Always yours
Возле входа в роскошный белый особняк было пустынно. Уже разошлись зеваки, умчалась, печально завывая, «Скорая помощь», разъехались бронированные лимузины, увозя потрясенных друзей и близких покойного. Спецкор газеты «Ведомости. Пятница» Алексей Яблоков, с ручкой и блокнотом наготове, бродил по дому, дивясь красоте и тонкости его отделки.
На третьем этаже, в ванной стояли двое коронеров и молоденький русский переводчик. Он держал в руках плотный белый лист бумаги.
- Что у вас? - отрывисто спросил Яблоков. - Завещание?
Переводчик покачал головой.
- Письмо. Нашли в кармане халата.
- Читайте! - велел коронер.
- Так… Значит, э-э-… господину Березовскому. От… господина Путина. Президента России.
- От Путина? - изумился коронер.
- Тут написано, - показал переводчик.
- Читайте, - распорядился следователь, дав знак полицейским, чтобы они отошли от ванной подальше.
Переводчик стал зачитывать:
«Борис! Я наделал много ошибок. Понимаю, как сложно меня простить, но я запутался и умоляю о прощении. Я изменил многие свои оценки. В том числе самого себя. Это касается того, что есть такое Россия и что есть Запад. Я абсолютно идеалистически представлял возможность построения демократической России. И идеалистически представлял, что такое демократия в центре Европы. Недооценил инертность России и сильно переоценил Запад. И это происходило постепенно. Я поменял свое представление о пути России…
Переводчик посмотрел на коронеров и Яблокова и прижал дрожащую руку с письмом к груди.
- Ходорковский, хоть и в тюрьме, а сохранил себя, - продолжал он читать, справившись с собой. - Но я - не Ходорковский. Это не значит, что я потерял себя. Но я пережил гораздо больше переоценок, разочарований. Мне шестьдесят лет, Борис, и я не знаю, что мне дальше делать. Ни о чем больше я так не мечтаю, как переехать в Лондон. Если бы ты позволил мне жить у тебя, забыть все прошлые обиды, просто заниматься наукой, я был бы счастлив. Пожалуйста, позволь мне позвонить тебе или хотя бы поговорить по скайпу. Вечно твой, Владимир».
- Always yours, - повторил коронер. - Теперь понятно, что с ним случилось. Поехали, ребята - больше здесь делать нечего.
На третьем этаже, в ванной стояли двое коронеров и молоденький русский переводчик. Он держал в руках плотный белый лист бумаги.
- Что у вас? - отрывисто спросил Яблоков. - Завещание?
Переводчик покачал головой.
- Письмо. Нашли в кармане халата.
- Читайте! - велел коронер.
- Так… Значит, э-э-… господину Березовскому. От… господина Путина. Президента России.
- От Путина? - изумился коронер.
- Тут написано, - показал переводчик.
- Читайте, - распорядился следователь, дав знак полицейским, чтобы они отошли от ванной подальше.
Переводчик стал зачитывать:
«Борис! Я наделал много ошибок. Понимаю, как сложно меня простить, но я запутался и умоляю о прощении. Я изменил многие свои оценки. В том числе самого себя. Это касается того, что есть такое Россия и что есть Запад. Я абсолютно идеалистически представлял возможность построения демократической России. И идеалистически представлял, что такое демократия в центре Европы. Недооценил инертность России и сильно переоценил Запад. И это происходило постепенно. Я поменял свое представление о пути России…
Переводчик посмотрел на коронеров и Яблокова и прижал дрожащую руку с письмом к груди.
- Ходорковский, хоть и в тюрьме, а сохранил себя, - продолжал он читать, справившись с собой. - Но я - не Ходорковский. Это не значит, что я потерял себя. Но я пережил гораздо больше переоценок, разочарований. Мне шестьдесят лет, Борис, и я не знаю, что мне дальше делать. Ни о чем больше я так не мечтаю, как переехать в Лондон. Если бы ты позволил мне жить у тебя, забыть все прошлые обиды, просто заниматься наукой, я был бы счастлив. Пожалуйста, позволь мне позвонить тебе или хотя бы поговорить по скайпу. Вечно твой, Владимир».
- Always yours, - повторил коронер. - Теперь понятно, что с ним случилось. Поехали, ребята - больше здесь делать нечего.