Фрагменты из "Лика войны" Эренбурга
Из книги Ильи Эренбурга "Лик войны" (написана в 1919-м).
Из главы "Внешний лик".
I
Обыкновенно на вопрос - что видно на войне? - отвечают: «ничего». Мне кажется, что это не совсем точно - на войне видно «ничто», пустота, небытие. Бурая, нагая земля, правильные ряды неживой проволоки, тонкие линии, расчерченные, будто на плане, окопов. Ни деревца, ни былинки - всё вырвано, расщеплено, обращено в прах. Где-то в норах люди, но их не видно: ничто живое, движущееся, дышащее не может показаться, не смеет ступить на эту обречённую землю. Человек, ещё живой и трепетный, переживает свой посмертный час.
II
Как красочна и занимательная война на картинах старых баталистов Франции или Голландии! Вздыбленные кони, бьющиеся по ветру знамёна, клубы дыма - барабанщик бьёт призыв, у полководца гордое лицо и величественный взмах руки, солдаты в изумрудных или малиновых мундирах бегут к победе. Война, похожая на детскую забаву или на старомодную оперу!
Часто, идя по размытым дождём окопам, глядя на серых солдат, на пушки и пулемёты, я думал: найдётся ли художник, который сможет передать облик этой войны? Теперь передо мной собрание «военных» рисунков Леже. Странные, таинственные рисунки. Да, я этого не видел никогда, но это, только это, я и видел. Леже - «кубист»; он порой чрезмерно схематичен, порой страшит бесконечным раздроблением всего зримого мира, но распятый, искромсанный жестоким ножом и где-то в последнем создании воссоединённый, глядит на меня лик войны. В этих рисунках нет ничего личного, отдельного, как нет на войне Жана, Карла, немцев или французов, но все мы, только человечество и человек. А может быть, нет и человека, ведь все рисунки говорят об единственной госпоже машине. Солдаты в касках, крупы лошадей, трубы походных кухонь, колёса орудий - всё это лишь отдельные части великого механизма. Нет красок: всё на войне теряет свой цвет от пушек до лиц солдат, уподобляясь пыли. Прямые линии, правильные плоскости, рисунки, похожие на чертежи, - отсутствие произвольного, капризного, увлекательного, неправильного. На войне нет места прихоти. Хорошо оборудованный завод для истребления человечества. Маленькие колёсики, мы кружимся и замираем, не в силах объять взглядом величественного здания. Эти листочки - обрывки планов, срисовал их Фернан Леже, добродушный нормандец, а самого зодчего и правителя верующие зовут «Князь Тьмы».
…
IV
Увидев первый танк, я смутился - было в нём что-то величественное и омерзительное. Быть может, когда-то на земле существовали такие исполинские насекомые. Он был (для маскировки) пёстро расписан, и его бока походили на футуристические картины. Он полз очень медленно, переступая, как гусеница, через окопы и ямы, сметая проволоку и кусты. Чуть шевелились усы - трёхдюймовые орудия и пулемёты. Сочетание архаического и ультраамериканского, Ноева ковчега и автобуса XXI века. Внутри люди - двенадцать пигмеев, которые наивно думают, что они им управляют. Я видел, как перед атакой девять танков ползли на немецкие окопы. По ним открыли ураганный огонь, но будто не замечая этого, они продвигались (1), неизбежные, неминучие и непостижимые. Вот исполнилось пророчество: люди вызвали к жизни злых духов, но уже не могут отогнать их прочь.
V
Сотни художников расписывают пушки и грузовики, изготовляют цветные ковры, которыми застилают батареи, прикрывают ветвями или холстом дорогу. Вот искусственное дерево, пустое внутри, вот изображение издохшей лошади. Ночью, впереди наших позиций, или подменят настоящую берёзу или конский труп, в них будут наблюдательные пункты. Сначала всё красили в бурый, защитный цвет, но очертания грузовиков всё же выделялись. Теперь художники (из молодых) разбивают стену на отдельные яркие куски, благодаря чему теряется абрис всей массы. Издали видны бесформенные пятна. Каждый день придумывают всё новые ухищрения, приспособляясь к желтизне пикардийской глины, к мелу Шампани, к зелени Аргоннский лесов. Быть незаметным, врасти в землю, или, вернее, обрасти ею - вот единственная цель этого странного маскарада, где за малейшую оплошность в костюме приходится платить жизнью. Люди походят на насекомых, которые живут в земле и, на минуту показываясь наружу, принимают её облик.
А недалеко от мастерской маскировки, в другом здании, сидят люди с лупами и расшифровывают странные планы, похожие на рисунки Пикассо. Это - фотографии, снятые с аэропланов. Зоркие птицы снуют над прячущимися насекомыми, изобличают их. Вот опытный глаз разыскал тонкую линию окопа, вот отметил чёрную точку - не батарея ли?.. Сличают сотни карточек, выслеживая каждое подозрительное пятнышко. И ещё глубже прячутся бедные люди, и ещё незаметнее - серее, без знамён и барабанов, с затянутыми материей пуговицами, с приспущенными огнями - проходит по земле героиня маскарада.
VI
В туманном Кале идёт работа исступленная, неустанная. Днём и ночью бьётся это сердце войны. Вот пекарня - двести тысяч хлебов для армии каждый день выходит из гигантских печей. Вот сапожная мастерская - старые сапоги, изодранные на фронте, здесь обновляются, перекраиваются. А вот завод ручных гранат. Грандиозные склады - сотни пароходов подвозят сюда муку из Канады, цейлонский чай, зеландский сыр и людей - очередную трапезу войны. Магазины снабжения, в которых всё - от тяжёлого орудия до маленького зеркальца, от аппаратов, измеряющих скорость ядовитых газов, до почтовой бумаги с незабудками. Две тысячи триста отдельных частей автомобилей различных систем, которые выписываются по номерам. Заказы №617 для танка крупного калибра в N армию, руль 1301 мотоциклетке в штаб N дивизии. Тысячи рабочих собраны в эти мастерские и магазины. Перекиньтесь по ту сторону Ла-Манша или поезжайте в Лион, в Шербур, в Сант-Этьен - на заводы орудий, снарядов, грузовиков, аэропланов - вы всюду найдёте неистовое пламя печей, рёв и скрежет машин, потные, задымлённые лица рабочих. Бои - лишь итоги этой работы, победы - лишь подсчёт отлитых снарядов и доставленных баранов. Знамёна, награды, рассказы о героизме - это голоса былого, война в них припоминает свою юность. Теперь она переменила пращу Давида на длинные каталоги складов Кале и Булони.
…
IX
Глаз может забыть зрелище войны, трупы и скелеты, куски мяса, пустыню, кладбища. Ухо может забыть её звуки, грохот тяжёлых снарядов, мяуканье и визг мелких, треск гранат, дробный стук пулемётов, рёв солдат, идущих в штыки, стон оставленных перед линиями раненых. Но если исчезнут образы, если замолкнут голоса, всё же останется в памяти неистребимый, преследующий до последнего часа запах войны. Горелая земля, человеческие испражнения и выползающие из земли трупы издают в душный июльский день сладковатый отвратительный запах - его не забыть. Мнится - смерть наклонилась, чтобы поцеловать, и дышит в лицо гнилью, тлением, трупным смрадом.
Примечание (1) - в издании 2014 года, откуда я взял текст, тут напечатано "подвигались". По-моему, это опечатка, по смыслу подходит "продвигались", а вот это "подвигались" вообще непонятно. Поэтому я тут исправил (gercenovec).
Из главы "Внешний лик".
I
Обыкновенно на вопрос - что видно на войне? - отвечают: «ничего». Мне кажется, что это не совсем точно - на войне видно «ничто», пустота, небытие. Бурая, нагая земля, правильные ряды неживой проволоки, тонкие линии, расчерченные, будто на плане, окопов. Ни деревца, ни былинки - всё вырвано, расщеплено, обращено в прах. Где-то в норах люди, но их не видно: ничто живое, движущееся, дышащее не может показаться, не смеет ступить на эту обречённую землю. Человек, ещё живой и трепетный, переживает свой посмертный час.
II
Как красочна и занимательная война на картинах старых баталистов Франции или Голландии! Вздыбленные кони, бьющиеся по ветру знамёна, клубы дыма - барабанщик бьёт призыв, у полководца гордое лицо и величественный взмах руки, солдаты в изумрудных или малиновых мундирах бегут к победе. Война, похожая на детскую забаву или на старомодную оперу!
Часто, идя по размытым дождём окопам, глядя на серых солдат, на пушки и пулемёты, я думал: найдётся ли художник, который сможет передать облик этой войны? Теперь передо мной собрание «военных» рисунков Леже. Странные, таинственные рисунки. Да, я этого не видел никогда, но это, только это, я и видел. Леже - «кубист»; он порой чрезмерно схематичен, порой страшит бесконечным раздроблением всего зримого мира, но распятый, искромсанный жестоким ножом и где-то в последнем создании воссоединённый, глядит на меня лик войны. В этих рисунках нет ничего личного, отдельного, как нет на войне Жана, Карла, немцев или французов, но все мы, только человечество и человек. А может быть, нет и человека, ведь все рисунки говорят об единственной госпоже машине. Солдаты в касках, крупы лошадей, трубы походных кухонь, колёса орудий - всё это лишь отдельные части великого механизма. Нет красок: всё на войне теряет свой цвет от пушек до лиц солдат, уподобляясь пыли. Прямые линии, правильные плоскости, рисунки, похожие на чертежи, - отсутствие произвольного, капризного, увлекательного, неправильного. На войне нет места прихоти. Хорошо оборудованный завод для истребления человечества. Маленькие колёсики, мы кружимся и замираем, не в силах объять взглядом величественного здания. Эти листочки - обрывки планов, срисовал их Фернан Леже, добродушный нормандец, а самого зодчего и правителя верующие зовут «Князь Тьмы».
…
IV
Увидев первый танк, я смутился - было в нём что-то величественное и омерзительное. Быть может, когда-то на земле существовали такие исполинские насекомые. Он был (для маскировки) пёстро расписан, и его бока походили на футуристические картины. Он полз очень медленно, переступая, как гусеница, через окопы и ямы, сметая проволоку и кусты. Чуть шевелились усы - трёхдюймовые орудия и пулемёты. Сочетание архаического и ультраамериканского, Ноева ковчега и автобуса XXI века. Внутри люди - двенадцать пигмеев, которые наивно думают, что они им управляют. Я видел, как перед атакой девять танков ползли на немецкие окопы. По ним открыли ураганный огонь, но будто не замечая этого, они продвигались (1), неизбежные, неминучие и непостижимые. Вот исполнилось пророчество: люди вызвали к жизни злых духов, но уже не могут отогнать их прочь.
V
Сотни художников расписывают пушки и грузовики, изготовляют цветные ковры, которыми застилают батареи, прикрывают ветвями или холстом дорогу. Вот искусственное дерево, пустое внутри, вот изображение издохшей лошади. Ночью, впереди наших позиций, или подменят настоящую берёзу или конский труп, в них будут наблюдательные пункты. Сначала всё красили в бурый, защитный цвет, но очертания грузовиков всё же выделялись. Теперь художники (из молодых) разбивают стену на отдельные яркие куски, благодаря чему теряется абрис всей массы. Издали видны бесформенные пятна. Каждый день придумывают всё новые ухищрения, приспособляясь к желтизне пикардийской глины, к мелу Шампани, к зелени Аргоннский лесов. Быть незаметным, врасти в землю, или, вернее, обрасти ею - вот единственная цель этого странного маскарада, где за малейшую оплошность в костюме приходится платить жизнью. Люди походят на насекомых, которые живут в земле и, на минуту показываясь наружу, принимают её облик.
А недалеко от мастерской маскировки, в другом здании, сидят люди с лупами и расшифровывают странные планы, похожие на рисунки Пикассо. Это - фотографии, снятые с аэропланов. Зоркие птицы снуют над прячущимися насекомыми, изобличают их. Вот опытный глаз разыскал тонкую линию окопа, вот отметил чёрную точку - не батарея ли?.. Сличают сотни карточек, выслеживая каждое подозрительное пятнышко. И ещё глубже прячутся бедные люди, и ещё незаметнее - серее, без знамён и барабанов, с затянутыми материей пуговицами, с приспущенными огнями - проходит по земле героиня маскарада.
VI
В туманном Кале идёт работа исступленная, неустанная. Днём и ночью бьётся это сердце войны. Вот пекарня - двести тысяч хлебов для армии каждый день выходит из гигантских печей. Вот сапожная мастерская - старые сапоги, изодранные на фронте, здесь обновляются, перекраиваются. А вот завод ручных гранат. Грандиозные склады - сотни пароходов подвозят сюда муку из Канады, цейлонский чай, зеландский сыр и людей - очередную трапезу войны. Магазины снабжения, в которых всё - от тяжёлого орудия до маленького зеркальца, от аппаратов, измеряющих скорость ядовитых газов, до почтовой бумаги с незабудками. Две тысячи триста отдельных частей автомобилей различных систем, которые выписываются по номерам. Заказы №617 для танка крупного калибра в N армию, руль 1301 мотоциклетке в штаб N дивизии. Тысячи рабочих собраны в эти мастерские и магазины. Перекиньтесь по ту сторону Ла-Манша или поезжайте в Лион, в Шербур, в Сант-Этьен - на заводы орудий, снарядов, грузовиков, аэропланов - вы всюду найдёте неистовое пламя печей, рёв и скрежет машин, потные, задымлённые лица рабочих. Бои - лишь итоги этой работы, победы - лишь подсчёт отлитых снарядов и доставленных баранов. Знамёна, награды, рассказы о героизме - это голоса былого, война в них припоминает свою юность. Теперь она переменила пращу Давида на длинные каталоги складов Кале и Булони.
…
IX
Глаз может забыть зрелище войны, трупы и скелеты, куски мяса, пустыню, кладбища. Ухо может забыть её звуки, грохот тяжёлых снарядов, мяуканье и визг мелких, треск гранат, дробный стук пулемётов, рёв солдат, идущих в штыки, стон оставленных перед линиями раненых. Но если исчезнут образы, если замолкнут голоса, всё же останется в памяти неистребимый, преследующий до последнего часа запах войны. Горелая земля, человеческие испражнения и выползающие из земли трупы издают в душный июльский день сладковатый отвратительный запах - его не забыть. Мнится - смерть наклонилась, чтобы поцеловать, и дышит в лицо гнилью, тлением, трупным смрадом.
Примечание (1) - в издании 2014 года, откуда я взял текст, тут напечатано "подвигались". По-моему, это опечатка, по смыслу подходит "продвигались", а вот это "подвигались" вообще непонятно. Поэтому я тут исправил (gercenovec).