ОТЕЦ 27: 1938-39 (15)
10 августа
Лет 55. Зубы, наверно, вставные. Шепелявит. Нижняя часть лица - вперед. Очки.
Щуплый, тонконогий, сутулый.
Чесучовый длинный пиджак, белая фуражка, набитый портфель.
Он долго ходил по скверу, наконец, выбрал двух девушек и подсел к ним. Девушки до этого весело разговаривали. Одна из них миловидная, кругленькая. Белые зубки и глаза с немного припухшими нижними веками, как бы нарочно созданы для смеха.
Девушки отодвинулись.
Он старательно пытается завести разговор, познакомиться. Наконец, недовольный шамкает: «Ну что ж, не хотите знакомиться…» и снова начинает ходить по скверу около скамеек. Голова вперед, портфель за спиной.
Вспоминаю.
Нос небольшой, но ноздри широко раздуты, особенно при сдерживаемой улыбке, при смехе, по-видимому, и в гневе.
Широкие бедра, гибкая и сильная талия. Легкое, пружинистое покачивание при ходьбе. Руки чуть в стороны.
Много светлых волос собраны черной ленточкой. Черное бархатное платье.
После лыж. Румяная. Свежая. Пахнет морозом. Коричневый лыжный костюм подчеркивает чудесную талию.
Болезнь. Белая, ровная-ровная кожа. Родинка на щеке особенно заметна.
12 августа
Женщина в очереди рассказывает.
- В 1918 году сидим на вокзале, едим черный хлеб. Подходит мужчина, просит хлеба. «Да как тебе не стыдно. Уж если мы, женщины, достали, неужто ты достать не можешь». Повернулся. Отошел. Глядим: слезы.
Я и говорю: «Надо дать. Уж если мужчина плачет, значит действительно тяжело».
Догнала я его, протянула большой кусок. Не взял, а схватил жадно. И в рот. Не жует, глотает.
Поели мы. Встали кваса попить. Видим, сидит на скамейке этот мужчина, да как-то по-странному к спинке прислонился. Подошли, а он мертв.
Лет 55. Зубы, наверно, вставные. Шепелявит. Нижняя часть лица - вперед. Очки.
Щуплый, тонконогий, сутулый.
Чесучовый длинный пиджак, белая фуражка, набитый портфель.
Он долго ходил по скверу, наконец, выбрал двух девушек и подсел к ним. Девушки до этого весело разговаривали. Одна из них миловидная, кругленькая. Белые зубки и глаза с немного припухшими нижними веками, как бы нарочно созданы для смеха.
Девушки отодвинулись.
Он старательно пытается завести разговор, познакомиться. Наконец, недовольный шамкает: «Ну что ж, не хотите знакомиться…» и снова начинает ходить по скверу около скамеек. Голова вперед, портфель за спиной.
Вспоминаю.
Нос небольшой, но ноздри широко раздуты, особенно при сдерживаемой улыбке, при смехе, по-видимому, и в гневе.
Широкие бедра, гибкая и сильная талия. Легкое, пружинистое покачивание при ходьбе. Руки чуть в стороны.
Много светлых волос собраны черной ленточкой. Черное бархатное платье.
После лыж. Румяная. Свежая. Пахнет морозом. Коричневый лыжный костюм подчеркивает чудесную талию.
Болезнь. Белая, ровная-ровная кожа. Родинка на щеке особенно заметна.
12 августа
Женщина в очереди рассказывает.
- В 1918 году сидим на вокзале, едим черный хлеб. Подходит мужчина, просит хлеба. «Да как тебе не стыдно. Уж если мы, женщины, достали, неужто ты достать не можешь». Повернулся. Отошел. Глядим: слезы.
Я и говорю: «Надо дать. Уж если мужчина плачет, значит действительно тяжело».
Догнала я его, протянула большой кусок. Не взял, а схватил жадно. И в рот. Не жует, глотает.
Поели мы. Встали кваса попить. Видим, сидит на скамейке этот мужчина, да как-то по-странному к спинке прислонился. Подошли, а он мертв.