Романычев.
Впервые я его увидел уже достаточно освоившись в Раубичах. Народ копошится у аппаратов, вдруг - оживление. Виновник - худой, лохматый парень в невероятных, вытянутых пузырями на коленях, триконях и с улыбкой до ушей.
- О! Лёшка! Привет, как дела?
- Нормал.
На год моложе меня, Лёшка с отцом, военным лётчиком, построил дельтаплан ещё в 1974 году и летал на буксире за отцовской машиной, потом за катером. Скромный, улыбчивый парень, он был просто одержим полётами. Энергия, восторженность жизнью, страсть к приключениям била через край, порой гранича с безрассудством. В Крыму, на Татарке он уходил в динамик с наспех привязанным к килевой балке парусом гнутой-перегнутой алюминиевой проволочкой. На Кавказе, на Юце томичи жаловались: «Ну и кекс, этот ваш Романычев! Прёт галсом не уступая дорогу!» Доходило до предупреждений по мегафону: «Осторожно, Романычев в воздухе!» Подобная неуступчивость вполне объяснима - в Планерском, на Клементьева он перекрутил в галсе аппарат и с попутным ветром ударился о склон. Множественные переломы костей таза, обрыв уретры. Но и с баночкой-мочеприёмником в кармане он и в больнице оставался таким же жизнерадостным. Но это всё впереди, а пока, в Раубичах мы присматривались друг к другу и всё более сближались. Показательный случай. Из Бреста приехали местные конструкторы-самодельщики и привезли дельтаплан, построенный по чертежам, взятым из журнала «Техника молодёжи». Одного взгляда было достаточно, чтобы понять - это чудо кабинетной мысли летать не может в принципе. Объяснять на пальцах провинциалам, значило просто терять лицо. На просьбу испытать аппарат мы с Лёшкой подхватились одновременно, но я оказался ближе. Сделал пробежку, определил центровку и поднялся с ним метров на двадцать вверх по склону. Площадь паруса раза в два меньше, чем требуется, трапеция тоже мала и угол у неё какой-то не такой. Разогнал, оторвался и … вошёл в клинч. Меня зажало между ручкой и подвеской, аппарат устремился вниз параллельно склону и только интуиция позволила вовремя вытолкнуть его в горизонтальный полёт, чудом не врезавшись в землю у подножия горы. Вердикт был однозначен - разобрать на составные элементы и забыть, но теперь никто не мог обвинить нас, столичных, в зазнайстве и трусости.
Август 1978 года. Мы едем в Крым. Лёха подготовился к поездке основательно. Дельтаплан, велосипед, комплект номер один (ласты, маска, трубка) и даже одноместная спасательная лодка, помещающаяся в кармане. Как всегда, Романычев собирался получать полное удовольствие от жизни.
Волшебство Крымских гор заворожило и взяло нас в плен сразу. Совершенно невиданные, розовые, фиолетовые, голубые краски, смягчённые воздушной перспективой - утром и вечером. Предвечерняя тишина, когда из Планерского доносятся всякие жилые звуки - кудахтанье кур, незлое переругивание собак и ты летишь во всём этом пространстве, словно сам Господь Бог с инспекцией.
Формально руководителем сборов был Акимов, но Лёха, послушав немного руководящие тексты, проигнорировал их раз и навсегда. Чем бы он ни занимался, ходил ли за водой к роднику или кашеварил у костра, мысли его были на горе и постоянно отслеживали обстановку.
- О, парило!
И Лёшка оставлял всё, шёл на гору и бросался в динамик.
Счастье наше продолжалось недолго. Погиб Духовской. Полёты запрещены. Причём запрещены местной властью и на Татарке и на Клементьева. Пока руководство занимается печальными хлопотами, снаряжает делегацию на похороны, ведёт совещания и переговоры с группами на Клементьева в надежде уговорить власти и открыть гору для полётов, мы уныло бездействуем. Все наличные деньги собраны и вручены делегации сопровождения Духовского. Теплится слабая надежда, что откроют хотя бы Клементьева, удерживающая нас в лагере. Молодые организмы не желают мириться с прострацией. Лёшка вытаскивает из акимовского аппарата лату, делает из неё гавайку и мы - Романычев, Шевченко, Приходько и я, живописной группой, шокируя курортное население небритыми мордами и рваными одеждами бредём к морю. С пустыми желудками и пустыми карманами, чужие на этом празднике жизни, мы двигались по побережью в сторону Кара-Дага. По дороге вывалялись в зелёной вулканической грязи, искупались. Последний бастион цивилизации - придорожное кафе, дальше - заповедная территория. Заходим в кафе со стороны кухни и просим продать хлеба на случайно завалявшиеся двадцать копеек. Пожилая женщина с утомлённым лицом молча выносит нам буханку душистого свежего хлеба местной выпечки. Ура! Приключение начинается! Дальше по берегу - встреча. Археологи в аквалангах обыскивают прибрежное мелководье. Разглядываем их находки - куски амфоры с характерным греческим рисунком на боках. Жизнь прекрасна!
Конечная остановка - Каменная бухта, одна из жемчужин заповедника. Прямо от неё осыпь и зелёная отвесная стена Кара-Дага. Говорят, в зелёной вулканической породе часто встречаются вкрапления граната. Лезу по осыпи до вертикальной стенки и дальше, метров на шесть вверх по едва заметным выступам и зацепам. Всё. Стоп. Глянул через плечо на буруны в сотне метров внизу и сразу расхотел быть скалолазом. До чего это всё безрассудно и совсем не весело - лезть на рожон без аппарата за плечами, рискуя каждую секунду сорваться и долго греметь костями по острым камням.
Лезть вниз оказалось куда, как трудней. Холодный пот, мурашки по спине и брызги гранатов под судорожно цепляющимися за рыхлую вулканическую породу пальцами. Наконец я внизу, голодный, радостный и живой. Каменная бухта - маленький, уютный, метров двадцать шириной пятачок среди скал с пляжем из разноцветной яшмовой гальки с там и сям разбросанными глыбами свалившихся сверху камней. Вода исключительно прозрачна. У меня с собой тоже комплект номер один. Надуваем с Лёшкой спасательную лодку и лезем в воду. Глубина метров тридцать и видимость такая же. Мы парим в голубовато-зелёной бездне в компании ещё нескольких таких же романтиков, купаемся в пронизывающих глубины бухты лучах солнечного света, кружимся вокруг царственно парящей медузы-корнерота и самым бессовестным образом балдеем. Я впервые в море во всеоружии подводника-любителя, откусываю от окружающего нового для меня мира полной грудью и потрясён до глубины души. Радостные и замёрзшие выбираемся с Лёшкой на берег. Наши друзья уже разыскали в щелях на берегу большой железный противень и некоторое количество дров. Отогревшись у костерка, решаем плыть за мидиями на видневшуюся в ста метрах от берега банку. Шевченко в лодке весь засыпан мидиями. На десятиметровой глубине, у подножия отвесной подводной скалы они особенно крупные. Отдыхающие лохи заваливают нас съестными припасами в обмен на деликатес.
Пятигорск. Юца. Мы большой компанией вырываемся в город - поесть немного мяса и попить сухого вина. Заговор против Акимова, объявившего на горе сухой закон. Первым делом посещаем ресторан. Вид у нас не ресторанный и мы выбираем демократичное заведение с открытой верандой. Народ смущается: как бы сытно, вкусно поесть и чтобы денег ещё немного осталось. Названия блюд все сплошь незнакомые. Ну, шашлык, это понятно. А вот чахохбили, люля-кебаб…? Примерно распределяем заказ по принципу: первое, второе, третье. В итоге, за вполне небольшие деньги нам приносят неподъёмную гору мяса в самых разных исполнениях. Это после колхозной-то столовой, где мы брали картофельное пюре и догонялись бесплатным белым хлебом! Наевшись до полусмерти идём гулять. Машук, Провал - ну как не посетить легендарные места. В городе натыкаемся на магазин «Спорт-туризм». Здесь просто пещера Али-Бабы на наш взгляд. На стене висит спортивный лук за сто рублей. Долго хожу вокруг него кругами. Но одалживаться не хочется. Вот! Титановый альпинистский карабин. Но он последний и Лёшка уже вертит его в руках. Должно быть, нечеловеческая грусть отражалась в моих глазах - Лёха, вздохнув, протягивает его мне.
Следующее по времени воспоминание относится к очередному Мемориалу Головачёва, проводимому на соляных шахтных отвалах Солигорска. Мы с Лёшкой, по каким-то делам сгонявшие в город, возвращаемся в лагерь пустынной дорогой. Я плету что-то на тему встречающегося по пути биологического разнообразия и вдруг мы одновременно замираем. Со здоровенного сорокаметрового отвала срываются потоки мокрой, красно-коричневой сильвинитной руды. Зрелище завораживает первобытной мощью. В горе сильвинита, насыпаемой трудолюбивыми транспортёрами, вдруг возникают неустойчивости и тогда она струится внезапно срывающимися потоками, сильно смахивающими на извержения вулкана. Мы с Лёшкой, не сговариваясь, рвём вверх по склону и стоим, завороженные, у русла непредсказуемой реки, переносящей десятки тонн в секунду, совершенно безразличной к нашим проблемам, к нашему интеллекту и к нашей утончённой организации.
Жизнь предъявила свои требования и к Лёхе. Женившись, будучи студентом Политехнического, он неумолимо был поставлен перед вопросом: - Деньги? Как-то поздним осенним вечером Лёха заезжает ко мне - нужен шлем. Намечается поездка на Нарочанские озёра в компании из четырёх человек на двух мотоциклах. Там бесчисленное количество раков, которые идут по пятьдесят копеек за штуку на Комаровке. Я и рад бы участвовать, но свободных мест нет.
В очередной четверг захожу на клуб. Народ какой-то в воду опущенный, заседание не клеится. Спрашиваю: - Что такое? - Романычев пропал. Как так? Да, вот поехал раков ловить. Нашли мотоцикл и шлем на берегу.
Уже пару дней, как аквалангисты прочёсывают дно одного из глубочайших озёр Белоруссии - Лотвы. Глубины приближаются к тридцати метрам. Что-то там не сложилось и Лёшка поехал один, нырнул без страховки в суррогатном снаряжении в холодную тёмную осеннюю воду. Найденный возле мотоцикла шлем со «счастливой» цифрой тринадцать на боку мне вернули. Прошло тридцать лет. Я и сегодня не расстаюсь с титановым альпинистским карабином.
Click to view