Дневник. Декабрь. ч. 1
Продолжение дневника лейтенанта 185-го пехотного полка 87-й пехотной дивизии вермахта Герхарда Линке.
Начало ...
"...
1 декабря 1941 г.
С наступлением дня продолжается продвижение вперед. Передовой батальон занимает позицию на опушке леса от Сватово до Кезьмино. В кустах замаскированы укрепления, их взяли с боем. Видимость донельзя плохая из-за густых зарослей. Я рассматриваю разбитые окопы. Почти в каждом видна скрюченная фигура. Я сую в окопы жердь и бросаю тяжелые комья мерзлой земли. Никто не движется: мертвы. Саперы нашего полка заняты сбором и уничтожением русского оружия. При этом они взяли много пленных. Передовой (3-й) батальон пробился между тем до опушки. Злобно строчат пулеметы сквозь ветви. В некоторых местах предполагаем наличие мин. Батальон занял намеченное исходное положение. Следующий за ним (2-й) батальон получил приказание обойти лесом соседнее село Кезьмино и действует с фланга. Отмеченная на карте просека снова не оказывается в действительности. Телефонистов на месте нет. В рядах идем заснеженным лесом. Я, как офицер связи, сопровождаю батальон. Неожиданно в лесу начинается перестрелка со сторожевой заставой, которую, к сожалению, мы не могли застать врасплох: она заметила нас, когда мы были в 30 шагах. Почти над нами пролетают снаряды нашей артиллерии. Населенный пункт должен теперь быть недалеко. Скоро мы видим его лежащим за поворотом реки.
Пулеметный и ружейный огонь со стороны батальона Швихпера, который тоже атакует противника. Вперемежку с этим бьют штурмовые орудия. Быстро перестроив боевой порядок, батальон Шлегеля ворвался в деревню. Пулеметы противника, установленные в кустах на краю деревни, строчат еще по ней. Мои телефонисты на месте, но связи нет. Прямо тошно становится. Идя по открытой местности, подходит 3-й батальон. Он занял позиции. Большевики держат деревню под легким артиллерийским огнем. Снова перестроившись, 3-й батальон под командованием ст[аршего] лейтенанта Маге (старший командир этого батальона тяжело ранен миной) выступает на Липки. Но он проходит только несколько сот метров и останавливается, так как наступает темнота. Тягач тяжелой зенитной пушки напоролся на мину и вышел из строя.
Унтер-офицер зенитного взвода убит у своего орудия. Лейтенант Готшлинг получил в грудь пулеметную очередь. Он умер героической смертью. Лейтенант Фельборг уже в полдень был ранен. Несколько снарядов попало в орудие штурмовой артиллерии, потом был разбит панорамный прицел: и то и другое не пригодно теперь к употреблению. Наши потери тоже немалы. Весь день было холодно, особенно это заметно, когда заходишь в дом погреться. Снаружи все успокоилось. Мы собираемся спать. Я вытаскиваю из кармана замерзший ломоть хлеба и уничтожаю его с завидным аппетитом.
Ночью 3-й батальон отбрасывает противника назад. Разведывательные отряды пробираются лесом и находят деревню Липки, нашу цель, не занятой. Они входят в нее еще ночью, выставляют посты. После беспокойной ночи мы двигаемся дальше вперед.
2 декабря 1941 г.
Основные силы полка прибывают в занятые ночью Липки. Цель дня - взять Палицы - достигнута. Батальон Шлегеля должен пробивать себе дорогу через лес в боях с большевистскими арьергардами и прочесать местность по обеим сторонам деревни. Четырехствольный пулемет, стоящий на грузовике, утюжит кустарник. Но пулеметная очередь ложится сравнительно высоко, опасны только отвратительные косые пули, жужжащие в ветвях. Между тем 10-я рота без потерь для себя очищает занятую противником позицию. Я снова со 2-м батальоном. Опушка леса находится под огнем гранатометов.
Деревня - она нам сначала не видна - должна находиться у подножья пологого холма, лежащего впереди нас. Местность открытая: только вдали, на горизонте, виднеется лес. Слева от нас, далеко впереди, тянется лес. Недалеко от края деревни должна находиться березовая роща…[D] Проходит немалое количество часов, прежде чем все подготовлено; нетерпеливо переступаем с одной ноги на другую. Ноги мерзнут. Наблюдаю беззаботность наших людей. Собираются группами, собираются на редкой опушке рощицы, прямо на видном месте. Энергично отчитываю несколько офицеров. Очень удивлен порядком автомобилей. Они следуют за соединением по пятам, большими группами, не обращая внимания на маскировку. Мои замечания пропадают даром. Батальон двигается к населенному пункту. Рота переползает от опушки леса к березовой роще.
Место находится под артиллерийским огнем. Русских нет. Перед нами долина Москвы-реки. За стогами вырисовываются очертания следующей деревни (Аксиньино), там видно движение. Тяжелые орудия быстро подходят к позициям, тяжелые пулеметы, противотанковые пушки, легкие полковые пушки прямой наводкой открывают огонь. Палицы лежат на возвышенности. По ту сторону Москвы-реки покрытые лесом холмы. Эта позиция будет для русских не очень-то приятна. Один нетерпеливый пулеметчик тоже хочет открыть огонь. По глупости или так как нет еще ориентировки, я уже не знаю, только первая пулеметная очередь попадает по своим же. Лейтенант Шрейтерер тяжело ранен и скоро истечет кровью. После того как прибывший в это время командир полка наметил линию главного сопротивления, я возвращаюсь назад в Липки на командный пункт. Мы расположились в школе. Вечером - приятная неожиданность. Генерал вызывает к себе господина полковника и сообщает ему, что фюрер награждает его рыцарским орденом железного креста. Эта гордая награда - достойное признание всего того, что сделал этот человек, его успехов.
Погода ясная и холодная. Весь день интенсивная деятельность русской авиации. Ночью наш врач обнаруживает в стене целую колонию клопов. Он изводит почти всю батарейку карманного фонарика, наблюдая последних.
3 декабря 1941 г.
Целый день в доме толчея. Время отнимают все, кому не лень. Около 20 ч. три низколетящих биплана сбросили листовки, но это бесчинство не причинило нам никакого вреда. Они появляются и над Палицами. Караульный, охраняющий штаб, хватает карабин и сбивает тремя выстрелами одну из машин. Она загорается.
Холодно, ясное звездное небо. Снег скрипит под ногами.
..."
4 декабря 1941 г.
Мы снова переживаем у телефона тяжелые часы. Противник атакует крупными силами Палицы. Он отбит с южной и восточной сторон. Зато пробился в лесу севернее деревни и угрожает прорывом между нашими опорными пунктами.
3-й батальон (старший лейтенант Маге) получает задание очистить местность от противника, высвободить свои силы. Я вызван туда. В лесу завязываются ожесточенные бои. Выстрелы не прекращаются ни на минуту. Многократное эхо усиливает впечатление от них. Тяжелые пулеметы русских утюжат кустарники, вокруг свистят снаряды. На время огонь утихает, потом тяжело ухает снаряд, и вся чертовщина начинается снова. Стреляют, по-моему, больше вслепую, лишь по предполагаемой цели. Свистящие там и тут пули вносят путаницу, так как никто не различает, где свои, где противник. После первого неожиданного столкновения русских больше не видно, их неприцельный огонь держит наших людей на расстоянии.
Неблагодарное это дело - брести ощупью, не зная куда, по густому кустарнику. От времени до времени раздается крик: это кого-нибудь настигла пуля. Бедные раненые, посиневшие, лежат на холодном снегу. Облегчить положение беспомощных людей в настоящих условиях почти невозможно. Кажется, что на пункте 793 не все в порядке. Я вызван для того, чтобы наблюдать за левым флангом и доносить. Я иду вместе с одним легкораненым, все время осторожно наблюдаю за местностью. Наталкиваюсь на свежие следы. Где-то здесь должны быть первые негодяи.
Через некоторое время встречаю разведывательный отряд соседа, который послан на подкрепление. Я знакомлю командира с положением вещей. Вдруг мы замечаем на небольшом расстоянии от нас, вблизи деревни Палицы, несколько темных, лежащих в снегу фигур; от времени до времени они осторожно передвигаются. Их примерно 15-20 человек. Никакого сомнения - это русские. Ползком они хотят пробраться назад, к своим. Я вскинул карабин к плечу. Разведывательный отряд приканчивает «братишек» и захватывает 4 тяжелых пулемета. Между тем 3-й батальон сумел взять несколько пулеметных гнезд и уничтожить засевшего в лесу противника.
С наступлением темноты положение всюду выправлено. Нами захвачены 15 тяжелых пулеметов и приведены в негодность, 43 человека пленных находятся в наших руках. Но рукопашные бои в лесу стоили и нашей крови. Полк потерял убитыми 31 солдата; 55 человек раненых значительно снижают его боеспособность. Старший лейтенант (1-й роты 187-го саперного батальона) умер на следующий день от тяжелого ранения в грудь.
5 декабря 1941 г.
Ночью температура падает до -26°. Чувствуем на себе беспощадный огонь противника. Намерены передвинуть главную линию обороны на опушку, а Палицы для руководства сопротивлением неблагоприятны.
Около полуночи беспокоящий огонь противника достигает Палиц. Тяжелая русская артиллерия присылает в деревню ураганный уничтожающий огонь. В промежутках между выстрелами местность освещается ракетами. Все это, без сомнения, означает подготовку к наступлению. Как всегда, в такие решающие моменты проводка[E] у нас оказывается испорченной (разбита снарядами), и радио нельзя пользоваться по случаю сильных морозов. Положение угнетающее, неопределенное. Я направляюсь к опушке леса узнать подробности. Над Палицами поднимается тяжелое дымовое облако. Пламя бьет из многих домов. Тяжелые мины непрерывно крошат деревню. Кажется, танки тоже принимают участие в деле уничтожения. Разрывы падающих гранат так близки, что мои барабанные перепонки ощущают напор воздушной волны. Наша артиллерия подавляет разведанные огневые точки противника концентрированным огнем. В воздухе стоит такой шум, как если бы пролетела стая гусей. Мне вспоминается поэтому песня «Дикие гуси в ночи шелестят». Очереди ложатся в цель, пока что пехота остается бездеятельной. Несколько тяжелых танков приближаются к деревне. Мы с нашими средними танками бессильны против этих чудовищ. Но красная пехота рассеяна. Вовремя подошедший батальон Маге сменяет батальон Шлегеля. Много машин и лошадей сгорели. Лейтенант Вецель легко ранен осколком. Весь день стоил нам 11 убитых, 34 ранены, 19 солдат получили тяжелые обморожения. Убыль офицеров значительна. Лейтенант Георги погиб геройской смертью. 1-й батальон 187-го артполка потерял много офицеров ранеными. Отчаянно жалко, что никто из них, кто заболел или был ранен и отправлен в тыл, не вернулся снова на передовую.
О полноценном пополнении не приходится думать. Не видно, когда сменят. Мы понемножку уже начинаем подсчитывать, когда выбудут из строя последние люди и некому будет держать оружие в руках. Наличие людей, способных обслуживать станковые пулеметы или тяжелые минометы, настолько незначительно, что при дальнейшей убыли эти виды оружия не смогут быть использованы. К тому же часть из них вместе с транспортными средствами при вступлении 1 декабря в Рузу была оставлена там ввиду отсутствия персонала.
Ледяной ветер бросает в лицо колкие иголки снега. На подшлемнике от дыхания оседает твердая корка. Быстро белеют отдельные части лица, и уже через несколько минут пребывания на морозе возвращаешься обмороженным. Многочисленные сторожевые посты и охранения пытаются согреть у жалких костров хотя бы ноги, наиболее чувствительные к холоду. Наше обмундирование не выдерживает сравнения с русским. У противника ватные штаны и куртки. Он одет в валенки и меховые шапки. В последнее время прибыла незначительная партия меховых шуб, они выдаются солдатам, которым больше приходится быть на морозе. Обуви недостаточно, особенно при теперешнем состоянии сапог и носков.
6 декабря 1941 г.
Разбивши себе голову у нас, красные сунулись к ближайшим соседям. Там выдвинувшиеся было части русских должны были отойти назад. При захвате отдельных узлов сопротивления всегда налицо опасность быть захваченным врасплох. То там, то здесь тяжелые местные бои приводят к успехам. Правый фланг корпуса все еще отстает. Поэтому отдан приказ выправить линию. Разведка будет произведена рано утром. На участке нашего полка линия эта крайне невыгодна. Она проходит по преимуществу лесом. Меня берет тяжелое раздумье, смогу ли я с моими малыми силами достроить позицию и удержать ее. Утром я отправился сначала в Кезьмино, а потом в Сватово, чтобы подготовить командные пункты.
Везде толчея. На дороге скучились машины всех частей, какие только можно вообразить. С большим трудом, не церемонясь с другими соединениями, смог поместить командный пункт в детском саду, массивном каменном здании. На улице трещит мороз.
7 декабря 1941 г. Рождественский пост
Сознаем невозможность удержать линию обороны. Предполагается дальнейший отвод сил в район Сурмино - Лукино. Вместе с командиром осматриваем местность для новой позиции. Саперы начинают тотчас же строительство блиндажей и заграждений. В детском доме устроен перевязочный пункт. Однажды утром в приемные часы здесь появляется человек 30 солдат из недавно переведенной сюда стрелковой роты. В общем привезли около 80 человек, 40 из них с обморожениями 2-й и 3-й степени, которые должны быть переведены в лазарет. Я имею возможность посмотреть обмороженные члены. Достойный сожаления вид. Опухшие ноги покрыты пузырями, да это уже и не ноги, а какая-то бесформенная масса, в некоторых случаях уже почерневшая. Те, которые до сих пор невредимо прошли сквозь дождь осколков, здесь становятся инвалидами.
Несколько уцелевших домов не могут дать приют на ночь всем желающим. Тесно прижавшись друг к другу, люди лежат до самых сеней. Они подогревают твердый как кость хлеб в открытой печи. Как плохо выглядят эти люди. Они устали и небриты, на них потрепанная одежда. От усталости люди падают прямо там, где они стоят. Что же делать дальше?
Ни одного свежего человека, который мог бы стать на место того, кто сегодня выйдет из строя. Неужели нет дивизии, которая смогла бы нас сменить?
8 декабря 1941 г.
Япония объявила Англии и Соединенным Штатам войну. Тем самым она окончательно на стороне Оси. О значении происходящего судить пока трудно. Я думаю все же, что это будет начало открытых военных действий между нами и Америкой. Первые действия японцев кажутся успешными.
С полудня беспокоящий огонь противника по дер. Кезьмино. Проводка снова не в порядке. В 17 часов, запыхавшись, прибегает связной. Он приносит потрясающее известие о смерти обер-лейтенанта Маге, адъютанта командира полка. Снаряд прямым попаданием в дом, где находился штаб батальона, убил несколько человек из штаба.
3-й батальон в этом отношении преследуют неудачи. Меня требуют на передовую и одновременно отвезти нового командира 3-го батальона (обер-лейтенант Вольф, 187-й артдивизион) в Кезьмино. Там все в ожидании атаки противника. Едва высказано это предположение, как атака начинается. Я бегу через деревню, замечаю, как пули пролетают между колен. Как красные искорки, разлетаются по небу трассирующие пули. Я больше не чувствую холода.
Прошел час, и огневой бой в лесу кончился. Дело сделано. На главной линии обороны остались единичные русские, которых надо оттуда выкурить. Возвратясь назад, узнаю о возобновившейся атаке. Снова везу на передовую срочно требующиеся там боеприпасы.
Русские с одной стороны ворвались в деревню. Проклятое свинство! Горит несколько домов. Остатки второго батальона не пускают противника к опушке, что восточнее деревни. Сотни солдат взлетели на воздух. Я вижу русских сквозь колеблющееся пламя. Положение неопределенное. Где-то застрял 3-й батальон. На обратном пути я забираю в грузовик раненых. Нелегкое это дело - увезти с поля боя измученных болью солдат. Между тем наступила полночь. Несколько часов она действует благотворно. Сквозь дремоту слышу все разговоры.
9 декабря 1941 г.
В один час 30 минут вместе с лейтенантом Варнштейном снова еду на передовую. 3-й батальон мы застали еще в деревне. Он отрезал часть деревни, находящуюся в руках противника. Посланные на выручку части 187-го пехотного и 187-го артиллерийского полков готовят контрудар.
Я возвращаюсь назад с донесением. Наконец могу отдохнуть несколько часов. Положение снова восстанавливается. 2-й батальон больше небоеспособен; на передовой остаются разведывательный отряд и отдельные роты батальона. Возобновленные в течение дня и следующей ночи попытки противника атаковать нас были отбиты.
10 декабря 1941 г.
Я еду в Борисково, чтобы подготовить новый командный пункт, отвод батальона проходит ночью незамеченным. Тыловые части остаются возле противника. Саперы взрывают танки и зенитные орудия.
11 декабря 1941 г.
Все части заняты строительством новой позиции. Нет материала, не хватает шанцевого инструмента. Жалко смотреть, с каким трудом работают люди без инструментов в промерзшей земле. О доставке столь необходимого оборудования в ближайшее время не приходится думать. Тыловые части отходят согласно приказу и поджигают оставленные деревни. Пламя пожара освещает ночное небо.
В 15 часов внимательно слушаем речь фюрера в германском рейхстаге, с удовлетворением узнаем об объявлении войны Соединенным Штатам. Мы этого ждали. Наши морские силы смогут ответить на наглый вызов Рузвельта.
12 декабря 1941 г.
Строительство позиций, несмотря на все трудности, продвигается вперед. Противник еще не подошел. Его охранение находится у Сватово. У правого (7-го) армейского корпуса противнику удалось прорваться угрожающе глубоко в тыл. Так как следует опасаться, что помешают нашим арьергардным частям, необходимо высвободить приданный нам артиллерийский дивизион. Надеюсь, это скоро будет выправлено. Как бы для разнообразия жестокие холода прошедших дней сменились сырой погодой. Последствия этого - гололедица.
13 декабря 1941 г.
Печальное торжество - состоялось погребение павших у Кезьмино товарищей. Вечером штаб полка переезжает в оборудованный для него блиндаж. Маленькая печка наполнена до отказа дровами и пылает, но все же никак не отогреет промерзшие стены.
14 декабря 1941 г. Воскресенье, третий Рожд[ественский] пост
Все покрыто инеем. Солнышко ярко сверкает в кристаллах снега. Мы же обеспокоены противником, атакующим почти весь день соседний полк слева. Противник прорвался к нам в тыл, уничтожить его не смогли. Угроза выросла. Предполагается новый отход. Для этого намечен вечер 15 декабря.
О Рождественском посте не приходится и думать. Отдельные части противника должны находиться у Огарково, на дороге, по которой происходит подвоз. Приказано оставить позиции завтра утром. Все это очень горько. Мы практикуем род боя, в котором никогда не упражнялись!
Несказанного труда стоило нам рытье земли без необходимого для этого инструмента. Мы рыли ее буквально ногтями. Наше убогое помещение готово. При этом были истрачены последние строительные материалы. У саперов нет больше ни единого гвоздя, ни одного конца проволоки. И вот приходится отказываться, оставлять на произвол судьбы землю, которую мы завоевали в нашем победоносном движении вперед. Боже мой! Боже мой! В чем мы провинились, что на нашу долю выпало такое?
Наше положение критическое. Возникает опасность быть отрезанными. Требуется не терпящее отлагательства отступление. 20 часов - это самый короткий срок. Надо спешить. Мы сможем съесть еще тарелку рисового супа. Как хорошо, что все уже подготовлено. Идем всю ночь напролет. Отходить придется, возможно, с боями. Внутренне мы готовы к этому. Положение неизвестно, большинство телефонных проводок не работает. Не перерезал ли их противник? В Сорокино еще есть промежуточная станция. Скользкая дорога заставляет помучиться. С трудом спускаемся на автомобилях с крутого склона. Штурмовые орудия больше уже не поднимутся. Как я узнал после, одно было взорвано. О судьбе второго ничего не известно. Встречи с тоже отступающими полками создают первые пробки. Но полнейшая неразбериха ждет нас лишь в следующем селе (Львово): хлынули части многочисленных откатывающихся назад дивизий, запрудили путь. Дорогу вынуждены объехать. Только самая безграничная бесцеремонность помогла нам пробиться с колонной. Нельзя избежать того, чтобы в такую темноту отдельные повозки не попали бы в эту кашу.
В Раково остановка. Дальнейший путь нужно сначала разведать. В переполненном помещении, сидя на стуле, я дремлю один час. Лейтенант Штробель лежит подо мною. Когда пламя в маленькой печурке затухает, становится холодно, и мы замерзаем. В помещении плохой, сырой воздух.
15 декабря 1941 г.
Лишь только начинает светать, мы продолжаем путь. Плохие дороги и снег создают много затруднений. Машины часто застревают в снегу. Медленно продвигаемся вперед. С трудом тащатся автомашины штаба полка. Одна из них должна быть взята на буксир вплоть до места отдыха - Загорье. Я прибываю туда около полудня. Южнее, совсем недалеко, слышен шум боя. С аппетитом уничтожаю несколько кусков черствого хлеба. О сне не приходится думать. Я остаюсь у телефонного аппарата, который здесь пока не снят. Опасности попасть в клещи, кажется, уже больше нет. В темноте продолжает свой путь длинная лента колонн. Нелегко везти с собой больных. Я хочу ехать вперед с повозками, но шоссе запружено машинами. Не успел еще выбраться из этого пекла, как повозка снова переворачивается в занесенную снегом яму. Пока мы стараемся ее вытащить, колонна проходит. Перегнать ее невозможно. Приведенный в порядок вчера утром грузовик испортился снова. Сломалась ось. Ничего не поделаешь. Мимо проходят последние части полка. Машину приходится оставить. Мы перегружаем три ящика ручных гранат в кабину.
Танк заправили 50 литрами горючего. Достаточно гранаты, чтобы все запылало. Кверху поднимается столб огня высотой в метр, машина стоит, охваченная ярким пламенем. Таким образом, все, что не может быть взято с собой и что не должно попасть в руки большевиков, уничтожено. На дороге остается несколько орудий 1-го дивизиона 187-го артполка. Измученные лошади не могут больше тащить повозки и околевают. Противотанковая рота потеряла несколько пушек и обозных повозок. От некоторых автомашин приходится отказаться из-за недостатка горючего. Чтобы переполнить чашу горечи, на повороте еще раз переворачивается тяжело нагруженная повозка и задерживает нас. Едва собираемся снова в путь, как нагоняет взвод тяжелых пехотных орудий.
Бедные люди, потратили столько трудов, чтобы спасти тяжелые ваги. На последнем крутом склоне орудие проваливается в глубокую яму, его больше не спасти. Взрываем.
21 час. В Денисихе мы попадаем в страшную неразбериху. Мой полк давно прошел. Какие нерадостные картины предстают перед моим взором. На дороге то там, то здесь валяются ящики с боеприпасами, ящики со снарядами; еду дальше - они лежат уже горами. Нахожу и предметы снаряжения. Все эти вещи принадлежат чужому, не моему полку. Мы оставляем позади все эти неразумно брошенные вещи. Опять вынуждены присоединиться к одной колонне. Застопорилось! Ни взад, ни вперед. В нескольких километрах от нас труднопроходимый участок пути. Ездовые выпрягают лошадей и гонят их назад в деревню. Я посылаю и двух помощников ездовых погреться. Сам остался в лесу около машин. Полночь уже миновала.
Холод проникает всюду. Я стараюсь защитить себя одеялом и двумя шинелями, но коченеют от мороза ноги. Сильно метет, снег покрывает нас и повозки.
16 декабря 1941 г.
Медленно трогается передняя колонна. Пробка впереди уже рассосалась, и мы двигаемся сравнительно хорошо. Какие потрясающие картины встают перед нами. Я думаю, что видел подобное только в походе на Запад при отступлении французских войск. Разбитые машины, рассыпанные патроны. Во многих случаях поспешили сбросить. Очень скверно, что у нас нет в достаточном количестве скрытых складских помещений, в которых можно было бы спрятать хотя бы самое ценное.
Моральное состояние и дисциплина при этом отступлении подверглись тяжелым ударам. Сколько ценного имущества растрачено зря! Не потрудились даже уничтожить все это! Можно опасаться, что эти боеприпасы обрушатся на нашу голову. С маленькими преградами добираюсь благополучно до полка. Мы проходим через Вишенки, бывшее место расположения штаба полка, здесь мы имели некогда неприятные часы. Тогда, конечно, никто не думал, что мы увидим эту деревню снова… Хотя положение и тогда, в ту осеннюю слякоть, не было блестящим, теперь оно потускнело еще больше. Понесенные за это время многочисленные потери ослабили нас еще более. Между тем мы получили 200 человек пополнения, которое кое-как наскребли в тыловых частях (транспортных частях и обозах), не принимая во внимание возраст, специальность и льготы последним сыновьям.
«Боеспособность» этой «элиты» не подлежит никакому сомнению, многие солдаты не владеют даже собственной винтовкой. Я думал, что подобное возможно лишь в наспех сколоченных русских бригадах.
На переходе Песочное - Подпорино мы отдыхали только один раз несколько часов. Вечером мы должны двигаться дальше. Цель наша - Тишино, также хорошо знакомое по периоду наступления. Там мы должны стоять ближайшие дни, прикрывая движение. Я проезжаю через Рузу, оставленную, почти совсем обезлюдевшую. Кое-где горят деревянные дома. Эти факелы освещают город. Светло как днем. Мы переезжаем в старую квартиру полковника Рааке. Ночью приходит приказ: подготовиться к обороне. Наконец, властное слово фюрера: дальше отступать нельзя. Рузскую линию обороны держать до последнего! Сам город Руза должен быть превращен в предмостный плацдарм.
17 декабря 1941 г.
Оборона сразу же поставила перед нами тяжелые заботы и головоломные вопросы. То и дело выявляются потери в боеприпасах и в снаряжении. Последняя батарея капитана Рааке оставлена в Рузе. Город переполнен обозами и частями всех дивизий, какие только можно вообразить. Эти группы и группки то и дело разбиваются и рассеиваются. Бестолковое руководство некоторыми частями заставляет только пожимать плечами. Этим дивизиям стоило бы поставить в пример руководство отступлением в моем полку. (Обращение по радио генерала Мартинека к 9-му армейскому корпусу 17 декабря [19]41: «Только что прошел в полном порядке через Рузу 2-й батальон 125-го сп[F]».)
Представляются невероятные картины. Совершенно опустившиеся фигуры бродят повсюду в недостойном виде, как бродяги, как последняя сволочь. Я вмешиваюсь каждый раз, когда мне встречается такой распущенный парень; по большей части - это солдаты краткосрочники, без основательной муштровки. В 267-й дивизии дело дошло даже до кровавой потасовки.
Новая линия обороны проходит по нашему участку леса, по эту сторону реки. Эта линия, несомненно, лучше, чем была в Кезьмино, но хуже, чем в Борисково. Участок для нас очень широк.
18 декабря 1941 г.
Нам в поддержку прислана легкая зенитка. С помощью саперов создаем позиции. Снова начались мучения с саперным инструментом, прежде всего - с кирками и лопатами. Опять работу тормозит отсутствие проволоки и мин. В наличии нет решительно ничего. Наконец нам удалось добиться, чтобы и нам кое-что уделили. Я тотчас же срываюсь с места, чтобы на двух машинах привезти немного мин и мотков колючей проволоки с указанного склада.
Это была неудачная поездка. На ветхом мосту машина провалилась и застряла среди торчащих бревен. Потом мы увидели, что сбились с пути, на повороте был сломан светофор, вторая машина полетела под откос. После многих усилий машины снова могут продолжать путь. Только добравшись до объезда, мы смогли приблизиться к пригодной для движения дороге. Но выехали мы на нее не скоро. Потом выяснилась невозможность проехать и по этой дороге. Тяжелая машина не могла взять скользкий подъем. Пришлось ее оставить до завтра; поехали дальше без нее. По пути лопнули две камеры. В темноте ни одна душа не нашла бы указанного склада.
19 декабря 1941 г.
Так как нам до крайности требуются заградительные средства, я снова пускаюсь в путь, чтобы разыскать склад мин. На этот раз беру с собой броневик. Нам приходится промчаться через участок, обстреливаемый противником. Сошло благополучно. Мы нагружаем наши повозки до отказа долгожданными минами и проволокой. При отъезде в одном месте нас застиг пулеметный огонь. Но и тут удалось благополучно провезти тяжело нагруженные повозки. Сегодня из лазарета вышло 27 человек. Я приказываю прятать всякого рода оружие, снаряжение и боеприпасы, валяющиеся без присмотра, а кое-что из того, что может нам пригодиться, беру с собой.
20 декабря 1941 г.
Мы лихорадочно работаем над созданием позиций. Переселяемся в Ватулино. В Тишино такая ужасающая теснота, что мы должны найти для батальона место, где бы части, отведенные с передовых, могли бы обогреться и отдохнуть хотя бы одну ночь.
21 декабря 1941 г.
Несколько дней на участке полка наблюдается беспокоящий огонь, в результате - единичные потери. Противник не прочь бы дать о себе знать, но выставленные мины внушают ему, по всей вероятности, уважение. Завязывается бой местного характера, который приводит к дальнейшим потерям. Несколько солдат попало, очевидно, в русский плен. Требование пополнения становится все более настойчивым. Пополнение было обещано, и мы получили его в количестве 40 человек, среди них - 2 офицера маршевого батальона. Но оно не внесло существенных изменений в наше положение, так как в тот же день примерно то же число людей было отправлено в лазарет. Новые части должны быть подброшены на самолетах.
Первая партия поступила в другую часть. На следующий день машины из-за неблагоприятных метеорологических условий не смогли подняться в воздух. На новый подвоз теперь рассчитывать не приходится. До чего все это доведет нас? Сначала формируются хорошие боеспособные части, потом ничего не делается, чтобы освежить их. У людей такое чувство, как если бы их поставили на пост, а потом забыли сменить. Разве же мы покинуты? У нас сложилось впечатление, что все мероприятия проводятся не вовремя и что теперь еще не все сделано, что надо. Часто мы получаем просьбы о назначении и характеристике из гарнизона на родине. Там все казармы переполнены, а здесь на фронте нам дорог каждый человек, в первую очередь - специалисты и офицеры. Какая-то инстанция с непонятным упорством удерживает людей в тыловых частях. Хоть вой с досады!
Мы были поражены, услышав утром сообщение о смене командования армией. Командование взял в свои руки сам фюрер. Краткий приказ знакомит нас с этим. Я предполагаю, что смена связана с нашим отступлением, которое при более предусмотрительной организации дела - своевременном подвозе резервов - могло бы быть устранено. Мы понимаем, что наш транспорт проделывает колоссальную работу. Сеть железнодорожных и шоссейных дорог на этих бесконечных равнинах так мала, что они нагружены до отказа. Теперь же на работе транспорта сказываются холода. На тысячи километров не найдешь угля. Сигнализация не работает, нередки снежные заносы. Но все эти трудности должны быть преодолены. Поэтому нет ничего удивительного, что нам не хватает многого, я бы сказал - у нас нет почти ничего. Сначала мы могли достать многое в захваченных областях. Запасов для скота и лошадей в течение всех непогожих месяцев, когда мы предоставлены самим себе, было достаточно. Теперь мы находимся в той же местности. Наши ничтожные остатки скоро иссякнут.
Картофель добавляется в пищу лишь в самых ничтожных количествах. Скот полностью вырезан, фураж в округе на исходе. Овес и раньше было трудно достать. Хорошо еще, что питание и боепитание поступало до сих пор в достаточном количестве. Все прочие вещи нужны нам до зарезу. Я уже называл здесь заградительные средства, также осветительные средства, инструмент, строительные материалы - все это поступает плохо.
22 декабря 1941 г.
После тщательных поисков нашел среди разбитых брошенных автомашин кое-какое хорошее оружие и аппаратуру. Мы все прячем, постараемся скоро пустить в дело.
Сильная метель доставляет нам много хлопот. Достаточно сильного порыва ветра, чтобы только что расчищенные дороги стали снова непроезжими. Даже на санях трудно пробраться. Нас одолевают заботы о подвозе. Достаточно нескольких дней, чтобы прекратилось всякое движение.
23 декабря 1941 г.
Стоит многих трудов добиться, чтобы нам оставили расположенную на передовой линии легкую зенитку. То и дело этот вопрос встает снова. Все время нет ясности, кто должен ею распоряжаться.
Ночью русским удалось, пробравшись через минные заграждения, пробиться к нашей линии обороны. Контратакой рота противника была отброшена назад, дело выправлено. При этом попали в плен вышеназванные солдаты (а не 21 декабря). Продовольственный обоз застрял где-то в сугробах. Все еще идет сильный снег. Порывистый ледяной ветер свистит над равнинами. Я иду в разведку. Зимний лес стоит нетронутый. Как заколдованный. До меня здесь не было ни души. Царит глубокая тишина. Ветви деревьев и кустов гнутся под тяжестью снега.
24 декабря 1941 г. Рождественский вечер
Рождество начинается с 18 часов. В полдень - интенсивная деятельность авиации противника. Наблюдал, как сбили русский истребитель. Командир вместе с лейтенантом Штробелем поехали на передовую и в соседнюю дивизию. Я вношу краткие записи в этот дневник. Они не должны быть блестящими, стилистически безукоризненными сводками. Нет, такие же беспощадные, как сама действительность, эти записки должны содержать самое существенное дня.
С наступлением темноты командир в сопровождении лейтенанта Штробеля разыскивает несколько свободных хат. По его возвращении возле маленькой елки собираются офицеры и ординарцы штаба полка; господин полковник говорит несколько слов о военном Рождестве 1941 г. Свечи освещают просторную избу, и каждый думает, конечно, о Рождестве на родине, о дорогих людях.
Маркитанты припасли для каждого кое-какие мелочи. Можно получить бритвенный прибор, зубную пасту, гребенки, писчую бумагу, стельки, пудру и т.п. Я выбираю зажигалку, записную книжку, носовые платки и фляжку старого Ловенделя; жаль, что не пришла рождественская почта, - радостная распаковка посылочек поэтому отпадает.
Нашим ребятам удалось, несмотря на все трудности, спасти предназначенного на сегодня гуся. Он успел за это время переменить несколько хозяев, но все снова возвращался к старому. Наши люди мастерски приготовили праздничный обед. Вовремя подоспели две фляжки французского секта[G], о существовании которого у нас никто и не подозревал.
Молоко и пудинг, любовно посланные матерью, были вкусным десертом. Большой рождественский ящик командира таил в себе еще кое-что. Радость доставила мне одна маленькая книжка. Сегодня для частей получен в большом количестве табак и немного шоколада.
Мерцают свечи, каждый из нас занят письмами домой. Потом еще раз пьем чай с печеньем. Так, под звуки радио, проводим мы рождественский вечер. Он полон грусти, воспоминаний и надежд. В этот вечер мы ждали выступления русских, была объявлена тревога. Но на всем нашем участке - спокойствие. Когда выходишь на улицу, видишь, как поднимается над темными верхушками деревьев серебряный светящийся шар. На несколько секунд освещает землю, потом гаснет, и ландшафт снова погружается в темноту.
..."
РГАЛИ. Ф. 1712. Оп. 1. Д. 645. Л. 19-54.
Продолжение следует ...
Начало ...
"...
1 декабря 1941 г.
С наступлением дня продолжается продвижение вперед. Передовой батальон занимает позицию на опушке леса от Сватово до Кезьмино. В кустах замаскированы укрепления, их взяли с боем. Видимость донельзя плохая из-за густых зарослей. Я рассматриваю разбитые окопы. Почти в каждом видна скрюченная фигура. Я сую в окопы жердь и бросаю тяжелые комья мерзлой земли. Никто не движется: мертвы. Саперы нашего полка заняты сбором и уничтожением русского оружия. При этом они взяли много пленных. Передовой (3-й) батальон пробился между тем до опушки. Злобно строчат пулеметы сквозь ветви. В некоторых местах предполагаем наличие мин. Батальон занял намеченное исходное положение. Следующий за ним (2-й) батальон получил приказание обойти лесом соседнее село Кезьмино и действует с фланга. Отмеченная на карте просека снова не оказывается в действительности. Телефонистов на месте нет. В рядах идем заснеженным лесом. Я, как офицер связи, сопровождаю батальон. Неожиданно в лесу начинается перестрелка со сторожевой заставой, которую, к сожалению, мы не могли застать врасплох: она заметила нас, когда мы были в 30 шагах. Почти над нами пролетают снаряды нашей артиллерии. Населенный пункт должен теперь быть недалеко. Скоро мы видим его лежащим за поворотом реки.
Пулеметный и ружейный огонь со стороны батальона Швихпера, который тоже атакует противника. Вперемежку с этим бьют штурмовые орудия. Быстро перестроив боевой порядок, батальон Шлегеля ворвался в деревню. Пулеметы противника, установленные в кустах на краю деревни, строчат еще по ней. Мои телефонисты на месте, но связи нет. Прямо тошно становится. Идя по открытой местности, подходит 3-й батальон. Он занял позиции. Большевики держат деревню под легким артиллерийским огнем. Снова перестроившись, 3-й батальон под командованием ст[аршего] лейтенанта Маге (старший командир этого батальона тяжело ранен миной) выступает на Липки. Но он проходит только несколько сот метров и останавливается, так как наступает темнота. Тягач тяжелой зенитной пушки напоролся на мину и вышел из строя.
Унтер-офицер зенитного взвода убит у своего орудия. Лейтенант Готшлинг получил в грудь пулеметную очередь. Он умер героической смертью. Лейтенант Фельборг уже в полдень был ранен. Несколько снарядов попало в орудие штурмовой артиллерии, потом был разбит панорамный прицел: и то и другое не пригодно теперь к употреблению. Наши потери тоже немалы. Весь день было холодно, особенно это заметно, когда заходишь в дом погреться. Снаружи все успокоилось. Мы собираемся спать. Я вытаскиваю из кармана замерзший ломоть хлеба и уничтожаю его с завидным аппетитом.
Ночью 3-й батальон отбрасывает противника назад. Разведывательные отряды пробираются лесом и находят деревню Липки, нашу цель, не занятой. Они входят в нее еще ночью, выставляют посты. После беспокойной ночи мы двигаемся дальше вперед.
2 декабря 1941 г.
Основные силы полка прибывают в занятые ночью Липки. Цель дня - взять Палицы - достигнута. Батальон Шлегеля должен пробивать себе дорогу через лес в боях с большевистскими арьергардами и прочесать местность по обеим сторонам деревни. Четырехствольный пулемет, стоящий на грузовике, утюжит кустарник. Но пулеметная очередь ложится сравнительно высоко, опасны только отвратительные косые пули, жужжащие в ветвях. Между тем 10-я рота без потерь для себя очищает занятую противником позицию. Я снова со 2-м батальоном. Опушка леса находится под огнем гранатометов.
Деревня - она нам сначала не видна - должна находиться у подножья пологого холма, лежащего впереди нас. Местность открытая: только вдали, на горизонте, виднеется лес. Слева от нас, далеко впереди, тянется лес. Недалеко от края деревни должна находиться березовая роща…[D] Проходит немалое количество часов, прежде чем все подготовлено; нетерпеливо переступаем с одной ноги на другую. Ноги мерзнут. Наблюдаю беззаботность наших людей. Собираются группами, собираются на редкой опушке рощицы, прямо на видном месте. Энергично отчитываю несколько офицеров. Очень удивлен порядком автомобилей. Они следуют за соединением по пятам, большими группами, не обращая внимания на маскировку. Мои замечания пропадают даром. Батальон двигается к населенному пункту. Рота переползает от опушки леса к березовой роще.
Место находится под артиллерийским огнем. Русских нет. Перед нами долина Москвы-реки. За стогами вырисовываются очертания следующей деревни (Аксиньино), там видно движение. Тяжелые орудия быстро подходят к позициям, тяжелые пулеметы, противотанковые пушки, легкие полковые пушки прямой наводкой открывают огонь. Палицы лежат на возвышенности. По ту сторону Москвы-реки покрытые лесом холмы. Эта позиция будет для русских не очень-то приятна. Один нетерпеливый пулеметчик тоже хочет открыть огонь. По глупости или так как нет еще ориентировки, я уже не знаю, только первая пулеметная очередь попадает по своим же. Лейтенант Шрейтерер тяжело ранен и скоро истечет кровью. После того как прибывший в это время командир полка наметил линию главного сопротивления, я возвращаюсь назад в Липки на командный пункт. Мы расположились в школе. Вечером - приятная неожиданность. Генерал вызывает к себе господина полковника и сообщает ему, что фюрер награждает его рыцарским орденом железного креста. Эта гордая награда - достойное признание всего того, что сделал этот человек, его успехов.
Погода ясная и холодная. Весь день интенсивная деятельность русской авиации. Ночью наш врач обнаруживает в стене целую колонию клопов. Он изводит почти всю батарейку карманного фонарика, наблюдая последних.
3 декабря 1941 г.
Целый день в доме толчея. Время отнимают все, кому не лень. Около 20 ч. три низколетящих биплана сбросили листовки, но это бесчинство не причинило нам никакого вреда. Они появляются и над Палицами. Караульный, охраняющий штаб, хватает карабин и сбивает тремя выстрелами одну из машин. Она загорается.
Холодно, ясное звездное небо. Снег скрипит под ногами.
..."
4 декабря 1941 г.
Мы снова переживаем у телефона тяжелые часы. Противник атакует крупными силами Палицы. Он отбит с южной и восточной сторон. Зато пробился в лесу севернее деревни и угрожает прорывом между нашими опорными пунктами.
3-й батальон (старший лейтенант Маге) получает задание очистить местность от противника, высвободить свои силы. Я вызван туда. В лесу завязываются ожесточенные бои. Выстрелы не прекращаются ни на минуту. Многократное эхо усиливает впечатление от них. Тяжелые пулеметы русских утюжат кустарники, вокруг свистят снаряды. На время огонь утихает, потом тяжело ухает снаряд, и вся чертовщина начинается снова. Стреляют, по-моему, больше вслепую, лишь по предполагаемой цели. Свистящие там и тут пули вносят путаницу, так как никто не различает, где свои, где противник. После первого неожиданного столкновения русских больше не видно, их неприцельный огонь держит наших людей на расстоянии.
Неблагодарное это дело - брести ощупью, не зная куда, по густому кустарнику. От времени до времени раздается крик: это кого-нибудь настигла пуля. Бедные раненые, посиневшие, лежат на холодном снегу. Облегчить положение беспомощных людей в настоящих условиях почти невозможно. Кажется, что на пункте 793 не все в порядке. Я вызван для того, чтобы наблюдать за левым флангом и доносить. Я иду вместе с одним легкораненым, все время осторожно наблюдаю за местностью. Наталкиваюсь на свежие следы. Где-то здесь должны быть первые негодяи.
Через некоторое время встречаю разведывательный отряд соседа, который послан на подкрепление. Я знакомлю командира с положением вещей. Вдруг мы замечаем на небольшом расстоянии от нас, вблизи деревни Палицы, несколько темных, лежащих в снегу фигур; от времени до времени они осторожно передвигаются. Их примерно 15-20 человек. Никакого сомнения - это русские. Ползком они хотят пробраться назад, к своим. Я вскинул карабин к плечу. Разведывательный отряд приканчивает «братишек» и захватывает 4 тяжелых пулемета. Между тем 3-й батальон сумел взять несколько пулеметных гнезд и уничтожить засевшего в лесу противника.
С наступлением темноты положение всюду выправлено. Нами захвачены 15 тяжелых пулеметов и приведены в негодность, 43 человека пленных находятся в наших руках. Но рукопашные бои в лесу стоили и нашей крови. Полк потерял убитыми 31 солдата; 55 человек раненых значительно снижают его боеспособность. Старший лейтенант (1-й роты 187-го саперного батальона) умер на следующий день от тяжелого ранения в грудь.
5 декабря 1941 г.
Ночью температура падает до -26°. Чувствуем на себе беспощадный огонь противника. Намерены передвинуть главную линию обороны на опушку, а Палицы для руководства сопротивлением неблагоприятны.
Около полуночи беспокоящий огонь противника достигает Палиц. Тяжелая русская артиллерия присылает в деревню ураганный уничтожающий огонь. В промежутках между выстрелами местность освещается ракетами. Все это, без сомнения, означает подготовку к наступлению. Как всегда, в такие решающие моменты проводка[E] у нас оказывается испорченной (разбита снарядами), и радио нельзя пользоваться по случаю сильных морозов. Положение угнетающее, неопределенное. Я направляюсь к опушке леса узнать подробности. Над Палицами поднимается тяжелое дымовое облако. Пламя бьет из многих домов. Тяжелые мины непрерывно крошат деревню. Кажется, танки тоже принимают участие в деле уничтожения. Разрывы падающих гранат так близки, что мои барабанные перепонки ощущают напор воздушной волны. Наша артиллерия подавляет разведанные огневые точки противника концентрированным огнем. В воздухе стоит такой шум, как если бы пролетела стая гусей. Мне вспоминается поэтому песня «Дикие гуси в ночи шелестят». Очереди ложатся в цель, пока что пехота остается бездеятельной. Несколько тяжелых танков приближаются к деревне. Мы с нашими средними танками бессильны против этих чудовищ. Но красная пехота рассеяна. Вовремя подошедший батальон Маге сменяет батальон Шлегеля. Много машин и лошадей сгорели. Лейтенант Вецель легко ранен осколком. Весь день стоил нам 11 убитых, 34 ранены, 19 солдат получили тяжелые обморожения. Убыль офицеров значительна. Лейтенант Георги погиб геройской смертью. 1-й батальон 187-го артполка потерял много офицеров ранеными. Отчаянно жалко, что никто из них, кто заболел или был ранен и отправлен в тыл, не вернулся снова на передовую.
О полноценном пополнении не приходится думать. Не видно, когда сменят. Мы понемножку уже начинаем подсчитывать, когда выбудут из строя последние люди и некому будет держать оружие в руках. Наличие людей, способных обслуживать станковые пулеметы или тяжелые минометы, настолько незначительно, что при дальнейшей убыли эти виды оружия не смогут быть использованы. К тому же часть из них вместе с транспортными средствами при вступлении 1 декабря в Рузу была оставлена там ввиду отсутствия персонала.
Ледяной ветер бросает в лицо колкие иголки снега. На подшлемнике от дыхания оседает твердая корка. Быстро белеют отдельные части лица, и уже через несколько минут пребывания на морозе возвращаешься обмороженным. Многочисленные сторожевые посты и охранения пытаются согреть у жалких костров хотя бы ноги, наиболее чувствительные к холоду. Наше обмундирование не выдерживает сравнения с русским. У противника ватные штаны и куртки. Он одет в валенки и меховые шапки. В последнее время прибыла незначительная партия меховых шуб, они выдаются солдатам, которым больше приходится быть на морозе. Обуви недостаточно, особенно при теперешнем состоянии сапог и носков.
6 декабря 1941 г.
Разбивши себе голову у нас, красные сунулись к ближайшим соседям. Там выдвинувшиеся было части русских должны были отойти назад. При захвате отдельных узлов сопротивления всегда налицо опасность быть захваченным врасплох. То там, то здесь тяжелые местные бои приводят к успехам. Правый фланг корпуса все еще отстает. Поэтому отдан приказ выправить линию. Разведка будет произведена рано утром. На участке нашего полка линия эта крайне невыгодна. Она проходит по преимуществу лесом. Меня берет тяжелое раздумье, смогу ли я с моими малыми силами достроить позицию и удержать ее. Утром я отправился сначала в Кезьмино, а потом в Сватово, чтобы подготовить командные пункты.
Везде толчея. На дороге скучились машины всех частей, какие только можно вообразить. С большим трудом, не церемонясь с другими соединениями, смог поместить командный пункт в детском саду, массивном каменном здании. На улице трещит мороз.
7 декабря 1941 г. Рождественский пост
Сознаем невозможность удержать линию обороны. Предполагается дальнейший отвод сил в район Сурмино - Лукино. Вместе с командиром осматриваем местность для новой позиции. Саперы начинают тотчас же строительство блиндажей и заграждений. В детском доме устроен перевязочный пункт. Однажды утром в приемные часы здесь появляется человек 30 солдат из недавно переведенной сюда стрелковой роты. В общем привезли около 80 человек, 40 из них с обморожениями 2-й и 3-й степени, которые должны быть переведены в лазарет. Я имею возможность посмотреть обмороженные члены. Достойный сожаления вид. Опухшие ноги покрыты пузырями, да это уже и не ноги, а какая-то бесформенная масса, в некоторых случаях уже почерневшая. Те, которые до сих пор невредимо прошли сквозь дождь осколков, здесь становятся инвалидами.
Несколько уцелевших домов не могут дать приют на ночь всем желающим. Тесно прижавшись друг к другу, люди лежат до самых сеней. Они подогревают твердый как кость хлеб в открытой печи. Как плохо выглядят эти люди. Они устали и небриты, на них потрепанная одежда. От усталости люди падают прямо там, где они стоят. Что же делать дальше?
Ни одного свежего человека, который мог бы стать на место того, кто сегодня выйдет из строя. Неужели нет дивизии, которая смогла бы нас сменить?
8 декабря 1941 г.
Япония объявила Англии и Соединенным Штатам войну. Тем самым она окончательно на стороне Оси. О значении происходящего судить пока трудно. Я думаю все же, что это будет начало открытых военных действий между нами и Америкой. Первые действия японцев кажутся успешными.
С полудня беспокоящий огонь противника по дер. Кезьмино. Проводка снова не в порядке. В 17 часов, запыхавшись, прибегает связной. Он приносит потрясающее известие о смерти обер-лейтенанта Маге, адъютанта командира полка. Снаряд прямым попаданием в дом, где находился штаб батальона, убил несколько человек из штаба.
3-й батальон в этом отношении преследуют неудачи. Меня требуют на передовую и одновременно отвезти нового командира 3-го батальона (обер-лейтенант Вольф, 187-й артдивизион) в Кезьмино. Там все в ожидании атаки противника. Едва высказано это предположение, как атака начинается. Я бегу через деревню, замечаю, как пули пролетают между колен. Как красные искорки, разлетаются по небу трассирующие пули. Я больше не чувствую холода.
Прошел час, и огневой бой в лесу кончился. Дело сделано. На главной линии обороны остались единичные русские, которых надо оттуда выкурить. Возвратясь назад, узнаю о возобновившейся атаке. Снова везу на передовую срочно требующиеся там боеприпасы.
Русские с одной стороны ворвались в деревню. Проклятое свинство! Горит несколько домов. Остатки второго батальона не пускают противника к опушке, что восточнее деревни. Сотни солдат взлетели на воздух. Я вижу русских сквозь колеблющееся пламя. Положение неопределенное. Где-то застрял 3-й батальон. На обратном пути я забираю в грузовик раненых. Нелегкое это дело - увезти с поля боя измученных болью солдат. Между тем наступила полночь. Несколько часов она действует благотворно. Сквозь дремоту слышу все разговоры.
9 декабря 1941 г.
В один час 30 минут вместе с лейтенантом Варнштейном снова еду на передовую. 3-й батальон мы застали еще в деревне. Он отрезал часть деревни, находящуюся в руках противника. Посланные на выручку части 187-го пехотного и 187-го артиллерийского полков готовят контрудар.
Я возвращаюсь назад с донесением. Наконец могу отдохнуть несколько часов. Положение снова восстанавливается. 2-й батальон больше небоеспособен; на передовой остаются разведывательный отряд и отдельные роты батальона. Возобновленные в течение дня и следующей ночи попытки противника атаковать нас были отбиты.
10 декабря 1941 г.
Я еду в Борисково, чтобы подготовить новый командный пункт, отвод батальона проходит ночью незамеченным. Тыловые части остаются возле противника. Саперы взрывают танки и зенитные орудия.
11 декабря 1941 г.
Все части заняты строительством новой позиции. Нет материала, не хватает шанцевого инструмента. Жалко смотреть, с каким трудом работают люди без инструментов в промерзшей земле. О доставке столь необходимого оборудования в ближайшее время не приходится думать. Тыловые части отходят согласно приказу и поджигают оставленные деревни. Пламя пожара освещает ночное небо.
В 15 часов внимательно слушаем речь фюрера в германском рейхстаге, с удовлетворением узнаем об объявлении войны Соединенным Штатам. Мы этого ждали. Наши морские силы смогут ответить на наглый вызов Рузвельта.
12 декабря 1941 г.
Строительство позиций, несмотря на все трудности, продвигается вперед. Противник еще не подошел. Его охранение находится у Сватово. У правого (7-го) армейского корпуса противнику удалось прорваться угрожающе глубоко в тыл. Так как следует опасаться, что помешают нашим арьергардным частям, необходимо высвободить приданный нам артиллерийский дивизион. Надеюсь, это скоро будет выправлено. Как бы для разнообразия жестокие холода прошедших дней сменились сырой погодой. Последствия этого - гололедица.
13 декабря 1941 г.
Печальное торжество - состоялось погребение павших у Кезьмино товарищей. Вечером штаб полка переезжает в оборудованный для него блиндаж. Маленькая печка наполнена до отказа дровами и пылает, но все же никак не отогреет промерзшие стены.
14 декабря 1941 г. Воскресенье, третий Рожд[ественский] пост
Все покрыто инеем. Солнышко ярко сверкает в кристаллах снега. Мы же обеспокоены противником, атакующим почти весь день соседний полк слева. Противник прорвался к нам в тыл, уничтожить его не смогли. Угроза выросла. Предполагается новый отход. Для этого намечен вечер 15 декабря.
О Рождественском посте не приходится и думать. Отдельные части противника должны находиться у Огарково, на дороге, по которой происходит подвоз. Приказано оставить позиции завтра утром. Все это очень горько. Мы практикуем род боя, в котором никогда не упражнялись!
Несказанного труда стоило нам рытье земли без необходимого для этого инструмента. Мы рыли ее буквально ногтями. Наше убогое помещение готово. При этом были истрачены последние строительные материалы. У саперов нет больше ни единого гвоздя, ни одного конца проволоки. И вот приходится отказываться, оставлять на произвол судьбы землю, которую мы завоевали в нашем победоносном движении вперед. Боже мой! Боже мой! В чем мы провинились, что на нашу долю выпало такое?
Наше положение критическое. Возникает опасность быть отрезанными. Требуется не терпящее отлагательства отступление. 20 часов - это самый короткий срок. Надо спешить. Мы сможем съесть еще тарелку рисового супа. Как хорошо, что все уже подготовлено. Идем всю ночь напролет. Отходить придется, возможно, с боями. Внутренне мы готовы к этому. Положение неизвестно, большинство телефонных проводок не работает. Не перерезал ли их противник? В Сорокино еще есть промежуточная станция. Скользкая дорога заставляет помучиться. С трудом спускаемся на автомобилях с крутого склона. Штурмовые орудия больше уже не поднимутся. Как я узнал после, одно было взорвано. О судьбе второго ничего не известно. Встречи с тоже отступающими полками создают первые пробки. Но полнейшая неразбериха ждет нас лишь в следующем селе (Львово): хлынули части многочисленных откатывающихся назад дивизий, запрудили путь. Дорогу вынуждены объехать. Только самая безграничная бесцеремонность помогла нам пробиться с колонной. Нельзя избежать того, чтобы в такую темноту отдельные повозки не попали бы в эту кашу.
В Раково остановка. Дальнейший путь нужно сначала разведать. В переполненном помещении, сидя на стуле, я дремлю один час. Лейтенант Штробель лежит подо мною. Когда пламя в маленькой печурке затухает, становится холодно, и мы замерзаем. В помещении плохой, сырой воздух.
15 декабря 1941 г.
Лишь только начинает светать, мы продолжаем путь. Плохие дороги и снег создают много затруднений. Машины часто застревают в снегу. Медленно продвигаемся вперед. С трудом тащатся автомашины штаба полка. Одна из них должна быть взята на буксир вплоть до места отдыха - Загорье. Я прибываю туда около полудня. Южнее, совсем недалеко, слышен шум боя. С аппетитом уничтожаю несколько кусков черствого хлеба. О сне не приходится думать. Я остаюсь у телефонного аппарата, который здесь пока не снят. Опасности попасть в клещи, кажется, уже больше нет. В темноте продолжает свой путь длинная лента колонн. Нелегко везти с собой больных. Я хочу ехать вперед с повозками, но шоссе запружено машинами. Не успел еще выбраться из этого пекла, как повозка снова переворачивается в занесенную снегом яму. Пока мы стараемся ее вытащить, колонна проходит. Перегнать ее невозможно. Приведенный в порядок вчера утром грузовик испортился снова. Сломалась ось. Ничего не поделаешь. Мимо проходят последние части полка. Машину приходится оставить. Мы перегружаем три ящика ручных гранат в кабину.
Танк заправили 50 литрами горючего. Достаточно гранаты, чтобы все запылало. Кверху поднимается столб огня высотой в метр, машина стоит, охваченная ярким пламенем. Таким образом, все, что не может быть взято с собой и что не должно попасть в руки большевиков, уничтожено. На дороге остается несколько орудий 1-го дивизиона 187-го артполка. Измученные лошади не могут больше тащить повозки и околевают. Противотанковая рота потеряла несколько пушек и обозных повозок. От некоторых автомашин приходится отказаться из-за недостатка горючего. Чтобы переполнить чашу горечи, на повороте еще раз переворачивается тяжело нагруженная повозка и задерживает нас. Едва собираемся снова в путь, как нагоняет взвод тяжелых пехотных орудий.
Бедные люди, потратили столько трудов, чтобы спасти тяжелые ваги. На последнем крутом склоне орудие проваливается в глубокую яму, его больше не спасти. Взрываем.
21 час. В Денисихе мы попадаем в страшную неразбериху. Мой полк давно прошел. Какие нерадостные картины предстают перед моим взором. На дороге то там, то здесь валяются ящики с боеприпасами, ящики со снарядами; еду дальше - они лежат уже горами. Нахожу и предметы снаряжения. Все эти вещи принадлежат чужому, не моему полку. Мы оставляем позади все эти неразумно брошенные вещи. Опять вынуждены присоединиться к одной колонне. Застопорилось! Ни взад, ни вперед. В нескольких километрах от нас труднопроходимый участок пути. Ездовые выпрягают лошадей и гонят их назад в деревню. Я посылаю и двух помощников ездовых погреться. Сам остался в лесу около машин. Полночь уже миновала.
Холод проникает всюду. Я стараюсь защитить себя одеялом и двумя шинелями, но коченеют от мороза ноги. Сильно метет, снег покрывает нас и повозки.
16 декабря 1941 г.
Медленно трогается передняя колонна. Пробка впереди уже рассосалась, и мы двигаемся сравнительно хорошо. Какие потрясающие картины встают перед нами. Я думаю, что видел подобное только в походе на Запад при отступлении французских войск. Разбитые машины, рассыпанные патроны. Во многих случаях поспешили сбросить. Очень скверно, что у нас нет в достаточном количестве скрытых складских помещений, в которых можно было бы спрятать хотя бы самое ценное.
Моральное состояние и дисциплина при этом отступлении подверглись тяжелым ударам. Сколько ценного имущества растрачено зря! Не потрудились даже уничтожить все это! Можно опасаться, что эти боеприпасы обрушатся на нашу голову. С маленькими преградами добираюсь благополучно до полка. Мы проходим через Вишенки, бывшее место расположения штаба полка, здесь мы имели некогда неприятные часы. Тогда, конечно, никто не думал, что мы увидим эту деревню снова… Хотя положение и тогда, в ту осеннюю слякоть, не было блестящим, теперь оно потускнело еще больше. Понесенные за это время многочисленные потери ослабили нас еще более. Между тем мы получили 200 человек пополнения, которое кое-как наскребли в тыловых частях (транспортных частях и обозах), не принимая во внимание возраст, специальность и льготы последним сыновьям.
«Боеспособность» этой «элиты» не подлежит никакому сомнению, многие солдаты не владеют даже собственной винтовкой. Я думал, что подобное возможно лишь в наспех сколоченных русских бригадах.
На переходе Песочное - Подпорино мы отдыхали только один раз несколько часов. Вечером мы должны двигаться дальше. Цель наша - Тишино, также хорошо знакомое по периоду наступления. Там мы должны стоять ближайшие дни, прикрывая движение. Я проезжаю через Рузу, оставленную, почти совсем обезлюдевшую. Кое-где горят деревянные дома. Эти факелы освещают город. Светло как днем. Мы переезжаем в старую квартиру полковника Рааке. Ночью приходит приказ: подготовиться к обороне. Наконец, властное слово фюрера: дальше отступать нельзя. Рузскую линию обороны держать до последнего! Сам город Руза должен быть превращен в предмостный плацдарм.
17 декабря 1941 г.
Оборона сразу же поставила перед нами тяжелые заботы и головоломные вопросы. То и дело выявляются потери в боеприпасах и в снаряжении. Последняя батарея капитана Рааке оставлена в Рузе. Город переполнен обозами и частями всех дивизий, какие только можно вообразить. Эти группы и группки то и дело разбиваются и рассеиваются. Бестолковое руководство некоторыми частями заставляет только пожимать плечами. Этим дивизиям стоило бы поставить в пример руководство отступлением в моем полку. (Обращение по радио генерала Мартинека к 9-му армейскому корпусу 17 декабря [19]41: «Только что прошел в полном порядке через Рузу 2-й батальон 125-го сп[F]».)
Представляются невероятные картины. Совершенно опустившиеся фигуры бродят повсюду в недостойном виде, как бродяги, как последняя сволочь. Я вмешиваюсь каждый раз, когда мне встречается такой распущенный парень; по большей части - это солдаты краткосрочники, без основательной муштровки. В 267-й дивизии дело дошло даже до кровавой потасовки.
Новая линия обороны проходит по нашему участку леса, по эту сторону реки. Эта линия, несомненно, лучше, чем была в Кезьмино, но хуже, чем в Борисково. Участок для нас очень широк.
18 декабря 1941 г.
Нам в поддержку прислана легкая зенитка. С помощью саперов создаем позиции. Снова начались мучения с саперным инструментом, прежде всего - с кирками и лопатами. Опять работу тормозит отсутствие проволоки и мин. В наличии нет решительно ничего. Наконец нам удалось добиться, чтобы и нам кое-что уделили. Я тотчас же срываюсь с места, чтобы на двух машинах привезти немного мин и мотков колючей проволоки с указанного склада.
Это была неудачная поездка. На ветхом мосту машина провалилась и застряла среди торчащих бревен. Потом мы увидели, что сбились с пути, на повороте был сломан светофор, вторая машина полетела под откос. После многих усилий машины снова могут продолжать путь. Только добравшись до объезда, мы смогли приблизиться к пригодной для движения дороге. Но выехали мы на нее не скоро. Потом выяснилась невозможность проехать и по этой дороге. Тяжелая машина не могла взять скользкий подъем. Пришлось ее оставить до завтра; поехали дальше без нее. По пути лопнули две камеры. В темноте ни одна душа не нашла бы указанного склада.
19 декабря 1941 г.
Так как нам до крайности требуются заградительные средства, я снова пускаюсь в путь, чтобы разыскать склад мин. На этот раз беру с собой броневик. Нам приходится промчаться через участок, обстреливаемый противником. Сошло благополучно. Мы нагружаем наши повозки до отказа долгожданными минами и проволокой. При отъезде в одном месте нас застиг пулеметный огонь. Но и тут удалось благополучно провезти тяжело нагруженные повозки. Сегодня из лазарета вышло 27 человек. Я приказываю прятать всякого рода оружие, снаряжение и боеприпасы, валяющиеся без присмотра, а кое-что из того, что может нам пригодиться, беру с собой.
20 декабря 1941 г.
Мы лихорадочно работаем над созданием позиций. Переселяемся в Ватулино. В Тишино такая ужасающая теснота, что мы должны найти для батальона место, где бы части, отведенные с передовых, могли бы обогреться и отдохнуть хотя бы одну ночь.
21 декабря 1941 г.
Несколько дней на участке полка наблюдается беспокоящий огонь, в результате - единичные потери. Противник не прочь бы дать о себе знать, но выставленные мины внушают ему, по всей вероятности, уважение. Завязывается бой местного характера, который приводит к дальнейшим потерям. Несколько солдат попало, очевидно, в русский плен. Требование пополнения становится все более настойчивым. Пополнение было обещано, и мы получили его в количестве 40 человек, среди них - 2 офицера маршевого батальона. Но оно не внесло существенных изменений в наше положение, так как в тот же день примерно то же число людей было отправлено в лазарет. Новые части должны быть подброшены на самолетах.
Первая партия поступила в другую часть. На следующий день машины из-за неблагоприятных метеорологических условий не смогли подняться в воздух. На новый подвоз теперь рассчитывать не приходится. До чего все это доведет нас? Сначала формируются хорошие боеспособные части, потом ничего не делается, чтобы освежить их. У людей такое чувство, как если бы их поставили на пост, а потом забыли сменить. Разве же мы покинуты? У нас сложилось впечатление, что все мероприятия проводятся не вовремя и что теперь еще не все сделано, что надо. Часто мы получаем просьбы о назначении и характеристике из гарнизона на родине. Там все казармы переполнены, а здесь на фронте нам дорог каждый человек, в первую очередь - специалисты и офицеры. Какая-то инстанция с непонятным упорством удерживает людей в тыловых частях. Хоть вой с досады!
Мы были поражены, услышав утром сообщение о смене командования армией. Командование взял в свои руки сам фюрер. Краткий приказ знакомит нас с этим. Я предполагаю, что смена связана с нашим отступлением, которое при более предусмотрительной организации дела - своевременном подвозе резервов - могло бы быть устранено. Мы понимаем, что наш транспорт проделывает колоссальную работу. Сеть железнодорожных и шоссейных дорог на этих бесконечных равнинах так мала, что они нагружены до отказа. Теперь же на работе транспорта сказываются холода. На тысячи километров не найдешь угля. Сигнализация не работает, нередки снежные заносы. Но все эти трудности должны быть преодолены. Поэтому нет ничего удивительного, что нам не хватает многого, я бы сказал - у нас нет почти ничего. Сначала мы могли достать многое в захваченных областях. Запасов для скота и лошадей в течение всех непогожих месяцев, когда мы предоставлены самим себе, было достаточно. Теперь мы находимся в той же местности. Наши ничтожные остатки скоро иссякнут.
Картофель добавляется в пищу лишь в самых ничтожных количествах. Скот полностью вырезан, фураж в округе на исходе. Овес и раньше было трудно достать. Хорошо еще, что питание и боепитание поступало до сих пор в достаточном количестве. Все прочие вещи нужны нам до зарезу. Я уже называл здесь заградительные средства, также осветительные средства, инструмент, строительные материалы - все это поступает плохо.
22 декабря 1941 г.
После тщательных поисков нашел среди разбитых брошенных автомашин кое-какое хорошее оружие и аппаратуру. Мы все прячем, постараемся скоро пустить в дело.
Сильная метель доставляет нам много хлопот. Достаточно сильного порыва ветра, чтобы только что расчищенные дороги стали снова непроезжими. Даже на санях трудно пробраться. Нас одолевают заботы о подвозе. Достаточно нескольких дней, чтобы прекратилось всякое движение.
23 декабря 1941 г.
Стоит многих трудов добиться, чтобы нам оставили расположенную на передовой линии легкую зенитку. То и дело этот вопрос встает снова. Все время нет ясности, кто должен ею распоряжаться.
Ночью русским удалось, пробравшись через минные заграждения, пробиться к нашей линии обороны. Контратакой рота противника была отброшена назад, дело выправлено. При этом попали в плен вышеназванные солдаты (а не 21 декабря). Продовольственный обоз застрял где-то в сугробах. Все еще идет сильный снег. Порывистый ледяной ветер свистит над равнинами. Я иду в разведку. Зимний лес стоит нетронутый. Как заколдованный. До меня здесь не было ни души. Царит глубокая тишина. Ветви деревьев и кустов гнутся под тяжестью снега.
24 декабря 1941 г. Рождественский вечер
Рождество начинается с 18 часов. В полдень - интенсивная деятельность авиации противника. Наблюдал, как сбили русский истребитель. Командир вместе с лейтенантом Штробелем поехали на передовую и в соседнюю дивизию. Я вношу краткие записи в этот дневник. Они не должны быть блестящими, стилистически безукоризненными сводками. Нет, такие же беспощадные, как сама действительность, эти записки должны содержать самое существенное дня.
С наступлением темноты командир в сопровождении лейтенанта Штробеля разыскивает несколько свободных хат. По его возвращении возле маленькой елки собираются офицеры и ординарцы штаба полка; господин полковник говорит несколько слов о военном Рождестве 1941 г. Свечи освещают просторную избу, и каждый думает, конечно, о Рождестве на родине, о дорогих людях.
Маркитанты припасли для каждого кое-какие мелочи. Можно получить бритвенный прибор, зубную пасту, гребенки, писчую бумагу, стельки, пудру и т.п. Я выбираю зажигалку, записную книжку, носовые платки и фляжку старого Ловенделя; жаль, что не пришла рождественская почта, - радостная распаковка посылочек поэтому отпадает.
Нашим ребятам удалось, несмотря на все трудности, спасти предназначенного на сегодня гуся. Он успел за это время переменить несколько хозяев, но все снова возвращался к старому. Наши люди мастерски приготовили праздничный обед. Вовремя подоспели две фляжки французского секта[G], о существовании которого у нас никто и не подозревал.
Молоко и пудинг, любовно посланные матерью, были вкусным десертом. Большой рождественский ящик командира таил в себе еще кое-что. Радость доставила мне одна маленькая книжка. Сегодня для частей получен в большом количестве табак и немного шоколада.
Мерцают свечи, каждый из нас занят письмами домой. Потом еще раз пьем чай с печеньем. Так, под звуки радио, проводим мы рождественский вечер. Он полон грусти, воспоминаний и надежд. В этот вечер мы ждали выступления русских, была объявлена тревога. Но на всем нашем участке - спокойствие. Когда выходишь на улицу, видишь, как поднимается над темными верхушками деревьев серебряный светящийся шар. На несколько секунд освещает землю, потом гаснет, и ландшафт снова погружается в темноту.
..."
РГАЛИ. Ф. 1712. Оп. 1. Д. 645. Л. 19-54.
Продолжение следует ...