Книжный дайджест - 108.
Красный. История цвета (Мишель Пастуро). Сложно что-то добавить к сказанному по прошлым книгам цикла. Тут кажется, что красный даже для Пастуро слишком насыщен разными, зачастую противоположными смыслами, поэтому получается немного сумбурнее и поверхностнее, чем в других томах. 7.
Обладать (Антония Сьюзен Байетт). Очень большая литература, конечно. Тут и целый мир викторианских писателей, и множество стилизованных под них текстов, и мифология, и современный роман, и столь любимая критиками "литература про литературу", и переклички между всеми слоями, и даже условно детективный сюжет. Великолепно раскрыта столь волнующая меня в последнее время (отсюда половина восторгов Макьюэном и Исигуро) тема сложных отношений между случившимся, запомнившимся и зафиксированным, особенно удачен в этом плане небольшой сентиментальный эпилог. Такое надо в оригинале читать, чтобы прочувствовать полноценно, но я для этого слишком ленив. Меня недостаточно захватило, не хватает культуры чтения и привычки глубоко погружаться. Но ощутить величие могу. 8.
Вершина холма (Ирвин Шоу). А здесь как раз всё на ленивого читателя, такого как я. Лет десять назад изрядно читал Шоу и сохранил тёплые воспоминания об этом стиле - прямом, простом, почти хемингуэевском по сухости. Не страшно, что все персонажи говорят в одной интонации, на весь роман десять эпитетов и те по необходимости, а главный герой - Марти Сью, сбежавший откуда-то со страниц Хэммета или Чейза с донжуанским списком всех Бондов вместе взятых. Важнее то, что чётко выстроено повествование, что не вовлечься невозможно, а сюжетные иллюстрации несложной морали врезаются в восприятие и память со всей силы: образ горнолыжного склона как места, где можно расхотеть умирать, останется со мной надолго. 8.
Диалоги (Платон). Как уже не раз бывало, добрался до первоисточника намного позже, чем до его обсуждений (особенно выделялись бесконечные рассуждения Поппера о порядке и авторстве Диалогов). Взял не все, а с десяток основных, но пока хватит. Как памятник древней мысли конечно впечатляет, но главное впечатление получается как из старого анекдота - "и вот с этой хохмочкой он едет в Одессу?", всё-таки уровень аргументации очень устаревший, сплошные нарушения логики, соломенные чучелки и т.д. Зато хоть знаю теперь, почему Пир постоянно мелькает во всех списках "ЛГБТ-пропаганды", действительно впечатляющая ода мужским связям. 6.
Нагори. Тоска по уходящему сезону (Рёко Секигути). Эссе о сезонах в кулинарном преломлении и не только. Центральное понятие, японское нагори - очень знакомая сущность: нечто позднее, из конца сезона, пропитанное чувством благодарного расставания, сочетание зрелости и светлой грусти с осознанием неповторимости пройденного опыта. Показательно, кстати, что мой любимый Остаток дня на японский (Исигуро пишет на английском и в оригинале там The Remains of the Day) перевели именно через нагори - вся книга наполнена этим чувством, оно вообще у Исигуро в почёте. Рассуждение Секигути начинается с осмысления феномена популярности сезонных продуктов и различий между культурами с разным числом сезонов и доходит до того, как на нас влияет циклическое время в природе и кулинарии и как мы его совмещаем в сознании с линейным временем собственной жизни. Получается очень пронзительно. 9.
Почти два килограмма слов (Алексей Поляринов). Вроде бы литературная критика, но выполненная в формате дружелюбного рассказа о важных для автора книгах и писателях. Что удивительно, можно читать с удовольствием почти при любом уровне знания обсуждаемого материала. Макьюэна, правда критикует, что для меня удар, но за излишнее симметричное совершенство, мол, это слишком правильный и выверенный писатель в вакууме - против такой характеристики не возражаю, любить зануд мне положено. Давно я не записывал с одного захода столько книг (и даже немного фильмов) в свои списки на будущее, уж очень Поляринов вызывает доверие своими рекомендациями. 8.
Обладать (Антония Сьюзен Байетт). Очень большая литература, конечно. Тут и целый мир викторианских писателей, и множество стилизованных под них текстов, и мифология, и современный роман, и столь любимая критиками "литература про литературу", и переклички между всеми слоями, и даже условно детективный сюжет. Великолепно раскрыта столь волнующая меня в последнее время (отсюда половина восторгов Макьюэном и Исигуро) тема сложных отношений между случившимся, запомнившимся и зафиксированным, особенно удачен в этом плане небольшой сентиментальный эпилог. Такое надо в оригинале читать, чтобы прочувствовать полноценно, но я для этого слишком ленив. Меня недостаточно захватило, не хватает культуры чтения и привычки глубоко погружаться. Но ощутить величие могу. 8.
Вершина холма (Ирвин Шоу). А здесь как раз всё на ленивого читателя, такого как я. Лет десять назад изрядно читал Шоу и сохранил тёплые воспоминания об этом стиле - прямом, простом, почти хемингуэевском по сухости. Не страшно, что все персонажи говорят в одной интонации, на весь роман десять эпитетов и те по необходимости, а главный герой - Марти Сью, сбежавший откуда-то со страниц Хэммета или Чейза с донжуанским списком всех Бондов вместе взятых. Важнее то, что чётко выстроено повествование, что не вовлечься невозможно, а сюжетные иллюстрации несложной морали врезаются в восприятие и память со всей силы: образ горнолыжного склона как места, где можно расхотеть умирать, останется со мной надолго. 8.
Диалоги (Платон). Как уже не раз бывало, добрался до первоисточника намного позже, чем до его обсуждений (особенно выделялись бесконечные рассуждения Поппера о порядке и авторстве Диалогов). Взял не все, а с десяток основных, но пока хватит. Как памятник древней мысли конечно впечатляет, но главное впечатление получается как из старого анекдота - "и вот с этой хохмочкой он едет в Одессу?", всё-таки уровень аргументации очень устаревший, сплошные нарушения логики, соломенные чучелки и т.д. Зато хоть знаю теперь, почему Пир постоянно мелькает во всех списках "ЛГБТ-пропаганды", действительно впечатляющая ода мужским связям. 6.
Нагори. Тоска по уходящему сезону (Рёко Секигути). Эссе о сезонах в кулинарном преломлении и не только. Центральное понятие, японское нагори - очень знакомая сущность: нечто позднее, из конца сезона, пропитанное чувством благодарного расставания, сочетание зрелости и светлой грусти с осознанием неповторимости пройденного опыта. Показательно, кстати, что мой любимый Остаток дня на японский (Исигуро пишет на английском и в оригинале там The Remains of the Day) перевели именно через нагори - вся книга наполнена этим чувством, оно вообще у Исигуро в почёте. Рассуждение Секигути начинается с осмысления феномена популярности сезонных продуктов и различий между культурами с разным числом сезонов и доходит до того, как на нас влияет циклическое время в природе и кулинарии и как мы его совмещаем в сознании с линейным временем собственной жизни. Получается очень пронзительно. 9.
Почти два килограмма слов (Алексей Поляринов). Вроде бы литературная критика, но выполненная в формате дружелюбного рассказа о важных для автора книгах и писателях. Что удивительно, можно читать с удовольствием почти при любом уровне знания обсуждаемого материала. Макьюэна, правда критикует, что для меня удар, но за излишнее симметричное совершенство, мол, это слишком правильный и выверенный писатель в вакууме - против такой характеристики не возражаю, любить зануд мне положено. Давно я не записывал с одного захода столько книг (и даже немного фильмов) в свои списки на будущее, уж очень Поляринов вызывает доверие своими рекомендациями. 8.