9
9. vasilisk_ спросил меня об эмоциях Антона-Руматы. Что же, посмотрим.
"Протоплазма, думал Румата. Просто жрущая и размножающаяся протоплазма".
"Было в них что-то общее для пришельца с Земли. Наверное, то, что все они почти без исключений были ещё не людьми в современном смысле слова, а заготовками, болванками, из которых только кровавые века истории выточат когда-нибудь настоящего гордого и свободного человека. Они были пассивны, жадны и невероятно, фантастически эгоистичны. Психологически почти все они были рабами - рабами веры, рабами себе подобных, рабами страстишек, рабами корыстолюбия".
"Он толкнул жеребца коленом и рысью двинулся навстречу штурмовикам. Трусят, подумал он. Мнутся... Ну хоть пару оплеух! Нет... Ничего не выйдет. Так хочется разрядить ненависть, накопившуюся за сутки, и, кажется, ничего не выйдет. Останемся гуманными, всех простим и будем спокойны, как боги. Пусть они режут и оскверняют, мы будем спокойны, как боги. Богам спешить некуда, у них впереди вечность..."
"Взять Рэбу за ухо, подумал он сладостно. Притащить его в застенок. Сказать палачам: "Вот ируканский шпион, переодевшийся нашим славным министром, король велел выпытать у него, где настоящий министр, делайте свое дело, и горе вам, если он умрет раньше, чем через неделю..." Он даже прикрылся рукой, чтобы никто не видел его лица. Что за страшная штука ненависть..."
"Арата был здесь единственным человеком, к которому Румата не испытывал ни ненависти, ни жалости, и в своих горячечных снах землянина, прожившего пять лет в крови и вони, он часто видел себя именно таким вот Аратой, прошедшим все ады вселенной и получившим за это высокое право убивать убийц, пытать палачей и предавать предателей..."
Если верить внутренним монологам Антона, ко всем, кроме Араты он испытывает ненависть или жалость. Арате он завидует, потому что Арата - это бог ненависти. Жалеет Румата тех, кто не умеет ненавидеть, например, Киру:
"Потому что такие, как ты, даже не борцы. Чтобы быть борцом, нужно уметь ненавидеть, а как раз этого вы не умеете. Так же, как и мы теперь..."
Арата раньше тоже не умел ненавидеть ("Арата тогда был молод, не умел ненавидеть"), но потом научился, и стал ого-го! Да, когда Румата говорит, что "мы не умеем ненавидеть", он кривит душой - он-то ненавидит, да ещё как! Желание видеть, как врага будут медленно и мучительно пытать, что это, как не ненависть? Другое дело, что ненавидит он непрофессионально, по-лоховски.
Естественно, тут всё не так просто. Румата испытывает положительные эмоции к некоторым другим людям, помимо Араты. (Ненавидит-то он скопом, по площадям, так сказать - всех серых и всех чёрных. Как в анекдоте, старик умирает и говорит своей старухе: "дорогая, я изменил тебе всего дважды - со школьной любовью и твоей лучшей подругой". А она отвечает: "И я тебе изменила всего дважды, дорогой - с симфоническим оркестром и футбольной командой".)
Но эти положительные эмоции у Руматы проходят как-то мимо радара. Ну, жалость, да. Хотя, казалось бы, там есть кого уважать и к кому испытывать симпатию. Но эти чувства Румата не может отрефлексировать. Где в тексте упоминается уважение?
"Что со мной произошло? Куда исчезло воспитание и взлелеянное с детства уважение и доверие к себе подобным, к человеку, к замечательному существу, называемому "человек"? А ведь мне уже ничто не поможет, подумал он с ужасом. Ведь я же их по-настоящему ненавижу и презираю... Не жалею, нет - ненавижу и презираю".
Уважение - это чувство, которое Румата испытывал к другим землянам. Не к местным.
"Святой Мика, мы же были настоящими гуманистами там, на Земле, гуманизм был скелетом нашей натуры, в преклонении перед Человеком, в нашей любви к Человеку мы докатывались до антропоцентризма, а здесь вдруг с ужасом ловим себя на мысли, что любили не Человека, а только коммунара, землянина, равного нам... Мы все чаще ловим себя на мысли: "Да полно, люди ли это? Неужели они способны стать людьми, хотя бы со временем?" и тогда мы вспоминаем о таких, как Кира, Будах, Арата Горбатый, о великолепном бароне Пампа, и нам становиться стыдно, а это тоже непривычно и неприятно и, что самое главное, не помогает..."
Любовь - это, опять же, чувство к себе подобным. А местные - не совсем люди, и не факт, что они способны стать людьми. Хотя да, есть там и настоящие люди - Кира, Будах, "безмозглый бык" Пампа. Какие чувства испытывает к ним Румата? Не-ненависть.
Так что, да, эмоциональный спектр у Руматы перекорёжен. И голова тараканов полна, одни мечты о "высоком праве пытать палачей и предавать предателей" чего стоят.
Сравним Румату со Штирлицем, как низкое с высоким, некрутое с крутым, некомпетентное - с профессиональным.
Штирлиц не сорвался, Штирлиц действовал, когда нужно было действовать, Штирлиц выполнил задание. Румата - ... .
Штирлиц, всё-таки, любил как народ Германии, так и отдельных его представителей. И вовсе не потому, что население Германии времён Второй мирой состояло сплошь из коммунаров! Румата население Арканара считал "заготовками" и не совсем людьми. К отдельным представителям он всё-таки питал иные эмоции, помимо ненависти и презрения, но не всегда мог понять, какие.
Штирлиц мечтал пристрелить Гиммлера - "Штирлиц шел рядом с Гиммлером и все время испытывал желание достать свой вальтер и всадить обойму в веснушчатое лицо этого человека в пенсне". Румата мечтал отдать Рэбу палачам, чтобы того запытали досмерти. Глупо, эмоционально, а главное - трусливо. Штирлиц готов был ликвидировать врага собственными руками, Румата даже в кровожадных мыслях перекладывал ответственность на других людей. Ну потом он всё-таки раскачался, да.
Штирлиц в книге был гуру ненависти. У него было две ненависти - осознанная и чёткая, и ещё слепая и яростная. Он даже учил ненависти! Из письма старшего брата профессора Плейшнера: "Друг. Спасибо тебе за все. Я многому научился у тебя. Я научился тому, как надо любить и во имя этой любви ненавидеть тех, кто несет народу Германии рабство. Плейшнер". Румата не умел профессионально ненавидеть, и потому завидовал Арате, который умел. В бредовых снах мечтал пройти через пытки и унижения, чтобы всё-таки научится, бла-бла-бла. Штирлиц, небось, сам взял бы Арату в ученики. Дарт Штирлиц.
Штирлиц ходил в стильных тёмных очках. Румата пошло закрывался рукой, "чтобы никто не видел его лица". Фе.
Да, Штирлиц круче во всём. И всё-таки, они герои одной сказки.
[У Руматы ещё есть классный дуалистический заход:
"Арата явно превосходил его в чем-то, и не только его, а всех, кто незваным пришел на эту планету и полный бессильной жалости наблюдал страшное кипение ее жизни с разреженных высот бесстрастных гипотез и чужой здесь морали. И впервые Румата подумал: ничего нельзя приобрести, не утратив, - мы бесконечно сильнее Араты в нашем царстве добра и бесконечно слабее Араты в его царстве зла..."
Прямо комментарии Мирера к "Мастеру и Маргарите":
"Наиболее заметная черта булгаковской «теологии» - огромное значение, придаваемое сатане. Воланд по власти едва ли не превосходит Бога (в посюстороннем мире наверняка). Идея эта отнюдь не нова - да и что можно найти нового в христианской литературе? Но такая теология не противоречит наблюдаемым социальным фактам: добро уживается со злом, сатана - с Богом; мир принципиально един, хотя и дуалистичен: сатана властвует на земле, Бог - в некоем идеальном загробном мире. Две тысячи лет назад было то же самое: Бог Сын оказался на земле бессилен в сравнении с сатаною..."
Из Руматы, правда, хреновый Иешуа получился.]
"Протоплазма, думал Румата. Просто жрущая и размножающаяся протоплазма".
"Было в них что-то общее для пришельца с Земли. Наверное, то, что все они почти без исключений были ещё не людьми в современном смысле слова, а заготовками, болванками, из которых только кровавые века истории выточат когда-нибудь настоящего гордого и свободного человека. Они были пассивны, жадны и невероятно, фантастически эгоистичны. Психологически почти все они были рабами - рабами веры, рабами себе подобных, рабами страстишек, рабами корыстолюбия".
"Он толкнул жеребца коленом и рысью двинулся навстречу штурмовикам. Трусят, подумал он. Мнутся... Ну хоть пару оплеух! Нет... Ничего не выйдет. Так хочется разрядить ненависть, накопившуюся за сутки, и, кажется, ничего не выйдет. Останемся гуманными, всех простим и будем спокойны, как боги. Пусть они режут и оскверняют, мы будем спокойны, как боги. Богам спешить некуда, у них впереди вечность..."
"Взять Рэбу за ухо, подумал он сладостно. Притащить его в застенок. Сказать палачам: "Вот ируканский шпион, переодевшийся нашим славным министром, король велел выпытать у него, где настоящий министр, делайте свое дело, и горе вам, если он умрет раньше, чем через неделю..." Он даже прикрылся рукой, чтобы никто не видел его лица. Что за страшная штука ненависть..."
"Арата был здесь единственным человеком, к которому Румата не испытывал ни ненависти, ни жалости, и в своих горячечных снах землянина, прожившего пять лет в крови и вони, он часто видел себя именно таким вот Аратой, прошедшим все ады вселенной и получившим за это высокое право убивать убийц, пытать палачей и предавать предателей..."
Если верить внутренним монологам Антона, ко всем, кроме Араты он испытывает ненависть или жалость. Арате он завидует, потому что Арата - это бог ненависти. Жалеет Румата тех, кто не умеет ненавидеть, например, Киру:
"Потому что такие, как ты, даже не борцы. Чтобы быть борцом, нужно уметь ненавидеть, а как раз этого вы не умеете. Так же, как и мы теперь..."
Арата раньше тоже не умел ненавидеть ("Арата тогда был молод, не умел ненавидеть"), но потом научился, и стал ого-го! Да, когда Румата говорит, что "мы не умеем ненавидеть", он кривит душой - он-то ненавидит, да ещё как! Желание видеть, как врага будут медленно и мучительно пытать, что это, как не ненависть? Другое дело, что ненавидит он непрофессионально, по-лоховски.
Естественно, тут всё не так просто. Румата испытывает положительные эмоции к некоторым другим людям, помимо Араты. (Ненавидит-то он скопом, по площадям, так сказать - всех серых и всех чёрных. Как в анекдоте, старик умирает и говорит своей старухе: "дорогая, я изменил тебе всего дважды - со школьной любовью и твоей лучшей подругой". А она отвечает: "И я тебе изменила всего дважды, дорогой - с симфоническим оркестром и футбольной командой".)
Но эти положительные эмоции у Руматы проходят как-то мимо радара. Ну, жалость, да. Хотя, казалось бы, там есть кого уважать и к кому испытывать симпатию. Но эти чувства Румата не может отрефлексировать. Где в тексте упоминается уважение?
"Что со мной произошло? Куда исчезло воспитание и взлелеянное с детства уважение и доверие к себе подобным, к человеку, к замечательному существу, называемому "человек"? А ведь мне уже ничто не поможет, подумал он с ужасом. Ведь я же их по-настоящему ненавижу и презираю... Не жалею, нет - ненавижу и презираю".
Уважение - это чувство, которое Румата испытывал к другим землянам. Не к местным.
"Святой Мика, мы же были настоящими гуманистами там, на Земле, гуманизм был скелетом нашей натуры, в преклонении перед Человеком, в нашей любви к Человеку мы докатывались до антропоцентризма, а здесь вдруг с ужасом ловим себя на мысли, что любили не Человека, а только коммунара, землянина, равного нам... Мы все чаще ловим себя на мысли: "Да полно, люди ли это? Неужели они способны стать людьми, хотя бы со временем?" и тогда мы вспоминаем о таких, как Кира, Будах, Арата Горбатый, о великолепном бароне Пампа, и нам становиться стыдно, а это тоже непривычно и неприятно и, что самое главное, не помогает..."
Любовь - это, опять же, чувство к себе подобным. А местные - не совсем люди, и не факт, что они способны стать людьми. Хотя да, есть там и настоящие люди - Кира, Будах, "безмозглый бык" Пампа. Какие чувства испытывает к ним Румата? Не-ненависть.
Так что, да, эмоциональный спектр у Руматы перекорёжен. И голова тараканов полна, одни мечты о "высоком праве пытать палачей и предавать предателей" чего стоят.
Сравним Румату со Штирлицем, как низкое с высоким, некрутое с крутым, некомпетентное - с профессиональным.
Штирлиц не сорвался, Штирлиц действовал, когда нужно было действовать, Штирлиц выполнил задание. Румата - ... .
Штирлиц, всё-таки, любил как народ Германии, так и отдельных его представителей. И вовсе не потому, что население Германии времён Второй мирой состояло сплошь из коммунаров! Румата население Арканара считал "заготовками" и не совсем людьми. К отдельным представителям он всё-таки питал иные эмоции, помимо ненависти и презрения, но не всегда мог понять, какие.
Штирлиц мечтал пристрелить Гиммлера - "Штирлиц шел рядом с Гиммлером и все время испытывал желание достать свой вальтер и всадить обойму в веснушчатое лицо этого человека в пенсне". Румата мечтал отдать Рэбу палачам, чтобы того запытали досмерти. Глупо, эмоционально, а главное - трусливо. Штирлиц готов был ликвидировать врага собственными руками, Румата даже в кровожадных мыслях перекладывал ответственность на других людей. Ну потом он всё-таки раскачался, да.
Штирлиц в книге был гуру ненависти. У него было две ненависти - осознанная и чёткая, и ещё слепая и яростная. Он даже учил ненависти! Из письма старшего брата профессора Плейшнера: "Друг. Спасибо тебе за все. Я многому научился у тебя. Я научился тому, как надо любить и во имя этой любви ненавидеть тех, кто несет народу Германии рабство. Плейшнер". Румата не умел профессионально ненавидеть, и потому завидовал Арате, который умел. В бредовых снах мечтал пройти через пытки и унижения, чтобы всё-таки научится, бла-бла-бла. Штирлиц, небось, сам взял бы Арату в ученики. Дарт Штирлиц.
Штирлиц ходил в стильных тёмных очках. Румата пошло закрывался рукой, "чтобы никто не видел его лица". Фе.
Да, Штирлиц круче во всём. И всё-таки, они герои одной сказки.
[У Руматы ещё есть классный дуалистический заход:
"Арата явно превосходил его в чем-то, и не только его, а всех, кто незваным пришел на эту планету и полный бессильной жалости наблюдал страшное кипение ее жизни с разреженных высот бесстрастных гипотез и чужой здесь морали. И впервые Румата подумал: ничего нельзя приобрести, не утратив, - мы бесконечно сильнее Араты в нашем царстве добра и бесконечно слабее Араты в его царстве зла..."
Прямо комментарии Мирера к "Мастеру и Маргарите":
"Наиболее заметная черта булгаковской «теологии» - огромное значение, придаваемое сатане. Воланд по власти едва ли не превосходит Бога (в посюстороннем мире наверняка). Идея эта отнюдь не нова - да и что можно найти нового в христианской литературе? Но такая теология не противоречит наблюдаемым социальным фактам: добро уживается со злом, сатана - с Богом; мир принципиально един, хотя и дуалистичен: сатана властвует на земле, Бог - в некоем идеальном загробном мире. Две тысячи лет назад было то же самое: Бог Сын оказался на земле бессилен в сравнении с сатаною..."
Из Руматы, правда, хреновый Иешуа получился.]