Гнозис и киноязык
Итак, я писал о ненависти в "Семнадцати мгновениях весны". Штирлиц там работает на ненависти, как на бензине; переключается между разными видами ненависти, по обстоятельствам; даже покупает себе тёмные очки - потому что его глаза светятся от ненависти! Короче, он типичный советский разведчик.
Но вот выходит "Альтернатива", следующий роман из цикла о Штирлице. И там всё выглядит совсем иначе:
"Как совместить служение идее д о б р а с работой в штаб-квартире з л а - разведке Гиммлера? Как, работая с палачами, не стать палачом? Уступка хоть в мелочи, в самой незначительной мелочи, нормам морали и закона наверняка перечеркнет все то реальное добро, которое несет труд разведчика. Соучастие в злодействе - даже во имя конечного торжества добра - невозможно, аморально и противозаконно.
Именно этот вопрос постоянно мучил Штирлица, ибо он отдавал себе отчет в том, что, надевая черную форму СС - охранных отрядов партии Гитлера, он автоматически становится членом <ордена преступников>.
Он нашел для себя спасение, и спасение это было сокрыто в з н а н и и. Окруженный людьми интеллектуально недостаточно развитыми, хотя и обладавшими хитростью, изворотливостью, навыками быстрого мышления, Штирлиц понял - в самом еще начале, - что спасением для него будут з н а н и я, и Шелленберг действительно держал его за некую <свежую голову> - редакционный термин применительно к политической разведке оправдан и целесообразен. Шелленберг имел возможность убедиться, что Штирлиц может доказательно разбить идею, выдвинутую МИДом или гестапо, то есть его, Шелленберга, конкурентами. То, что он использовал Штирлица как своего личного консультанта, позволило Штирлицу довольно ясно дать понять помощнику Гейдриха, что ему интересно делать, а что в тягость, в чем он силен, а в чем - значительно слабее других сослуживцев по шестому отделу СД. Он был незаменим, когда речь шла о серьезной и долгосрочной политической акции: знание английского, французского и японского языков, личная картотека на ведущих разведчиков, дипломатов и военных, смелость и широта мышления позволяли Штирлицу оказываться у самого начала работы. И, безусловно, с самого начала акция Шелленберга находилась под контролем советской разведки, и з л у противостояла п р а в д а.
Таким образом, именно з н а н и е помогло Штирлицу остаться человеком морали и закона среди рабов и слепых исполнителей чужой злодейской воли. Но это был очень тяжкий труд: все время все з н а т ь; все время быть в состоянии подготовить справку, все время быть в состоянии ответить на все вопросы Шелленберга и понять истинный смысл, сокрытый в этих его быстрых и разных вопросах".
Совсем другая идея, согласитесь. На смену ненависти пришёл гнозис. Теперь основным источником силы Штирлица является знание. Так что же изменилось за те пять лет, которые прошли между выходом романа "Семнадцать мгновений весны" (1969) и "Альтернативой" (1974)?
Здесь я уже вхожу в сферу домыслов. Но в 1973 году, как известно, на экраны выходит блестящая многосерийная экранизация книги Семёнова. Она и делит цикл про Штирлица на две части - до этого мы имели дело со Штирлицем Семёнова, а после экранизации Семёнов пишет истории про Штирлица, каким его изобразил Тихонов. Штирлиц Тихонова не прячет свои глаза. Он не испытывает ненависти, только грусть. Он знает.
Отсюда получаем, что советский кинематограф был прогрессивнее советской литературы. Советские писатели работали в идеологическом пространстве, а киношникам приходилось воспроизводить какую-никакую, но реальность. Писателю достаточно написать, что его герой ненавидит своих коллег. Актёру пришлось бы это сыграть - показать зрителю, как его корчит от ненависти, таращить безумные глаза и так далее. Это выглядело бы ужасно, просто невозможно. Вместо этого Тихонов создаёт настолько сильный образ, что Семёнов меняет свой подход к персонажу.
Таким образом, я могу предложить ещё одну версию, помимо тех, которые я перечислил - культурной, семантической, религиозной, идеологической...
Представим, что отказ от ненависти в американской книге объясняется просто-напросто кинематографичностью американского мышления. Очевидная мысль - когда современный автор визуализирует свой текст, он мыслит на языке кино (обычно взятом из современного ему кинематографа, о чём нередко забывают - сорок лет назад у автора в голове была отнюдь не та картинка, которая может возникнуть у нас). И у американцев, по очевидным причинам, этот процесс начался раньше и зашёл глубже.
Кордвайнер Смит уже видел своего героя в чёрно-белых тонах, говорящего отрывистые фразы с интонациями крутых кинозвёзд своего времени. И одного этого достаточно, чтобы исключить ненависть в качестве мотивации для положительного персонажа. Потому что демонстративная ненависть - это не cool, а персонаж должен быть cool.
[Забавно было бы связать разницу между "Трудно быть богом" и "Обитаемым островом" с тем, что в шестидесятые годы шли очень серьёзные разговоры об экранизации "ТББ", Стругацкие написали свой сценарий (ныне утраченный), а может даже и не один. Как известно, чехословацкие события 68 года подвели черту под этими планами. Но, допустим, Стругацкие успели проникнуться духом кино - поэтому "Обитаемый остров" одновременно и более кинематографичен, чуть ли не с раскадровкой в отдельных эпизодах, и меньше времени уделяет психопатологическим страданиям главного героя. Хотя, согласитесь, поводов у Мак Сима было побольше, чем у Руматы - а ненависти там меньше.]
Но вот выходит "Альтернатива", следующий роман из цикла о Штирлице. И там всё выглядит совсем иначе:
"Как совместить служение идее д о б р а с работой в штаб-квартире з л а - разведке Гиммлера? Как, работая с палачами, не стать палачом? Уступка хоть в мелочи, в самой незначительной мелочи, нормам морали и закона наверняка перечеркнет все то реальное добро, которое несет труд разведчика. Соучастие в злодействе - даже во имя конечного торжества добра - невозможно, аморально и противозаконно.
Именно этот вопрос постоянно мучил Штирлица, ибо он отдавал себе отчет в том, что, надевая черную форму СС - охранных отрядов партии Гитлера, он автоматически становится членом <ордена преступников>.
Он нашел для себя спасение, и спасение это было сокрыто в з н а н и и. Окруженный людьми интеллектуально недостаточно развитыми, хотя и обладавшими хитростью, изворотливостью, навыками быстрого мышления, Штирлиц понял - в самом еще начале, - что спасением для него будут з н а н и я, и Шелленберг действительно держал его за некую <свежую голову> - редакционный термин применительно к политической разведке оправдан и целесообразен. Шелленберг имел возможность убедиться, что Штирлиц может доказательно разбить идею, выдвинутую МИДом или гестапо, то есть его, Шелленберга, конкурентами. То, что он использовал Штирлица как своего личного консультанта, позволило Штирлицу довольно ясно дать понять помощнику Гейдриха, что ему интересно делать, а что в тягость, в чем он силен, а в чем - значительно слабее других сослуживцев по шестому отделу СД. Он был незаменим, когда речь шла о серьезной и долгосрочной политической акции: знание английского, французского и японского языков, личная картотека на ведущих разведчиков, дипломатов и военных, смелость и широта мышления позволяли Штирлицу оказываться у самого начала работы. И, безусловно, с самого начала акция Шелленберга находилась под контролем советской разведки, и з л у противостояла п р а в д а.
Таким образом, именно з н а н и е помогло Штирлицу остаться человеком морали и закона среди рабов и слепых исполнителей чужой злодейской воли. Но это был очень тяжкий труд: все время все з н а т ь; все время быть в состоянии подготовить справку, все время быть в состоянии ответить на все вопросы Шелленберга и понять истинный смысл, сокрытый в этих его быстрых и разных вопросах".
Совсем другая идея, согласитесь. На смену ненависти пришёл гнозис. Теперь основным источником силы Штирлица является знание. Так что же изменилось за те пять лет, которые прошли между выходом романа "Семнадцать мгновений весны" (1969) и "Альтернативой" (1974)?
Здесь я уже вхожу в сферу домыслов. Но в 1973 году, как известно, на экраны выходит блестящая многосерийная экранизация книги Семёнова. Она и делит цикл про Штирлица на две части - до этого мы имели дело со Штирлицем Семёнова, а после экранизации Семёнов пишет истории про Штирлица, каким его изобразил Тихонов. Штирлиц Тихонова не прячет свои глаза. Он не испытывает ненависти, только грусть. Он знает.
Отсюда получаем, что советский кинематограф был прогрессивнее советской литературы. Советские писатели работали в идеологическом пространстве, а киношникам приходилось воспроизводить какую-никакую, но реальность. Писателю достаточно написать, что его герой ненавидит своих коллег. Актёру пришлось бы это сыграть - показать зрителю, как его корчит от ненависти, таращить безумные глаза и так далее. Это выглядело бы ужасно, просто невозможно. Вместо этого Тихонов создаёт настолько сильный образ, что Семёнов меняет свой подход к персонажу.
Таким образом, я могу предложить ещё одну версию, помимо тех, которые я перечислил - культурной, семантической, религиозной, идеологической...
Представим, что отказ от ненависти в американской книге объясняется просто-напросто кинематографичностью американского мышления. Очевидная мысль - когда современный автор визуализирует свой текст, он мыслит на языке кино (обычно взятом из современного ему кинематографа, о чём нередко забывают - сорок лет назад у автора в голове была отнюдь не та картинка, которая может возникнуть у нас). И у американцев, по очевидным причинам, этот процесс начался раньше и зашёл глубже.
Кордвайнер Смит уже видел своего героя в чёрно-белых тонах, говорящего отрывистые фразы с интонациями крутых кинозвёзд своего времени. И одного этого достаточно, чтобы исключить ненависть в качестве мотивации для положительного персонажа. Потому что демонстративная ненависть - это не cool, а персонаж должен быть cool.
[Забавно было бы связать разницу между "Трудно быть богом" и "Обитаемым островом" с тем, что в шестидесятые годы шли очень серьёзные разговоры об экранизации "ТББ", Стругацкие написали свой сценарий (ныне утраченный), а может даже и не один. Как известно, чехословацкие события 68 года подвели черту под этими планами. Но, допустим, Стругацкие успели проникнуться духом кино - поэтому "Обитаемый остров" одновременно и более кинематографичен, чуть ли не с раскадровкой в отдельных эпизодах, и меньше времени уделяет психопатологическим страданиям главного героя. Хотя, согласитесь, поводов у Мак Сима было побольше, чем у Руматы - а ненависти там меньше.]