Волкодав прав, а людоед - нет
Забавные параллели. "В круге первом" Солженицына интеллигент Нержин обсуждает с представителем народа Спиридоном вечный вопрос цели и средств:
"- Да я тебе скажу! - с готовностью отозвался просветлевший Спиридон, с такой готовностью, будто спрашивали его, какой дежурняк заступит дежурить с утра. - Я тебе скажу: волкодав - прав, а людоед - нет!
- Как-как-как? - задохнулся Нержин от простоты и силы решения.
- Вот так, - с жестокой уверенностью повторил Спиридон, весь обернувшись к Нержину: - Волкодав прав, а людоед - нет.
И, приклонившись, горячо дохнул из-под усов в лицо Нержину:
- Если бы мне, Глеба, сказали сейчас: вот летит такой самолёт, на ем бомба атомная. Хочешь, тебя тут как собаку похоронит под лестницей, и семью твою перекроет, и ещё мильён людей, но с вами - Отца Усатого и всё заведение их с корнем, чтоб не было больше, чтоб не страдал народ по лагерях, по колхозах, по лесхозах? - Спиридон напрягся, подпирая крутыми плечами уже словно падающую на него лестницу, и вместе с ней крышу, и всю Москву. - Я, Глеба, поверишь? нет больше терпежу! терпежу - не осталось! я бы сказал, - он вывернул голову к самолёту: - А ну! ну! кидай! рушь!!
Лицо Спиридона было перекажено усталостью и мукой. На красноватые нижние веки из невидящих глаз наплыло по слезе".
И очень похожая сцена есть в укуренном эмигрантском романе Ивана Солоневича "Две силы", буквально о том же самом и с теми же участниками - представителями народа и интеллигенции (+ американский шпион):
"Еремей Павлович положил на стол то, что ещё оставалось от целой бараньей ноги, оставалось мало, и переводил свои глаза со Светлова на Бислея и с Бислея на Светлова.
- Ну, это уж бабушкины сказки, - категорически отрезал Потапыч.
- Заткнись, - строго сказал Еремей Павлович. - Я, кажись, кое-что кумекаю. Не будет ли ваша штука атомной бомбой?
- А вы откуда об атомной бомбе слышали?
- Слышал. Газеты попадались. Люди тут кое-какие попадались. Слышал.
- Правильно, атомная бомба.
- Господин Светлов эти изыскания начал, а мы продолжаем, - подтвердил мистер Бислей. - У нас это, конечно, несколько удобнее...
- Угу, так вот это что! Ну, давай вам Бог, давай вам Бог! Вот такую бомбочку ляпнуть на матушку Москву, чёрт с ней, с матушкой, отстроим, а так, чтобы от сволочи то этой и мокрого места не осталось. Вот по всей России была бы радость, Светлое Воскресенье!"
Но у Солоневича у этой сцены есть продолжение, причём, на мой взгляд, довольно жизненное и разумное:
"- Вот это так! - почти заорал Потапыч. - Вот это здорово. Вот это, значит, образование, раньше нам всем революцию устроили, а теперь нас всех, значит бомбой к чёртовой матери, отстань, Дунька, я, может, двадцать лет молчал, теперь давай уж и мне поговорить. Те, кто в Москве живут, в семнадцатом году, может быть, и рогатки не имели. Вот вроде того взвода, который вы, Валерий Михайлович, перебили на полный ход. Конечно, понимаю, дело житейское, своя шкура, за вами гнались, ну вы и того... Однако, чем эти парнишки виноваты? А у каждого отец и мать есть. Так. Папаша, тот, вот, пороть собирается, это ещё по-божески. А вы вот с этим самым мистером хотите от нас и мокрого места не оставить
- Никто о тебе не говорит, - пробурчал Еремей Павлович.
- Нет. Примерно обо мне. Остался бы я в партии, был бы я сейчас в Москве.
- Так ты, значит, за Советскую власть?
- Я, папаша, Советскую власть почище вас знаю, двадцать лет в этом соку варился. А вы на заимке сидели. Власть, прямо говорю, - сволочь, сволочная власть. А кто она есть, вот эта власть? Вот шофёр, что вас вёз и аэродром поджёг? Ведь, вот же, на чекистской службе состоит, на чекистской машине ездит. (...) А вдруг вся эта революция наша - вся она только недоразумение? Вот, если бы как-нибудь сказать всему, значит, народу: “Братцы, завтра в полдвенадцатого плюньте, и всё, нету больше никакой Советской власти?”
- А как вы это скажете? - спросил Валерий Михайлович.
- Это уж ваше дело, образованное. Как революцию устроить, образования у вас хватило, а теперь только на атомную бомбу хватает? А? Как царя свергать, так образованности у вас и без атомной бомбы хватало, а как Сталина свергнуть, так всю матушку-Москву ко всем чертям? А, может, за матушку-Москву вся Россия встанет? Сталин там, не Сталин, чёрт с ним, а Москва Москвой?"
"Какая Москва?! Совсем охренели, интеллигенция? Там же люди!" И дальше о том же самом:
"- ...И чтобы было сказано, вот в такой-то день в полдвенадцатого Советской власти больше нет. Кончено. Кончилась. Так вот, в полдвенадцатого, может, и товарищ Медведев станет петь “Боже, Царя Храни”. А вешать, вешать не нужно никого.
- И даже Бермана?
- И даже Бермана. Этот сам повесится. Все эти сами повесятся, куда им будет податься? Что у нас в России? Наваждение и больше ничего. Навели наваждение, и, вот, плутаем. Вот, Валерий Михайлович, тот, ясно, за “Боже, Царя храни”. А, может, и те пограничники, которых Валерий Михайлович, как рябков, перебил, те тоже за “Боже, Царя храни”. А что получилось? Призвали парнишек, в строй поставили, приказали, что делать? А мне, что было делать?"
Не трогая вопрос о степени стихийного монархизма русского народа, обратите внимание, что предложенный Потапычем вариант в итоге реализовался "близко к тексту". Чтобы отменить советскую власть, достаточно официально объявить, что советская власть отменяется (что многое говорит о природе этой власти). И партийные работники тут же побегут в церковь, лоб крестить. А восстановили бы вместе с царским гербом и царский гимн - они бы и "Боже, Царя храни" запели.
А у умников было много иллюзий на этот счёт. "Убить вождя, взорвать Москву..."
"- Да я тебе скажу! - с готовностью отозвался просветлевший Спиридон, с такой готовностью, будто спрашивали его, какой дежурняк заступит дежурить с утра. - Я тебе скажу: волкодав - прав, а людоед - нет!
- Как-как-как? - задохнулся Нержин от простоты и силы решения.
- Вот так, - с жестокой уверенностью повторил Спиридон, весь обернувшись к Нержину: - Волкодав прав, а людоед - нет.
И, приклонившись, горячо дохнул из-под усов в лицо Нержину:
- Если бы мне, Глеба, сказали сейчас: вот летит такой самолёт, на ем бомба атомная. Хочешь, тебя тут как собаку похоронит под лестницей, и семью твою перекроет, и ещё мильён людей, но с вами - Отца Усатого и всё заведение их с корнем, чтоб не было больше, чтоб не страдал народ по лагерях, по колхозах, по лесхозах? - Спиридон напрягся, подпирая крутыми плечами уже словно падающую на него лестницу, и вместе с ней крышу, и всю Москву. - Я, Глеба, поверишь? нет больше терпежу! терпежу - не осталось! я бы сказал, - он вывернул голову к самолёту: - А ну! ну! кидай! рушь!!
Лицо Спиридона было перекажено усталостью и мукой. На красноватые нижние веки из невидящих глаз наплыло по слезе".
И очень похожая сцена есть в укуренном эмигрантском романе Ивана Солоневича "Две силы", буквально о том же самом и с теми же участниками - представителями народа и интеллигенции (+ американский шпион):
"Еремей Павлович положил на стол то, что ещё оставалось от целой бараньей ноги, оставалось мало, и переводил свои глаза со Светлова на Бислея и с Бислея на Светлова.
- Ну, это уж бабушкины сказки, - категорически отрезал Потапыч.
- Заткнись, - строго сказал Еремей Павлович. - Я, кажись, кое-что кумекаю. Не будет ли ваша штука атомной бомбой?
- А вы откуда об атомной бомбе слышали?
- Слышал. Газеты попадались. Люди тут кое-какие попадались. Слышал.
- Правильно, атомная бомба.
- Господин Светлов эти изыскания начал, а мы продолжаем, - подтвердил мистер Бислей. - У нас это, конечно, несколько удобнее...
- Угу, так вот это что! Ну, давай вам Бог, давай вам Бог! Вот такую бомбочку ляпнуть на матушку Москву, чёрт с ней, с матушкой, отстроим, а так, чтобы от сволочи то этой и мокрого места не осталось. Вот по всей России была бы радость, Светлое Воскресенье!"
Но у Солоневича у этой сцены есть продолжение, причём, на мой взгляд, довольно жизненное и разумное:
"- Вот это так! - почти заорал Потапыч. - Вот это здорово. Вот это, значит, образование, раньше нам всем революцию устроили, а теперь нас всех, значит бомбой к чёртовой матери, отстань, Дунька, я, может, двадцать лет молчал, теперь давай уж и мне поговорить. Те, кто в Москве живут, в семнадцатом году, может быть, и рогатки не имели. Вот вроде того взвода, который вы, Валерий Михайлович, перебили на полный ход. Конечно, понимаю, дело житейское, своя шкура, за вами гнались, ну вы и того... Однако, чем эти парнишки виноваты? А у каждого отец и мать есть. Так. Папаша, тот, вот, пороть собирается, это ещё по-божески. А вы вот с этим самым мистером хотите от нас и мокрого места не оставить
- Никто о тебе не говорит, - пробурчал Еремей Павлович.
- Нет. Примерно обо мне. Остался бы я в партии, был бы я сейчас в Москве.
- Так ты, значит, за Советскую власть?
- Я, папаша, Советскую власть почище вас знаю, двадцать лет в этом соку варился. А вы на заимке сидели. Власть, прямо говорю, - сволочь, сволочная власть. А кто она есть, вот эта власть? Вот шофёр, что вас вёз и аэродром поджёг? Ведь, вот же, на чекистской службе состоит, на чекистской машине ездит. (...) А вдруг вся эта революция наша - вся она только недоразумение? Вот, если бы как-нибудь сказать всему, значит, народу: “Братцы, завтра в полдвенадцатого плюньте, и всё, нету больше никакой Советской власти?”
- А как вы это скажете? - спросил Валерий Михайлович.
- Это уж ваше дело, образованное. Как революцию устроить, образования у вас хватило, а теперь только на атомную бомбу хватает? А? Как царя свергать, так образованности у вас и без атомной бомбы хватало, а как Сталина свергнуть, так всю матушку-Москву ко всем чертям? А, может, за матушку-Москву вся Россия встанет? Сталин там, не Сталин, чёрт с ним, а Москва Москвой?"
"Какая Москва?! Совсем охренели, интеллигенция? Там же люди!" И дальше о том же самом:
"- ...И чтобы было сказано, вот в такой-то день в полдвенадцатого Советской власти больше нет. Кончено. Кончилась. Так вот, в полдвенадцатого, может, и товарищ Медведев станет петь “Боже, Царя Храни”. А вешать, вешать не нужно никого.
- И даже Бермана?
- И даже Бермана. Этот сам повесится. Все эти сами повесятся, куда им будет податься? Что у нас в России? Наваждение и больше ничего. Навели наваждение, и, вот, плутаем. Вот, Валерий Михайлович, тот, ясно, за “Боже, Царя храни”. А, может, и те пограничники, которых Валерий Михайлович, как рябков, перебил, те тоже за “Боже, Царя храни”. А что получилось? Призвали парнишек, в строй поставили, приказали, что делать? А мне, что было делать?"
Не трогая вопрос о степени стихийного монархизма русского народа, обратите внимание, что предложенный Потапычем вариант в итоге реализовался "близко к тексту". Чтобы отменить советскую власть, достаточно официально объявить, что советская власть отменяется (что многое говорит о природе этой власти). И партийные работники тут же побегут в церковь, лоб крестить. А восстановили бы вместе с царским гербом и царский гимн - они бы и "Боже, Царя храни" запели.
А у умников было много иллюзий на этот счёт. "Убить вождя, взорвать Москву..."