"Мои последние 5 лет работы"
Авитал Балвит, молодая исследовательница в области ИИ, ныне возглавляющая аппарат руководителя ”Аnthropic” Дарио Амодеи, на днях опубликовала эссе под названием «Мои последние 5 лет работы». Эссе посвящено грядущему массовому замещению работников искусственным интеллектом и некоторым социальным последствиям этой радикальной перемены.
Пять лет работы, упомянутые в названии - это «умеренный сценарий». Более «оптимистичный» - три года. А дальше? Дальше, уверена автор, нет никаких причин, по которым ее труд будет востребован. Поскольку машина будет справляться с этими задачами гораздо эффективнее. Давайте подробнее познакомимся с эссе: многие мысли из него заслуживают детального рассмотрения и комментариев.
Балвит в общих чертах описывает предпосылки для поступательного роста способностей ИИ-моделей. Более подробно с ними можно познакомиться в моём цикле «8 экспонент искусственного интеллекта».
Скептикам, заявляющим о том, что языковые модели упёрлись в некий предел и перестали совершенствоваться, исследовательница возражает тем, что прогресс в ИИ неравномерен и завязан на выход новых, более сильных моделей. Цикл их разработки, стоимость которой неизменно растёт, может растягиваться на год и даже более. Поэтому относительно долгие паузы - нормальное явление.
“Преобладающая реакция среди работников интеллектуального труда в отношении языковых моделей - отрицание. Они хватаются за постоянно сокращающийся список применений, где эти модели все еще испытывают трудности, вместо того, чтобы заметить постоянно растущий перечень задач, где они достигли или превысили человеческий уровень».
На этой расстановке акцентов действительно стоит заострить внимание. Внедрение технологий ИИ в экономику - и потенциальное вытеснение человеческого труда - будет определяться не тем, что такие технологии НЕ в состоянии делать. А тем, что они делать в состоянии. В этом плане скептическая точка зрения является очень малоинформативной.
Зато мы можем хорошо оценить траекторию внедрения ИИ, задавшись вопросом, как именно мы можем встроить эти, пускай и неидеальные, технологии в экономические процессы. Какие именно задачи они готовы выполнять.
«Глядя на текущую траекторию этой технологии, я ожидаю, что сперва ИИ достигнет совершенства во всех видах онлайн-работы. По сути, всё, что может делать удаленный сотрудник, ИИ сможет делать еще лучше. Копирайтинг, подготовка налоговых документов, обслуживание клиентов и многие другие задачи уже интенсивно автоматизируются или начнут делать это уже скоро. Я могу видеть начальные процессы в таких областях, как разработка ПО и договорное право. В общем, задачи, в которых требуется чтение, анализ и синтез информации, и последующее создание контента на этой основе, видятся готовыми к замещению языковыми моделями».
Одновременно Балвит прогнозирует более долгий путь к автоматизации профессий, использующих ручной труд:
«Темп улучшений в робототехнике существенно уступает темпу в когнитивной автоматизации. Она тоже улучшается - но более медленно. Любой, зарабатывающий на жизнь путём тонких, разнообразных движений, управляемых зависящим от конкретной ситуации ноу-хау, может ожидать гораздо более долгий период работы, нежели следующие 5 лет. Поэтому электрики, садовники, сантехники, ювелиры, стилисты, а также те, кто ремонтирует металлоконструкции или изготавливает витражное стекло, могут столкнуться с тем, что их ручная работа будет служить нашему обществу еще много лет».
В этом списке профессий у меня есть некоторые сомнения насчет ювелиров, которых уже начали активно поддавливать машины. В остальном же с оценкой Балвит о степени зрелости технологий спорить трудно.
Впрочем, как раз в последний год-полтора мы видели настоящий взрыв стартапов в области гуманоидных роботов, нацеленных на замену физического труда. Начавшийся с легкой руки Илона Маска и его робота «Оптимус». Этот взрыв означает, что в область пришли деньги и много толковых исследователей - а без этого технологический прогресс невозможен. Именно приток инвестиций, сопоставимый с вложениями в «бестелесные» языковые модели (а сейчас счёт им идёт на десятки миллиардов долларов), способен выровнять темпы прогресса в этих двух областях.
Click to viewАвитал Балвит прогнозирует, что в регулируемых профессиях, вроде медицинских и государственного управления, человеческий труд будет оставаться даже дольше, чем в «ручных». Поскольку экономический фактор, фактор дешевизны ИИ, здесь играет меньшую роль. Зато большую роль играет консервативное профессиональное лобби. Но даже здесь исследовательница ожидает уменьшение численности рабочей силы и внедрение ИИ-систем, дополняющих человека.
Однако есть особая категория профессий, где люди всегда будут при деле. Только потому, что они - люди. Это те позиции, где, по мнению Балвит, ценятся прежде всего человеческие отношения, а некая «утилитарная» составляющая труда уходит на второй план. К таким автор причисляет адвокатов, доул (компаньонов, выполняющих терапевтическую функцию), сиделок, нянь, воспитателей детских садов, священнослужителей и представителей древнейшей профессии, которых сейчас политкорректно называть секс-работниками.
Подобные рабочие места составляют категорию «ностальгических» профессий. Из определения следует, что само их существование будет завязано на тягу к привычному, старому порядку вещей. Апелляция к традициям - аргумент, который элегантно обходит любые экономические преимущества от технологического совершенствования ИИ. Более того, тезис о востребованности человеческого труда «ради его человечности» потенциально позволяет избежать сценария массовой безработицы. Люди просто перетекут из профессий, которым угрожает ИИ, в профессии, которым он, в силу своей «нечеловечности», угрожать принципиально не может.
Но насколько справедливым этот аргумент окажется в реальности? Насколько оправданно уповать на такой «ностальгический» сценарий сохранения человеческой занятости?
На аргумент о востребованности «традиционных» человеческих профессий можно найти немало контраргументов. Прежде всего, это феноменальные возможности машин по подражанию живому, тёплому, ламповому человеческому общению. Возможности, которые уже сейчас - еще до того, как они научились готовить налоговые декларации и крутить гайки разводным ключом - сильно превосходят средний человеческий уровень. Подтверждением чему является огромная популярность сервисов «ИИ-подруг» и менее громкий, но всё же успех приложений, нацеленных на психологическую помощь.
А человеческая «человечность», с другой стороны, включает в себя ряд свойств, с которыми не очень приятно иметь дело. Это низкий порог терпимости, эмоциональная нестабильность, пренебрежительность, чувство собственного превосходства, беспечность, забывчивость и так далее. В общем, пестрый букет, благодаря которому у всех у нас случались эпизоды человеческого общения, не оставляющие после себя ничего, кроме негатива.
Прелесть машин в том, что они могут идеально освоить теплоту и ламповость душевного разговора и при этом идеально избегать всех негативных человеческих качеств. И тогда встаёт вопрос, что же именно нужно людям. Доверительные отношения? Добрая воля? Психологическая поддержка? Пример для вдохновения и подражания? Или же им обязательно нужен белковый субъект с увесистым багажом личных недостатков?
Древнейшая профессия стоит несколько особняком от этих рассуждений, в силу, скажем так, тесного физического контакта. Но, с другой стороны, эту сферу никак нельзя назвать сверхконсервативной. При этом капитал, не без оснований, считает, что это очень коммерчески перспективная ниша, которая может быть освоена при помощи технологий. И будет вкладывать немало ресурсов в создание машин, конкурирующих с людьми в сфере секс-услуг.
Учитывая эти возражения - и общую неопределенность в отношении востребованности человеческих работников - нам стоит заранее поразмышлять о последствиях сценариев, в которых ИИ не оставляет для людей трудовой ниши. Авитал Балвит предлагает сосредоточиться на психологических аспектах такого исхода.
Сейчас работа является одним из важнейших механизмов для самореализации, для поддержки самооценки, для поддержания чувства принадлежности к группе и многого, многого другого. Одним словом, работа составляет значительную часть того, что принято называть психологическим благополучием. Означает ли это, что с упразднением занятости человечество осиротеет и потеряет ценнейший пласт своей жизни? Что эта перемена будет серьезным ударом по нашему психологическому состоянию?
Для ответа Балвит вооружается обширным списком научных исследований. Первая тема, которой мы коснемся - тема безработицы. Тема эта исследована очень хорошо, и научный консенсус склоняется к тому, что безработица несет для человека негативные последствия. Многие исследования показывают, что безработные имеют больше проблем с психическим и физическим здоровьем. И даже уходят из жизни раньше: два исследования оценили рост смертности после потери работы величиной 50%-100%.
Поэтому, хоть в известной поговорке и говорится, что от работы кони дохнут - на людей это не распространяется. Люди, наоборот, мрут от отсутствия работы.
Впрочем, предостерегает нас автор, определение причинно-следственных связей в таких исследованиях представляет собой сложную проблему. Потому что во время экономических неурядиц психически нездоровые люди и люди, страдающие от серьезных болезней, имеют гораздо больше шансов быть уволенными. И найти работу им потом сложнее.
Одно из немногих исследований, более надежных в этом плане, было проведено в Испании на работниках строительной отрасли после кризиса-2008. В ходе кризиса отрасль потеряла 60% занятости. Такой масштабный спад должен был в значительной степени нивелировать эффекты селективности в сокращениях персонала.
Исследование показало, что рост безработицы на 10 проц. пунктов сопровождается ростом вероятности жалоб на здоровье на 15%. И ростом вероятности возникновения психических заболеваний на 3 проц. пункта.
Означают ли эти свидетельства, что отсутствие работы для людей неизменно ухудшит их здоровье? Нет, полагает Балвит. Дело в том, что описанные негативные эффекты могли быть следствием не потери работы как таковой, а сопутствующих ей экономических и социальных эффектов, характерных для сегодняшней «человеческой» экономики. В ней наличие работы считается нормой и социальным идеалом (особенно для мужчин), потеря работы воспринимается как катастрофа, а длительное отсутствие работы - признаком «негодности», неполноценности человека. В ней за потерей работы следует массивное падение доходов человека. А доходы в нашем капиталистическом обществе считаются одной из главных целей жизни и прямо определяют социальный статус индивида.
Ни один из тезисов, касающихся работы, не будет действовать в условиях «постчеловеческой» экономики. Но проверить эффекты безработицы в этих гипотетических условиях мы пока не можем. Однако масштабные катаклизмы на рынке труда, вызванные локдаунами в период пандемии COVID-19, могут служить интересной параллелью с грядущим массовым вытеснением человеческой работы.
Локдауны были событием, во-первых, неординарным. И, во-вторых, они отменяли работу в целых секторах экономики. Из-за чего распространенные стереотипы - прежде всего, социальная стигма, что потерявший работу является «неудачником», «проигравшим» - в данном случае не работали.
Исследование канадских работников, временно отстраненных от своих позиций в начале пандемии, не показало никаких негативных эффектов отстранения от работы на их самочувствие. Наоборот, в первый месяц оно даже было лучше, чем у их коллег, не терявших занятость. Авторы исследования объяснили это тем, что работники восприняли отстранение как «вынужденный отпуск». И вместо рабочих стрессов в их жизни появилось много времени на семейные и личные дела. Важно, что благодаря государственной поддержке отстраненные работники не испытывали серьезных финансовых неурядиц, как минимум в первые месяцы.
Следующая тема, которую поднимает Авитал Балвит - объем рабочего времени. Допустим, мы принимаем тезис о том, что работа абсолютно необходима для психологического благополучия. Но сколько именно работы необходимо? 40 часов в неделю? А почему не 72 часа, как это было в начале 20 века? Почему не 15 часов? Почему не 6 часов?
Балвит обращает внимание, что борьба трудящихся за более короткий рабочий день, за выходные, за ежегодные отпуска всегда мотивировались тем, что это улучшает человеческое благополучие. Так что высказанное выше шутливое предположение о том, что люди мрут от отсутствия работы, вряд ли обосновано.
Но борьба трудящихся за сокращение рабочего времени остановилась уже довольно давно. После чего затормозило и само сокращение. Говорит ли это о том, что людям не нужно больше времени на отдых? Или же говорит только о нынешней степени организованности рабочего класса?
Вторая гипотеза лежит в политической плоскости и потому является неоднозначной темой. А вот первой посвящено несколько исследований психологов. Балвит ссылается на одно из них, утверждающее, что для максимального благополучия нужна «золотая середина» в количестве рабочего времени - ни слишком мало, ни слишком много. Но количественный эффект в этом исследовании довольно скромный: разница составляет 0,2-0,3 пункта по 10-балльной шкале субъективного самочувствия.
Более надежные выводы можно поискать в самоощущениях людей, вышедших на пенсию. Они не работают, не считаются обществом «неудачниками» и имеют безусловный базовый доход в виде пенсии (хотя, как правило, он ниже, чем заработок до пенсии). Для этой категории Балвит находит весьма противоречивые выводы в разных исследованиях, что не позволяет с уверенностью говорить ни о негативных, ни о позитивных переменах после отказа от работы.
Другая категория, для которой формальная занятость стала нормой относительно недавно - женщины. В 1890 в США только 18% женщин были экономически активны. Cейчас эта цифра равняется 58%. Если, как утверждают сторонники незаменимости труда, только с помощью занятости можно достичь самореализации - мы должны были увидеть резкий всплеск субъективных оценок благополучия среди женского населения.
Увы, в субъективных оценках мы видим спад, а не рост. Как минимум на промежутке 1970-2000. Конечно, отмечает исследовательница, ухудшение эмоционального состояния от выхода на рынок труда еще не означает, что исчезновение рабочих мест сделает женщин счастливыми. Но, как минимум, нарратив о том, что без работы люди потеряют смысл жизни, выглядит не очень убедительным.
Наконец, исследовательница обращается к тому, с чему уместно было начать обзор - социальные нормы прошлого. В которых труду отводилось далеко не такое центральное место. Нынешняя трудовая этика берет своё начало в протестантских ценностях. Которые были творчески переработаны капитализмом и подчинены его интересам.
Капитализму было необходимо максимальное задействование имеющихся ресурсов - и среди этих ресурсов труд был одним из важнейших. Эта нужда и выстраивала всю систему социальной мотивации, все преобладающие представления о том, что является нормой, а что - приметой «неудачника». Эта нужда и создавала давление, побуждающее женщин выходить на рынок труда, «компенсируя» сокращение рабочей недели, введенное в рамках социальной поддержки трудящихся. Добавим, что во многом эта логика расширения ресурсной базы диктовала и ценности, декларируемые социалистическими правительствами.
Но это была не единственная логика в нашей истории. Не так давно, до триумфальной победы капиталима, сословные общества жили совершенно иными ценностями - в которых работе, да и вообще большинству экономических категорий, отводились далеко не самые почетные роли.
Балвит приводит в пример аристократию. Которую, по современным понятиям, можно отнести к категории «безработных». «Вероятно, они немного занимались управлением обитателями своих земель, некоторые окунались в политику или бывали втянуты в военные проекты, но по сравнению с большинством формальных работников они тратили на работу относительно мало часов», - пишет автор.
Это описание несколько смягчает важные акценты. Дело в том, что привилегированные сословия не просто находились в стороне от работы. Они презирали труд. Необходимость трудиться была социальным водоразделом, отделяющим высшие классы от нижних. Именно отсутствие труда и делала привилегированные сословия привилегированными.
Например, количество слуг было частью социального статуса еще и потому, что оно показывало, насколько дистанцирован их владелец от работы любого рода, даже самой минимальной. Хрестоматийным примером здесь являются некоторые древние общества с наиболее сильной социальной стратификацией, где аристократ избегал даже ходить сам - вместо этого его таскали на паланкине слуги.
Дистанцирование от работы подчеркивалось и в дизайне одежды для знати. Примерами здесь могут служить гротескно длинные рукава шуб русских бояр, многометровые шлейфы европейских дамских платьев и огромные гофрированные воротники для обоих полов.
По сути, с распространением капитализма мы увидели разворот отношения к работе на 180 градусов: если сейчас социальной стигмой считается отсутствие работы, то несколько веков назад работа считалась унизительным занятием.
Даже если мы посмотрим на демократические, более эгалитарные - в той степени, в какой этот термин применим к рабовладельческим государствам - общества вроде древнегреческого, мы увидим там аналогичное отношение к труду. Если не более враждебное. Труд, обозначаемый словом πόνος, считался в Греции проклятием. Он олицетворялся одноименным божеством, являвшимся сыном богини Эриды, отвечавшей за ссоры и борьбу.
«Кажется, что счастье зависит от праздности; мы работаем для того, чтобы наслаждаться свободным временем, подобно тому, как мы воюем для того, чтобы наслаждаться миром», - писал Аристотель. Согласно философу, труд был отупляющим занятием, мешающим гражданину преследовать истинные добродетели.
Наконец, мы можем пойти еще глубже к корням, к человеческой природе, и посмотреть на этику сохранившихся до наших дней сообществ охотников-собирателей. Бушмены, чья материальная культура слабо изменилась за последние 50-60 тысяч лет, очень высоко ценят праздное времяпрепровождение и значительную часть времени проводят за занятиями, сохранившими своё значение вплоть до наших времен - общением, музыкой и танцами.
Глядя на радикальные перемены отношения к труду, случившиеся в нашей истории и диктуемые господствующей идеологией, трудно поверить в какую-то абсолютную необходимость работы для полноценного существования личности. Капитализм возвысил её роль, поскольку труд был необходим для полноценного существования капитализма. Но не следует путать средство с целью. Как только искусственный интеллект снимет эту необходимость, нынешняя идеология утратит свою релевантность и будет заменена чем-то другим. Мы не вправе ожидать, что после исчезновения экономической ценности труда его социальная и культурная ценность останется в силе.
Что именно придёт на смену нынешней трудовой этике, сказать трудно. Пока Балвит видит образ жизни средневековой аристократии наиболее близким примером для нашего будущего. Впрочем, можно быть уверенным, что это окажется весьма неточной аналогией. Слишком большие изменения произошли с тех времен в технологической и культурной сферах.
И пока контуры новой этики неясны, Авитал Балвит беспокоится о проблеме, ответ на которую так или иначе придётся искать. Она приводит формулировку, созданную британским фантастом Иэном Бэнксом в его почти утопическом цикле о высокоразвитой цивилизации, называющей себя Культурой. «Единственное желание, которое Культура не могла удовлетворить своими средствами, было общим и для наследников ее оригинального человеческого населения, и для машин, которых они (как бы давно это ни было) создали: желание не чувствовать себя бесполезным».
Что же даст смысл существованию людей, терзается Балвит. Вопрос, конечно, фундаментальный. Но станет ли он намного более острым с приходом эры ИИ, по сравнению с его значением сегодня? Я не уверен. Хотя бы потому, что сейчас, если следовать логике автора, ответом на главный вопрос жизни, Вселенной и всего такого сейчас является зарплатное рабство. И это довольно низкая планка - я думаю, мы легко найдём более удовлетворительные ответы.
Балвит видит один из таких ответов в том, чтобы делать вещи для собственного удовлетворения - а не потому, что ты делаешь это лучше других.
Со стороны наивность и осторожность этого предложения вызывают горькое сочувствие. Оно отражает окружающие автора ценностные установки - установки гиперконкурентного капитализма, граничащего с социал-дарвинизмом, установки «крысиных бегов» за социальным статусом, слагающиеся в понятие «американской мечты».
Пожалуй, Кремниевая долина и топовые американские университеты (один из которых Балвит закончила с безупречными академическими показателями) являются местами, где эти ценностные установки поощряются наиболее высоко. И в этом плане робкость рассуждений Балвит по поводу того, что возможны и иные смыслы жизни, помимо престижности твоего резюме, не должна быть сюрпризом.
Тем не менее, если экспоненциальное развитие искусственного интеллекта принесет свои плоды, столкнуться с крахом ценностных установок придется большинству из нас. Конструктивный настрой и открытость новому, продемонстрированные автором эссе, будут лучшим решением в этой ситуации.
И, надеется Балвит, скорее всего в этот непростой период у нас будет хороший спутник. Как говорится, «тот, кто нам мешает - тот нам поможет». Речь о том, что системы общего ИИ - или даже сверхИИ - будут оказывать каждому психологическую поддержку и помогать восстанавливать потерянный смысл жизни. Повторюсь, что даже сегодняшние модели показывают очень хорошие результаты в области психологической помощи.
Конечно, есть определенная ирония в том, что именно машины будут направлять людей по пути истинных человеческих добродетелей - и подальше от зацикленности на строчках в резюме. Скептики скажут, что, если в области добродетелей не получилось у древних греков с рабовладельческой базой, то не факт, что получится у нас с машинной экономикой.
Но Кремниевая долина не слушает скептиков. А слушает крупные капиталы. И они твердо нацелены на вытеснение человеческого труда - вместе со всеми строчками резюме и смыслами существования - из экономики. Возможно, пять лет - это оптимистичный срок. Но еще более наивным, слепым оптимизмом была бы вера в то, что ИИ никогда не будет играть большой роли в экономике.
Лучше быть готовым к серьезным потрясениям на рынке труда. И, резюмируя философско-психологическую часть эссе Балвит, к тому, что душевные терзания по поводу потери работы будут далеко не самой крупной проблемой. При этом проблемы, несомненно, будут. Более материальные: экономические, политические и социальные. Их, я надеюсь, мы еще обязательно обсудим на страницах этого блога.
_______________________________________________________________
Друзья, я начал вести канал в Телеграм: Экономика знаний. Подписывайтесь!