт. Потому что южные моря совсем уж сумасшедшие. Здесь вообще ничего постоянного нет, всё меняется каждую секунду. Штормы разражаются в мгновение ока и так же внезапно заканчиваются, рифы путешествуют, куда им вздумается, меняя при этом поминутно свои очертания, а местные течения, как видно, служат Князю Хаоса и Тьмы: не успеешь и глазом моргнуть, как окажешься в смертельном водовороте.
Единственное спасение: как раз вот эти самые лоцманы - редкие уникумы с удивительным даром сверхчувствительности. Эти люди каким-то образом всегда знают всё, что происходит вокруг - в радиусе, примерно, двух-трёх миль. А также всё, что произойдет в ближайшее время - примерно в течение трех-пяти часов. И они никогда не ошибаются.
Не все знакомы c тем удивительным фактом, что в нашем мире - причём совершенно в разных местах - время от времени рождаются люди с таким даром. Но на нашей Мальте это знают все, ведь Мальта - пиратский остров, а без лоцмана в наших широтах не только пираты, без лоцмана здесь кроме рыб вообще никто и никогда не плавал бы, а прибрежные города быстро достигли бы процветания - ведь их перестали бы грабить с моря. Потому что без лоцмана в южном море абсолютно невозможно и шагу ступить.
Как я уже упоминал, человек, наделённый таким даром, может появиться в любом месте нашего мира (хотя и происходит такое довольно редко), - но где бы такой ребёнок ни появился - поверьте, он рано или поздно обязательно попадёт на Мальту. Так уж жизнь устроена.
Как правило, всё происходит так: если небогатые родители обнаружили у своего дитя дар, то они сами спешат связаться с пиратами насчет того, чтобы им его продать. Потому что обычно это означает конец их бедной жизни. Пираты за будущего лоцмана платят суммы просто невероятные.
А вот если родители богатые и не хотят расставаться со своим чадом, то рано или поздно слух до пиратов всё равно дойдёт, ребёнка выкрадут или силой отнимут - и доставят на Мальту. А если уж родителям всё-таки удастся его дар скрыть - ну так что уж тут, на всё, как говорится, воля божья.
Но кроме пиратов лоцманы нужны абсолютно всем, кто ходит по южным морям - неаполитанцам, флоту Крокодиловой империи, островным княжествам, Тунису, торговым компаниям… Да и любым рыбакам, отважившимся выйти в открытое море без лоцмана, не выжить.
Кроме того, если лоцманами будут обладать только пираты, то по морю будут ходить только они одни - и кого же им тогда грабить? Не жить же вечно за счёт несчастных прибрежных городов и сёл!
Вот как эта проблема была решена в своё время. Оказывается, с возрастом не у каждого из этих особенных детей получается сохранить свой дар полностью, у многих в период взросления он ослабевает. Диапазон их сверхвосприятия сужается, и они уже не так остро ощущают каждую снежинку, песчинку и искорку, как их более успешные собратья.
Вот таких лоцманов послабее пираты и продают по хорошей цене во внешний мир.
И приходится довольствоваться всем, кто не принадлежит к пиратскому братству, их услугами. А если кто-нибудь украдёт или тайно наймёт настоящего пиратского лоцмана, то до лоцмана этого рано или поздно доберутся - и тогда есть два варианта: его либо выкрадут обратно, либо, если не смогут выкрасть, убьют.
Вопрос обладания лоцманами и гегемонии на море - это для пиратов вопрос жизни и смерти, и решается он жёстко.
Соответственно, все настоящие лоцманы живут на Мальте и ценятся гораздо дороже золота. Соответственно, они очень богаты. Традиционно, их доля в добыче многократно превышает ту, что принадлежит самим капитанам. И те нисколько не против такого положения вещей - лишь бы лоцман свою работу исправно делал.
Их дома разбросаны по всему острову, и каждый виден издалека, потому что весьма велик. Действительно, эти дома являют собой некую помесь замка и дворца. Некоторые из них окружены рвом, имеется даже один ров с крокодилами. Вряд ли это мера предосторожности - ну кто лоцмана у нас на Мальте тронет? - это, скорее, один из элементов их безумного декора.
Что касается архитектуры - то, хоть она и проработана отдельно для каждого такого дома-дворца, как и полагается у богачей, все эти дворцы роднит между собой то, что архитектура каждого - это смесь какого-то совершенно невероятного шика и смелости форм с одной стороны и непоправимого душевного заболевания с другой. Забегая вперёд, скажу, что я и в Париже такой дикой архитектуры не видел, а уж этот город - чемпион по экспериментам.
Изнеженный, изломанный и извращённый стиль жизни этих людей ни капельки не похож на пиратский. Кроме работы они никогда с пиратами и не общаются. Даже и во время работы лоцманы держатся по отношению к остальным подчёркнуто отстранённо. Совершенно замкнуто живут они и в своих замках - обычно с целой кучей слуг.
Пираты Мальты поклоняются им как богам.
Любой лоцман обязан работать, если его выбрали для работы в рейде. Согласно пиратскому закону Мальты каждый капитан должен потакать всем прихотям лоцмана, - но если тот откажется работать - пираты должны его немедленно убить.
Лоцманы совершенно сумасшедшие. Их поведение не вписывается ни в какие рамки, и в такой степени, что очевидцу с непривычки трудно поверить, что всё это реально происходит.
Их одежда и их поведение под стать архитектуре их жилищ - это череда весьма ярких представлений на темы психических расстройств.
Предполагают, что развитие у этих людей подобного рода расстройств напрямую связано с их необычным талантом. Возможно, так оно и есть.
Можно посмотреть на их непомерную тягу к роскоши и дикое поведение выживших из ума самодуров, как на единственную отдушину для этих, в сущности, подневольных людей.
Перед рейдом пиратам стоит набраться сил так, чтобы и на лоцмана хватило, - совсем не просто выдержать его представление, ведь в нём ещё и участвовать приходится.
При этом свою работу эти существа знают и делают её великолепно.
Как любая бывалая пиратская команда, за свою жизнь мы поплавали с немалым количеством лоцманов, со многими из них не раз и не два, но с тем, что был у нас сегодня, доселе выходить в море не выдавалось.
Был, однако же, слух, что он один из лучших.
И вот теперь он восседал на огромном фарфоровом унитазе и серебряной пилкой подпиливал ногти.
Он был, как всегда и все лоцманы, до того омерзителен, что рядом с ним было страшно находиться.
Это создание было похоже то ли на огромную жирную птицу, по неосторожности искупавшуюся в масляной луже, то ли на тряпичную куклу, с которой всласть поиграла собака.
Безжалостно засаленный, запятнанный халат из тончайшего и умопомрачительно дорогого шёлка был как-то неловко, криво натянут на его рыхлое, обрюзгшее тело, выставляя напоказ не самые привлекательные его части.
Его всклокоченная шевелюра, напомнившая мне одну из швабр, которыми мы драили палубы, была густо и прихотливо убрана яркими цветами и разноцветными ленточками. Глаза были густо подведены сажей, из красных век с вспухшими прожилками вен торчали жирные ресницы длиной с пол пальца. Лицо было напудрено так густо, что казалось, будто это не лицо человека, а его посмертная маска.
Отечные ноги с венозными прожилками были обуты в легчайшие шитые серебром сандалии.
«Хорошо хоть этот не вырядился павлином или носорогом, порадовался я, - а то ведь и такое бывало».
Лоцмана окутывало плотное облако редких благовоний, которые, впрочем, не вполне заглушали довольно сильный запах давно не мытого тела.
Возле него стоял изящной работы столик с корзиночками, наполненными замысловатой формы пирожными, россыпью каких-то редких фруктов, фужерами с вином, разными флаконами… Время от времени лоцман откладывал пилку, брал своими пухлыми пальцами, густо унизанными серебряными перстнями с сапфирами и изумрудом, что-нибудь со столика и резким движением закидывал себе в рот.
- Третий день не могу ни есть, ни пить! - оглашал он своими громкими стенаниями просторы южных морей, и огромные жирные ресницы его трепыхались, как у портовой шлюхи. - Живот так и крутит! Теперь вот, чёрт его дери, на унитазе всё время сидеть приходится!.. Не иначе как отравление! Все желают смерти моей… Попробовать разве что бургундского глоточек... Налей-ка, голубчик! - распорядился он.
Среди пиратов вовсе не считается зазорным прислуживать сумасшедшим лоцманам. Наоборот - по пиратскому поверью считается, что это приносит удачу. Существует даже соревнование за честь во время рейда потакать лоцману во всех его капризах - и это соревнование далеко не каждый способен пройти.
Вокруг унитаза сгрудились несколько огромных, дочерна загорелых, волосатых громил в кожаной одежде, снизу доверху нашпигованной всякого рода оружием, в грубо подкованных сапогах, с бритыми налысо головами, с массивными серьгами из белого золота. Они обмахивали лоцмана пальмовыми ветвями.
Один из громил подхватил бутыль и осторожно принялся наливать искрящуюся жидкость в фужер. После чего с превеликой осторожностью в полупоклоне поднёс его к руке тряпичной куклы. Было довольно забавно наблюдать эту гору мышц, увенчанную страшной лысой головой с адски зловещим лицом, заискивающую перед столь несуразным существом.
- Спасибо голубчик, - проблеял лоцман, и пират отскочил обратно к своим собратьям.
- Ну, авось поможет… - горестно вздохнул лоцман и отхлебнул из фужера. И тотчас повалился на бок, страшно сипя, безумно вращая глазами, и хватаясь то ли за сердце, то ли за живот. - Ой, нет!!! Не помогает! Да ещё бы! Когда бургундское от живота помогало?! Я же говорил - не надо было меня брать! Говорил - возьмите моего соседа, ведь он же свободен и здоров!
Наш лоцман намекал на своего собрата, вилла которого находилась в той же долине на северо-западной оконечности острова, где жил и он сам, и который на тот момент в рейде не был, а сидел дома. Но все ведь прекрасно знают, что выбор лоцмана определяется исключительно жребием, так что какие тут могут быть претензии? Впрочем, какая разница? Не бывает лоцмана без театрального представления.
- Почему же именно меня, - продолжал причитать лоцман, - больного, отравленного, одинокого?.. Левее, левее бери!! - вдруг гаркнул он, резко выпрямившись на своём унитазе.
Последний выкрик относился к рулевому. Все замерли и уставились на рулевого, а он принялся поспешно выворачивать штурвальное колесо в левый бок.
- Ещё левее! - продолжал покрикивать лоцман, и голос его совершенно изменился. Он стал звонким и чистым, словно говорил другой человек. - Давай, давай, ещё немного! - он сделал небольшую паузу. - Да, вот так. Хорошо. Так держать.
Все прекрасно понимали, что лоцман только что увёл корабль от невидимой (нам смертным) подводной гряды.
Как только опасность миновала, он тут же снова согнулся в три погибели и застенал, захныкал пуще прежнего.
Один из головорезов встал на колени возле унитаза и принялся осторожно массировать живот нашему сокровищу. И у него, кажется, совсем неплохо получалось. Лоцман застонал теперь уже от облегчения.
- О, боже, боже, боже… - тихонько скулил и причитал он, и голос его снова сделался блеющим и плаксивым. - До чего ж страшна судьба моя!.. И как же всё-таки жизнь меня не любит!.. О!.. Уа!..
И тут представление вступило в новую фазу.
Лоцман застыл на несколько секунд.
- А вот ежели я, с позволения сказать, концы отдам, - обвёл он всех нас взглядом, и особенно пристально посмотрел на меня, - что вы делать будете? Сколько времени продержитесь, а?
Затем он как будто впал в транс и остекленело уставился на пенящуюся сумасшедшую воду южного моря. И вдруг отчётливо проговорил:
- Ах, какой славный вам придёт пиздец, ребята!
Пираты оцепенели от ужаса. Всё-таки поразительные люди эти пираты. Ну ничего-то они с собой поделать не могут. Им ведь хорошо известно, что во время пиратского рейда любой лоцман неизбежно будет их изводить и провоцировать, а поэтому не стоит воспринимать всерьёз абсолютно ничего из того, что он будет говорить или делать. Но нет, буквально каждый раз он находит способ напугать эти бесхитростные души.
Однако тут произошёл следующий резкий переход в представлении - лоцман вновь ожил. Он оттолкнул массировавшего ему живот пирата и громко рассмеялся своим скрипящим неживым смехом.
- Ха-ха! Да шучу я, шучу! - он подхватил со столика зеркальце и стал внимательно изучать своё лицо. Потом взял пудреницу… И вдруг снова посмотрел на нас. - Да спасу я вас всех, ну чего вы, в самом деле! - усмехнулся он и стал пудриться.
Спустя минуту он отложил пудреницу и томно вздохнул:
- Ну, вот мне и полегчало! - и он энергично щёлкнул пальцами. И объявил: - А потому пришло время поесть пирожных!
Он выхватил из корзиночки пирожное и отправил его в рот. Пирожное это само по себе было чудом искусства - оно было выполнено в виде человеческой фигурки - причём я отчётливо видел, что это была вовсе не какая-то абстрактная фигурка - нет, это был другой, хорошо мне известный лоцман, причём кондитеру удалось отобразить мельчайшие черты его внешности.
Это был ещё один дикий обычай лоцманов - пожирать друг друга в виде пирожных. Так они выражают свою ненависть друг к другу - а все лоцманы смертельно друг друга ненавидят.
Наш герой держался обеими руками за ноги фигурки и, словно дикий кот, - торопливо, давясь, с урчащим резким звуком «Урвеяаау!!» - заглатывал её. Крошки сыпались у него изо рта, он дрожал, подпрыгивал на своём сиденье, притоптывал ногой, и судорожно озирался по сторонам, словно боялся, что это пирожное у него кто-нибудь отнимет.
«Хоть бы запил чем-нибудь, - подумал я. - Ведь подавится. Кто ж так быстро ест!»
И тут лоцман замер. Печенье выпало из его оцепеневших рук. Потом он стал тихонько заваливаться на бок. Ещё я успел заметить, что он страшно посинел - и тут его окружили пираты. Мне не было видно, чем они там занимались, - видимо, как-то пытались его откачать, делали ему искусственное дыхание. Я слышал жуткие звуки спазмов, предсмертные стоны, отвратительный скрежет, потом все смолкло, и из-за пиратских спин отчётливо послышалось лоцманово сипенье:
- А ведь мне предсказывали, что я умру на унитазе.
«Так, - подумал я, - ситуация, кажется, выходит из-под контроля. Этой фразой он ребят совсем в ступор вогнал».
Я уже хотел было вмешаться, но меня остановило такое соображение: «Не припомню, чтобы лоцман хоть раз отдал концы во время плавания, не помню также, чтобы какой-нибудь лоцман подвёл хоть раз экипаж. Надо полагать, и в этот раз как-нибудь обойдётся».
Следующий возглас лоцмана разительно отличался от предыдущего.
- Лево руля! - заорал он. - А теперь резко вправо!!
Рулевой изо всех сил вцепился в своё орудие.
- Помогите ему! - прикрикнул лоцман на пиратов. - Оставьте меня! Вы все! Помогите ему, он один не справится! Дави вправо!!
Все сломя голову бросились помогать рулевому, навалились на бедный штурвал, откуда-то из недр корабля раздался дикий скрежет, судно накренилось, и я почувствовал, как под ногами дрожит палуба.
Лоцман поманил меня, указав пальцем на кучу пиратов. Я кинулся к штурвалу, вцепился в свободную ручку и повис на ней всем своим весом. Спустя мгновенье где-то внизу раздался жуткий хруст, и корабль вновь свободно заскользил по воде.
Все перевели дух.
- Лево руля, - негромко скомандовал лоцман. - Так держать.
Никогда нам не узнать, что такое мы сейчас с таким трудом преодолевали. У пиратов строжайше запрещено спрашивать у лоцмана, что он видит своим внутренним взором, что он там чувствует, и что происходит там, внизу, под килем.
Пока пираты сидели на палубе, отдувались и пытались придти в себя, лоцман неожиданно поманил меня своей лапой:
- Подойди-ка сюда!
Мне стало как-то не по себе, и я на мгновение замялся. Тогда один из наших громил, испугавшись моего непослушания богу, раздраженно стал мне делать знаки - мол, ты чё творишь, салага! Ну-ка, быстро погнал куда сказали!
Я вздохнул поглубже и подошёл. Лоцман как раз пшикался своими сногсшибательными духами.
- М-м, - сказал он, откладывая флакон и пристально, но при этом как-то расфокусированно вглядываясь в меня, - да ты совсем ещё мальчик… хоть и такой… большой…
Потом он присмотрелся ещё пристальней. И ещё более расфокусированно - так, что у него один зрачок совершенно куда-то уплыл. И я почувствовал, что вот этот его непомерно расфокусированный взгляд каким-то образом проник в самые глубины моей души, в самую её суть.
Вдруг он рассмеялся.
- Как ты называешь корабль - скрипучкой?
Я оторопел. В принципе я знал о диапазоне лоцмановской восприимчивости, но никогда не представлял себе это в таком наглядном и ярком виде - как, например, чтение души, которое, по всей видимости, происходило прямо сейчас.
- Так ты сын капитана… - продолжал он читать меня. Взгляд его проследовал куда-то дальше и, по всей видимости, ещё глубже в эту мою суть.
- О! - вдруг удивлённо воскликнул лоцман и замотал головой одновременно отрицательно и вопросительно.
Потом он молча, в некоем полувопросе всмотрелся мне в лицо. И наконец, проговорил:
- Да у тебя полно тайн и загадок!
А потом кивнул мне и прошептал:
- Не беспокойся. Я никому не скажу.
Я стоял и оторопело смотрел на это удивительное существо, не зная, как реагировать на его чудеса.
- Хм, как много ты узнал в последнее время!.. - задумчиво проговорил лоцман. Он покивал головой, словно смакуя вычитанную из глубин моей души информацию. - Так ты никак не можешь разобраться с тем, хочешь ли ты отомстить? - спросил он, но скорее всего не меня, а, всё так же, себя. - Да, это нелёгкий выбор, - снова закивал он. - Это всё - потому что ты слишком добрый, - сказал он, но только на этот раз уже именно мне. - А вот я всё время хочу кому-нибудь отомстить. И постоянно кому-то мщу. Я очень злой человек, - мрачно констатировал он. - И очень несчастный, - прибавил он и зарыдал.
И тут я почему-то подумал, что будет хорошо, если я вытру ему глаза. Я схватил с его столика бархатный платок и приложил к его глазам.
- О, спасибо, любезный юноша! - проскрипел он и улыбнулся. - А кстати, как тебе мой платок? - он повертел платок в руках. - Правда, великолепен? А вот этот халат? Вот, на мне… Непревзойдённое чудо искусства, правда? Я за него целое состояние отдал.
- Халат надо бы постирать! - неожиданно для самого себя сказал я.
- А? - встрепенулся он. - Что? Постирать? Хм, а ведь слуги этим меня уже год донимают - постирать да постирать! А когда стирать, если я его так люблю, что всё время ношу, вообще не снимаю никогда? Но спасибо, юноша, я учту твоё замечание, - тут он заглянул не в глаза. - Слушай, а ты не мог бы немного погладить по голове милого птенчика? Это его очень успокаивает.
Милым птенчиком он называл себя сам. Это была ещё одна из причуд сумасшедших лоцманов. Каждый из них давал себе какое-нибудь уменьшительно-ласкательное прозвище, например, «пушистый котик», «хрупкий ландыш», и всё в таком духе - а потом ещё и называл себя всё время в третьем лице.
Для рядового пирата отказать лоцману посреди моря - всё равно, что выпустить себе кишки. Я стал тихонько гладить его жуткие лохмы. Лоцман замурлыкал.
- А здорово мы его об риф раздавили, - обратился он ко мне, - виртуозная работа, правда?
- Кого раздавили? - не понял я.
- Что значит, кого? Гигантского кальмара.
- ?? Как это - гигантского кальмара?
- Да вот так.
- Раздавили… нашим кораблём?
- Ну, разумеется! Мы ловко так его заперли между рифом и бортом - ну и перетёрли ему его башку тупую. Что ты на меня так смотришь? Знал бы ты, сколько разных всяких морских чудищ милый птенчик переубивал за свою жизнь!
- Каких ещё чудищ?
- Ну как каких? Спрутов там, сцилл всяких, кракенов, левиафанов, харибд… ими тут всё кишмя кишит… О, знал бы ты, как милому птенчику эти морские чудища надоели! Вот только представь себе - ни одно, ни одно из них ни людьми ни корабельной древесиной не питается. Так нет же, подавай им пробить, сжать, раскрошить, да потопить какой-нибудь корабль! Представляешь - это вот такая у них игра в тутошних морях! А, главное, и отвадить-то их никак невозможно! Это ж какие уроды, а? - распалялся лоцман. - Сволота какая, эх-х!.. - от негодования швабра (я имею в виду его невероятную шевелюру) бешено колыхалась.
Я был совершенно потрясён. Похоже, что лоцман только что выдал мне одну из великих тайн. Потому что ни о каких подводных чудищах ни один пират, ни один моряк, и вообще ни один житель юга в жизни не слышал. Да люди вообще о недрах морских думать боятся. Одно дело - прибрежных крабов наловить, другое…
Почему он мне вдруг всё это рассказал?
Но лоцман не дал мне времени поразмыслить над этой загадкой.
- Да, вот что, юноша! - воскликнул он. - У меня есть для тебя небольшой сюрприз! Ты найдёшь его за бортом, с подветренной стороны. И вот ещё что - когда ударишься головой о борт - на меня не обижайся!
- Что? - опешил я вконец от всего этого цирка.
- Смотри в оба!! - прикрикнул на меня «милый птенчик».
Я взглянул на море. И сразу увидел плывущего человека.
Я навёл на него подзорную трубу. Плывущий держался за доску, на которой стояли два небольших сундучка. Взгляд его был мутным, глаза совершенно пустыми, а голова поминутно клонилась к воде. Было понятно, что человек этот плывёт уже очень долго, и силы его на исходе.
Недолго думая, я вынул из-за пояса пистолеты и саблю, отложил их на палубу и прыгнул в воду. Подплыв к потерпевшему крушение, я попытался ухватить его за ворот рубахи, чтобы подтащить к борту корабля. Но он совершенно неожиданно оживился и стал сопротивляться изо всех сил.
- Не трогай меня, пацан! - заорал он страшным голосом. - Сам доплыву! Ты, давай, сундучки бери! И, слышь, если хоть один потеряешь - убью!
В этот момент я впервые стал свидетелем столь характерного для этого человека приступа ярости, одного из тех, что неизменно посещают его в моменты, когда что бы то ни было угрожает его любимому занятию.
Я сразу понял, что до корабля этот человек не доплывет, - потому что на свой страшный крик он явно потратил последний остаток сил. Перестав кричать, он обмяк и стал уходить под воду. Так что мне пришлось тащить и его самого и его сундучки. Не взять я их не мог - яростный взгляд и дикий крик спасаемого подействовали на меня гипнотически.
Я замахал рукой, чтобы корабль подошёл ближе. С борта свесилось несколько верёвок. Я привязал к одной его обмякшее тело, к другой сундучки, потом вскарабкался сам. Как только я поднялся на борт, чёртов лоцман, как назло, скомандовал свой очередной внезапный манёвр, и я хорошенько приладился головой о борт. Через несколько секунд я пришёл в себя и сразу подскочил к свежеспасённому. Его уже подтянули, и он лежал на палубе без сознания.
продолжение следует