Полëт беркута
Полёт беркута или Казах, следящий за поплавком Летом я часто путешествовал с дедом и бабушкой, потому что родительский отпуск совпадал раз в два года, и чтобы подросток не болтался по двору и не искал на пятую точку приключений, меня сплавляли старшему поколению. Обычная практика в дружных семьях, да я и не был против, скорее наоборот. В самом конце августа все ребята собирались во дворе и рассказывали о своих приключениях, и мои рассказы частенько становились самыми интересными. Бывало, что старики отправлялись в отпуск в июне, а родители стартовали через месяц, и где-то на стыке их маршрутов я переходил из рук в руки. Но сегодня я вспомнил случай, когда пришлось мне у дальней родни ожидать, когда меня заберут родители. Две недели показались мне адом скуки и полного отсутствия любого разумного действия, что легко объяснимо, ведь родне приходилось работать, и я был предоставлен самому себе в месте, где солнце выжгло всю зелень, где совершенно не было сверстников, а в доме отсутствовала даже самая скромная библиотека. Пыльная станица, узкая извилистая речка, на крутом берегу которой с раннего утра и до вечера сидел старый казах и удил рыбу. Неподвижный, как изваяние, не меняющий выражения лица, безмолвный. Рыба не клевала, поплавок не подавал признаков подводной жизни, а рыбак смотрел так отрешённо, что даже я - ребёнок, догадывался, что он смотрит внутрь себя. Что-то он там видел. А когда наступала внезапная южная ночь, казах вставал, собирал снасти и уходил домой. Мы не перекинулись и парой слов, но я каждый день приходил к реке. Я смотрел на воду и на рыбака, и ждал поклёва, даже больше самого казаха, так мне казалось тогда. В полдневном мареве над степью клубились столбы жара, иногда налетал ветер, но он был обжигающим и облегчения не приносил. Три раза в неделю привозили кино, и я смотрел, как Бастер Китон и Чарли Чаплин справлялись с обстоятельствами, раз показали Генералов песчаных карьеров, раза два Бродягу. Репертуар не блистал разнообразием, но я не роптал, в трескучей южной ночи было забавно наблюдать за зрителями, чьи лица высвечивали всполохи от экрана. Я и сейчас помню эти лица, стоит только захотеть, но делаю это редко, негоже мусолить шедевры, а эти лица были именно шедеврами. Люди, для которых на экране разворачивалось настоящее чудо, смотрели и радовались как дети, искренне, чисто, безоговорочно вверяя себя увиденному. Мы не умеем так смотреть кино. Слишком избалованы, а они умели, вернее, если уж быть точным, не умели иначе. Да-да, знаю, сейчас в меня кинут тапок, мол, откуда в голове у подростка такие мысли водились, взрослые уж больно. Но это истинная правда, зачем мне кривить душой по такому смешному поводу. Просто, возможно дело в этом, я был очень начитанным подростком и к 13 годам имел багаж в несколько сотен книг. И именно отсутствие книг под рукой заставляло меня искать книжных героев в жизни. Вот и подумалось прямо сейчас, а что, если тогда я и стал сочинять свои истории, чтобы компенсировать отсутствие бумажного источника. Поди, знай. Детские потрясения и травмы определяют взрослую жизнь, но у меня не было травм, кроме физических, а потрясения случались с моей пятой точкой только по собственной вине. Уходить далеко от дома я опасался, степь коварна, легко заплутать, ещё легче чем в лесу, поэтому коротал дни в компании рыбака. Я и для него придумал историю, как отбившийся от кочевья старик научился ловить рыбу на узкой реке, чтобы выжить в незнакомом мире. Он сидел и смотрел на воду, и в отражении видел огромные табуны коней, что покрывали степные просторы стелящимся над маками ковром, а над этим живым морем в небесах парил беркут, и старик на мгновение становился этой гордой благородной птицей, и был он счастлив в эти мгновения. В один из серых жарких изнуряющих дней, я опять принялся придумывать историю про рыбака, но он неожиданно повернул в мою сторону свою голову и очень отчётливо произнёс: «Беги, за тобой приехали родители!» Я помню, что на глаза навернулись слёзы, я стал задыхаться от какого-то странного чувства, прежде мне неведомого, и в одну секунду взмыл в позу бегущего египтянина и умчался в сторону дома. Я летел так быстро, что временами казалось, что и вовсе не касался земли, ни острые жаркие камни, ни вдавленная и засохшая глина оставшаяся от весенней колеи, ни куры, путающиеся под ногами, ничто не мешало мне нестись со скоростью звука, обгоняя свой собственный крик: «Мама! Папа!» Откуда этот казах узнал, что родители приехали, я не знаю, видимо, об этом ему поведал беркут из его медленных грёз. Но вылетев на улицу, ведущую к дому моей дальней родни, я увидел машину, которая только что свернула из какого-то бокового проезда и медленно катилась к точке нашей встречи. Я знал, ещё не видя, что за рулём сидит мой отец, а рядом с ним моя мама. Машина остановилась, они вышли и тут в них врезался я, на всём скаку, я обнимал родителей, захлёбываясь плачем счастья, рассказывал, как соскучился по ним, и что никогда больше не останусь один без них, ни за что на свете. Сейчас легко додумать, но мне кажется, что у отца, у моего улыбчивого отца глаза были на мокром месте, а мама меня целовала, трогала, словно бы проверяя, цел ли я, и снова целовала мои мокрые щёки, и говорила, что больше меня никуда одного не отпустит. После семейного застолья с гостинцами из Ленинграда, без ночёвки, едва выдержав время визита, сколько позволяли приличия, мы отправились в станицу Кузнецов, к маминой родне, которую я хорошо знал по предыдущим поездкам. И пока мы ехали, я сидел на заднем сидении и смотрел на своих родителей, таких, как оказалось, любимых. Смотрел и улыбался, и не думал, что через много лет, студёной зимой 2022 года вспомню эту историю и расскажу вам. Читать и слушать - Amelie Caroline Stohr
