500 миллионов бегумы. Опыт критического прочтения (часть первая)
Не знаю, как начать. Я хочу попробовать свои силы в формате, который ещё не был представлен на страницах моего дневника. Я собираюсь подробно проанализировать и разобрать текст литературного произведения. Не занимался этим со школы; да и тогда анализ текста не был моей сильной стороной. Тем не менее.
Речь сегодня пойдёт о повести Жюля Верна "Пятьсот миллионов бегумы" (в переводе М.Богословской, текст взят отсюда).
Всем, конечно, знакомо имя Жюля Верна, певца американской лунной программы и ядерных подводных лодок. Его антисоветский, как бы тогда сказали, аллегорический памфлет "Пятьсот миллионов бегумы" известен гораздо меньше. Удивительно, что его вообще издали в Советском Союзе; не знаю, сыграла ли тут роль невнимательность цензоров (это сложно представить, тем более, что своей позиции Жюль Верн никогда не скрывал) или оттепель и курс на развенчание культа личности Сталина. Возможно, ход был более тонким - показать "их пророка, который ошибся", но о пророчествах Жюля Верна мы поговорим позже.
По тексту повести очевидно, что она написана в конце 40х - начале 50х гг, или, более точно, в период между окончанием Второй мировой и смертью Сталина. Жанр аллегории необычен для американской фантастики, и, видимо, связан с французским происхождением автора. Возможно, автору не хотелось открыто чернить бывших союзников по антигитлеровской коалиции, или же он надеялся на то, что зима холодной войны вскоре сменится весной мирного сосуществования. В любом случае, другие американские фантасты такой щепетильностью похвастаться не могли.
Тем не менее, многие в нашей стране - да и среди моих френдов тоже - отказываются серьезно рассматривать творчество Жюля Верна, автоматом записывая его в русофобы и "клеветники России", клеймя "рупором американской пропаганды" (в ту же категорию они отправляют и тех, кто пытается говорить о том, что Россия и Сталинская Россия - это две большие разницы, не говоря уже об СССР). Да, конечно, человек редко может освободиться от установок общества, в котором он существует, и Жюль Верн не был исключением, но это не помешало мне найти его повесть крайне любопытной, и, не побоюсь этого слова, злободневной.
Для тех кто не помнит, сюжет "Пятисот миллионов бегумы" следующий. "Французский доктор" и "немецкий профессор" оказываются наследниками аристократического титула и невероятного богатства индийской царицы, бегумы (о восточной символике - см. ниже). Автор стремится показать, что права "француза" предпочтительней, тем не менее, богатство делится на две равные части. Образ "англичанина", который занимается посредничеством между сторонами и осуществляет дележ, ещё ждёт своего исследователя. А я продолжу. Итак, обе стороны тратят свои богатства на создание двух городов в условном "Новом свете", Франсевилля и Штальштадта. Цель - построить идеальный город, город будущего. Между городами неизбежно возникает соперничество, о причинах которого нам ещё придётся поговорить. По сути, перед нами метафора холодной войны, где экономическое и идеологическое противостояние в любой момент грозило обернуться крупномасштабным военным конфликтом.
"Ныне можно с уверенностью сказать, что усилиями доктора Саразена и Марселя Брукмана Франсевиллю завоевана прекрасная будущность и что пример Франсевилля и Штальштадта не пропадёт даром для грядущих поколений", пишет автор. Так какой же урок он хочет нам преподать?
Но сначала - о зарождении конфликта. Здесь я вынужден временно покинуть сферу интересов господина kenigtiger'а [1] и перейти, скорее, к историософским построениям господина diunov'a. От западных авторов мы редко ждём глубокого анализа; но несмотря на это, Жюль Верн выстраивает линию конфликта Восток-Запад с глубокой древности, начиная не с экономических, политических или даже культурных предпосылок, но с мистических "богатств индийских князей" (к сожалению, не читав текст в оригинале, я не имею права говорить о связи prince - принцепс).
Так чем же владели "восточные владыки"? Что это за богатство? В своих работах [2] господин diunov убедительно доказывает, что речь о Короне Запада, она же Корона Востока. Право на единственную Империю, которая была и будет. Это спор за наследие Рима.
Какие права на это наследие у "француза"? Его предок "прибыв в Калькутту, ...направился в глубь страны и занял должность офицера-инструктора в маленькой армии, оставленной радже Лукмиссуру. Быстро продвигаясь по службе, он вскоре был назначен командующим этой армией, а спустя некоторое время после смерти раджи сочетался браком с его вдовой". Потомок варваров-наёмников, которые сначала стали командывать армиями, а потом пробились к трону, "француз" силён тем, что его права признали "англичане".
Французы - франки - германцы - англосаксы. И, одновременно, отсылка к Карлу Великому. Но "...бегума умерла, оставив все свое состояние мужу, который пережил ее всего на два года. От их брака остался один сын, слабоумный от рождения. После смерти родителей он был отдан под опеку (английскую - Г.Н.), из-под которой не выходил до самой смерти". Империя Запада недолго просуществовала в качестве единного государства, впоследствии став скорее виртуальным объектом, "сюжетом", мифом европейского коллективного бессознательного. Имущество было продано с молотка, а деньги достались "доктору Саразену".
У Империи Востока была другая судьба. Автору неприятно это признавать, но "немец" "...внук его старшей сестры, Терезы Ланжеволь, которая в тысяча семьсот девяносто втором году вышла замуж за... деда Мартина Шульце, военного хирурга брауншвейгской армии". Речь идёт о Софье Палеолог, и о праве, которое она передала московским великим князьям, праве называть себя царями, цезарями, а Москву - Третьим Римом. Повторюсь, автору неприятно признавать за "немцами" это французское право, право "латинской расы".
А почему именно "немцы"? Скорей всего, причины чисто политические. Во-первых, "чтобы никому не было обидно", врагами делают только что проигравших Вторую мировую немцев. Во-вторых, Жюль Верн намекает на сходство нацистского и сталинского режима, что является общей идеей для западных пропагандистов (много позже тот же приём будет использован в период т.н. "перестройки"). Но можно говорить и о том, что Германия чисто географически находится к востоку от Франции, не говоря уже о славянских племенах, когда-то живших на "исконно немецких землях".
Как бы то ни было, Дивнов пишет о том, что наши права на Корону являются преимущественными, так как Запад, несмотря на свои претензии, может похвастаться лишь происхождением от бунтовщиков и узурпаторов имперской власти. Замечу, правда, что "последний законный правитель России", цитируя того же Дивнова, был расстрелян ещё в 1918. Дальше передача власти совершалась по принципу "кто успел, тот и съел". И всё же, сложно найти за нами грех, который Запад не сотворил бы в десятикратном объёме.
А теперь, наконец, время от предыстории перейти собственно к сюжету, посвященному противостоянию Франсевилля и Штальштатда, представляющим, соответственно, США (и, в более широком смысле, "свободный мир") и СССР ("социалистический блок").
Франсевилль описывается автором, как утопия в классическом смысле слова, порождение "великой американской республики":
"Мы уже сообщали нашим читателям о необыкновенной колонии, основанной на западном побережье Соединенных Штатов. Хотя великая американская республика с давних пор приучила мир к необычайным сюрпризам, в силу того что значительная часть ее населения состоит из эмигрантов, однако нельзя не удивляться столь неожиданному возникновению нового города, именуемого Франсевиллем, города, о котором пять лет тому назад не было и речи, ныне же не только благоденствующего, но и достигшего высшей степени процветания".
Впрочем, признаёт автор, важную роль в возвышении Франсевилля сыграли и чисто географические факторы:
"Район этот был выбран с большой тщательностью; наиболее важными соображениями, говорящими в его пользу, надо считать: умеренный климат Северного полушария, которое всегда играло ведущую роль в истории цивилизации; выгодное в политическом смысле положение... удобное географическое положение на берегу океана, который из года в год становится все более оживленным торговым путем всего земного шара; благоприятный рельеф, плодородная почва; близость гор... и, наконец, естественная гавань, образуемая длинным, загибающимся мысом".
Франсевилль, город эмигрантов, строится ударными темпами, по заранее созданному плану. Развитие города начинается со строительства железной дороги. Всё расчитано до мелочей: "...американская траспортная сеть почти целиком подчиняется условиям теоремы Кристаллера об идеальном распределении иерархических сетевых узлов. В результате транспортное сопротивление огромной трансконтинентальной страны минимально, а связность высока настолько, что позволяет создать оптимизированную экономику... Теория Кристаллера, собственно, и была доказана для такой идеальной плоскости" [3].
Всё этом помогает Франсевиллю превратиться в город-мечту, в котором у каждой семьи есть собственный двухэтажный коттедж из кирпича (а не из прессованной фанеры, как вы могли подумать; впрочем это был именно тот идеализированный образ, который США пытались транслировать миру в 50ые).
Гораздо интересней посмотреть, каким автор изображает Штальштадт. Ведь если Франсевилль - это то, какой Жюль Верн хотел бы видеть Америку, и то, какой Америка хотела видеть сама себя, то Штальштадт не просто антиутопия, а попытка представить себе процессы, реально идущие в недрах СССР. Естественно, в СССР писатель никогда не был, и представления о советской системе у него весьма своеобразные, но попытка её понять, и, в конечном счёте, спрогнозировать её будущее, заслуживают внимания.
Эта попытка взглянуть на Россию "глазами иностранного путешественника" вызывает к жизни традиционное мифологического вступление: "До него доносятся издалека глухие удары молота, он чувствует у себя под ногами тяжелое содрогание земли от отдаленных взрывов. Ему кажется, словно он стоит на подмостках необъятного театра, что эти громадные скалы пусты внутри и что они в любую минуту могут кануть в какие-то таинственные глубины".
Россия (Япония, Индия, Ближний Восток) - это иллюзия, и с этого начинается рассказ любого уважающего западного писателя обо всём, что он считает не-Западом.
Впрочем, существует и альтернативное мнение, о том, что "театральные подмостки", "подземные взрывы" и "таинственные глубины" являются маркером именно России, и ещё конкретней - Санкт-Петербурга. Подобное мнение распространено, естественно, среди современных петербургских писателей.
Но вот уже пошёл разговор по существу:
"На северной границе этого.. района, там, где крутые уступы переходят в отлогую равнину, открывается между двумя грядами голых холмов "красная пустыня", - так называлась до 1871 года эта местность по цвету почвы, пропитанной окислами железа. Ныне она именуется "Штальфельд", что значит "стальное поле". Представьте себе горное плато, простирающееся на пять-шесть квадратных миль, с песчаной бесплодной почвой, усеянной галькой, безжизненное, пустынное, как высохшее дно какого-то давно исчезнувшего моря. Природа ничего не сделала, чтобы оживить эту пустыню, но человек внезапно проявил неслыханную энергию и упорство".
Тут мы снова замечаем у Жюль Верна тонкую игру с образами. То, что он описывает - это марсианский пейзаж, на что однозначно указывают "красная пустыня", "почва, пропитанная окислами железа" и "дно высохшего моря". С одной стороны, это можно читать буквально, т.е. что значительная часть территории России представляет из себя "марсианский пейзаж", малопригодный для жизни, который приходится осваивать и колонизировать, затрачивая на это огромные усилия.
С другой стороны, красная планета отсылает нас к образу "красной угрозы", угрозы распространения коммунизма. Тут же намёк на военную угрозу (см. ниже), так как Марс - бог войны. Всё вместе соединяется в образе марсианина, как Другого, начиная с уэллсовской "Войны миров". А ведь основной темой "500 миллионов бегумы" является именно война двух миров, "свободного" и "другого"!
А вот уже описание самого Штальштадта:
"В самом центре рабочих поселков... возвышается темная громада - мрачные квадраты зданий с симметрично расположенными рядами окон, а над красными крышами этих зданий густой лес цилиндрических труб, непрестанно изрыгающих громадные клубы черного дыма; этот дым заволакивает небо черной завесой, которую то и дело прорезают яркие огненные вспышки. Ветер доносит издалека глухой грохот, похожий на раскаты грома или на гул прибоя, но более ритмичный и величественный. Это Штальштадт - Стальной город"
Если Франсенвилль, где "каждому дому отводится участок земли, на котором надлежит насадить деревья, разбить цветники и газоны", а "дом и участок предназначаются для отдельной семьи", сошёл со страниц американских рекламных буклетов, то образу Страны Советов, с её красными крышами и заводскими трубами, изрыгающими черный дым, мы обязаны пропагандистким плакатам времен Гражданской войны и 20х гг.. Стоит вспомнить, например, легендарный "Ты записался добровольцем?". Кстати, скорей всего, именно его и видел Жюль Верн (учитывая популярность плаката и характерные "симметричные ряды окон").
Штальштадт, Стальной город, как и Стальная равнина, на которой он находится, намёкают на Сталина. Город Стали - Город Сталина. Это город на Волге, прославившийся на весь мир - Сталинград. Тут Сталинград служит метафорой всего СССР, что после войны смотрелось весьма логично. Главное, что хочет сказать автор - это то, что Стальной город создан железной волей одного единственного человека. В повести он выведен в образе "профессора Шульце", который, как и положено настоящему немцу, любит курить "большую фарфоровую трубку".
Практически вся промышленность Штальштадта занимается "отливокй пушек", т.е. большая часть экономики так или иначе связана с производством оружия и военной техники. Зачем же Штальштадт тратит столько денег на вооружение?
1. Для того, чтобы обезопасить себя от нападения Франсенвилля, скажут многие русские читатели. Ведь более бедному Штальштадту приходилось тратить большую часть ресурсов на оборону, иначе он стал бы беззащитен перед лицом своего богатого соседа, который мог позволить себе содержать сильную армию [1].
2. Для того, чтобы завоевать или уничтожить Франсенвилль, скажут читатели западные. Понятно, что такой ответ даёт и сам Жюль Верн. С его точки зрения, и это важно понять, обе стороны получили равное, или, хотя бы, сопоставимое наследство (см. выше), но одна сторона распорядилась им более выгодным образом. Следовательно, Штальштадт, таковой, какой он есть, должен стремиться переделать Франсевилль на свой лад или стереть его с лица земли. В противном случае властям Штальштадта придётся объяснять жителям своего города, почему они живут хуже "загнивающего Франсевилля", а жители будут в массовом порядке из Штальштадта бежать. Своё предельное выражение эта концепция нашла в работах перебежчика Резуна [4].
Вот как передаёт Жюль Верн мысли профессора Шульце по поводу существования Франсенвилля, пародируя марксисткие представления об объективном историческом процессе ("закон эволюции"), капитализме ("латинская раса") и мировой революции:
"Эта затея доктора Саразена казалась профессору нелепой. Он заранее предсказывал ее полный провал, ибо она, по его мнению, противоречила закону эволюции, который обрекал латинскую расу на вырождение, на полное подчинение саксонской расе, а в дальнейшем на полное исчезновение с лица земли. Однако, если проект доктора будет в какой-то мере осуществлен и тем паче если представить себе, что он будет иметь успех, этот процесс может нежелательным образом затянуться. Поэтому долг каждого истинного саксонца, признающего этот незыблемый закон и приверженного идее мирового порядка, стараться всеми силами помешать безумной затее".
(часть вторая)
Речь сегодня пойдёт о повести Жюля Верна "Пятьсот миллионов бегумы" (в переводе М.Богословской, текст взят отсюда).
Всем, конечно, знакомо имя Жюля Верна, певца американской лунной программы и ядерных подводных лодок. Его антисоветский, как бы тогда сказали, аллегорический памфлет "Пятьсот миллионов бегумы" известен гораздо меньше. Удивительно, что его вообще издали в Советском Союзе; не знаю, сыграла ли тут роль невнимательность цензоров (это сложно представить, тем более, что своей позиции Жюль Верн никогда не скрывал) или оттепель и курс на развенчание культа личности Сталина. Возможно, ход был более тонким - показать "их пророка, который ошибся", но о пророчествах Жюля Верна мы поговорим позже.
По тексту повести очевидно, что она написана в конце 40х - начале 50х гг, или, более точно, в период между окончанием Второй мировой и смертью Сталина. Жанр аллегории необычен для американской фантастики, и, видимо, связан с французским происхождением автора. Возможно, автору не хотелось открыто чернить бывших союзников по антигитлеровской коалиции, или же он надеялся на то, что зима холодной войны вскоре сменится весной мирного сосуществования. В любом случае, другие американские фантасты такой щепетильностью похвастаться не могли.
Тем не менее, многие в нашей стране - да и среди моих френдов тоже - отказываются серьезно рассматривать творчество Жюля Верна, автоматом записывая его в русофобы и "клеветники России", клеймя "рупором американской пропаганды" (в ту же категорию они отправляют и тех, кто пытается говорить о том, что Россия и Сталинская Россия - это две большие разницы, не говоря уже об СССР). Да, конечно, человек редко может освободиться от установок общества, в котором он существует, и Жюль Верн не был исключением, но это не помешало мне найти его повесть крайне любопытной, и, не побоюсь этого слова, злободневной.
Для тех кто не помнит, сюжет "Пятисот миллионов бегумы" следующий. "Французский доктор" и "немецкий профессор" оказываются наследниками аристократического титула и невероятного богатства индийской царицы, бегумы (о восточной символике - см. ниже). Автор стремится показать, что права "француза" предпочтительней, тем не менее, богатство делится на две равные части. Образ "англичанина", который занимается посредничеством между сторонами и осуществляет дележ, ещё ждёт своего исследователя. А я продолжу. Итак, обе стороны тратят свои богатства на создание двух городов в условном "Новом свете", Франсевилля и Штальштадта. Цель - построить идеальный город, город будущего. Между городами неизбежно возникает соперничество, о причинах которого нам ещё придётся поговорить. По сути, перед нами метафора холодной войны, где экономическое и идеологическое противостояние в любой момент грозило обернуться крупномасштабным военным конфликтом.
"Ныне можно с уверенностью сказать, что усилиями доктора Саразена и Марселя Брукмана Франсевиллю завоевана прекрасная будущность и что пример Франсевилля и Штальштадта не пропадёт даром для грядущих поколений", пишет автор. Так какой же урок он хочет нам преподать?
Но сначала - о зарождении конфликта. Здесь я вынужден временно покинуть сферу интересов господина kenigtiger'а [1] и перейти, скорее, к историософским построениям господина diunov'a. От западных авторов мы редко ждём глубокого анализа; но несмотря на это, Жюль Верн выстраивает линию конфликта Восток-Запад с глубокой древности, начиная не с экономических, политических или даже культурных предпосылок, но с мистических "богатств индийских князей" (к сожалению, не читав текст в оригинале, я не имею права говорить о связи prince - принцепс).
Так чем же владели "восточные владыки"? Что это за богатство? В своих работах [2] господин diunov убедительно доказывает, что речь о Короне Запада, она же Корона Востока. Право на единственную Империю, которая была и будет. Это спор за наследие Рима.
Какие права на это наследие у "француза"? Его предок "прибыв в Калькутту, ...направился в глубь страны и занял должность офицера-инструктора в маленькой армии, оставленной радже Лукмиссуру. Быстро продвигаясь по службе, он вскоре был назначен командующим этой армией, а спустя некоторое время после смерти раджи сочетался браком с его вдовой". Потомок варваров-наёмников, которые сначала стали командывать армиями, а потом пробились к трону, "француз" силён тем, что его права признали "англичане".
Французы - франки - германцы - англосаксы. И, одновременно, отсылка к Карлу Великому. Но "...бегума умерла, оставив все свое состояние мужу, который пережил ее всего на два года. От их брака остался один сын, слабоумный от рождения. После смерти родителей он был отдан под опеку (английскую - Г.Н.), из-под которой не выходил до самой смерти". Империя Запада недолго просуществовала в качестве единного государства, впоследствии став скорее виртуальным объектом, "сюжетом", мифом европейского коллективного бессознательного. Имущество было продано с молотка, а деньги достались "доктору Саразену".
У Империи Востока была другая судьба. Автору неприятно это признавать, но "немец" "...внук его старшей сестры, Терезы Ланжеволь, которая в тысяча семьсот девяносто втором году вышла замуж за... деда Мартина Шульце, военного хирурга брауншвейгской армии". Речь идёт о Софье Палеолог, и о праве, которое она передала московским великим князьям, праве называть себя царями, цезарями, а Москву - Третьим Римом. Повторюсь, автору неприятно признавать за "немцами" это французское право, право "латинской расы".
А почему именно "немцы"? Скорей всего, причины чисто политические. Во-первых, "чтобы никому не было обидно", врагами делают только что проигравших Вторую мировую немцев. Во-вторых, Жюль Верн намекает на сходство нацистского и сталинского режима, что является общей идеей для западных пропагандистов (много позже тот же приём будет использован в период т.н. "перестройки"). Но можно говорить и о том, что Германия чисто географически находится к востоку от Франции, не говоря уже о славянских племенах, когда-то живших на "исконно немецких землях".
Как бы то ни было, Дивнов пишет о том, что наши права на Корону являются преимущественными, так как Запад, несмотря на свои претензии, может похвастаться лишь происхождением от бунтовщиков и узурпаторов имперской власти. Замечу, правда, что "последний законный правитель России", цитируя того же Дивнова, был расстрелян ещё в 1918. Дальше передача власти совершалась по принципу "кто успел, тот и съел". И всё же, сложно найти за нами грех, который Запад не сотворил бы в десятикратном объёме.
А теперь, наконец, время от предыстории перейти собственно к сюжету, посвященному противостоянию Франсевилля и Штальштатда, представляющим, соответственно, США (и, в более широком смысле, "свободный мир") и СССР ("социалистический блок").
Франсевилль описывается автором, как утопия в классическом смысле слова, порождение "великой американской республики":
"Мы уже сообщали нашим читателям о необыкновенной колонии, основанной на западном побережье Соединенных Штатов. Хотя великая американская республика с давних пор приучила мир к необычайным сюрпризам, в силу того что значительная часть ее населения состоит из эмигрантов, однако нельзя не удивляться столь неожиданному возникновению нового города, именуемого Франсевиллем, города, о котором пять лет тому назад не было и речи, ныне же не только благоденствующего, но и достигшего высшей степени процветания".
Впрочем, признаёт автор, важную роль в возвышении Франсевилля сыграли и чисто географические факторы:
"Район этот был выбран с большой тщательностью; наиболее важными соображениями, говорящими в его пользу, надо считать: умеренный климат Северного полушария, которое всегда играло ведущую роль в истории цивилизации; выгодное в политическом смысле положение... удобное географическое положение на берегу океана, который из года в год становится все более оживленным торговым путем всего земного шара; благоприятный рельеф, плодородная почва; близость гор... и, наконец, естественная гавань, образуемая длинным, загибающимся мысом".
Франсевилль, город эмигрантов, строится ударными темпами, по заранее созданному плану. Развитие города начинается со строительства железной дороги. Всё расчитано до мелочей: "...американская траспортная сеть почти целиком подчиняется условиям теоремы Кристаллера об идеальном распределении иерархических сетевых узлов. В результате транспортное сопротивление огромной трансконтинентальной страны минимально, а связность высока настолько, что позволяет создать оптимизированную экономику... Теория Кристаллера, собственно, и была доказана для такой идеальной плоскости" [3].
Всё этом помогает Франсевиллю превратиться в город-мечту, в котором у каждой семьи есть собственный двухэтажный коттедж из кирпича (а не из прессованной фанеры, как вы могли подумать; впрочем это был именно тот идеализированный образ, который США пытались транслировать миру в 50ые).
Гораздо интересней посмотреть, каким автор изображает Штальштадт. Ведь если Франсевилль - это то, какой Жюль Верн хотел бы видеть Америку, и то, какой Америка хотела видеть сама себя, то Штальштадт не просто антиутопия, а попытка представить себе процессы, реально идущие в недрах СССР. Естественно, в СССР писатель никогда не был, и представления о советской системе у него весьма своеобразные, но попытка её понять, и, в конечном счёте, спрогнозировать её будущее, заслуживают внимания.
Эта попытка взглянуть на Россию "глазами иностранного путешественника" вызывает к жизни традиционное мифологического вступление: "До него доносятся издалека глухие удары молота, он чувствует у себя под ногами тяжелое содрогание земли от отдаленных взрывов. Ему кажется, словно он стоит на подмостках необъятного театра, что эти громадные скалы пусты внутри и что они в любую минуту могут кануть в какие-то таинственные глубины".
Россия (Япония, Индия, Ближний Восток) - это иллюзия, и с этого начинается рассказ любого уважающего западного писателя обо всём, что он считает не-Западом.
Впрочем, существует и альтернативное мнение, о том, что "театральные подмостки", "подземные взрывы" и "таинственные глубины" являются маркером именно России, и ещё конкретней - Санкт-Петербурга. Подобное мнение распространено, естественно, среди современных петербургских писателей.
Но вот уже пошёл разговор по существу:
"На северной границе этого.. района, там, где крутые уступы переходят в отлогую равнину, открывается между двумя грядами голых холмов "красная пустыня", - так называлась до 1871 года эта местность по цвету почвы, пропитанной окислами железа. Ныне она именуется "Штальфельд", что значит "стальное поле". Представьте себе горное плато, простирающееся на пять-шесть квадратных миль, с песчаной бесплодной почвой, усеянной галькой, безжизненное, пустынное, как высохшее дно какого-то давно исчезнувшего моря. Природа ничего не сделала, чтобы оживить эту пустыню, но человек внезапно проявил неслыханную энергию и упорство".
Тут мы снова замечаем у Жюль Верна тонкую игру с образами. То, что он описывает - это марсианский пейзаж, на что однозначно указывают "красная пустыня", "почва, пропитанная окислами железа" и "дно высохшего моря". С одной стороны, это можно читать буквально, т.е. что значительная часть территории России представляет из себя "марсианский пейзаж", малопригодный для жизни, который приходится осваивать и колонизировать, затрачивая на это огромные усилия.
С другой стороны, красная планета отсылает нас к образу "красной угрозы", угрозы распространения коммунизма. Тут же намёк на военную угрозу (см. ниже), так как Марс - бог войны. Всё вместе соединяется в образе марсианина, как Другого, начиная с уэллсовской "Войны миров". А ведь основной темой "500 миллионов бегумы" является именно война двух миров, "свободного" и "другого"!
А вот уже описание самого Штальштадта:
"В самом центре рабочих поселков... возвышается темная громада - мрачные квадраты зданий с симметрично расположенными рядами окон, а над красными крышами этих зданий густой лес цилиндрических труб, непрестанно изрыгающих громадные клубы черного дыма; этот дым заволакивает небо черной завесой, которую то и дело прорезают яркие огненные вспышки. Ветер доносит издалека глухой грохот, похожий на раскаты грома или на гул прибоя, но более ритмичный и величественный. Это Штальштадт - Стальной город"
Если Франсенвилль, где "каждому дому отводится участок земли, на котором надлежит насадить деревья, разбить цветники и газоны", а "дом и участок предназначаются для отдельной семьи", сошёл со страниц американских рекламных буклетов, то образу Страны Советов, с её красными крышами и заводскими трубами, изрыгающими черный дым, мы обязаны пропагандистким плакатам времен Гражданской войны и 20х гг.. Стоит вспомнить, например, легендарный "Ты записался добровольцем?". Кстати, скорей всего, именно его и видел Жюль Верн (учитывая популярность плаката и характерные "симметричные ряды окон").
Штальштадт, Стальной город, как и Стальная равнина, на которой он находится, намёкают на Сталина. Город Стали - Город Сталина. Это город на Волге, прославившийся на весь мир - Сталинград. Тут Сталинград служит метафорой всего СССР, что после войны смотрелось весьма логично. Главное, что хочет сказать автор - это то, что Стальной город создан железной волей одного единственного человека. В повести он выведен в образе "профессора Шульце", который, как и положено настоящему немцу, любит курить "большую фарфоровую трубку".
Практически вся промышленность Штальштадта занимается "отливокй пушек", т.е. большая часть экономики так или иначе связана с производством оружия и военной техники. Зачем же Штальштадт тратит столько денег на вооружение?
1. Для того, чтобы обезопасить себя от нападения Франсенвилля, скажут многие русские читатели. Ведь более бедному Штальштадту приходилось тратить большую часть ресурсов на оборону, иначе он стал бы беззащитен перед лицом своего богатого соседа, который мог позволить себе содержать сильную армию [1].
2. Для того, чтобы завоевать или уничтожить Франсенвилль, скажут читатели западные. Понятно, что такой ответ даёт и сам Жюль Верн. С его точки зрения, и это важно понять, обе стороны получили равное, или, хотя бы, сопоставимое наследство (см. выше), но одна сторона распорядилась им более выгодным образом. Следовательно, Штальштадт, таковой, какой он есть, должен стремиться переделать Франсевилль на свой лад или стереть его с лица земли. В противном случае властям Штальштадта придётся объяснять жителям своего города, почему они живут хуже "загнивающего Франсевилля", а жители будут в массовом порядке из Штальштадта бежать. Своё предельное выражение эта концепция нашла в работах перебежчика Резуна [4].
Вот как передаёт Жюль Верн мысли профессора Шульце по поводу существования Франсенвилля, пародируя марксисткие представления об объективном историческом процессе ("закон эволюции"), капитализме ("латинская раса") и мировой революции:
"Эта затея доктора Саразена казалась профессору нелепой. Он заранее предсказывал ее полный провал, ибо она, по его мнению, противоречила закону эволюции, который обрекал латинскую расу на вырождение, на полное подчинение саксонской расе, а в дальнейшем на полное исчезновение с лица земли. Однако, если проект доктора будет в какой-то мере осуществлен и тем паче если представить себе, что он будет иметь успех, этот процесс может нежелательным образом затянуться. Поэтому долг каждого истинного саксонца, признающего этот незыблемый закон и приверженного идее мирового порядка, стараться всеми силами помешать безумной затее".
(часть вторая)