Как холодно розовым грушам!
Несколько слов к портрету супруга Зики.
Натан Беньяминович Шор, 1897-1918
Катаев в повести "Алмазный мой венец" описывает похороны Анатолия Фиолетова:
"Молодая жена убитого поэта и сама поэтесса, красавица, еще так недавно стоявшая на эстраде нашей "Зеленой лампы" как царица с двумя золотыми обручами на голове, причесанной директуар, и читавшая нараспев свои последние стихи, теперь, распростершись, лежала на высоком сыром могильном холме и, задыхаясь от рыданий, с постаревшим, искаженным лицом хватала и запихивала в рот могильную землю, как будто именно это могло воскресить молодого поэта..."
"Южная мысль", №2340, 29 (16) ноября:
"Убит молодой поэт Анатолий Фиолетов. Труп его отправлен в морг при университетской клинике. Какая злая, чудовищная ирония судьбы - поэт Анатолий Фиолетов вынужден был служить в розыскном отделении как Анатолий Шор..."
Из альманаха «Чудо в пустыне» (Одесса, 1917):
***
Молодой носатый мѣсяцъ разостлалъ платочекъ бѣлый
У подножья скользкой тучи и присѣлъ, зѣвнувъ въ кулакъ.
Пиджачокъ его кургузый, отъ прогулокъ порыжѣлый,
На спинѣ истерся очень и блестѣлъ, какъ свѣжій лакъ.
А надъ мѣсяцемъ на нитяхъ звѣзды сонныя желтѣли,
Хододѣлъ сапфирный сумракъ, на землѣ пробило пять.
И, поднявшись, вялый мѣсяцъ шепчетъ звѣздамъ еле-еле:
«Я тушу васъ, не пугайтесь,-вамъ пора ложится спать»!
***
Апрѣль городской
Апрѣль полупьяный отъ запаховъ марта,
Надѣвши атласный тюльпановый смокингъ,
Пришелъ въ драпированный копотью городъ.
Брюнетки вороны съ осанкою лорда
Шептались сурово «Ахъ choking, ахъ choking!
Вульгаренъ нарядъ у румянаго франта».
Но красное утро смѣялось такъ звонко,
Такъ шумно Весна танцовала фурлану,
Что хрупкій плевокъ, поблѣднѣвшій и тонкій,
Внезапно воскликнулъ: «Я ѣду въ Тоскану»!
И даже у неба глаза засинѣли,
И солнце, какъ встарь, цѣловалось съ землею,
А тихія въ бѣлыхъ передникахъ тучки
Бродили, держась благонравно за ручки,
И мирно болтали сестричка съ сестрою:
«Весна слишкомъ явно флиртуетъ съ Апрѣлемъ».
Когда же заря утомленно снимала
Лиловое платье, истомно зѣвая,
Весна въ переулкахъ Апрѣлю шептала:
«Мой милый, не бойся угрознаго мая».
Но дни, умирая отъ знойнаго хмѣля,
Медлительно таяли въ улицахъ бурыхъ,
Гдѣ солнце сверкало клинками изъ стали...
А въ пряныя ночи уже зацвѣтали
Гирлянды жасминовъ-дѣтей бѣлокурыхъ
Весны свѣтлоглазой и франта Апрѣля.
***
Какъ холодно розовымъ грушамъ!
Ужъ щеки въ узорахъ румянца.
Прильнувши къ витринѣ послушно,
Ихъ носики жалко слезятся.
Октябрь злой сыростью дышетъ,
А у грушъ тончайшая кожа.
И было-бъ, безспорно, не лишнимъ
Имъ сшить изъ сукна, предположимъ,
Хоть маленькій китель, пальтишко,
Въ одеждѣ имъ было-бъ теплѣе.
Но къ вамъ невнимательны слишкомъ...
Ахъ, какъ я васъ, груши, жалѣю!
***
О лошадяхъ.
1.
На улицы спустился вечеръ зябкій
И горестно мерцалъ въ опальныхъ лужахъ,
Сновали исполнително лошадки,
Стараясь заслужить, какъ можно лучше,
Физическимъ трудомъ свой скромный ужинъ.
Уныло падалъ дождь, сочась изъ тучи,
И лошади, зѣвавшія украдкой,
Шептали про себя: «Какъ будетъ сладко
Домой часовъ въ двѣнадцать воротившись,
Овесъ сначала скушать, утомившись,
Затѣмъ уснуть, къ коллегѣ прислонившись...»
2.
О, сколько самообладанія
У лошадей простого-званія,
Не обращающихъ вниманія,
На трудности существованія!
***
Въ канавѣ
Чахоточный угрюмый колокольчикъ,
Качаясь на зеленой хрупкой ножкѣ,
Развертывалъ морщинистый чехольчикъ,
Протягивалъ на встрѣчу солнцу рожки.
Глаза его печальные линяли,
Чехольчикъ былъ немоднаго покроя,
Но взгляды безнадежные кричали:
«Мнѣ все равно, вы видите,-больной я!»
Натан Беньяминович Шор, 1897-1918
Катаев в повести "Алмазный мой венец" описывает похороны Анатолия Фиолетова:
"Молодая жена убитого поэта и сама поэтесса, красавица, еще так недавно стоявшая на эстраде нашей "Зеленой лампы" как царица с двумя золотыми обручами на голове, причесанной директуар, и читавшая нараспев свои последние стихи, теперь, распростершись, лежала на высоком сыром могильном холме и, задыхаясь от рыданий, с постаревшим, искаженным лицом хватала и запихивала в рот могильную землю, как будто именно это могло воскресить молодого поэта..."
"Южная мысль", №2340, 29 (16) ноября:
"Убит молодой поэт Анатолий Фиолетов. Труп его отправлен в морг при университетской клинике. Какая злая, чудовищная ирония судьбы - поэт Анатолий Фиолетов вынужден был служить в розыскном отделении как Анатолий Шор..."
Из альманаха «Чудо в пустыне» (Одесса, 1917):
***
Молодой носатый мѣсяцъ разостлалъ платочекъ бѣлый
У подножья скользкой тучи и присѣлъ, зѣвнувъ въ кулакъ.
Пиджачокъ его кургузый, отъ прогулокъ порыжѣлый,
На спинѣ истерся очень и блестѣлъ, какъ свѣжій лакъ.
А надъ мѣсяцемъ на нитяхъ звѣзды сонныя желтѣли,
Хододѣлъ сапфирный сумракъ, на землѣ пробило пять.
И, поднявшись, вялый мѣсяцъ шепчетъ звѣздамъ еле-еле:
«Я тушу васъ, не пугайтесь,-вамъ пора ложится спать»!
***
Апрѣль городской
Апрѣль полупьяный отъ запаховъ марта,
Надѣвши атласный тюльпановый смокингъ,
Пришелъ въ драпированный копотью городъ.
Брюнетки вороны съ осанкою лорда
Шептались сурово «Ахъ choking, ахъ choking!
Вульгаренъ нарядъ у румянаго франта».
Но красное утро смѣялось такъ звонко,
Такъ шумно Весна танцовала фурлану,
Что хрупкій плевокъ, поблѣднѣвшій и тонкій,
Внезапно воскликнулъ: «Я ѣду въ Тоскану»!
И даже у неба глаза засинѣли,
И солнце, какъ встарь, цѣловалось съ землею,
А тихія въ бѣлыхъ передникахъ тучки
Бродили, держась благонравно за ручки,
И мирно болтали сестричка съ сестрою:
«Весна слишкомъ явно флиртуетъ съ Апрѣлемъ».
Когда же заря утомленно снимала
Лиловое платье, истомно зѣвая,
Весна въ переулкахъ Апрѣлю шептала:
«Мой милый, не бойся угрознаго мая».
Но дни, умирая отъ знойнаго хмѣля,
Медлительно таяли въ улицахъ бурыхъ,
Гдѣ солнце сверкало клинками изъ стали...
А въ пряныя ночи уже зацвѣтали
Гирлянды жасминовъ-дѣтей бѣлокурыхъ
Весны свѣтлоглазой и франта Апрѣля.
***
Какъ холодно розовымъ грушамъ!
Ужъ щеки въ узорахъ румянца.
Прильнувши къ витринѣ послушно,
Ихъ носики жалко слезятся.
Октябрь злой сыростью дышетъ,
А у грушъ тончайшая кожа.
И было-бъ, безспорно, не лишнимъ
Имъ сшить изъ сукна, предположимъ,
Хоть маленькій китель, пальтишко,
Въ одеждѣ имъ было-бъ теплѣе.
Но къ вамъ невнимательны слишкомъ...
Ахъ, какъ я васъ, груши, жалѣю!
***
О лошадяхъ.
1.
На улицы спустился вечеръ зябкій
И горестно мерцалъ въ опальныхъ лужахъ,
Сновали исполнително лошадки,
Стараясь заслужить, какъ можно лучше,
Физическимъ трудомъ свой скромный ужинъ.
Уныло падалъ дождь, сочась изъ тучи,
И лошади, зѣвавшія украдкой,
Шептали про себя: «Какъ будетъ сладко
Домой часовъ въ двѣнадцать воротившись,
Овесъ сначала скушать, утомившись,
Затѣмъ уснуть, къ коллегѣ прислонившись...»
2.
О, сколько самообладанія
У лошадей простого-званія,
Не обращающихъ вниманія,
На трудности существованія!
***
Въ канавѣ
Чахоточный угрюмый колокольчикъ,
Качаясь на зеленой хрупкой ножкѣ,
Развертывалъ морщинистый чехольчикъ,
Протягивалъ на встрѣчу солнцу рожки.
Глаза его печальные линяли,
Чехольчикъ былъ немоднаго покроя,
Но взгляды безнадежные кричали:
«Мнѣ все равно, вы видите,-больной я!»