ОТЕЦ 57: 1943 (6)
Пареньку в возрасте ремесленника повезло. Он нашел в ящике несколько костей и сосет их. Другой что-то достал из бетонного «колодца», набрал целую пригоршню и жует.
Опять вынесли из столовой ведро с отбросами. Ребята толпой за этими босоногими уборщицами. Содержимое вываливается на телегу. Свежие хрящи расхватываются в драку.
Кроме лошади благообразен еще за этой загородкой старик-возчик с рыжей бородой.
Изю с 1-го уволили с работы. Последние дни сентября он приводил в порядок свои дела: резал папиросную бумагу, выдернутую из принесенной с работы (из архива) конторской книги какого-то купеческого дома и переписывал эпиграммы на сослуживцев. На столе аккуратно разложены чернильница от старого прибора, крошечное пресс-папье и записная книжка, сшитая из хорошей линованной старинной бумаги, черновик раскрыт на №8, рифмуется: девица - молодится, беловик на №3: начальство - <…> самохвальство.
Будущее оружия (?): разоруженный трофейный легкий танк буксирует по шоссе три автоприцепа.
Потребность татарок в серебряных побрякушках удовлетворяется теперь рабочими авиазавода. Базар полон дюралевыми браслетами, колечками.
Вокруг зенитки колышки с фанерками. На некоторых номера, а на некоторых надписи: Рысь, Носорог, Лев.
По заводу ходят маленькие ребятишки, лет по 12, не больше. Хлеба ведь 800 граммов дают, а не 400. Или ремесленники? Один из них спит на баллоне перед уборной, чуть дальше двое постарше дремлют на маслорадиаторах.
У мужской уборной толкучка. Продают гл. обр. талоны на обед, но можно встретить и продажные штаны.
Рассказывает: «О последнем московском дне отвратительное впечатление. Плохая, сырая погода. Грузимся на Белорусском вокзале. Рядом эшелон с ранеными. Двоих мертвецов вынесли на перрон и накрыли фанерой. Но трупы скрючены и фанера их не закрывает.
Г.И. рассказывает о жизни «авиационной богемы».
«Этот человек всегда играет роль. Я еще помню , когда он был заключенным. Летний ясный день. Он подошел и сел у окна. Сумрачный, убитый своею жизнью (контраст с погодой). Но как только конструкторша подозвала его к доске, мгновенное преображение. Опять начальник».
Громко распевает «Господи, помилуй» и держит наготове белый мешочек (мол, подайте хлеба). Стремительно вбегает в булочную., объявляет, что сегодня престольный праздник (называет несколько имен). Собирает у обеих продавщиц довески. Крестится, и опять «Господи, помилуй». А под конец этого стремительного движения громко: «Как ж… надрали, стали молиться открыто». Крестится и скрывается.
Опять вынесли из столовой ведро с отбросами. Ребята толпой за этими босоногими уборщицами. Содержимое вываливается на телегу. Свежие хрящи расхватываются в драку.
Кроме лошади благообразен еще за этой загородкой старик-возчик с рыжей бородой.
Изю с 1-го уволили с работы. Последние дни сентября он приводил в порядок свои дела: резал папиросную бумагу, выдернутую из принесенной с работы (из архива) конторской книги какого-то купеческого дома и переписывал эпиграммы на сослуживцев. На столе аккуратно разложены чернильница от старого прибора, крошечное пресс-папье и записная книжка, сшитая из хорошей линованной старинной бумаги, черновик раскрыт на №8, рифмуется: девица - молодится, беловик на №3: начальство - <…> самохвальство.
Будущее оружия (?): разоруженный трофейный легкий танк буксирует по шоссе три автоприцепа.
Потребность татарок в серебряных побрякушках удовлетворяется теперь рабочими авиазавода. Базар полон дюралевыми браслетами, колечками.
Вокруг зенитки колышки с фанерками. На некоторых номера, а на некоторых надписи: Рысь, Носорог, Лев.
По заводу ходят маленькие ребятишки, лет по 12, не больше. Хлеба ведь 800 граммов дают, а не 400. Или ремесленники? Один из них спит на баллоне перед уборной, чуть дальше двое постарше дремлют на маслорадиаторах.
У мужской уборной толкучка. Продают гл. обр. талоны на обед, но можно встретить и продажные штаны.
Рассказывает: «О последнем московском дне отвратительное впечатление. Плохая, сырая погода. Грузимся на Белорусском вокзале. Рядом эшелон с ранеными. Двоих мертвецов вынесли на перрон и накрыли фанерой. Но трупы скрючены и фанера их не закрывает.
Г.И. рассказывает о жизни «авиационной богемы».
«Этот человек всегда играет роль. Я еще помню , когда он был заключенным. Летний ясный день. Он подошел и сел у окна. Сумрачный, убитый своею жизнью (контраст с погодой). Но как только конструкторша подозвала его к доске, мгновенное преображение. Опять начальник».
Громко распевает «Господи, помилуй» и держит наготове белый мешочек (мол, подайте хлеба). Стремительно вбегает в булочную., объявляет, что сегодня престольный праздник (называет несколько имен). Собирает у обеих продавщиц довески. Крестится, и опять «Господи, помилуй». А под конец этого стремительного движения громко: «Как ж… надрали, стали молиться открыто». Крестится и скрывается.