Дева готическая и Дева романтическая
19 января 2004
Понравившаяся статья
Елена Ханпира, "Дева готическая и Дева романтическая: встреча с Богом и поиск Бога"
Средневековый человек подобен ребенку: он наслаждается одним и тем же сюжетом, готов бесконечно повторять его и не утомляется, не скучает. В детстве каждый из нас имел любимую книгу, зачитанную до дыр, она лежала под подушкой, и, обращаясь к ней снова и снова, мы получали то же удовольствие или тот же страх, или иное чувство, какое получили в первый раз.
Дурацкие вопросы, одни и те же или с малыми вариациями, вопросы ради вопросов, которые мы обращали к родителям,- такие игры тоже могли длиться бесконечно. Взрослый устремлен вперед. Он чувствует конечность жизни и не намерен останавливаться на раз пережитом опыте (он хотел бы прорвать эту конечность, выйти за ее пределы, бесконечно отдалить конец бесконечностью опыта: истинно вавилонские амбиции). Если он останавливается, если застревает на одной и той же игре - он инфантилен. Он не развивается.
Ребенок с его цикличностью подобен животному. Он не стремится к развитию, он весь в настоящем, даже когда мечтает. Он перестает быть ребенком и животным, когда его перестает занимать всякая мелочь и ерунда, привлекавшая его внимание ежедневно, когда его взгляд устремляется поверх того, что затягивает в циклический оборот переживаний.
Время христианина устремлено вперед, к некой точке. Но средневековый человек и этот вектор умудрился сделать повторяющимся. Взять хотя бы исповедь: всякий раз, исповедуясь и получая отпущение, верующий приходит в точку спасения, к конечной цели своего бытия, но тут же вновь идет в мир и грешит в нем, чтобы вновь вернутся к конечной точке бытия. Зачем исповедь сделали регулярной? Смысл церковных таинств - в цикличности, повторяемости; что имеет начало (крещение), то имеет и конец (последнее причастие, соборование, отпевание), который тоже рифмуется с началом - рождением. Все приходит к той же точке и остается в ней.
Средневековье консервативно по-детски.
Вечность не есть бесконечность в смысле бесконечного движения. Для осознания вечности (абсолютного, величественного, максимального) не требуется экстенсивный поиск пределов с целью убедиться в их отсутствии. Не требуется движения. Вечность нельзя выразить апофатически, отрицательно (без конца, без пределов), потому что для этого человеческий разум прибегает к временным и пространственным категориям, которые Вечность превосходит. Ее не надо пытаться описать, достичь. определить, это все погружение во время и пространство, потому что движение возможно только во времени и пространстве. К вечности можно прикоснуться только смиренным путем: вечность дана в статичности, в точке, в пределе.
Высокое средневековье - тот рубеж, перевалив который, европейское человечество перестало наслаждаться повторяемостью. Изобретения, нововведения, прогресс, революция. Более позднее и более сложное ценится как более совершенное, потому что это знак движения.
А средневековый человек пересыпает песок из ладони в ладонь. Это тот же песок, он разве что по-разному ложится ладони.
Высокая готика - последний этап, когда устремление еще не было движением. Затем Европа тронулась с места и погналась за временно-пространственным бессмертием, которое почла за вечность.
Именно поиск вечности, желание двигаться вперед и вперед, вроде и устремляясь к конечной точке как к вершине, но в то же время ее отдаляя, как идеал (нет же предела совершенству!), даже когда она постулируется и поставляется в отдаленном будущем, желание быть в вечном движении, - это и выдает страх смерти. И поэтому человек Нового времени более смертен, если так можно сказать. Мы любим то, чего нам не хватает, сказано в "Пире" Платона. Соответственно, бежать, избавляться можно только от того, что уже у тебя есть. Человек Нового времени держит свою смерть на своем горизонте и боится ее, как бы ни стремился к ней. В статичности, в вечности, в точке человек современный видит смерть. Когда он узревает эту точку на своем горизонте, точку, на которую он вроде бы нацелен, он сбегает от нее в вечное движение. Чем бы ни была эта точка: пределом счастья, пределом познания, пределом прогресса - наряду с тем, что она является достижением совершенства, она является пределом, концом. Концом движения человека, а значит, концом человека, отождествляющего себя с движением. Поэтому он полагает, что у совершенства не предела, он не видит этой точки в упор или рисует новые и новые (вот туда, там и остановлюсь). Он простирает свое время все дальше и дальше, чтобы не столкнуться с неподвижностью вечности. Он бежит, боясь остановиться: остановка - смерть. Встреча с чем-то, что заставит остановиться - смерть.
Поэтому невозможно достижение счастья. Человек Нового времени тщательно его избегает. Он как Сизиф, всегда чуть-чуть не докатывает камень. Если режим обещает нам счастье всем, даром, и чтоб никто не ушел обиженным - это значит, что на пути к счастью он воздвигнет горы трудностей, обожествит борьбу за него, и в конечном счете это борьба, это упорное движение к счастью выявится как самоцель. Появятся враги народа и интервенты, шпионы и вредители, халтурщики и саботажники, с которыми нужно бороться, чтобы отдалить точку счастья. Даже в самых счастливых обстоятельствах должен быть элемент движения, сопротивления, борьбы, должно быть что-то, что делает счастье неполным. Потому что статика на самом деле - не счастье. Счастливым делает человека Нового времени только движение к счастью.
Для человека Нового времени застой, повторение, отсутствие развития - смертный приговор. Очень страшно услышать: "Ты не развиваешься. Ты застоялся. Ты не движешься вперед. Ты замшел. Ты не растешь." Рост! Это тот императив, который заставляет ребенка меняться, двигается ко взрослости , оставляя свою цикличность, стремиться вдаль и ввысь: ты должен расти! Кажется - как ни странно - что потеря самоидентичности у европейца связана с отсутствием движения и развития. Он отождествляет себя с вектором, стремящимся к новым и новым пределам, к беспредельности. (Потому что беспредельности, "дурной бесконечности" европейское сознание тоже боится: это тоже затерянность и смерть, хотя другого рода - смерть заброшенности, дезориентированности, бессмысленности движения. Отсутствие цели - отсутствие смысла, и опять же отсутствие направленного движения, а в направленном движении - жизнь человека Нового времени. Здесь глубокий парадокс: бесконечность в конце концов означает ту же точку! Беспредел и предел суть одно. Эта загадка в формальной логике объясняется тем, что абсолютный максимум и абсолютный минимум совпадают - как абсолют. Я попытаюсь описать это явление через другие категории. Движение в бесконечности не может быть квалифицировано как движение, потому что двигаться предмет может только относительно чего-либо. Если нет точки, относительно которого совершается движение, то само понятие движения лишено смысла. Точно так же нет движения и в точке вечности. Поэтому движение ведется либо от точки к следующей точке, либо в бесконечном, разным образом затрудняемом движении к конкретной точке, максимально удаленной. Так или иначе, точка присутствует на горизонте, служит стимулом движения и знаком очерченности, обрамленности, осмысленности существования, но постоянно избегаема.)
Точка бытия - маяк, на который человек Нового времени ориентируется , чтобы не сбиться с пути, но приблизиться к которому - смерть.
Циклический средневековый человек бесконечно повторяет эту точку, как чтение "Отче наш", как исповедь, как мессу, он не боится ее, он ее проживает, и потому он живет в подобии вечности. Он стремится к ней и отпадает от нее, и в этом его бессмертие, к которому бесконечно стремится, бежит, летит человек Нового времени. Человек теряет вечность только когда начинает искать ее. Он принимает за вечность бесконечность движения. И когда наталкивается на настоящую вечность, на точку - пугается и зовет ее пределом. Пределом себя, пределом существования. Он гонится за тем, чего не знает, при виде чего пугается. Вечность, статика для человека Нового времени - смерть.
Готический человек бы с этим согласился, но добавил бы, что как раз смерть (то есть статика, точка, бытие в противовес становлению) и есть настоящая жизнь, а всякое движение было лишь подготовкой (для человека Нового времени) или подражанием вечности (для готического человека). На этом основаны образы Рая - вечного, постоянного, длящегося и повторяющегося счастья.
По сути, человек Нового времени движется к Богу и боится прийти к нему. Человек готический статично застыл в своем устремлении к Богу, как бы и не претендуя на достижение, но этой статикой уже повторяя вечность. Более того: в этой устремленности уже есть встреча. Ведь она продиктована обетованием - исполненным обетованием! - Бога также устремиться к человеку. Это ответ на устремление Божие. Брак Церкви и Христа - вот что символизирует устремленность готического собора вверх. Невеста тянется к Жениху, но и Жених тянется к невесте, и эти векторы неизбежно имеют точку встречи, - и, значит, обоюдного застывания в вечности.
Кундеровская Готическая Дева: стрела ее тела (вверх) и стрела ее духа, ее головы (вниз) устремлены навстречу дуг другу; они упираются друг в друга, сходятся в точке, и потому здесь нет никакого движения. Материя устремилась к Богу, и Бог сошел к ней. Дух и плоть уже встретились в этой точке, Бог усмирил движение материи, ограничил встречей с Собой. Устремленность Готики - ложное движение. В нем нет развития, прогресса, изменения. Есть отметка устремленности. Кто-то может сказать, что движение есть, только это движение вверх, вертикально, как устремляется вверх шпиль готического храма, в отличие от земной, горизонтальной, плотской устремленности европейского пост-среднвекового духа. Но устремление не означает движения. Разве в вертикальной плоскости возможно движение вперед: куда? Навстречу Богу? Не есть ли это кощунство строителей Вавилонской башни, если мы понимаем движение вверх буквально, пространственно? А если не пространственно, если это движение к Богу и, следовательно, Богом вдохновленное - возможно ли в Боге какое-либо движение? Если это - измерение вечности, в противоположность земному измерению времени, то - возможно ли движение в вечности? Это оксюморон. Движение, смена событий, развитие - атрибут существования во времени и пространстве. Атрибут становления, а не бытия. Атрибут горизонтали, а не вертикали. В вечности возможен лишь символ устремления, застывший и неподвижный.
Поэтому готический собор подобен неподвижной скале или высокой волне, застывшей под леденящим взглядом вечности: никакое движение вверх невозможно. Верха и низа в вечности нет. Это только устремление становления, для которого есть эти категории. И потому оно застывает. Встреченное Богом.
Человек Нового времени способен воспринимать знакомые средневековому человеку категории (вечность, жизнь вечная) только экстенсивно: как продление жизни. Бесконечное продление. Бесконечно продленное движение. Это его интерпретация вечности: через движение, удостоверяющее отсутствие предела и конца. Отрицательное определение.
И мечты современного человека о бессмертии соответствуют этому временно-пространственному представлению: больше и дольше. Заморозиться, создать клона, остаться в памяти потомков. Остаться хоть как-то, продлить себя.
Человек Нового времени тем больше избегает вечности, чем больше стремится к бессмертию.
У Кундеры в "Бессмертии" сопоставляются символы: Дева Готическая и Дева Романтическая. Скептическая, тяжелая голова Готической Девы устремлена вниз, а тело (живот, как на средневековых картинах) как бы возносится к Небу. Романтическая Дева, напротив, крепко стоит на ногах, позволяя голове мечтательно возноситься ввысь. Рассмотрим кундеровские символы.
В Готической деве нет движения. Она - воплощение статики (статичной скорби, статичного величия, точки, не претендующей на то, чтобы разрастаться, поглощать, перемещаться, захватывать пространство). Поэтому готическая Аньез не хочет того, что романтическая Лора называет бессмертием - разрастания во времени и в пространстве, в умах современников, памяти потомков, делах, словах. Ей чужда экстенсивность. А другого представления о вечном в окружающей культуре не существует. И она уходит в смерть, в статику, сворачивается в точку. Вечность там, где ничего не происходит.
В женщине Нового времени (апофеоз - романтический период, как раз любовное возрождение средневековья, как это ни смешно: в этом смысле романтика как сентиментальное дитя Средневековья символизирует смерть своего родителя уже тем, что чтит его память) есть и устремленность, и движение. Тело ее (кундеровская Лора) устремлено к земле, голова - вознесена к небу, векторы благополучно противоположны друг другу и могут стремиться в бесконечность. Для европейца Нового времени не существует понятия статичной вечности, поэтому он может протыкать своим шпилем небеса и Господа Бога и устремляться дальше, к звездам. Он думает, что вертикален, но это просто его горизонталь, его историческое время приняло положение вертикали, распространилось во все стороны. Его тело познает недра земли и глубины материи, познает собственную бесконечность (здесь многое дал Фрейд с его бессознательным), оно достаточно связано с землей, с ее пространством, чтобы служить опорой для устремленной ввысь, во время, головы.
Человек Нового времени не останавливается. Он боится повторений. Повторения в его случае означают зависимость, инфантильность, конец развития, смерть. Если его вектор натолкнется на статичную точку, он скорее всего назовет ее Богом; так физик начинает звать Богом то, что не в силах объяснить. Его мысль не может двигаться дальше, и он смутно подозревает, что натолкнулся на Вечность, где развитие невозможно. Ведь Бог не может мыслить и делать выводы, ибо мысль - переход от одной позиции к другой, а в Боге все дано сразу и нет никакого движения. Там, где нельзя мыслить и объяснять - там территория Бога, понимает физик.
А для средневекового человека территорией Бога является все. Поэтому движения нет. Есть только символы устремленности, повторяющиеся символы повторяющейся устремленности - и, значит, всегда присутствующей встречи устремленной ввысь материи и устремленного вниз Духа. И все символы этой обоюдной устремленности - лишь констатация встречи. Бог сошел на землю. Католическое Рождество - главный праздник.
Именно поэтому средневековый город живет в циклическом времени, и никто не стремится вырваться за его пределы.
Именно поэтому готический человек, как ребенок, каждый день с одинаковым чувством смотрит на те же статуи, барельефы и фрески, вновь и вновь переживая одно и то же, и это переживание никогда не может его переполнить, утомить. Возможно, ему никогда не должно и во что-то вылиться.
Взято отсюда: http://elinor.fbit.ru/arxiv/texts/miriam14.htm
Понравившаяся статья
Елена Ханпира, "Дева готическая и Дева романтическая: встреча с Богом и поиск Бога"
Средневековый человек подобен ребенку: он наслаждается одним и тем же сюжетом, готов бесконечно повторять его и не утомляется, не скучает. В детстве каждый из нас имел любимую книгу, зачитанную до дыр, она лежала под подушкой, и, обращаясь к ней снова и снова, мы получали то же удовольствие или тот же страх, или иное чувство, какое получили в первый раз.
Дурацкие вопросы, одни и те же или с малыми вариациями, вопросы ради вопросов, которые мы обращали к родителям,- такие игры тоже могли длиться бесконечно. Взрослый устремлен вперед. Он чувствует конечность жизни и не намерен останавливаться на раз пережитом опыте (он хотел бы прорвать эту конечность, выйти за ее пределы, бесконечно отдалить конец бесконечностью опыта: истинно вавилонские амбиции). Если он останавливается, если застревает на одной и той же игре - он инфантилен. Он не развивается.
Ребенок с его цикличностью подобен животному. Он не стремится к развитию, он весь в настоящем, даже когда мечтает. Он перестает быть ребенком и животным, когда его перестает занимать всякая мелочь и ерунда, привлекавшая его внимание ежедневно, когда его взгляд устремляется поверх того, что затягивает в циклический оборот переживаний.
Время христианина устремлено вперед, к некой точке. Но средневековый человек и этот вектор умудрился сделать повторяющимся. Взять хотя бы исповедь: всякий раз, исповедуясь и получая отпущение, верующий приходит в точку спасения, к конечной цели своего бытия, но тут же вновь идет в мир и грешит в нем, чтобы вновь вернутся к конечной точке бытия. Зачем исповедь сделали регулярной? Смысл церковных таинств - в цикличности, повторяемости; что имеет начало (крещение), то имеет и конец (последнее причастие, соборование, отпевание), который тоже рифмуется с началом - рождением. Все приходит к той же точке и остается в ней.
Средневековье консервативно по-детски.
Вечность не есть бесконечность в смысле бесконечного движения. Для осознания вечности (абсолютного, величественного, максимального) не требуется экстенсивный поиск пределов с целью убедиться в их отсутствии. Не требуется движения. Вечность нельзя выразить апофатически, отрицательно (без конца, без пределов), потому что для этого человеческий разум прибегает к временным и пространственным категориям, которые Вечность превосходит. Ее не надо пытаться описать, достичь. определить, это все погружение во время и пространство, потому что движение возможно только во времени и пространстве. К вечности можно прикоснуться только смиренным путем: вечность дана в статичности, в точке, в пределе.
Высокое средневековье - тот рубеж, перевалив который, европейское человечество перестало наслаждаться повторяемостью. Изобретения, нововведения, прогресс, революция. Более позднее и более сложное ценится как более совершенное, потому что это знак движения.
А средневековый человек пересыпает песок из ладони в ладонь. Это тот же песок, он разве что по-разному ложится ладони.
Высокая готика - последний этап, когда устремление еще не было движением. Затем Европа тронулась с места и погналась за временно-пространственным бессмертием, которое почла за вечность.
Именно поиск вечности, желание двигаться вперед и вперед, вроде и устремляясь к конечной точке как к вершине, но в то же время ее отдаляя, как идеал (нет же предела совершенству!), даже когда она постулируется и поставляется в отдаленном будущем, желание быть в вечном движении, - это и выдает страх смерти. И поэтому человек Нового времени более смертен, если так можно сказать. Мы любим то, чего нам не хватает, сказано в "Пире" Платона. Соответственно, бежать, избавляться можно только от того, что уже у тебя есть. Человек Нового времени держит свою смерть на своем горизонте и боится ее, как бы ни стремился к ней. В статичности, в вечности, в точке человек современный видит смерть. Когда он узревает эту точку на своем горизонте, точку, на которую он вроде бы нацелен, он сбегает от нее в вечное движение. Чем бы ни была эта точка: пределом счастья, пределом познания, пределом прогресса - наряду с тем, что она является достижением совершенства, она является пределом, концом. Концом движения человека, а значит, концом человека, отождествляющего себя с движением. Поэтому он полагает, что у совершенства не предела, он не видит этой точки в упор или рисует новые и новые (вот туда, там и остановлюсь). Он простирает свое время все дальше и дальше, чтобы не столкнуться с неподвижностью вечности. Он бежит, боясь остановиться: остановка - смерть. Встреча с чем-то, что заставит остановиться - смерть.
Поэтому невозможно достижение счастья. Человек Нового времени тщательно его избегает. Он как Сизиф, всегда чуть-чуть не докатывает камень. Если режим обещает нам счастье всем, даром, и чтоб никто не ушел обиженным - это значит, что на пути к счастью он воздвигнет горы трудностей, обожествит борьбу за него, и в конечном счете это борьба, это упорное движение к счастью выявится как самоцель. Появятся враги народа и интервенты, шпионы и вредители, халтурщики и саботажники, с которыми нужно бороться, чтобы отдалить точку счастья. Даже в самых счастливых обстоятельствах должен быть элемент движения, сопротивления, борьбы, должно быть что-то, что делает счастье неполным. Потому что статика на самом деле - не счастье. Счастливым делает человека Нового времени только движение к счастью.
Для человека Нового времени застой, повторение, отсутствие развития - смертный приговор. Очень страшно услышать: "Ты не развиваешься. Ты застоялся. Ты не движешься вперед. Ты замшел. Ты не растешь." Рост! Это тот императив, который заставляет ребенка меняться, двигается ко взрослости , оставляя свою цикличность, стремиться вдаль и ввысь: ты должен расти! Кажется - как ни странно - что потеря самоидентичности у европейца связана с отсутствием движения и развития. Он отождествляет себя с вектором, стремящимся к новым и новым пределам, к беспредельности. (Потому что беспредельности, "дурной бесконечности" европейское сознание тоже боится: это тоже затерянность и смерть, хотя другого рода - смерть заброшенности, дезориентированности, бессмысленности движения. Отсутствие цели - отсутствие смысла, и опять же отсутствие направленного движения, а в направленном движении - жизнь человека Нового времени. Здесь глубокий парадокс: бесконечность в конце концов означает ту же точку! Беспредел и предел суть одно. Эта загадка в формальной логике объясняется тем, что абсолютный максимум и абсолютный минимум совпадают - как абсолют. Я попытаюсь описать это явление через другие категории. Движение в бесконечности не может быть квалифицировано как движение, потому что двигаться предмет может только относительно чего-либо. Если нет точки, относительно которого совершается движение, то само понятие движения лишено смысла. Точно так же нет движения и в точке вечности. Поэтому движение ведется либо от точки к следующей точке, либо в бесконечном, разным образом затрудняемом движении к конкретной точке, максимально удаленной. Так или иначе, точка присутствует на горизонте, служит стимулом движения и знаком очерченности, обрамленности, осмысленности существования, но постоянно избегаема.)
Точка бытия - маяк, на который человек Нового времени ориентируется , чтобы не сбиться с пути, но приблизиться к которому - смерть.
Циклический средневековый человек бесконечно повторяет эту точку, как чтение "Отче наш", как исповедь, как мессу, он не боится ее, он ее проживает, и потому он живет в подобии вечности. Он стремится к ней и отпадает от нее, и в этом его бессмертие, к которому бесконечно стремится, бежит, летит человек Нового времени. Человек теряет вечность только когда начинает искать ее. Он принимает за вечность бесконечность движения. И когда наталкивается на настоящую вечность, на точку - пугается и зовет ее пределом. Пределом себя, пределом существования. Он гонится за тем, чего не знает, при виде чего пугается. Вечность, статика для человека Нового времени - смерть.
Готический человек бы с этим согласился, но добавил бы, что как раз смерть (то есть статика, точка, бытие в противовес становлению) и есть настоящая жизнь, а всякое движение было лишь подготовкой (для человека Нового времени) или подражанием вечности (для готического человека). На этом основаны образы Рая - вечного, постоянного, длящегося и повторяющегося счастья.
По сути, человек Нового времени движется к Богу и боится прийти к нему. Человек готический статично застыл в своем устремлении к Богу, как бы и не претендуя на достижение, но этой статикой уже повторяя вечность. Более того: в этой устремленности уже есть встреча. Ведь она продиктована обетованием - исполненным обетованием! - Бога также устремиться к человеку. Это ответ на устремление Божие. Брак Церкви и Христа - вот что символизирует устремленность готического собора вверх. Невеста тянется к Жениху, но и Жених тянется к невесте, и эти векторы неизбежно имеют точку встречи, - и, значит, обоюдного застывания в вечности.
Кундеровская Готическая Дева: стрела ее тела (вверх) и стрела ее духа, ее головы (вниз) устремлены навстречу дуг другу; они упираются друг в друга, сходятся в точке, и потому здесь нет никакого движения. Материя устремилась к Богу, и Бог сошел к ней. Дух и плоть уже встретились в этой точке, Бог усмирил движение материи, ограничил встречей с Собой. Устремленность Готики - ложное движение. В нем нет развития, прогресса, изменения. Есть отметка устремленности. Кто-то может сказать, что движение есть, только это движение вверх, вертикально, как устремляется вверх шпиль готического храма, в отличие от земной, горизонтальной, плотской устремленности европейского пост-среднвекового духа. Но устремление не означает движения. Разве в вертикальной плоскости возможно движение вперед: куда? Навстречу Богу? Не есть ли это кощунство строителей Вавилонской башни, если мы понимаем движение вверх буквально, пространственно? А если не пространственно, если это движение к Богу и, следовательно, Богом вдохновленное - возможно ли в Боге какое-либо движение? Если это - измерение вечности, в противоположность земному измерению времени, то - возможно ли движение в вечности? Это оксюморон. Движение, смена событий, развитие - атрибут существования во времени и пространстве. Атрибут становления, а не бытия. Атрибут горизонтали, а не вертикали. В вечности возможен лишь символ устремления, застывший и неподвижный.
Поэтому готический собор подобен неподвижной скале или высокой волне, застывшей под леденящим взглядом вечности: никакое движение вверх невозможно. Верха и низа в вечности нет. Это только устремление становления, для которого есть эти категории. И потому оно застывает. Встреченное Богом.
Человек Нового времени способен воспринимать знакомые средневековому человеку категории (вечность, жизнь вечная) только экстенсивно: как продление жизни. Бесконечное продление. Бесконечно продленное движение. Это его интерпретация вечности: через движение, удостоверяющее отсутствие предела и конца. Отрицательное определение.
И мечты современного человека о бессмертии соответствуют этому временно-пространственному представлению: больше и дольше. Заморозиться, создать клона, остаться в памяти потомков. Остаться хоть как-то, продлить себя.
Человек Нового времени тем больше избегает вечности, чем больше стремится к бессмертию.
У Кундеры в "Бессмертии" сопоставляются символы: Дева Готическая и Дева Романтическая. Скептическая, тяжелая голова Готической Девы устремлена вниз, а тело (живот, как на средневековых картинах) как бы возносится к Небу. Романтическая Дева, напротив, крепко стоит на ногах, позволяя голове мечтательно возноситься ввысь. Рассмотрим кундеровские символы.
В Готической деве нет движения. Она - воплощение статики (статичной скорби, статичного величия, точки, не претендующей на то, чтобы разрастаться, поглощать, перемещаться, захватывать пространство). Поэтому готическая Аньез не хочет того, что романтическая Лора называет бессмертием - разрастания во времени и в пространстве, в умах современников, памяти потомков, делах, словах. Ей чужда экстенсивность. А другого представления о вечном в окружающей культуре не существует. И она уходит в смерть, в статику, сворачивается в точку. Вечность там, где ничего не происходит.
В женщине Нового времени (апофеоз - романтический период, как раз любовное возрождение средневековья, как это ни смешно: в этом смысле романтика как сентиментальное дитя Средневековья символизирует смерть своего родителя уже тем, что чтит его память) есть и устремленность, и движение. Тело ее (кундеровская Лора) устремлено к земле, голова - вознесена к небу, векторы благополучно противоположны друг другу и могут стремиться в бесконечность. Для европейца Нового времени не существует понятия статичной вечности, поэтому он может протыкать своим шпилем небеса и Господа Бога и устремляться дальше, к звездам. Он думает, что вертикален, но это просто его горизонталь, его историческое время приняло положение вертикали, распространилось во все стороны. Его тело познает недра земли и глубины материи, познает собственную бесконечность (здесь многое дал Фрейд с его бессознательным), оно достаточно связано с землей, с ее пространством, чтобы служить опорой для устремленной ввысь, во время, головы.
Человек Нового времени не останавливается. Он боится повторений. Повторения в его случае означают зависимость, инфантильность, конец развития, смерть. Если его вектор натолкнется на статичную точку, он скорее всего назовет ее Богом; так физик начинает звать Богом то, что не в силах объяснить. Его мысль не может двигаться дальше, и он смутно подозревает, что натолкнулся на Вечность, где развитие невозможно. Ведь Бог не может мыслить и делать выводы, ибо мысль - переход от одной позиции к другой, а в Боге все дано сразу и нет никакого движения. Там, где нельзя мыслить и объяснять - там территория Бога, понимает физик.
А для средневекового человека территорией Бога является все. Поэтому движения нет. Есть только символы устремленности, повторяющиеся символы повторяющейся устремленности - и, значит, всегда присутствующей встречи устремленной ввысь материи и устремленного вниз Духа. И все символы этой обоюдной устремленности - лишь констатация встречи. Бог сошел на землю. Католическое Рождество - главный праздник.
Именно поэтому средневековый город живет в циклическом времени, и никто не стремится вырваться за его пределы.
Именно поэтому готический человек, как ребенок, каждый день с одинаковым чувством смотрит на те же статуи, барельефы и фрески, вновь и вновь переживая одно и то же, и это переживание никогда не может его переполнить, утомить. Возможно, ему никогда не должно и во что-то вылиться.
Взято отсюда: http://elinor.fbit.ru/arxiv/texts/miriam14.htm