Зачем нам еще одна книга о Сталине?
Павлова И. В. Механизм власти и строительство сталинского социализма / Отв. ред. В. Л. Дорошенко. - Новосибирск: Изд-во СО РАН, 2001. - 460 с.
Главный урок истории состоит в том, что уроки истории нас ничему не учат.
Олдос Хаксли
Некоторые предвидели ту перемену в людях, при которой мы сейчас присутствуем, -
появилась точно новая раса. Но все представляли себе это очень приблизительно и неверно.
Мы же видим это своими глазами. И нам следовало бы написать об этом книгу,
оставить свидетельские показания. Ведь потом этой ясно ощущаемой разницы
нельзя будет восстановить.
Яков Друскин, ок. 1932 г.
Вклад России в развитие такого жанра, как антиутопия, беспримерен. Этот вклад - чисто практический. На огромной территории удалось создать мир, живущий по нормам жестокой войны, с населением, адаптированным к подобной жизни. Если вспомнить недавний фильм «Матрица», то его вполне можно использовать как метафорическое изображение отнюдь не придуманной ситуации. Люди живут в крайне неприглядной реальности, но воспринимают ее совсем не такой. Некая искусственно выстроенная «матрица» заставляет их видеть мир и себя в очень даже приемлемом свете.
Все элементы уже неоднократно описаны. Описано и целое - и метафорически, и фактологически, и аналитически. Но «матрица» не распадается, хотя исчез самый главный элемент - ее создатель. Более того, она не позволяет выстроить на своем месте что-то другое.
Положение трудное. Может ли помочь еще одна книга - не факт. Но несомненно, что монография Ирины Владимировны Павловой [1] «Механизм власти и строительство сталинского социализма», в отличие от многих компромиссных работ и оценок сталинизма, появившихся в последнее время, - вклад в демонтаж «матрицы», а не в ее восстановление. Автор стремится к полноте и ясности выводов, сделанных на основании всего массива фактической и аналитической информации, доступной на сегодняшний день. К сожалению, у книги есть один обескураживающий недостаток, который едва ли не сводит на нет ее достоинства, - тираж: всего 300 экземпляров. Тем не менее, она уже привлекла внимание зарубежных историков. Перевод «военного» раздела книги подготовлен к печати в Америке.
***
Искажение и сокрытие информации - основные составляющие «матрицы». Россия, говорил Черчилль, это секрет, завернутый в загадку и спрятанный в тайну.
Первый вопрос - о преемственности замыслов Ленина и Сталина. Ленин неоднократно рассуждал об устройстве будущего общества, но даже в период «военного коммунизма» он не рассматривал строительство социализма как искусственное создание новой общественно-экономической формации. Он, видимо, стремился создать государственные, политические, социальные предпосылки для ее возникновения, а его высказывания 20-х гг. вообще отмечены большим скептицизмом. «К весне 1921 г. выяснилось, что мы потерпели поражение в попытке «штурмовым» способом, т. е. самым сокращенным, быстрым, непосредственным, перейти к социалистическим основам производства и распределения» [2]. «Конечно, мы провалились. Мы думали осуществить новое коммунистическое общество по щучьему велению. Между тем это вопрос десятилетий и поколений. <…>Можно попробовать загнать население в новый строй силой, но вопрос еще, сохранили бы мы власть в этой всероссийской мясорубке» (по воспоминаниям Б. Бажанова,бывшего секретаря Сталина).
Об идеях и настроениях Ленина 20-х гг. мы знаем, как ни странно, очень мало. Многие документы, очевидно, утрачены навсегда, среди них - более 40 писем Ленина Сталину (сохранились расписки Сталина в их получении). Другая часть недоступна. Директор Института марксизма-ленинизма Г. Л. Смирнов в записке ЦК от 14. 12. 1991 г. указывал, что остаются не опубликованными 3724 ленинских документа. За десятилетие ситуация практически не изменилась. Даже изданные тексты и документы, очевидно, подверглись личной сталинской цензуре.
Мог ли Сталин не понимать то, что понимал Ленин («мы провалились»)? Этого мы не знаем. Но мы знаем, что он стал делать с начала 20-х годов: после вступления в должность генсека он занялся строительством партийного аппарата - рычага, обеспечившего ему единовластие в партии и стране. Сосредоточение власти и оттеснение от руководства более авторитетных лидеров - Ленина и Троцкого - было его первой задачей; затем была искоренена самая возможность оппозиции. Весь аппарат Сталин формировал лично и вел для этого картотеку на интересовавших его людей, к которой не допускал даже своего секретаря. В апреле 1923 г. на XII съезде РКП(б) он определил свое кредо следующим образом: «После того, как дана правильная политическая линия, необходимо подобрать работников так, чтобы на постах стояли люди, умеющие осуществлять директивы, могущие принять директивы, как свои родные, и умеющие проводить их в жизнь».
Организационная структура партии выстраивалась вождем как иерархическая пирамида - традиционная форма власти во многих деспотических обществах [3]. «Эту систему отличали гиперцентрализация, единоначалие, жесткая командная соподчиненность всех звеньев сверху донизу, поддерживаемая, с одной стороны, убежденностью, с другой - страхом» (с. 154).
Одновременно формировался и СССР. «Это были две стороны одного процесса», - пишет И. В. Павлова. Все республики попали под прямое управление центральных союзных органов, а распоряжения партийной верхушки стали обязательными для ЦК компартий республик. В чистую декорацию диктатура партии (читай: ее главы) превратила и Советы.
Фактическая деятельность партаппарата была строжайше законспирирована. Принятие и выполнение судьбоносных для страны решений вершилось в тайне не только от всего народа, но и от основной части самой партии. «Конспиративными документами ЦК» считались протоколы пленумов, Политбюро, Оргбюро и Секретариата ЦК, а также все материалы и документы ЦК с надписью «Строго секретно». Человек, получающий их, не имел права никого знакомить с ними, копировать, делать выписки и в указанный срок был обязан их вернуть. Раз в две недели конспиративные документы, возвращаемые в Секретариат ЦК, сжигались. Порядок, утвержденный в начале 1920-х гг., сохранился до 1990-х годов, хотя в разное время изменялся в деталях.
«Партийный аппарат действовал как настоящая подпольная партия во враждебном окружении - такими же методами и приемами. Но здесь необходимо сделать существенное дополнение - в распоряжении этой партии аппарата были все государственные средства, и ей подчинялись все государственные ведомства» (с. 159-160). Первичные решения по всем актуальным вопросам внутренней и внешней политики принимались, как правило, на частных совещаниях у Сталина, которые не стенографировались и не протоколировались.
Вниз директивы передавались таким образом, что каждый промежуточный чиновник принимал соответствующее постановление уже от своего имени и далее действовал как высшее звено по отношению к нижестоящим инстанциям. Даже документы «о борьбе с саранчой в Средней Азии» и «о кастрации излишних быков в колхозах и совхозах» имели источником решения Политбюро. Номенклатура в целом выступала как исполнитель воли центральной власти и одновременно ее прикрытие. Принадлежность к номенклатуре давала человеку определенные привилегии, но она же в любой момент могла сделать из него «козла отпущения» за общие беды, переживаемые страной, или за локальные «перегибы», например, в «борьбе с саранчой».
Грандиозный проект «строительства социализма» Сталин описывал в категориях войны или военной операции, проводимой в условиях одновременно внешней угрозы и внутреннего заговора. Этот проект определял жизнь каждого человека того периода, а рецидивы такого видения отзываются в сознании россиян и доныне. Как было сказано в докладе генсека на XVI съезде ВКП(б), «организация наступления социализма по всему фронту» должна пониматься как «наступление на капиталистические элементы по всему фронту» (с. 127). Этим мотивировалась необходимость репрессий. Поскольку воевать в открытую враги уже не могут, их оружием стали вредительство, воровство и хищение госсобственности, саботаж и антисоветская агитация. Любые проявления инакомыслия расценивались как «обостренье классовой борьбы».
Какую цель видел перед собой Сталин, строя социализм? Часто говорят, что он превратил отсталую аграрную страну в передовое промышленное государство. А что было в реальности?
Коллективизация физически и морально уничтожила крестьянство, в традиционной формационной теории - класс, отличающийся сравнительно независимым характером производства, и заменила его настоящим государственным крепостничеством. Несмотря на хаос и разруху, колхозы сдавали государству хлеб по символическим ценам, в 10-12 раз ниже рыночных. Даже в голодные 1932-33 гг. хлеб вывозился из страны, а на полученные деньги закупались станки и готовое вооружение. В результате была подорвана многовековая культура хозяйствования, так или иначе служившая основой экономики России и других стран, по несчастью оказавшихся в составе СССР.
Так называемая индустриализация состояла в развитии всего лишь нескольких отраслей тяжелой промышленности и энергетики, нацеленных на создание все того же вооружения. «Рекордные темпы» объяснялись интенсивной закупкой западного оборудования, западных технологий, западной готовой продукции, тогда как собственный инженерный потенциал был целиком брошен на разработку военной машины. После этого естественное развитие экономических отношений и пропорций стало невозможным на долгое время вперед (никто сегодня не может сказать, на какое).
Эти меры были осуществлены методом жесточайших репрессий, превращением страны в громадный концентрационный лагерь [4]. Репрессии проводились волнообразно - за ужесточением следовало ослабление, как правило, сопровождавшееся ликвидацией наиболее рьяных исполнителей сталинских директив. Благодаря этому прятались «концы в воду», а у широких масс создавалось впечатление восстановления справедливости.
Количество жертв репрессий не может не быть дискуссионной цифрой - это следствие непрерывных партийных манипуляций с информацией. Данному вопросу посвящено немало страниц в книге И. В. Павловой. Но даже если брать только официальные данные о репрессиях в 1937-38 гг., получается, что в день расстреливалось по 934 человека, а по другим данным - 2950 человек ежедневно! Такие цифры бывают, только когда страна ведет тяжелую, кровопролитную войну. За весь период 1923-1953 гг. через репрессивные органы прошел каждый третий дееспособный человек общества. «А та часть общества, которая не сидела, а сажала, пытала, расстреливала, надзирала в лагерях и спецкоммендатурах! Не надо забывать и о том, что эти люди могли воспитать и воспитывали себе подобных. Насильственная криминализация советского общества - один из самых страшных результатов строительства сталинского социализма» (с. 334). Союз власти и самой низовой, люмпенизированной, бесхозяйственной части общества, начатый уже в революции, закреплялся в процессе «раскулачивания», затем в проведении репрессий. Зависть неудачника и холопа к трудолюбию и успеху была основой селекции нового человека.
Все эти процессы сопровождались навязыванием обществу чудовищного «новояза», требовавшего искоренение демократии именовать «демократизацией», а разгром культуры, учиненный откровенно безграмотными людьми «культурной революцией». Современники реагировали на это болезненно: «SOS. SOS. SOS. Я более позорной публики не знаю, чем Союз Писателей. Вот кого я действительно не выношу» (из записной книжки Д. Хармса, 1929 г.); «больше всего ненавижу газету «Правда» как олицетворение самой наглой лжи, какая когда-либо была на земле» (из дневника М. Пришвина, 1937 г.). Результат, однако, налицо - по словам современного американского историка Роберты Маннинг, «официальным курсом сталинского режима вплоть до осени 1937 г.» была… демократизация [6].
Считается, что социализм - общество социальной эффективности. «Социальная эффективность экономики характеризуется многими факторами. Среди них - способность существовать без безработицы и без ликвидации экономически нерентабельных предприятий, сравнительно легкие условия труда, способность ограничивать и вообще не допускать избыточные предприятия и сферы производства, не являющиеся абсолютно необходимыми, способность сосредоточивать большие средства и силы на решение исторически важной задачи - милитаризация страны и другие» [7]. Вот так выдающийся современный социолог, начав с устранения безработицы и «сравнительно легких условий труда», как бы между прочим, в конце фразы, вворачивает «милитаризацию страны» как «решение исторически важной задачи». В сталинском понимании социализм - общество военной эффективности, все остальное только риторический камуфляж. На деле «социальная эффективность» выглядит так. На вопрос «где взять деньги на военную реформу?» Сталин отвечает (когда из «раскулаченного» народа уже выжато все, что возможно): «Нужно, по-моему, увеличить (елико возможно) производство водки. Нужно отбросить ложный стыд и прямо, открыто пойти на максимальное увеличение производства водки на предмет обеспечения действительной и серьезной обороны страны. Стало быть, надо учесть это дело сейчас же, отложив соответствующее сырье для производства водки и формально закрепить его в госбюджете 30-31 года. Имей в виду, что серьезное развитие гражданской авиации тоже потребует уйму денег, для чего опять же придется апеллировать к водке» (с. 120-121). О том, что значит решать проблемы пополнения бюджета за счет продажи водки, Х. Г. Раковский писал еще в 1923 г.: «и, что самое ужасное, это то, что действие алкоголя подрывает не только жизнь тех, кто его употребляет, но и их потомства». Но его статья была сразу же запрещена сталинским Бюро Секретариата ЦК.
***
Какой бы глубочайшей конспирацией не был окружен главный замысел Сталина, в какие навороты «новояза» он бы не был закамуфлирован, все действия генерального секретаря неуклонно указывают в одну точку, на одну цель - подготовку войны.
Эта гипотеза стала предметом широкого обсуждения в России после публикации книг В. Суворова «Ледокол» (1992) и «День М» (1994). Надо признать, что стройную логическую аргументацию автора никому разрушить так и не удалось. Оппонентам удалось выдвинуть три возражения: 1) «Нет, этого не может быть, потому что этого не может быть никогда»; 2) «Нет никаких фактов и свидетельств, подтверждающих эту гипотезу»; 3) «Советский Союз не обладал достаточным количеством вооружений». Оставим в стороне первое возражение. Второе и третье рассматриваются в книге И. В. Павловой чрезвычайно подробно, как и вся дискуссия по этому вопросу в научной среде.
Отсутствие прямых документов и свидетельств не столь удивительно. Как уже говорилось, деятельность партийного руководства СССР с самого начала носила тотально конспиративный характер. «Можно с уверенностью сказать, что полной информацией о положении дел в стране обладали в те годы только два человека - Секретарь ЦК Сталин и Председатель СНК Молотов» (с. 205). Вряд ли и круг посвященных в стратегические планы Сталина был существенно шире. Характер послевоенных событий позволил заметать следы любыми способами, среди которых самым невинным было уничтожение документов. Сразу после окончания войны Сталин создал специальный орган для работы на Нюрнбергском процессе с целью немедленного пресечения любых попыток поставить вопрос о роли Советского Союза в развязывании войны. Из множества свидетельств, имеющихся в книге И. В. Павловой, приведем еще два. В ночь смерти Сталина три его наиболее вероятных «наследника» - Берия, Хрущев и Маленков - сожгли бумаги из сейфов и столов вождя, не сортируя и не читая. И уже после ХХ съезда партии по распоряжению Хрущева было уничтожено 11 бумажных мешков с документами, в которых находились бумаги Берии, материалы о Сталине и других руководителях партии. Тем удивительнее, что мы вообще имеем какие-то подтверждения планов великого генералиссимуса. Но все-таки они сохранились.
Что касается состояния вооружений, можно ограничиться оценками В. А. Золотарева, главного редактора готовившейся в конце 1980-х, но так и не вышедшей в свет «Истории Великой Отечественной войны советского народа», что к началу войны «только по танкам и самолетам мы превосходили вооруженные силы Германии, Японии, Италии, Румынии и Финляндии, вместе взятые, почти в два раза» (с. 365) [8].
Единственное, в чем, видимо, ошибся В. Суворов в своем эффектном описании великого «освободительного» похода, который начал бы Советский Союз 6 июля 1941 г.: он не был бы блестяще организованным и быстрым, а стал бы долгим, тяжелым и грязным, с огромными потерями для наступающей стороны. Однако жертвы Сталина не беспокоили.
Нападение Гитлера 22 июня 1941 г. не было «превентивным ударом». Он вел собственную агрессивную и завоевательную войну, упредив более хитрого, но все-таки просчитавшегося противника. Колоссальные ресурсы, сосредоточенные на западных границах Союза, ему удалось захватить или уничтожить в первые недели вторжения.
Что было потом? Существует свидетельство. Американский посол А. Гарриман спросил у Сталина: приятно ли ему - немцы стояли у Москвы, а сейчас он делит Берлин? Сталин ответил: «Царь Александр дошел до Парижа» (с. 426). У историков есть основания полагать, что «красный император» не остановился бы в Париже, а в 1942 году вторгся бы в Англию.
От главного замысла он не отказывался до конца. В 1952 г. советское правительство неожиданно прекратило выступать против перевооружения Германии; напротив, оно настаивало, чтобы Германия получила национальную армию. «Если Сталину хотелось натравить Германию и Францию друг на друга через 15-20 лет, он должен был позаботиться о том, чтобы Германия и Франция имели бы независимые вооруженные силы» (с. 427). Смерть генералиссимуса, державшего в голове «социалистический проект» во всей полноте, сделала воплощение проекта невозможным.
***
И все-таки? В другой книге, тоже появившейся в прошлом году, гораздо менее радикальной в позициях и выводах, но добавляющей много важных фактов, - «Неизвестный Сталин» Жореса и Роя Медведевых [9], есть глава «Секретный наследник Сталина».
Понятно, что у вождя не было преемников, способных продолжить его дело. Таких возле себя он бы просто не потерпел. Но, утверждают братья Медведевы, существовал хранитель культа, тайный душеприказчик, назначенный самим Сталиным.
Этим человеком был М. А. Суслов, «тайный Генсек КПСС». Именно он поддержал Хрущева в конфликте с Маленковым, а затем подготовил смешение зарвавшегося Никиты и в 1964 году прочитал доклад о культе личности Хрущева. После этого критика Сталина была фактически прекращена. «Советская империя снова начала расти, в основном за счет стран в Азии, Африке и в Южной Америке» [10].
Сохраняя структуру партийной власти и культ вождя, имел ли в виду «тайный Генсек» когда-нибудь передать по эстафете факел, от которого зажжет огонь лидер следующей эпохи? Не берусь судить. Скорее всего, страх был слишком велик.
В следующие десятилетия искусственная структура, державшаяся на замысле лидера и на тайне и страхе, стала в разных частях рушиться. Огромное множество субъектов изнутри и извне ускоряли этот процесс, пока он не превратился в стихийный обвал. Рухнула Берлинская стена, рухнул Варшавский договор, рухнул Советский Союз. Тут оказалось, что жить в других формах, отличных от «матрицы» [11], могут только страны, уже имевшие опыт развитого частного предпринимательства и правовых отношений, хотя даже им трудно оправиться от последствий социалистического эксперимента. Восточные «республики», тоже с огромными трудностями, возвращаются в мусульманский мир. Перспективы восточнославянских стран весьма неочевидны.
Одна из них - путь назад. Реабилитация сталинизма происходит по частям, но из маленьких клеточек быстро клонируется целое. Выясняется, что у нашего общества нет другого «положительного» примера в истории, на который можно опереться в пику сегодняшнему состоянию России, Украины и Белоруссии. Не последняя роль принадлежит экономическим публицистам, не без ностальгии вспоминающим годы «расцвета» советской экономики (например, в таком бестселлере 2000-х гг., как книга «Почему Россия не Америка?»).
***
Что еще необходимо добавить к сказанному? Все-таки Сталин сумел не только сломать народ, загнать в лагеря, выковать оружие и мобилизовать на войну, оказавшуюся совсем-совсем другой.
Он сумел соблазнить народ. Соблазнить идеей, посеянной в душах жителей России задолго до него. Идея эта - великодержавие.
В книге Владимира Паперного «Культура Два», написанной главным образом на материале советской архитектуры 1920-50-х гг., очень точно осмыслен характер явлений, периодически воспроизводящихся в русской истории. Общество словно утрачивает всякое этическое сознание и подчиняется завораживающей силе сугубо эстетического впечатления. История - грандиозный спектакль, страна - колоссальная сцена, жизнь - роль, которая дается человеку один раз и надо сыграть ее так, чтобы… понравилось Ему, кому-то тому, кто смотрит с очень большой высоты.
Эстетическое видение истории было свойственно не только Сталину. Интеллигент Бухарин писал: «мы создаем и создадим такую цивилизацию, перед которой капиталистическая цивилизация будет выглядеть так же, как выглядит «собачий вальс» перед героическими симфониями Бетховена» (с. 123).
Ключевые слова: «будет выглядеть, выглядит». Видимая сторона - это и есть главное в «матрице», ее оправдание и конечная цель. Не верьте, что это лишь показуха, что декорация вот-вот упадет и откроются такие задники, от которых вы потеряете сон. Искусство требует жертв. А гордость! А чувство причастности! Я был в этой массовке, это невозможно забыть, мы еще вам всем ПОКАЖЕМ.
Пренебрежение рациональностью - предмет нашей национальной гордости («Умом Россию не понять…»). Только возникает подозрение, что за великой загадкой русской души стоит довольно тривиальная вещь: мы не хотим быть на самом деле, мы хотим показать, какие мы на самом деле. А кто нужен невостребованному актеру? Зритель всегда в достатке. Нужен режиссер.
Исторический смысл Большого террора состоял в создании нового общества: однородного, деклассированного, легко управляемого и самое главное - стремящегося воспроизводить одну и ту же модель власти. Без такой власти существовать и функционировать оно не может.
Примечания
[1] В «ЭКО» печатались ее статьи «Сталинизм: тайна власти» (1991, № 5), «НЭП: жизнь
после смерти» (1991, № 12) и «Поездка Сталина в Сибирь. Почему Сибирь?» (1995,
№ 2).
[2] Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 204.
[3] Вряд ли удивительно, что внушительная часть российских управленцев до сих не представляет себе никаких других форм организации, кроме пирамиды. Что такое матрица - только не как метафора антиутопии, а как термин организационной культуры, уже приходится долго объяснять.
[4] 27 июня 1929 г., когда Политбюро утвердило предложение о создании массовых лагерей под управлением ОГПУ, единственное уточнение к проекту гласило: «Именовать в дальнейшем концентрационные лагеря исправительно-трудовыми лагерями» (с. 188).
[5] В рецензируемой книге приведены данные об образовании всех членов Политбюро партии сталинского периода. Ограничусь лишь тем, что процитирую забавное примечание: «К сожалению, при подготовке книги «Советское руководство. Переписка. 1928-1941 гг.» (М., 1999) составители посчитали возможным исправить грамматические ошибки авторов писем» (с. 209).
[6] Маннинг Р. Бельский район, 1937 год. Смоленск, 1998. С. 61, 79, 89.
[7] Зиновьев А. А. Коммунизм как реальность. М., 1994. С. 345.
[8] Огромный массив фактов приведен в работе М. И. Мельтюхова «Упущенный шанс Сталина. Советский Союз и борьба за Европу: 1939-1941. (Документы, факты, суждения)» (М., 2000) - после нее никакой возврат к версии о неготовности к войне или о миролюбивой (или даже оборонительной) политике Советского Союза невозможен. Однако оздачивает великодержавная, антизападная позиция автора. Фактически историк сожалеет о том, что Сталин не сумел воплотить свой замысел.
[9] Медведев Ж. А., Медведев Р. А. Неизвестный Сталин. М.: Права человека, 2001. Часть материалов, вошедших в книгу, ранее печаталась в «ЭКО» (1995, № 5; 1997, № 6; 2000, №№ 4, 11).
[10] Там же. С. 73.
[11] Разумеется, «Матрица» - американский фильм, и для западного зрителя это тоже не совсем чуждый образ. Но вопрос о том, в какой мере западный мир сам является «матрицей» (внешне гораздо более привлекательной, чем наш случай), здесь нет места обсуждать.
Опубликовано:
ЭКО: Всероссийский экономический журнал.
- Новосибирск, 2002. - № 2. - С. 175-187.
Главный урок истории состоит в том, что уроки истории нас ничему не учат.
Олдос Хаксли
Некоторые предвидели ту перемену в людях, при которой мы сейчас присутствуем, -
появилась точно новая раса. Но все представляли себе это очень приблизительно и неверно.
Мы же видим это своими глазами. И нам следовало бы написать об этом книгу,
оставить свидетельские показания. Ведь потом этой ясно ощущаемой разницы
нельзя будет восстановить.
Яков Друскин, ок. 1932 г.
Вклад России в развитие такого жанра, как антиутопия, беспримерен. Этот вклад - чисто практический. На огромной территории удалось создать мир, живущий по нормам жестокой войны, с населением, адаптированным к подобной жизни. Если вспомнить недавний фильм «Матрица», то его вполне можно использовать как метафорическое изображение отнюдь не придуманной ситуации. Люди живут в крайне неприглядной реальности, но воспринимают ее совсем не такой. Некая искусственно выстроенная «матрица» заставляет их видеть мир и себя в очень даже приемлемом свете.
Все элементы уже неоднократно описаны. Описано и целое - и метафорически, и фактологически, и аналитически. Но «матрица» не распадается, хотя исчез самый главный элемент - ее создатель. Более того, она не позволяет выстроить на своем месте что-то другое.
Положение трудное. Может ли помочь еще одна книга - не факт. Но несомненно, что монография Ирины Владимировны Павловой [1] «Механизм власти и строительство сталинского социализма», в отличие от многих компромиссных работ и оценок сталинизма, появившихся в последнее время, - вклад в демонтаж «матрицы», а не в ее восстановление. Автор стремится к полноте и ясности выводов, сделанных на основании всего массива фактической и аналитической информации, доступной на сегодняшний день. К сожалению, у книги есть один обескураживающий недостаток, который едва ли не сводит на нет ее достоинства, - тираж: всего 300 экземпляров. Тем не менее, она уже привлекла внимание зарубежных историков. Перевод «военного» раздела книги подготовлен к печати в Америке.
***
Искажение и сокрытие информации - основные составляющие «матрицы». Россия, говорил Черчилль, это секрет, завернутый в загадку и спрятанный в тайну.
Первый вопрос - о преемственности замыслов Ленина и Сталина. Ленин неоднократно рассуждал об устройстве будущего общества, но даже в период «военного коммунизма» он не рассматривал строительство социализма как искусственное создание новой общественно-экономической формации. Он, видимо, стремился создать государственные, политические, социальные предпосылки для ее возникновения, а его высказывания 20-х гг. вообще отмечены большим скептицизмом. «К весне 1921 г. выяснилось, что мы потерпели поражение в попытке «штурмовым» способом, т. е. самым сокращенным, быстрым, непосредственным, перейти к социалистическим основам производства и распределения» [2]. «Конечно, мы провалились. Мы думали осуществить новое коммунистическое общество по щучьему велению. Между тем это вопрос десятилетий и поколений. <…>Можно попробовать загнать население в новый строй силой, но вопрос еще, сохранили бы мы власть в этой всероссийской мясорубке» (по воспоминаниям Б. Бажанова,бывшего секретаря Сталина).
Об идеях и настроениях Ленина 20-х гг. мы знаем, как ни странно, очень мало. Многие документы, очевидно, утрачены навсегда, среди них - более 40 писем Ленина Сталину (сохранились расписки Сталина в их получении). Другая часть недоступна. Директор Института марксизма-ленинизма Г. Л. Смирнов в записке ЦК от 14. 12. 1991 г. указывал, что остаются не опубликованными 3724 ленинских документа. За десятилетие ситуация практически не изменилась. Даже изданные тексты и документы, очевидно, подверглись личной сталинской цензуре.
Мог ли Сталин не понимать то, что понимал Ленин («мы провалились»)? Этого мы не знаем. Но мы знаем, что он стал делать с начала 20-х годов: после вступления в должность генсека он занялся строительством партийного аппарата - рычага, обеспечившего ему единовластие в партии и стране. Сосредоточение власти и оттеснение от руководства более авторитетных лидеров - Ленина и Троцкого - было его первой задачей; затем была искоренена самая возможность оппозиции. Весь аппарат Сталин формировал лично и вел для этого картотеку на интересовавших его людей, к которой не допускал даже своего секретаря. В апреле 1923 г. на XII съезде РКП(б) он определил свое кредо следующим образом: «После того, как дана правильная политическая линия, необходимо подобрать работников так, чтобы на постах стояли люди, умеющие осуществлять директивы, могущие принять директивы, как свои родные, и умеющие проводить их в жизнь».
Организационная структура партии выстраивалась вождем как иерархическая пирамида - традиционная форма власти во многих деспотических обществах [3]. «Эту систему отличали гиперцентрализация, единоначалие, жесткая командная соподчиненность всех звеньев сверху донизу, поддерживаемая, с одной стороны, убежденностью, с другой - страхом» (с. 154).
Одновременно формировался и СССР. «Это были две стороны одного процесса», - пишет И. В. Павлова. Все республики попали под прямое управление центральных союзных органов, а распоряжения партийной верхушки стали обязательными для ЦК компартий республик. В чистую декорацию диктатура партии (читай: ее главы) превратила и Советы.
Фактическая деятельность партаппарата была строжайше законспирирована. Принятие и выполнение судьбоносных для страны решений вершилось в тайне не только от всего народа, но и от основной части самой партии. «Конспиративными документами ЦК» считались протоколы пленумов, Политбюро, Оргбюро и Секретариата ЦК, а также все материалы и документы ЦК с надписью «Строго секретно». Человек, получающий их, не имел права никого знакомить с ними, копировать, делать выписки и в указанный срок был обязан их вернуть. Раз в две недели конспиративные документы, возвращаемые в Секретариат ЦК, сжигались. Порядок, утвержденный в начале 1920-х гг., сохранился до 1990-х годов, хотя в разное время изменялся в деталях.
«Партийный аппарат действовал как настоящая подпольная партия во враждебном окружении - такими же методами и приемами. Но здесь необходимо сделать существенное дополнение - в распоряжении этой партии аппарата были все государственные средства, и ей подчинялись все государственные ведомства» (с. 159-160). Первичные решения по всем актуальным вопросам внутренней и внешней политики принимались, как правило, на частных совещаниях у Сталина, которые не стенографировались и не протоколировались.
Вниз директивы передавались таким образом, что каждый промежуточный чиновник принимал соответствующее постановление уже от своего имени и далее действовал как высшее звено по отношению к нижестоящим инстанциям. Даже документы «о борьбе с саранчой в Средней Азии» и «о кастрации излишних быков в колхозах и совхозах» имели источником решения Политбюро. Номенклатура в целом выступала как исполнитель воли центральной власти и одновременно ее прикрытие. Принадлежность к номенклатуре давала человеку определенные привилегии, но она же в любой момент могла сделать из него «козла отпущения» за общие беды, переживаемые страной, или за локальные «перегибы», например, в «борьбе с саранчой».
Грандиозный проект «строительства социализма» Сталин описывал в категориях войны или военной операции, проводимой в условиях одновременно внешней угрозы и внутреннего заговора. Этот проект определял жизнь каждого человека того периода, а рецидивы такого видения отзываются в сознании россиян и доныне. Как было сказано в докладе генсека на XVI съезде ВКП(б), «организация наступления социализма по всему фронту» должна пониматься как «наступление на капиталистические элементы по всему фронту» (с. 127). Этим мотивировалась необходимость репрессий. Поскольку воевать в открытую враги уже не могут, их оружием стали вредительство, воровство и хищение госсобственности, саботаж и антисоветская агитация. Любые проявления инакомыслия расценивались как «обостренье классовой борьбы».
Какую цель видел перед собой Сталин, строя социализм? Часто говорят, что он превратил отсталую аграрную страну в передовое промышленное государство. А что было в реальности?
Коллективизация физически и морально уничтожила крестьянство, в традиционной формационной теории - класс, отличающийся сравнительно независимым характером производства, и заменила его настоящим государственным крепостничеством. Несмотря на хаос и разруху, колхозы сдавали государству хлеб по символическим ценам, в 10-12 раз ниже рыночных. Даже в голодные 1932-33 гг. хлеб вывозился из страны, а на полученные деньги закупались станки и готовое вооружение. В результате была подорвана многовековая культура хозяйствования, так или иначе служившая основой экономики России и других стран, по несчастью оказавшихся в составе СССР.
Так называемая индустриализация состояла в развитии всего лишь нескольких отраслей тяжелой промышленности и энергетики, нацеленных на создание все того же вооружения. «Рекордные темпы» объяснялись интенсивной закупкой западного оборудования, западных технологий, западной готовой продукции, тогда как собственный инженерный потенциал был целиком брошен на разработку военной машины. После этого естественное развитие экономических отношений и пропорций стало невозможным на долгое время вперед (никто сегодня не может сказать, на какое).
Эти меры были осуществлены методом жесточайших репрессий, превращением страны в громадный концентрационный лагерь [4]. Репрессии проводились волнообразно - за ужесточением следовало ослабление, как правило, сопровождавшееся ликвидацией наиболее рьяных исполнителей сталинских директив. Благодаря этому прятались «концы в воду», а у широких масс создавалось впечатление восстановления справедливости.
Количество жертв репрессий не может не быть дискуссионной цифрой - это следствие непрерывных партийных манипуляций с информацией. Данному вопросу посвящено немало страниц в книге И. В. Павловой. Но даже если брать только официальные данные о репрессиях в 1937-38 гг., получается, что в день расстреливалось по 934 человека, а по другим данным - 2950 человек ежедневно! Такие цифры бывают, только когда страна ведет тяжелую, кровопролитную войну. За весь период 1923-1953 гг. через репрессивные органы прошел каждый третий дееспособный человек общества. «А та часть общества, которая не сидела, а сажала, пытала, расстреливала, надзирала в лагерях и спецкоммендатурах! Не надо забывать и о том, что эти люди могли воспитать и воспитывали себе подобных. Насильственная криминализация советского общества - один из самых страшных результатов строительства сталинского социализма» (с. 334). Союз власти и самой низовой, люмпенизированной, бесхозяйственной части общества, начатый уже в революции, закреплялся в процессе «раскулачивания», затем в проведении репрессий. Зависть неудачника и холопа к трудолюбию и успеху была основой селекции нового человека.
Все эти процессы сопровождались навязыванием обществу чудовищного «новояза», требовавшего искоренение демократии именовать «демократизацией», а разгром культуры, учиненный откровенно безграмотными людьми «культурной революцией». Современники реагировали на это болезненно: «SOS. SOS. SOS. Я более позорной публики не знаю, чем Союз Писателей. Вот кого я действительно не выношу» (из записной книжки Д. Хармса, 1929 г.); «больше всего ненавижу газету «Правда» как олицетворение самой наглой лжи, какая когда-либо была на земле» (из дневника М. Пришвина, 1937 г.). Результат, однако, налицо - по словам современного американского историка Роберты Маннинг, «официальным курсом сталинского режима вплоть до осени 1937 г.» была… демократизация [6].
Считается, что социализм - общество социальной эффективности. «Социальная эффективность экономики характеризуется многими факторами. Среди них - способность существовать без безработицы и без ликвидации экономически нерентабельных предприятий, сравнительно легкие условия труда, способность ограничивать и вообще не допускать избыточные предприятия и сферы производства, не являющиеся абсолютно необходимыми, способность сосредоточивать большие средства и силы на решение исторически важной задачи - милитаризация страны и другие» [7]. Вот так выдающийся современный социолог, начав с устранения безработицы и «сравнительно легких условий труда», как бы между прочим, в конце фразы, вворачивает «милитаризацию страны» как «решение исторически важной задачи». В сталинском понимании социализм - общество военной эффективности, все остальное только риторический камуфляж. На деле «социальная эффективность» выглядит так. На вопрос «где взять деньги на военную реформу?» Сталин отвечает (когда из «раскулаченного» народа уже выжато все, что возможно): «Нужно, по-моему, увеличить (елико возможно) производство водки. Нужно отбросить ложный стыд и прямо, открыто пойти на максимальное увеличение производства водки на предмет обеспечения действительной и серьезной обороны страны. Стало быть, надо учесть это дело сейчас же, отложив соответствующее сырье для производства водки и формально закрепить его в госбюджете 30-31 года. Имей в виду, что серьезное развитие гражданской авиации тоже потребует уйму денег, для чего опять же придется апеллировать к водке» (с. 120-121). О том, что значит решать проблемы пополнения бюджета за счет продажи водки, Х. Г. Раковский писал еще в 1923 г.: «и, что самое ужасное, это то, что действие алкоголя подрывает не только жизнь тех, кто его употребляет, но и их потомства». Но его статья была сразу же запрещена сталинским Бюро Секретариата ЦК.
***
Какой бы глубочайшей конспирацией не был окружен главный замысел Сталина, в какие навороты «новояза» он бы не был закамуфлирован, все действия генерального секретаря неуклонно указывают в одну точку, на одну цель - подготовку войны.
Эта гипотеза стала предметом широкого обсуждения в России после публикации книг В. Суворова «Ледокол» (1992) и «День М» (1994). Надо признать, что стройную логическую аргументацию автора никому разрушить так и не удалось. Оппонентам удалось выдвинуть три возражения: 1) «Нет, этого не может быть, потому что этого не может быть никогда»; 2) «Нет никаких фактов и свидетельств, подтверждающих эту гипотезу»; 3) «Советский Союз не обладал достаточным количеством вооружений». Оставим в стороне первое возражение. Второе и третье рассматриваются в книге И. В. Павловой чрезвычайно подробно, как и вся дискуссия по этому вопросу в научной среде.
Отсутствие прямых документов и свидетельств не столь удивительно. Как уже говорилось, деятельность партийного руководства СССР с самого начала носила тотально конспиративный характер. «Можно с уверенностью сказать, что полной информацией о положении дел в стране обладали в те годы только два человека - Секретарь ЦК Сталин и Председатель СНК Молотов» (с. 205). Вряд ли и круг посвященных в стратегические планы Сталина был существенно шире. Характер послевоенных событий позволил заметать следы любыми способами, среди которых самым невинным было уничтожение документов. Сразу после окончания войны Сталин создал специальный орган для работы на Нюрнбергском процессе с целью немедленного пресечения любых попыток поставить вопрос о роли Советского Союза в развязывании войны. Из множества свидетельств, имеющихся в книге И. В. Павловой, приведем еще два. В ночь смерти Сталина три его наиболее вероятных «наследника» - Берия, Хрущев и Маленков - сожгли бумаги из сейфов и столов вождя, не сортируя и не читая. И уже после ХХ съезда партии по распоряжению Хрущева было уничтожено 11 бумажных мешков с документами, в которых находились бумаги Берии, материалы о Сталине и других руководителях партии. Тем удивительнее, что мы вообще имеем какие-то подтверждения планов великого генералиссимуса. Но все-таки они сохранились.
Что касается состояния вооружений, можно ограничиться оценками В. А. Золотарева, главного редактора готовившейся в конце 1980-х, но так и не вышедшей в свет «Истории Великой Отечественной войны советского народа», что к началу войны «только по танкам и самолетам мы превосходили вооруженные силы Германии, Японии, Италии, Румынии и Финляндии, вместе взятые, почти в два раза» (с. 365) [8].
Единственное, в чем, видимо, ошибся В. Суворов в своем эффектном описании великого «освободительного» похода, который начал бы Советский Союз 6 июля 1941 г.: он не был бы блестяще организованным и быстрым, а стал бы долгим, тяжелым и грязным, с огромными потерями для наступающей стороны. Однако жертвы Сталина не беспокоили.
Нападение Гитлера 22 июня 1941 г. не было «превентивным ударом». Он вел собственную агрессивную и завоевательную войну, упредив более хитрого, но все-таки просчитавшегося противника. Колоссальные ресурсы, сосредоточенные на западных границах Союза, ему удалось захватить или уничтожить в первые недели вторжения.
Что было потом? Существует свидетельство. Американский посол А. Гарриман спросил у Сталина: приятно ли ему - немцы стояли у Москвы, а сейчас он делит Берлин? Сталин ответил: «Царь Александр дошел до Парижа» (с. 426). У историков есть основания полагать, что «красный император» не остановился бы в Париже, а в 1942 году вторгся бы в Англию.
От главного замысла он не отказывался до конца. В 1952 г. советское правительство неожиданно прекратило выступать против перевооружения Германии; напротив, оно настаивало, чтобы Германия получила национальную армию. «Если Сталину хотелось натравить Германию и Францию друг на друга через 15-20 лет, он должен был позаботиться о том, чтобы Германия и Франция имели бы независимые вооруженные силы» (с. 427). Смерть генералиссимуса, державшего в голове «социалистический проект» во всей полноте, сделала воплощение проекта невозможным.
***
И все-таки? В другой книге, тоже появившейся в прошлом году, гораздо менее радикальной в позициях и выводах, но добавляющей много важных фактов, - «Неизвестный Сталин» Жореса и Роя Медведевых [9], есть глава «Секретный наследник Сталина».
Понятно, что у вождя не было преемников, способных продолжить его дело. Таких возле себя он бы просто не потерпел. Но, утверждают братья Медведевы, существовал хранитель культа, тайный душеприказчик, назначенный самим Сталиным.
Этим человеком был М. А. Суслов, «тайный Генсек КПСС». Именно он поддержал Хрущева в конфликте с Маленковым, а затем подготовил смешение зарвавшегося Никиты и в 1964 году прочитал доклад о культе личности Хрущева. После этого критика Сталина была фактически прекращена. «Советская империя снова начала расти, в основном за счет стран в Азии, Африке и в Южной Америке» [10].
Сохраняя структуру партийной власти и культ вождя, имел ли в виду «тайный Генсек» когда-нибудь передать по эстафете факел, от которого зажжет огонь лидер следующей эпохи? Не берусь судить. Скорее всего, страх был слишком велик.
В следующие десятилетия искусственная структура, державшаяся на замысле лидера и на тайне и страхе, стала в разных частях рушиться. Огромное множество субъектов изнутри и извне ускоряли этот процесс, пока он не превратился в стихийный обвал. Рухнула Берлинская стена, рухнул Варшавский договор, рухнул Советский Союз. Тут оказалось, что жить в других формах, отличных от «матрицы» [11], могут только страны, уже имевшие опыт развитого частного предпринимательства и правовых отношений, хотя даже им трудно оправиться от последствий социалистического эксперимента. Восточные «республики», тоже с огромными трудностями, возвращаются в мусульманский мир. Перспективы восточнославянских стран весьма неочевидны.
Одна из них - путь назад. Реабилитация сталинизма происходит по частям, но из маленьких клеточек быстро клонируется целое. Выясняется, что у нашего общества нет другого «положительного» примера в истории, на который можно опереться в пику сегодняшнему состоянию России, Украины и Белоруссии. Не последняя роль принадлежит экономическим публицистам, не без ностальгии вспоминающим годы «расцвета» советской экономики (например, в таком бестселлере 2000-х гг., как книга «Почему Россия не Америка?»).
***
Что еще необходимо добавить к сказанному? Все-таки Сталин сумел не только сломать народ, загнать в лагеря, выковать оружие и мобилизовать на войну, оказавшуюся совсем-совсем другой.
Он сумел соблазнить народ. Соблазнить идеей, посеянной в душах жителей России задолго до него. Идея эта - великодержавие.
В книге Владимира Паперного «Культура Два», написанной главным образом на материале советской архитектуры 1920-50-х гг., очень точно осмыслен характер явлений, периодически воспроизводящихся в русской истории. Общество словно утрачивает всякое этическое сознание и подчиняется завораживающей силе сугубо эстетического впечатления. История - грандиозный спектакль, страна - колоссальная сцена, жизнь - роль, которая дается человеку один раз и надо сыграть ее так, чтобы… понравилось Ему, кому-то тому, кто смотрит с очень большой высоты.
Эстетическое видение истории было свойственно не только Сталину. Интеллигент Бухарин писал: «мы создаем и создадим такую цивилизацию, перед которой капиталистическая цивилизация будет выглядеть так же, как выглядит «собачий вальс» перед героическими симфониями Бетховена» (с. 123).
Ключевые слова: «будет выглядеть, выглядит». Видимая сторона - это и есть главное в «матрице», ее оправдание и конечная цель. Не верьте, что это лишь показуха, что декорация вот-вот упадет и откроются такие задники, от которых вы потеряете сон. Искусство требует жертв. А гордость! А чувство причастности! Я был в этой массовке, это невозможно забыть, мы еще вам всем ПОКАЖЕМ.
Пренебрежение рациональностью - предмет нашей национальной гордости («Умом Россию не понять…»). Только возникает подозрение, что за великой загадкой русской души стоит довольно тривиальная вещь: мы не хотим быть на самом деле, мы хотим показать, какие мы на самом деле. А кто нужен невостребованному актеру? Зритель всегда в достатке. Нужен режиссер.
Исторический смысл Большого террора состоял в создании нового общества: однородного, деклассированного, легко управляемого и самое главное - стремящегося воспроизводить одну и ту же модель власти. Без такой власти существовать и функционировать оно не может.
Примечания
[1] В «ЭКО» печатались ее статьи «Сталинизм: тайна власти» (1991, № 5), «НЭП: жизнь
после смерти» (1991, № 12) и «Поездка Сталина в Сибирь. Почему Сибирь?» (1995,
№ 2).
[2] Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 204.
[3] Вряд ли удивительно, что внушительная часть российских управленцев до сих не представляет себе никаких других форм организации, кроме пирамиды. Что такое матрица - только не как метафора антиутопии, а как термин организационной культуры, уже приходится долго объяснять.
[4] 27 июня 1929 г., когда Политбюро утвердило предложение о создании массовых лагерей под управлением ОГПУ, единственное уточнение к проекту гласило: «Именовать в дальнейшем концентрационные лагеря исправительно-трудовыми лагерями» (с. 188).
[5] В рецензируемой книге приведены данные об образовании всех членов Политбюро партии сталинского периода. Ограничусь лишь тем, что процитирую забавное примечание: «К сожалению, при подготовке книги «Советское руководство. Переписка. 1928-1941 гг.» (М., 1999) составители посчитали возможным исправить грамматические ошибки авторов писем» (с. 209).
[6] Маннинг Р. Бельский район, 1937 год. Смоленск, 1998. С. 61, 79, 89.
[7] Зиновьев А. А. Коммунизм как реальность. М., 1994. С. 345.
[8] Огромный массив фактов приведен в работе М. И. Мельтюхова «Упущенный шанс Сталина. Советский Союз и борьба за Европу: 1939-1941. (Документы, факты, суждения)» (М., 2000) - после нее никакой возврат к версии о неготовности к войне или о миролюбивой (или даже оборонительной) политике Советского Союза невозможен. Однако оздачивает великодержавная, антизападная позиция автора. Фактически историк сожалеет о том, что Сталин не сумел воплотить свой замысел.
[9] Медведев Ж. А., Медведев Р. А. Неизвестный Сталин. М.: Права человека, 2001. Часть материалов, вошедших в книгу, ранее печаталась в «ЭКО» (1995, № 5; 1997, № 6; 2000, №№ 4, 11).
[10] Там же. С. 73.
[11] Разумеется, «Матрица» - американский фильм, и для западного зрителя это тоже не совсем чуждый образ. Но вопрос о том, в какой мере западный мир сам является «матрицей» (внешне гораздо более привлекательной, чем наш случай), здесь нет места обсуждать.
Опубликовано:
ЭКО: Всероссийский экономический журнал.
- Новосибирск, 2002. - № 2. - С. 175-187.