Советский человек: живее всех живых
20 сентября в новом помещении Международного общества «Мемориал» прошел открытый семинар «Человек советский или современный? Политическая культура и ценности россиян» - пятый семинар в рамках проекта «Демократия в России», проводимого Аналитическим центром Юрия Левады (Левада-Центр) в партнерстве с Международным обществом «Мемориал». Семинар вела социолог Татьяна Ворожейкина.
Основными докладчиками выступили директор Левада-Центра Лев Гудков и руководитель отдела социально-политических исследований Левада-Центра Борис Дубин, которые рассказали о проекте «Советский простой человек» и его основных результатах, полученных с 1989 года до сегодняшнего дня.
Понятие «человек советский», или (пользуясь квазилатинским термином Александра Зиновьева) homo soveticus, - такое же обобщенно-теоретическое понятие, идеальный научный конструкт, как homo economicus (человек экономический), homo ludens (человек играющий), homo legens (человек читающий) и им подобные. Первое исследование «архетипичного» или «среднестатистического» советского человека появилось в 1956 году - это была работа западногерманского политолога Клауса Менерта (Klaus Mehnert) «Советский человек». Позже появились книги А. Зиновьева, А. Синявского, П. Вайля и А. Гениса и других авторов, описывавших феномен советского человека как в серьезном, так и в сатирическом ключе.
В 1989 году Всероссийский центр изучения общественного мнения (ВЦИОМ) начал проект социологического исследования советского человека под руководством Юрия Левады, который продолжали его ученики и последователи. Опросы проводились в 1989, 1994, 1999, 2003 и 2008 годах. Эта работа стала центральным проектом Левада-Центра, а ее результаты отражены в книгах «Советский простой человек» (1993) и многочисленных статьях.
Юрий Левада считал, что каждый тоталитарный режим конструирует свой проект человека и постепенно реализует его путем своего рода социальной селекции. Поначалу это единичный образец, который тиражируется с помощью институтов, массовых мероприятий, кино, литературы, песен, средств агитации и информации и т. д. Устойчивость тоталитарных режимов во многом базируется именно на нем, потому что этот выведенный тип продолжает воспроизводиться даже тогда, когда институты режима разрушены. Левада предполагал, что распад сталинской системы вел к разложению рожденного ею типа человека - этот процесс, растянувшийся на 1,5 - 2 поколения, и привел к концу социализма.
Опрос 1989 года, касавшийся разнообразных аспектов, вселял надежду, что молодые люди, более образованные и урбанизированные, отталкиваются от характерных ценностей советского человека, но уже следующий замер (1994) показал, что это иллюзия, а опросы 1999, 2003 и 2008 демонстрировали не только устойчивость, но и реставрацию родного «совка».
Главная черта «советского человека» - это человек изолированный, выросший в закрытом обществе. Он государственник, поскольку выключен из всех отношений, кроме государственных (власть - единственный источник его существования и благ, он приучен к государственному патернализму); он человек массы, поскольку уничтожены сословия и прочие стратификации общества, стремится быть как все и ориентирован на пониженные стандарты, боится сложного, нового и чужого. Этот человек свободен от истории, которая заменяется упрощенной мифологией (свои всегда побеждали чужих), от морали, от традиций и от ответственности.
Стратегия адаптации «советского человека» основана на понижении запросов и стремлении укрыться от государственного контроля. Демонстрируя лояльность и покорность, он одновременно не доверяет власти - отсюда формируются лукавство, цинизм и двоемыслие. Его недовольство пассивно, а отношение к тем, кто в чем-либо более успешен, выражается в зависти.
Сам социум, будучи по виду коллективистским, испытывает дефицит общего, что могло бы людей положительно объединять - в нем нет солидарности, и только узкие маленькие группы (семейные, дружеские, профессиональные) могут быть ресурсом выживания человека. Человек постоянно стремится перейти в режим исключения из «общих правил», не отвечать ни за что (кроме своих близких), реализовать свое алиби («мы не при чем», «государство - это не я»). Но при этом он всегда чувствует себя нарушителем, и в любом столкновении с милиционером или другим государственным чиновником он априорно в чем-то виноват.
Парадоксальным образом, большинство россиян считает, что ведет свободный образ жизни. За свободу они принимают внутреннее отсутствие, личную невключенность в «общие дела». И этим они оправдывают репрессивные меры по отношению к себе: «с нами по-другому (без палки) нельзя».
«Советский человек» сформировался как результат репрессивного воздействия на несколько поколений. В нем соединились механизмы, навязанные ему сверху, и защитные механизмы, адаптирующие к этому давлению. «Советскость» проявляется не только в наборе характеристик, но и в самом способе их соединения.
Во многих отношениях подобный опыт не является чем-то исторически уникальным, но другие страны и народы через него в конце концов прошли, а россияне нет. Способа демонтажа «советского человека» нет, кроме медленного распада, который выйдет за пределы двух ближайших поколений. Необходимо вкладывать усилия в образование, расширение кругозора, развитие любого разнообразия, но результат своего труда нам увидеть не дано.
Льву Гудкову и Борису Дубину оппонировал о. Яков Кротов. Социологи, сказал он, описывают синхронный срез, который получают в результате опросов, но историку картина видится совсем другой. «Тоталитаризм», «советский» и «постсоветский человек» - мнимые конструкции, а в диахронии есть «русский человек», не так уж сильно изменившийся с XVI века. Это человек военного, милитаристского государства, организованного как казарма.
За последние 400 лет Россия вела 334 войны. И русский человек по своей основной, если не единственной, функции был солдатом. Он не понимает, что такое право, поскольку в казарме никакие права не предусмотрены. Он крайне серьезен, а если ему и свойствен юмор, то казарменный, как у г-на Путина. Игра на понижение запросов - не более чем маскировка с целью сохранить тот небольшой ресурс, который у человека есть. Здесь проявляется специфика отечественного милитаризма: если британский или германский милитаризм агрессивен вовне, то русский агрессивен по отношению к собственному населению.
Условия существования такого человека выразительно сформулировала художница Ефросинья Керсновская: «Советскому человеку жить не дадут, но и умереть не позволят».
Вопрос Татьяны Ворожейкиной к докладчикам содержал похожий момент: если советский человек - продукт советской системы, почему многие образы русской классической литературы, например, Н. С. Лескова, так близки описанию «человека советского»?
Якову Котову возразил Лев Гудков, согласившийся, что милитаризм был важной конститутивной частью России, но общество не было казарменным, оно было дифференцированным, сословным и даже солдаты не представляли собой однородную категорию.
На вопрос Татьяны Ворожейкиной ответил Борис Дубин. В России постоянно происходила запаздывающая модернизация, и русская литература, как зеркало, показывала дефициты этих модернизаций, поэтому не удивительно, что классика рассказывает нам о предшественниках «советского человека» во всех его фазах.
В истории страны регулярно чередуются два режима: возбуждающий, модернизационный, и затухающий, возвращающий сознание общества в привычное оцепенение и мифологическое мышление. Сейчас мы переживаем вторую из этих фаз. Власть построена из того же материала, что и остальной «советский человек», и сегодняшние социологические опросы так называемых «элит» сводятся к одному: да, реформы нужны, но не при нас и не нашими руками.
Также на семинаре с репликами, возражениями и комментариями выступили социологи Алексей Левинсон, Любовь Борусяк, Сергей Магарил и другие. Материалы семинара будут опубликованы.
Основными докладчиками выступили директор Левада-Центра Лев Гудков и руководитель отдела социально-политических исследований Левада-Центра Борис Дубин, которые рассказали о проекте «Советский простой человек» и его основных результатах, полученных с 1989 года до сегодняшнего дня.
Понятие «человек советский», или (пользуясь квазилатинским термином Александра Зиновьева) homo soveticus, - такое же обобщенно-теоретическое понятие, идеальный научный конструкт, как homo economicus (человек экономический), homo ludens (человек играющий), homo legens (человек читающий) и им подобные. Первое исследование «архетипичного» или «среднестатистического» советского человека появилось в 1956 году - это была работа западногерманского политолога Клауса Менерта (Klaus Mehnert) «Советский человек». Позже появились книги А. Зиновьева, А. Синявского, П. Вайля и А. Гениса и других авторов, описывавших феномен советского человека как в серьезном, так и в сатирическом ключе.
В 1989 году Всероссийский центр изучения общественного мнения (ВЦИОМ) начал проект социологического исследования советского человека под руководством Юрия Левады, который продолжали его ученики и последователи. Опросы проводились в 1989, 1994, 1999, 2003 и 2008 годах. Эта работа стала центральным проектом Левада-Центра, а ее результаты отражены в книгах «Советский простой человек» (1993) и многочисленных статьях.
Юрий Левада считал, что каждый тоталитарный режим конструирует свой проект человека и постепенно реализует его путем своего рода социальной селекции. Поначалу это единичный образец, который тиражируется с помощью институтов, массовых мероприятий, кино, литературы, песен, средств агитации и информации и т. д. Устойчивость тоталитарных режимов во многом базируется именно на нем, потому что этот выведенный тип продолжает воспроизводиться даже тогда, когда институты режима разрушены. Левада предполагал, что распад сталинской системы вел к разложению рожденного ею типа человека - этот процесс, растянувшийся на 1,5 - 2 поколения, и привел к концу социализма.
Опрос 1989 года, касавшийся разнообразных аспектов, вселял надежду, что молодые люди, более образованные и урбанизированные, отталкиваются от характерных ценностей советского человека, но уже следующий замер (1994) показал, что это иллюзия, а опросы 1999, 2003 и 2008 демонстрировали не только устойчивость, но и реставрацию родного «совка».
Главная черта «советского человека» - это человек изолированный, выросший в закрытом обществе. Он государственник, поскольку выключен из всех отношений, кроме государственных (власть - единственный источник его существования и благ, он приучен к государственному патернализму); он человек массы, поскольку уничтожены сословия и прочие стратификации общества, стремится быть как все и ориентирован на пониженные стандарты, боится сложного, нового и чужого. Этот человек свободен от истории, которая заменяется упрощенной мифологией (свои всегда побеждали чужих), от морали, от традиций и от ответственности.
Стратегия адаптации «советского человека» основана на понижении запросов и стремлении укрыться от государственного контроля. Демонстрируя лояльность и покорность, он одновременно не доверяет власти - отсюда формируются лукавство, цинизм и двоемыслие. Его недовольство пассивно, а отношение к тем, кто в чем-либо более успешен, выражается в зависти.
Сам социум, будучи по виду коллективистским, испытывает дефицит общего, что могло бы людей положительно объединять - в нем нет солидарности, и только узкие маленькие группы (семейные, дружеские, профессиональные) могут быть ресурсом выживания человека. Человек постоянно стремится перейти в режим исключения из «общих правил», не отвечать ни за что (кроме своих близких), реализовать свое алиби («мы не при чем», «государство - это не я»). Но при этом он всегда чувствует себя нарушителем, и в любом столкновении с милиционером или другим государственным чиновником он априорно в чем-то виноват.
Парадоксальным образом, большинство россиян считает, что ведет свободный образ жизни. За свободу они принимают внутреннее отсутствие, личную невключенность в «общие дела». И этим они оправдывают репрессивные меры по отношению к себе: «с нами по-другому (без палки) нельзя».
«Советский человек» сформировался как результат репрессивного воздействия на несколько поколений. В нем соединились механизмы, навязанные ему сверху, и защитные механизмы, адаптирующие к этому давлению. «Советскость» проявляется не только в наборе характеристик, но и в самом способе их соединения.
Во многих отношениях подобный опыт не является чем-то исторически уникальным, но другие страны и народы через него в конце концов прошли, а россияне нет. Способа демонтажа «советского человека» нет, кроме медленного распада, который выйдет за пределы двух ближайших поколений. Необходимо вкладывать усилия в образование, расширение кругозора, развитие любого разнообразия, но результат своего труда нам увидеть не дано.
Льву Гудкову и Борису Дубину оппонировал о. Яков Кротов. Социологи, сказал он, описывают синхронный срез, который получают в результате опросов, но историку картина видится совсем другой. «Тоталитаризм», «советский» и «постсоветский человек» - мнимые конструкции, а в диахронии есть «русский человек», не так уж сильно изменившийся с XVI века. Это человек военного, милитаристского государства, организованного как казарма.
За последние 400 лет Россия вела 334 войны. И русский человек по своей основной, если не единственной, функции был солдатом. Он не понимает, что такое право, поскольку в казарме никакие права не предусмотрены. Он крайне серьезен, а если ему и свойствен юмор, то казарменный, как у г-на Путина. Игра на понижение запросов - не более чем маскировка с целью сохранить тот небольшой ресурс, который у человека есть. Здесь проявляется специфика отечественного милитаризма: если британский или германский милитаризм агрессивен вовне, то русский агрессивен по отношению к собственному населению.
Условия существования такого человека выразительно сформулировала художница Ефросинья Керсновская: «Советскому человеку жить не дадут, но и умереть не позволят».
Вопрос Татьяны Ворожейкиной к докладчикам содержал похожий момент: если советский человек - продукт советской системы, почему многие образы русской классической литературы, например, Н. С. Лескова, так близки описанию «человека советского»?
Якову Котову возразил Лев Гудков, согласившийся, что милитаризм был важной конститутивной частью России, но общество не было казарменным, оно было дифференцированным, сословным и даже солдаты не представляли собой однородную категорию.
На вопрос Татьяны Ворожейкиной ответил Борис Дубин. В России постоянно происходила запаздывающая модернизация, и русская литература, как зеркало, показывала дефициты этих модернизаций, поэтому не удивительно, что классика рассказывает нам о предшественниках «советского человека» во всех его фазах.
В истории страны регулярно чередуются два режима: возбуждающий, модернизационный, и затухающий, возвращающий сознание общества в привычное оцепенение и мифологическое мышление. Сейчас мы переживаем вторую из этих фаз. Власть построена из того же материала, что и остальной «советский человек», и сегодняшние социологические опросы так называемых «элит» сводятся к одному: да, реформы нужны, но не при нас и не нашими руками.
Также на семинаре с репликами, возражениями и комментариями выступили социологи Алексей Левинсон, Любовь Борусяк, Сергей Магарил и другие. Материалы семинара будут опубликованы.