13
13. Претензии vasilisk_'а.
"Так и американский резидент в Японии вряд ли любил "отряд 731", он любил именно японцев как нацию и японскую культуру".
"А вот американцу в твоём примере приходится именно делать упор на любви резидента к японцам, а то ведь читатель об этом не узнает... Советский читатель такие вещи знал и так, его не надо было специально тыкать в них носом".
Во-первых, Штирлиц тоже не у доктора Менгеле работал. Дуган любил конкретных японцев, с которыми работал в японском Генштабе. Считал их своими друзьями. Штирлиц своих коллег ненавидел. (Потому что они были эсэсовцами. А сам Штирлиц был кто? Обер-эсэсовец?) Белов-Вайс своих сослуживцев ненавидел, хотя работал в абвере. Скорин-Кригер вообще сидел в службах вермахта, это ему не мешало. "Разведчик должен уметь ненавидеть".
Румата своих "коллег" по дворцовой службе считал протоплазмой, и нет, не любил. Любить можно коммунара, землянина, равного...
Да просто возьмём ситуации, которые я цитировал, и наложим их на Дугана.
"Когда Дуган только попал в Японию, его ненависть была осознанной, чёткой - враг есть враг. (И Штирлиц, и Дуган попали в соответствующие страны в мирное время, Штирлиц за шесть лет до войны, Дуган за шесть месяцев - Г.Н.) Но потом он увидел, что японцы не представляют собой единой массы... многие не верили в успех выбранного пути, сомневались в необходимости жестокого отношения к военнопленным, и осуждали политику, проводимую в Китае. Но задавая друг другу эти вопросы, понимая, сколь гибельна для Японии война с Америкой, они, тем не менее, служили своей стране и своему императору - аккуратно, исполнительно, а некоторые - виртуозно и в высшей мере изобретательно...
Лишь только выверив свое убеждение в том, что политику Японской империи сплошь и рядом делают люди, критически относящиеся к изначальным идеям этой политики, Дуган понял, что им овладела иная ненависть к этому государству - не та, что была раньше, а яростная, подчас слепая".
Ну как? Или используем в качестве шаблона приключения Иоганна Вайса:
"Слушая своих сослуживцев, Дуган каждый раз с отчаянной ненавистью, с яростью убеждался, что рассуждения эти объясняются вовсе не трусливым раболепием перед чудовищными националистическими догмами, уклонение от которых беспощадно каралось: в основе их лежало нечто ещё более отвратное - уверенность, что они составляют сущность Духа Ямато".
Почему-то, американский автор такие ходы не использовал. Или вот, немцы гибнут под американскими бомбами:
"До сих пор Вайсом владело жгучее чувство ненависти к гитлеровцам только за свой народ. Но сейчас ему хотелось мстить им и за этих немцев, за этих вот людей, приговорённых к бомбовой казни".
Дуган был ранен во время американской бомбёжки. (Потом потребовал за это Пурпурное сердце... ему отказали.) Казалось бы, какая возможность написать: "им владело жгучее чувство ненависти... в тот момент ему хотелось мстить японским милитаристам и за этих японцев, за этих людей, приговорённых к бомбовой казни".
Бомбы те же, американские. Мирные жители такие же. Вина - на политике руководства, которое, не имея возможности выиграть войну, отказывается капитулировать. Ненависти нет. Почему?
Потом Дуган попадает в сталинский СССР. В книге американского автора это жестокая тоталитарная диктатура, где живут несчастные, голодные, запуганные и одурманенные пропагандой люди. Там уже на протяжении тридцати лет пытают и убивают во имя безумной идеологии, там правит вождь, руки которого по локоть в крови. Более того, эта страна представляет собой главную военную угрозу для свободного мира. А ненависть в книге упомянута три раза - ненависть Свонсона к русским, убившим его друга (но Свонсон признаёт, что эти чувства - тупик), ненависть Дугана к канцелярской работе, ненависть Дугана к самому себе, когда он понял, что никогда не сможет стать своим в *расистском* американском обществе, может только играть роль американца.
По сравнению с этим, процитированные мной советские тексты выглядят примерно так: Штирлиц попробовал кофе. Кофе был холодный. "*НЕНАВИСТЬ* *НЕНАВИСТЬ* *НЕНАВИСТЬ*", подумал Штирлиц, и ещё более укрепился в своём желании вести непримиримую борьбу с фашизмом.
"Так и американский резидент в Японии вряд ли любил "отряд 731", он любил именно японцев как нацию и японскую культуру".
"А вот американцу в твоём примере приходится именно делать упор на любви резидента к японцам, а то ведь читатель об этом не узнает... Советский читатель такие вещи знал и так, его не надо было специально тыкать в них носом".
Во-первых, Штирлиц тоже не у доктора Менгеле работал. Дуган любил конкретных японцев, с которыми работал в японском Генштабе. Считал их своими друзьями. Штирлиц своих коллег ненавидел. (Потому что они были эсэсовцами. А сам Штирлиц был кто? Обер-эсэсовец?) Белов-Вайс своих сослуживцев ненавидел, хотя работал в абвере. Скорин-Кригер вообще сидел в службах вермахта, это ему не мешало. "Разведчик должен уметь ненавидеть".
Румата своих "коллег" по дворцовой службе считал протоплазмой, и нет, не любил. Любить можно коммунара, землянина, равного...
Да просто возьмём ситуации, которые я цитировал, и наложим их на Дугана.
"Когда Дуган только попал в Японию, его ненависть была осознанной, чёткой - враг есть враг. (И Штирлиц, и Дуган попали в соответствующие страны в мирное время, Штирлиц за шесть лет до войны, Дуган за шесть месяцев - Г.Н.) Но потом он увидел, что японцы не представляют собой единой массы... многие не верили в успех выбранного пути, сомневались в необходимости жестокого отношения к военнопленным, и осуждали политику, проводимую в Китае. Но задавая друг другу эти вопросы, понимая, сколь гибельна для Японии война с Америкой, они, тем не менее, служили своей стране и своему императору - аккуратно, исполнительно, а некоторые - виртуозно и в высшей мере изобретательно...
Лишь только выверив свое убеждение в том, что политику Японской империи сплошь и рядом делают люди, критически относящиеся к изначальным идеям этой политики, Дуган понял, что им овладела иная ненависть к этому государству - не та, что была раньше, а яростная, подчас слепая".
Ну как? Или используем в качестве шаблона приключения Иоганна Вайса:
"Слушая своих сослуживцев, Дуган каждый раз с отчаянной ненавистью, с яростью убеждался, что рассуждения эти объясняются вовсе не трусливым раболепием перед чудовищными националистическими догмами, уклонение от которых беспощадно каралось: в основе их лежало нечто ещё более отвратное - уверенность, что они составляют сущность Духа Ямато".
Почему-то, американский автор такие ходы не использовал. Или вот, немцы гибнут под американскими бомбами:
"До сих пор Вайсом владело жгучее чувство ненависти к гитлеровцам только за свой народ. Но сейчас ему хотелось мстить им и за этих немцев, за этих вот людей, приговорённых к бомбовой казни".
Дуган был ранен во время американской бомбёжки. (Потом потребовал за это Пурпурное сердце... ему отказали.) Казалось бы, какая возможность написать: "им владело жгучее чувство ненависти... в тот момент ему хотелось мстить японским милитаристам и за этих японцев, за этих людей, приговорённых к бомбовой казни".
Бомбы те же, американские. Мирные жители такие же. Вина - на политике руководства, которое, не имея возможности выиграть войну, отказывается капитулировать. Ненависти нет. Почему?
Потом Дуган попадает в сталинский СССР. В книге американского автора это жестокая тоталитарная диктатура, где живут несчастные, голодные, запуганные и одурманенные пропагандой люди. Там уже на протяжении тридцати лет пытают и убивают во имя безумной идеологии, там правит вождь, руки которого по локоть в крови. Более того, эта страна представляет собой главную военную угрозу для свободного мира. А ненависть в книге упомянута три раза - ненависть Свонсона к русским, убившим его друга (но Свонсон признаёт, что эти чувства - тупик), ненависть Дугана к канцелярской работе, ненависть Дугана к самому себе, когда он понял, что никогда не сможет стать своим в *расистском* американском обществе, может только играть роль американца.
По сравнению с этим, процитированные мной советские тексты выглядят примерно так: Штирлиц попробовал кофе. Кофе был холодный. "*НЕНАВИСТЬ* *НЕНАВИСТЬ* *НЕНАВИСТЬ*", подумал Штирлиц, и ещё более укрепился в своём желании вести непримиримую борьбу с фашизмом.