ТАМ, ГДЕ РАЙ, ч.2
или
ЭТО ЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖ - НЕСПРОСТА
Первые недели мы занимались, в основном, стенами. Разбирали обветшалую кладку, возводили на ее место новую, заделывали трещины.
Где-то к исходу второй недели мы добрались до глубокой трещины в южной стене, из которой доносилось хорошо разборчивое "Ж-Ж-ЖЖЖ" - и это "Ж-ЖЖ", конечно же, было неспроста.
Работа стала. Замуровывать одичавших пчел, обосновавшихся в трещине, у нас рука не поднималась, но и выгнать их из нее мы не могли - при попытке сделать это был укушен в щеку наш инженер, горький алкаш из Костромы по имени Шура. Внешность он имел совершенно мефистофельскую, только сизо-багровую от беспробудного пьянства, так что некоторая асимметрия и заплывший глаз даже не вносили в нее дисгармонии.
С одной стороны это показалось нам справедливым: пользы от Шуры было как с козла молока, одни убытки. С другой стороны, сроки поджимали, а мы занимались всякой малопродуктивной фигней вроде земляных работ.
Мастер Костя сходил на сельскую почту и отзвонил в Кострому. Через два дня в монастырь приехал на своем "газоне" шОфер реставрационных мастерских Василий, по совместительству пасечник. Он достал из кузова какой-то деревянный ящик и мешок с причиндалами, а нас от греха прогнал куда подальше. Ходивший с утра под парами Шура все-таки полез в опасную зону и был укушен на этот раз дважды, от чего его унылая мефистофельская физиономия сделалась еще менее симметричной.
Часа через полтора Василий спустился с лесов и стянул с головы шляпу с защитной сеткой. В руках он держал эмалированный таз, на две трети наполненный медом, в котором плавали куски сот.
- Нате, ребятки, покушайте, - протянул он нам мед.
- Э... спасибо, - пробормотали мы. - А пчелы?
- Там, - лаконично ответил Василий, ткнув пальцем в направлении лесов.
- А... - замялись мы.
- Через неделю приеду, заберу, - пообещал Василий. - А пока пущай к новому жилью попривыкнут.
Василий забрался в кабину "газона", хлопнул дверцей и уехал обратно в Кострому.
Жизнь на несколько дней настала распрекрасная, сладкая.
- Эй, меду не передашь?
- Тебе какого - в сотах, или так?
- Давай так. В сотах не хочется больше...
Хорошо еще, мед кончился дня через четыре - прежде, чем мы успели слипнуться.
К сожалению, работа на стенах как стояла, так и продолжала стоять. Пересаженные из стены в ящик пчелы восприняли переезд болезненно и набрасывались на всякого, подошедшего к ящику метров на двадцать. Первая же попытка работать в пределах этого расстояния закончилась покусанием мастера Кости в губу; распухший Шура если и вылезал из дома, так только в сельпо за водкой. Жить так дальше было невозможно, и мы решились на жесткие меры. На военном совете решено было выждать, пока пчелы попрячутся в свой новый ящик на ночь, а потом заколотить леток доской до приезда Василия. Осуществить эту задачу поручили нам с командиром.
Мы подошли к ее выполнению ответственно. Взяли плашку размером тридцать на десять сантиметров, наживили пару гвоздей и полезли на леса. Времени было часов полдесятого вечера, эти полосатые хищники слетались на ночь домой. Ящик стоял на широком выступе карниза, между верхним и предпоследним ярусами лесов. Дождавшись, пока последняя из пчел исчезнет в узком отверстии летка, мы с Туркатенкой приставили к стене подмости, забрались на них и крепко-накрепко прижали плашку к летку. Мишка держал плашку, я держал топор. Колотить было несподручно: на подмостях едва хватало места для одного, поэтому забивать гвоздь приходилось с подвывертом, чтобы при этом не двинуть еще топором по балде командиру. К тому же балансировали мы на третьем ярусе лесов; до земли было метров семь; впрочем, лететь бы пришлось значительно больше, потому как сразу от отмостки храма, на которой стояли леса, вниз уходил крутой склон холма. Первый удар утопил гвоздь ни каких-то жалких пару миллиметров, зато пчелы откликнулись на него изнутри возмущенным жужжанием. Второй удар вышел не лучше; в третий я вложил душу. Удар вышел сильным, но косым: плашка сдвинулась в сторону, и из летка вырвался разъяренный таким покусительством на честный трудовой сон пчелиный рой.
Мы бежали.
Мы бежали быстро.
Помню, как я тащил за собой за руку замечательную девушку Сашеньку Козыреву, которая в числе прочих пришла посмотреть на наш несостоявшийся подвиг. Пробежав по лесам метров шесть-восемь, мы свернули за угол и остановились перевести дух. Пчелы нас не преследовали, но от Сашеньки исходило зловещее жужжание, и я, приглядевшись, освободил и выпустил на волю двух особо активных пчел: одна запуталась в ее волосах, вторая - в мохеровом свитере. Странное дело, но обошлось без пострадавших.
В общем, мы потерпели фиаско, но настроение у нас почему-то оставалось приподнятое: в крови бурлил адреналин после бегства; радовало также то, что никого не покусали. Мы вернулись в столовую... то бишь, трапезную (кельи, как-никак), и там нас поднял на смех профессионал.
Тут следует сказать несколько слов о Косте. Мужик лет пятидесяти из Костромы, он являл собой приятную противоположность алкашу-мефистофелю Шуре. Он хорошо разбирался в строительном деле и реставрационных хитростях - без него мы бы беспомощно топтались на месте. Мужик он был совершенно простой, от сохи, но мог вставить реплику в любую самую интеллектуальную беседу, после которой та иссякала сама собой, потому как участники ее валялись, типа, пацталом. Он не отказывался от стопки, но с Шурой не пил, да и к нашему почти сухому закону относился с уважением. Он любил поговорить о женщинах, но на целомудренность наших девушек не покушался. Нормальный, в общем, мужик - из тех, на ком держится земля. Пожалуй, единственным его слабым местом, была лютая, непримиримая ненависть к мухам. Первым же делом, въехав в отведенную нам интернатскую, бывшую монашескую спальню, он увешал ее всю липучками, а потом изготовил (благо, руки у него росли откуда надо) десятка полтора мухобоек и раздал нам, оставив себе штуки три. Каждый вечер он обходил комнату, недобро сощуренными глазами вглядываясь в стены и потолок. Бил он снайперски, наверняка. Оставшиеся в живых мухи в ужасе прятались по углам. Завершив обход, Костя ложился спать, а мухобойку клал на постель рядом с собой. Среди ночи, в кромешной темноте он, не просыпаясь, хватал ее и начинал хлопать по сторонам - по стене, у которой спал, по кровати... Время от времени он попадал по лежавшему через узкий проход Ваське Ратникову - тот в ужасе дергался и, в свою очередь, будил меня. На этом, правда, цепная реакция глохла: от следующего в ряду Валерки Гончарова меня отделял новый проход, так что мое сотрясение ему не передавалось.
Короче, профессиональный борец с перепончатокрылыми Костя высмеял нашу попытку заколотить леток как несостоятельную и заведомо обреченную на провал.
- Тряпкой надо было, тряпкой, - заявил он. - Быстро и надежно. Что? Да я сам щас пойду и заткну... Девочки, тряпку ненужную дайте, а?
Тряпка нашлась, и вся наша компания, на этот раз под предводительством Кости, отправилась обратно на леса. Вся - за исключением медички Тани, которую наши строительные проблемы волновали только с точки зрения того, скажутся ли они на заработке, и мефистофеля Шуры, который уже спал, выбрав дневную дозу, а может, добавив и еще в качестве болеутоляющего.
Подошед к торчавшему на метр выше головы ящику с летком, Костя оперативно поменял план действий: очень уж хлипко смотрелись подмости с учетом его, Кости весомых достоинств. Поэтому с тряпкой на подмости полез Валерка, а Костя подавал ему ценные советы снизу. Со времени нашей предыдущей попытки прошло с полчаса, пчелы успокоились и ушли обратно баиньки. Следуя Костиным советам, Валерка скрутил тряпку в тугой жгут и начал затыкать им отверстие летка. Тряпка - не доска: она сразу же попала куда надо; внутри ящика сразу же злобно загудело... правда, не только внутри. Безупречный на первый взгляд Костин план дал сбой. Пчелам полагалось сидеть взаперти, но они откуда-то лезли и лезли. Дальнейшие Валеркины комментарии напоминали монолог Винни-Пуха:
- Эй... Какого...? Откуда они??
- Спокойно, - утешал его Костя. - Это, поди, одна, случайная.
- Какая одна? А! Они меня окружают! Ну! Пшла! Пшла!! ПШЛА!!! ОЙ!!! Вот и познакомились!..
Мы бежали вторично. Пчелы снова преследовали нас до угла храма, а потом отстали. Что-то было явно не так, но что именно, оставалось неясным. Все-таки любопытство снедало меня, и пока остальные утешали укушенного Валерку, я выждал минут пять, чтобы эти пернатые хищники успокоились, и полез на верхний ярус лесов заглянуть на этот чертов ящик сверху - до сих пор мы почему-то этого не сделали.
Так оно и оказалось. Открытый сверху ящик был прикрыт мешковиной, под которую и залезали вернувшиеся из боя пчелы.
Работа все еще стояла. Поэтому ближе к вечеру следующего дня группа смельчаков под предводительством комиссара замотала открытые части тела всякой фигней и снесла ящик с лесов, поставив его на склон холма метрах в двадцати от храма - на большее их не хватило. Кажется, все они остались целы, но пчелы озверели настолько, что развязали компанию беспощадного террора, набрасываясь на правого и виноватого. Пришлось прекратить даже земляные работы у надвратной церкви, поскольку эти фошыстские стервятники долетали и туда; очередной жертвой их стал Кенни мефистофель Шура, возвращавшийся из сельпо с четвертиной в кармане.
Наутро приехал Василий, обдымил пчел до полного отупения и увез ящик с ними к себе на пасеку.
Пчелы уехали, но мед остался. А когда кончился и он, пришла пора новых приключений - о них в следующей главе.
*) При исполнении этой истории ни одна пчела не пострадала
ЭТО ЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖ - НЕСПРОСТА
Первые недели мы занимались, в основном, стенами. Разбирали обветшалую кладку, возводили на ее место новую, заделывали трещины.
Где-то к исходу второй недели мы добрались до глубокой трещины в южной стене, из которой доносилось хорошо разборчивое "Ж-Ж-ЖЖЖ" - и это "Ж-ЖЖ", конечно же, было неспроста.
Работа стала. Замуровывать одичавших пчел, обосновавшихся в трещине, у нас рука не поднималась, но и выгнать их из нее мы не могли - при попытке сделать это был укушен в щеку наш инженер, горький алкаш из Костромы по имени Шура. Внешность он имел совершенно мефистофельскую, только сизо-багровую от беспробудного пьянства, так что некоторая асимметрия и заплывший глаз даже не вносили в нее дисгармонии.
С одной стороны это показалось нам справедливым: пользы от Шуры было как с козла молока, одни убытки. С другой стороны, сроки поджимали, а мы занимались всякой малопродуктивной фигней вроде земляных работ.
Мастер Костя сходил на сельскую почту и отзвонил в Кострому. Через два дня в монастырь приехал на своем "газоне" шОфер реставрационных мастерских Василий, по совместительству пасечник. Он достал из кузова какой-то деревянный ящик и мешок с причиндалами, а нас от греха прогнал куда подальше. Ходивший с утра под парами Шура все-таки полез в опасную зону и был укушен на этот раз дважды, от чего его унылая мефистофельская физиономия сделалась еще менее симметричной.
Часа через полтора Василий спустился с лесов и стянул с головы шляпу с защитной сеткой. В руках он держал эмалированный таз, на две трети наполненный медом, в котором плавали куски сот.
- Нате, ребятки, покушайте, - протянул он нам мед.
- Э... спасибо, - пробормотали мы. - А пчелы?
- Там, - лаконично ответил Василий, ткнув пальцем в направлении лесов.
- А... - замялись мы.
- Через неделю приеду, заберу, - пообещал Василий. - А пока пущай к новому жилью попривыкнут.
Василий забрался в кабину "газона", хлопнул дверцей и уехал обратно в Кострому.
Жизнь на несколько дней настала распрекрасная, сладкая.
- Эй, меду не передашь?
- Тебе какого - в сотах, или так?
- Давай так. В сотах не хочется больше...
Хорошо еще, мед кончился дня через четыре - прежде, чем мы успели слипнуться.
К сожалению, работа на стенах как стояла, так и продолжала стоять. Пересаженные из стены в ящик пчелы восприняли переезд болезненно и набрасывались на всякого, подошедшего к ящику метров на двадцать. Первая же попытка работать в пределах этого расстояния закончилась покусанием мастера Кости в губу; распухший Шура если и вылезал из дома, так только в сельпо за водкой. Жить так дальше было невозможно, и мы решились на жесткие меры. На военном совете решено было выждать, пока пчелы попрячутся в свой новый ящик на ночь, а потом заколотить леток доской до приезда Василия. Осуществить эту задачу поручили нам с командиром.
Мы подошли к ее выполнению ответственно. Взяли плашку размером тридцать на десять сантиметров, наживили пару гвоздей и полезли на леса. Времени было часов полдесятого вечера, эти полосатые хищники слетались на ночь домой. Ящик стоял на широком выступе карниза, между верхним и предпоследним ярусами лесов. Дождавшись, пока последняя из пчел исчезнет в узком отверстии летка, мы с Туркатенкой приставили к стене подмости, забрались на них и крепко-накрепко прижали плашку к летку. Мишка держал плашку, я держал топор. Колотить было несподручно: на подмостях едва хватало места для одного, поэтому забивать гвоздь приходилось с подвывертом, чтобы при этом не двинуть еще топором по балде командиру. К тому же балансировали мы на третьем ярусе лесов; до земли было метров семь; впрочем, лететь бы пришлось значительно больше, потому как сразу от отмостки храма, на которой стояли леса, вниз уходил крутой склон холма. Первый удар утопил гвоздь ни каких-то жалких пару миллиметров, зато пчелы откликнулись на него изнутри возмущенным жужжанием. Второй удар вышел не лучше; в третий я вложил душу. Удар вышел сильным, но косым: плашка сдвинулась в сторону, и из летка вырвался разъяренный таким покусительством на честный трудовой сон пчелиный рой.
Мы бежали.
Мы бежали быстро.
Помню, как я тащил за собой за руку замечательную девушку Сашеньку Козыреву, которая в числе прочих пришла посмотреть на наш несостоявшийся подвиг. Пробежав по лесам метров шесть-восемь, мы свернули за угол и остановились перевести дух. Пчелы нас не преследовали, но от Сашеньки исходило зловещее жужжание, и я, приглядевшись, освободил и выпустил на волю двух особо активных пчел: одна запуталась в ее волосах, вторая - в мохеровом свитере. Странное дело, но обошлось без пострадавших.
В общем, мы потерпели фиаско, но настроение у нас почему-то оставалось приподнятое: в крови бурлил адреналин после бегства; радовало также то, что никого не покусали. Мы вернулись в столовую... то бишь, трапезную (кельи, как-никак), и там нас поднял на смех профессионал.
Тут следует сказать несколько слов о Косте. Мужик лет пятидесяти из Костромы, он являл собой приятную противоположность алкашу-мефистофелю Шуре. Он хорошо разбирался в строительном деле и реставрационных хитростях - без него мы бы беспомощно топтались на месте. Мужик он был совершенно простой, от сохи, но мог вставить реплику в любую самую интеллектуальную беседу, после которой та иссякала сама собой, потому как участники ее валялись, типа, пацталом. Он не отказывался от стопки, но с Шурой не пил, да и к нашему почти сухому закону относился с уважением. Он любил поговорить о женщинах, но на целомудренность наших девушек не покушался. Нормальный, в общем, мужик - из тех, на ком держится земля. Пожалуй, единственным его слабым местом, была лютая, непримиримая ненависть к мухам. Первым же делом, въехав в отведенную нам интернатскую, бывшую монашескую спальню, он увешал ее всю липучками, а потом изготовил (благо, руки у него росли откуда надо) десятка полтора мухобоек и раздал нам, оставив себе штуки три. Каждый вечер он обходил комнату, недобро сощуренными глазами вглядываясь в стены и потолок. Бил он снайперски, наверняка. Оставшиеся в живых мухи в ужасе прятались по углам. Завершив обход, Костя ложился спать, а мухобойку клал на постель рядом с собой. Среди ночи, в кромешной темноте он, не просыпаясь, хватал ее и начинал хлопать по сторонам - по стене, у которой спал, по кровати... Время от времени он попадал по лежавшему через узкий проход Ваське Ратникову - тот в ужасе дергался и, в свою очередь, будил меня. На этом, правда, цепная реакция глохла: от следующего в ряду Валерки Гончарова меня отделял новый проход, так что мое сотрясение ему не передавалось.
Короче, профессиональный борец с перепончатокрылыми Костя высмеял нашу попытку заколотить леток как несостоятельную и заведомо обреченную на провал.
- Тряпкой надо было, тряпкой, - заявил он. - Быстро и надежно. Что? Да я сам щас пойду и заткну... Девочки, тряпку ненужную дайте, а?
Тряпка нашлась, и вся наша компания, на этот раз под предводительством Кости, отправилась обратно на леса. Вся - за исключением медички Тани, которую наши строительные проблемы волновали только с точки зрения того, скажутся ли они на заработке, и мефистофеля Шуры, который уже спал, выбрав дневную дозу, а может, добавив и еще в качестве болеутоляющего.
Подошед к торчавшему на метр выше головы ящику с летком, Костя оперативно поменял план действий: очень уж хлипко смотрелись подмости с учетом его, Кости весомых достоинств. Поэтому с тряпкой на подмости полез Валерка, а Костя подавал ему ценные советы снизу. Со времени нашей предыдущей попытки прошло с полчаса, пчелы успокоились и ушли обратно баиньки. Следуя Костиным советам, Валерка скрутил тряпку в тугой жгут и начал затыкать им отверстие летка. Тряпка - не доска: она сразу же попала куда надо; внутри ящика сразу же злобно загудело... правда, не только внутри. Безупречный на первый взгляд Костин план дал сбой. Пчелам полагалось сидеть взаперти, но они откуда-то лезли и лезли. Дальнейшие Валеркины комментарии напоминали монолог Винни-Пуха:
- Эй... Какого...? Откуда они??
- Спокойно, - утешал его Костя. - Это, поди, одна, случайная.
- Какая одна? А! Они меня окружают! Ну! Пшла! Пшла!! ПШЛА!!! ОЙ!!! Вот и познакомились!..
Мы бежали вторично. Пчелы снова преследовали нас до угла храма, а потом отстали. Что-то было явно не так, но что именно, оставалось неясным. Все-таки любопытство снедало меня, и пока остальные утешали укушенного Валерку, я выждал минут пять, чтобы эти пернатые хищники успокоились, и полез на верхний ярус лесов заглянуть на этот чертов ящик сверху - до сих пор мы почему-то этого не сделали.
Так оно и оказалось. Открытый сверху ящик был прикрыт мешковиной, под которую и залезали вернувшиеся из боя пчелы.
Работа все еще стояла. Поэтому ближе к вечеру следующего дня группа смельчаков под предводительством комиссара замотала открытые части тела всякой фигней и снесла ящик с лесов, поставив его на склон холма метрах в двадцати от храма - на большее их не хватило. Кажется, все они остались целы, но пчелы озверели настолько, что развязали компанию беспощадного террора, набрасываясь на правого и виноватого. Пришлось прекратить даже земляные работы у надвратной церкви, поскольку эти фошыстские стервятники долетали и туда; очередной жертвой их стал Кенни мефистофель Шура, возвращавшийся из сельпо с четвертиной в кармане.
Наутро приехал Василий, обдымил пчел до полного отупения и увез ящик с ними к себе на пасеку.
Пчелы уехали, но мед остался. А когда кончился и он, пришла пора новых приключений - о них в следующей главе.
*) При исполнении этой истории ни одна пчела не пострадала