Пешки - Александр Радищев "Путешествие..." (Перевод на современный русский язык)
Александр Радищев "Путешествие из Петербурга в Москву" (Перевод на современный русский язык)
Оглавление
Пешки
-
Как ни хотелось мне поскорее закончить свой путь, но, как гласит пословица, голод не брат - заставил меня зайти в избу и, пока я снова не доберусь до рагу, фрикасе, паштетов и других французских блюд, придуманных для отравы, заставил меня отобедать старым куском жареной говядины, который ехал со мной в запасе. Пообедав на этот раз гораздо хуже, чем иногда обедают многие полковники (не говоря уже о генералах) в дальних походах, я, по похвальному общему обычаю, налил кофе в приготовленную для меня чашку и усладил свою капризность плодами пота несчастных африканских рабов.
Увидев перед собой сахар, хозяйка, месившая тесто, послала ко мне маленького мальчика попросить кусочек этого боярского блюда. - Почему боярского? - сказал я ей, отдавая ребенку остаток своего сахара; - неужели и тебе нельзя его использовать?
- Потому он и боярский, что нам не на что его купить, а бояре им пользуются, потому что сами денег не достают. Правда, наш бургомистр, когда едет в Москву, его покупает, но также на наши слезы.
- Неужели вы думаете, что тот, кто употребляет сахар, заставляет вас плакать?
- Не всех; а всех господ дворян. Не слезы ли ваших крестьян вы пьете, когда они едят тот же хлеб, что и мы? - Сказав это, она показала мне состав своего хлеба. Он состоял на три четверти из мякины и на одну часть непросеянной муки. - И слава богу за это, при нынешних неурожаях. У многих наших соседей еще хуже. Какая вам, бояре, выгода, если вы едите сахар, а мы голодаем? Дети умирают, и взрослые тоже умирают. Но что поделаешь, можно горевать и горевать, но делать то, что прикажет барин. - И стала она ставить хлеб в печь. Этот упрек, произнесенный не с гневом или негодованием, а с глубоким чувством душевной скорби, наполнил мое сердце печалью. Впервые я внимательно осмотрел всю утварь крестьянской избы. Впервые я обратил свое сердце к тому, что доселе скользило по ней. - Четыре стены, наполовину покрытые, как и весь потолок, сажей; пол с трещинами, по крайней мере в вершок толщиной с грязью; печь без трубы, но лучшая защита от холода, и дым, наполняющий избу каждое утро зимой и летом; окна, через которые натянутый пузырь, темнеющий в полдень, пропускал свет; два-три горшка (счастливая изба, если в одной из них каждый день пустые щи!). Деревянная чашка и кружки, называемые тарелками; стол, вырубленный топором, выскобленный скребком по праздникам. Корыто для кормления свиней или телят, если есть, то спать с ними вместе, глотая воздух, в котором горящая свеча кажется как бы в тумане или за занавеской. К счастью, кадка с квасом, похожим на уксус, и баня во дворе, в которой если не парятся, то скотина спит. Домотканая рубаха, обувь, данная природой, онучки с лаптями для выхода. - Вот что справедливо почитается источником государственного избытка, силы, могущества; но тут же видны и слабость, недостатки и злоупотребления законов и их грубая, так сказать, сторона. Тут же видны алчность дворянства, разбой, наши мучения и беззащитное состояние нищеты. - Жадные звери, ненасытные пиявки, что же мы оставляем мужику? чего не можем отнять - воздуха. Да, только воздуха. Мы часто отнимаем у него не только дар земли, хлеба и воды, но и самый свет. Закон запрещает отнимать у него жизнь. Но неужели мгновенно? Сколько есть способов постепенно отнять ее у него! С одной стороны, почти всемогущество; с другой - беззащитная слабость. Ибо помещик по отношению к крестьянину - законодатель, судья, исполнитель своего решения и, по собственному желанию, истец, против которого ответчик не смеет ничего сказать. Такова участь закованного в цепи, такова участь запертого в смрадной темнице, такова участь вола в ярме... Жестокий помещик! Посмотри на детей крестьян, находящихся под твоей властью. Они почти наги. Зачем? Не ты ли наложил оброк на тех, кто их родил в болезни и печали, сверх всех полевых работ? Не ты ли назначил себе еще не сотканное полотно? Какая тебе польза от смрадного тряпья, которое твоя рука, привыкшая к роскоши, гнушается поднять? оно едва ли годится для того, чтобы вытереть скот, который тебе служит. Ты собираешь даже то, что тебе не нужно, несмотря на то, что неприкрытая нагота твоих крестьян будет обвинением против тебя. Если же здесь не будет суда над тобой, то пред судьей, не знающим лицеприятия, который дал тебе когда-то доброго руководителя, совесть, но которого твой развращенный ум давно изгнал из своего жилища, из твоего сердца. Но не предавайся возмездию. Этот непрестанный страж твоих дел застанет тебя одного, и ты почувствуешь его наказание. О! если бы они были на пользу тебе и тем, кто тебе подвластен... О! если бы человек, часто входя в свое внутреннее существо, исповедовал бы свои деяния неукротимому судье, своей совести. Превращённый в недвижимый столп её громовым голосом, он не предавался бы тайным преступлениям; тогда разрушение, опустошение стали бы редкими... и т. д. и т. п.
Продолжение