Pernilla Stalfelt против Анны Сучковой!!11!!
Уже известная и всеми нами любимая скандинавская дива Pernilla Stalfelt побалова нас очередным креативом:
「Картинка кликабельна」
「Картинка кликабельна」
「Картинка кликабельна」
И это всё, что смогла выдавить из себя нордическая задрыга?! В эпоху моего бескомпромисного детства мы про таких говорили: "Мало каши ела!" А когда взрослых поблизоти не было, пересказывали друг другу героический эпос:
........На стене висит программа,
Срать не меньше килограмма.
Кто насрет шестнадцать пуд,
Тому премию дадут.
Вот поднялся Лев могучий,
Срёт подряд четыре кучи
И орёт: "Я царь зверей -
Дайте премию скорей!"
Тут пришел малютка Слон,
И насрал пятнадцать тонн.
Лев, понятно, лезет в драку,
Но ударом мощным в сраку,
Оказался под столом
Весь облепленный говном!©
И такой боевой Слон есть в наших арсеналах! Это Анна Сучкова. Тут всё на месте. И погруженность в тему, и сопричастность описываемым событиям. Никаких сомнений - чувиха добре знает о чём базарит!:
「Картинка кликабельна」
И это правильно, и это глубоко символично! Ну, чего та скандинавская краля в жизни своей видела кроме Барневарна, Сюрстрёмминга да шведской семьи? От силы пару-тройку шведских спичек, не будем уточнять где. А наша Анна Сучкова не поссать в этот мир заглянула! Точнее, не только что б поссать. Так и хочется крикнуть: "Что за глыба, что за человечище!"©. Она возросла на отечественной словесной традиции. Её талант восходит из Великих и, пропущенный через саму Анну, приводит их (Великих) в наше сегодня в новом качестве. Не побоюсь этого слова, в пережёванном, концентророванном, ферментизированном виде. Да, она видит дальше всяких бледных чухонок, потому что стоит на плечах розовощёких гигантов. Вспомним хотя бы Шумахера. Нет, ни Михаила, дай Бог ему здоровья, а Петра нашего Васильевича. Обратите внимание на трогательный образ Свинки, что красной нитью проходит через творчество автора:
Ночевала тучка золотая
На груди утеса-великана;
Утром в путь она.....
Ночевала кучка под забором,
Что насрал я с вечера в охоту,
И никто не удостоил взором
Эту кучку: ну, её, мол, к чорту!
Только месяц кроткими лучами
Грел её, да звёзд мигали глазки,
Трепеща немолчными листами,
Ей осина сказывала сказки, -
Да поутру свинка, шедши в поле,
На заре, когда ещё все спали,
Забрела на двор - и тут на воле
Съела кучку. Поминай как звали!
* * *
「Рондо」
Видали ль вы такого серуна,
Который бы, посравши, не взглянул
На кучку тёплую ещё говна,
Что только что с отрадой навернул,
Видали ль вы?
Случалось ль вам в прогулках на селе
Наткнуться сзади огорода
На серуна, когда природа
Готова утонуть была во мгле,
Случалось ль вам?
Встречали ль вы нередко в городах
На тротуарах у забора
Знакомца давнего для взора,
Говно в спиралях, в кренделях,
Встречали ль вы?
Вздохнули ль вы, как, облегчив живот,
Возились вы ещё с штанами,
Увидевши, что свинка уж жуёт
Говно, извергнутое вами,
Вздохнули ль вы?
~ 1850-е годы,
С-Петербург, Нижний
Но кто сегодня помнит про Петра Васильевича? Вот ты, ты помнишь? А отними у тебя Гуголь и чё ты ваще по жизни вспомнишь? Ибо это про тебя сказано Пророком: "Не мог ценить он нашей славы!"© А уж коль скоро речь зашла о Михаиле Юрьевиче, то невозможно пройти мимо его "Оды (к) нужнику". Но тут случилась некоторая неувязочка. Сначала всё начиналось бравурно, по теме, вполне себе вегетариански. ВНЕЗАПНО оно как то скатилось к совершенному непотребству. Кстати, все упомянутые лица абсолютно НЕ вымышленны, все события абсолютно реальны, что потом автору неиллюзорно аукнулось - обраточка таки прилетела. Это сегодня он у нас второй после Наше Всё. А тогда, при жизни, бдительные прохожие, издали заприметив записного рифмоплёта, орали на всю улицу: "Achtung!!11!! Achtung!!11!!" в плохом смысле этого слова:
Ода к нужнику.
О ты, вонючий храм неведомой богини!
К тебе мой глас... к тебе взываю из пустыни,
Где шумная толпа теснится столько дней
И где так мало я нашел еще людей.
Прими мой фимиам летучий и свободный,
Незрелый слабый цвет поэзии народной.
Ты покровитель наш, в святых стенах твоих
Я не боюсь врагов завистливых и злых,
Под сению твоей не причинит нам страха
Ни взор Михайлова¹, ни голос Шлиппенбаха
Едва от трапезы восстанут юнкера,
Хватают чубуки, бегут, кричат: пора!
Народ заботливо толпится за дверями.
Вот искры от кремня посыпались звездами,
Из рукава чубук уж выполз, как змея,
Гостеприимная отдушина твоя
Открылась бережно, огонь табак объемлет.
Приемная труба заветный дым приемлет.
Когда ж Ласковского¹ приходит грозный глаз,
От поисков его ты вновь скрываешь нас,
И жопа белая красавца молодого
Является в тебе отважно без покрова.
Но вот над школою ложится мрак ночной,
Клерон² уж совершил дозор обычный свой,
Давно у фортепьян не раздается Феня...
Последняя свеча на койке Беловеня
Угасла, и луна кидает бледный свет
На койки белые и лаковый паркет.
Вдруг шорох, слабый звук и легкие две тени
Скользят по каморе к твоей желанной сени,
Вошли... и в тишине раздался поцалуй,
Краснея поднялся, как тигр голодный, хуй,
Хватают за него нескромною рукою,
Прижав уста к устам, и слышно: "Будь со мною,
Я твой, о милый друг, прижмись ко мне сильней,
Я таю, я горю... " И пламенных речей
Не перечтешь. Но вот, подняв подол рубашки,
Один из них открыл атласный зад и ляжки,
И восхищенный хуй, как страстный сибарит,
Над пухлой жопою надулся и дрожит.
Уж сближились они... еще лишь миг единый...
Но занавес пора задернуть над картиной,
Пора, чтоб похвалу неумолимый рок
Не обратил бы мне в язвительный упрек.
_______
¹. - Михайлов, Ласковский наставники Михаила Юрьевича в Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров.
². - Клерон обходчик личного состава, что то типа дежурного по части.
И на закуску "Элегия" от незаслуженно забытого Шумахера Петра Васильевича. Конечно, заметно слабее предыдущих образцов и трогательной Свинки с нами уже нет, но для завершающего мазка, вполне приемлимо:
Гулял один я по равнине
Вечерней летнею порой.
А соловей пел на калине
В саду над тихою рекой.
От острога говном воняло
И где-то песня мужика.
Как медь разбитая, звучала,
Конечно уж, у кабака.
Но на такую обстановку
Вниманья я не обращал,
В мечтах я русую головку
Перед собой воображал:
Звучали бальные мотивы,
Я мнил и блеск, и аромат,
Любви тревожные порывы...
В душе был рай - вокруг же ад.
Все эти праздные мечтанья
Вочью свершилися давно,
Но... посреди воспоминанья
Вступил я вдруг ногой в говно.
И проклял я тогда засерю,
Который на дороге срал,
Уподобил его я зверю,
Покамест ногу обтирал.
Потом унёсся я мечтою
В далёкий неизвестный край,
Там всё дышало красотою,
Казалося, попал я в рай;
Там тени не было злодейства,
Там всяк душой как ангел чист.
Как вижу вдруг: у казначейства
Какой-то срал канцелярист.
Конечно, что по хладнокровью
Мне это было всё равно,
Но как же бредить тут любовью,
Когда вокруг одно говно!
И возвращался я уныло
В свой незатейливый приют -
Но прежде - всё, что только было,
Я на равнине высрал тут.
~ 1850-е годы.
「Картинка кликабельна」
「Картинка кликабельна」
「Картинка кликабельна」
И это всё, что смогла выдавить из себя нордическая задрыга?! В эпоху моего бескомпромисного детства мы про таких говорили: "Мало каши ела!" А когда взрослых поблизоти не было, пересказывали друг другу героический эпос:
........На стене висит программа,
Срать не меньше килограмма.
Кто насрет шестнадцать пуд,
Тому премию дадут.
Вот поднялся Лев могучий,
Срёт подряд четыре кучи
И орёт: "Я царь зверей -
Дайте премию скорей!"
Тут пришел малютка Слон,
И насрал пятнадцать тонн.
Лев, понятно, лезет в драку,
Но ударом мощным в сраку,
Оказался под столом
Весь облепленный говном!©
И такой боевой Слон есть в наших арсеналах! Это Анна Сучкова. Тут всё на месте. И погруженность в тему, и сопричастность описываемым событиям. Никаких сомнений - чувиха добре знает о чём базарит!:
「Картинка кликабельна」
И это правильно, и это глубоко символично! Ну, чего та скандинавская краля в жизни своей видела кроме Барневарна, Сюрстрёмминга да шведской семьи? От силы пару-тройку шведских спичек, не будем уточнять где. А наша Анна Сучкова не поссать в этот мир заглянула! Точнее, не только что б поссать. Так и хочется крикнуть: "Что за глыба, что за человечище!"©. Она возросла на отечественной словесной традиции. Её талант восходит из Великих и, пропущенный через саму Анну, приводит их (Великих) в наше сегодня в новом качестве. Не побоюсь этого слова, в пережёванном, концентророванном, ферментизированном виде. Да, она видит дальше всяких бледных чухонок, потому что стоит на плечах розовощёких гигантов. Вспомним хотя бы Шумахера. Нет, ни Михаила, дай Бог ему здоровья, а Петра нашего Васильевича. Обратите внимание на трогательный образ Свинки, что красной нитью проходит через творчество автора:
Ночевала тучка золотая
На груди утеса-великана;
Утром в путь она.....
Ночевала кучка под забором,
Что насрал я с вечера в охоту,
И никто не удостоил взором
Эту кучку: ну, её, мол, к чорту!
Только месяц кроткими лучами
Грел её, да звёзд мигали глазки,
Трепеща немолчными листами,
Ей осина сказывала сказки, -
Да поутру свинка, шедши в поле,
На заре, когда ещё все спали,
Забрела на двор - и тут на воле
Съела кучку. Поминай как звали!
* * *
「Рондо」
Видали ль вы такого серуна,
Который бы, посравши, не взглянул
На кучку тёплую ещё говна,
Что только что с отрадой навернул,
Видали ль вы?
Случалось ль вам в прогулках на селе
Наткнуться сзади огорода
На серуна, когда природа
Готова утонуть была во мгле,
Случалось ль вам?
Встречали ль вы нередко в городах
На тротуарах у забора
Знакомца давнего для взора,
Говно в спиралях, в кренделях,
Встречали ль вы?
Вздохнули ль вы, как, облегчив живот,
Возились вы ещё с штанами,
Увидевши, что свинка уж жуёт
Говно, извергнутое вами,
Вздохнули ль вы?
~ 1850-е годы,
С-Петербург, Нижний
Но кто сегодня помнит про Петра Васильевича? Вот ты, ты помнишь? А отними у тебя Гуголь и чё ты ваще по жизни вспомнишь? Ибо это про тебя сказано Пророком: "Не мог ценить он нашей славы!"© А уж коль скоро речь зашла о Михаиле Юрьевиче, то невозможно пройти мимо его "Оды (к) нужнику". Но тут случилась некоторая неувязочка. Сначала всё начиналось бравурно, по теме, вполне себе вегетариански. ВНЕЗАПНО оно как то скатилось к совершенному непотребству. Кстати, все упомянутые лица абсолютно НЕ вымышленны, все события абсолютно реальны, что потом автору неиллюзорно аукнулось - обраточка таки прилетела. Это сегодня он у нас второй после Наше Всё. А тогда, при жизни, бдительные прохожие, издали заприметив записного рифмоплёта, орали на всю улицу: "Achtung!!11!! Achtung!!11!!" в плохом смысле этого слова:
Ода к нужнику.
О ты, вонючий храм неведомой богини!
К тебе мой глас... к тебе взываю из пустыни,
Где шумная толпа теснится столько дней
И где так мало я нашел еще людей.
Прими мой фимиам летучий и свободный,
Незрелый слабый цвет поэзии народной.
Ты покровитель наш, в святых стенах твоих
Я не боюсь врагов завистливых и злых,
Под сению твоей не причинит нам страха
Ни взор Михайлова¹, ни голос Шлиппенбаха
Едва от трапезы восстанут юнкера,
Хватают чубуки, бегут, кричат: пора!
Народ заботливо толпится за дверями.
Вот искры от кремня посыпались звездами,
Из рукава чубук уж выполз, как змея,
Гостеприимная отдушина твоя
Открылась бережно, огонь табак объемлет.
Приемная труба заветный дым приемлет.
Когда ж Ласковского¹ приходит грозный глаз,
От поисков его ты вновь скрываешь нас,
И жопа белая красавца молодого
Является в тебе отважно без покрова.
Но вот над школою ложится мрак ночной,
Клерон² уж совершил дозор обычный свой,
Давно у фортепьян не раздается Феня...
Последняя свеча на койке Беловеня
Угасла, и луна кидает бледный свет
На койки белые и лаковый паркет.
Вдруг шорох, слабый звук и легкие две тени
Скользят по каморе к твоей желанной сени,
Вошли... и в тишине раздался поцалуй,
Краснея поднялся, как тигр голодный, хуй,
Хватают за него нескромною рукою,
Прижав уста к устам, и слышно: "Будь со мною,
Я твой, о милый друг, прижмись ко мне сильней,
Я таю, я горю... " И пламенных речей
Не перечтешь. Но вот, подняв подол рубашки,
Один из них открыл атласный зад и ляжки,
И восхищенный хуй, как страстный сибарит,
Над пухлой жопою надулся и дрожит.
Уж сближились они... еще лишь миг единый...
Но занавес пора задернуть над картиной,
Пора, чтоб похвалу неумолимый рок
Не обратил бы мне в язвительный упрек.
_______
¹. - Михайлов, Ласковский наставники Михаила Юрьевича в Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров.
². - Клерон обходчик личного состава, что то типа дежурного по части.
И на закуску "Элегия" от незаслуженно забытого Шумахера Петра Васильевича. Конечно, заметно слабее предыдущих образцов и трогательной Свинки с нами уже нет, но для завершающего мазка, вполне приемлимо:
Гулял один я по равнине
Вечерней летнею порой.
А соловей пел на калине
В саду над тихою рекой.
От острога говном воняло
И где-то песня мужика.
Как медь разбитая, звучала,
Конечно уж, у кабака.
Но на такую обстановку
Вниманья я не обращал,
В мечтах я русую головку
Перед собой воображал:
Звучали бальные мотивы,
Я мнил и блеск, и аромат,
Любви тревожные порывы...
В душе был рай - вокруг же ад.
Все эти праздные мечтанья
Вочью свершилися давно,
Но... посреди воспоминанья
Вступил я вдруг ногой в говно.
И проклял я тогда засерю,
Который на дороге срал,
Уподобил его я зверю,
Покамест ногу обтирал.
Потом унёсся я мечтою
В далёкий неизвестный край,
Там всё дышало красотою,
Казалося, попал я в рай;
Там тени не было злодейства,
Там всяк душой как ангел чист.
Как вижу вдруг: у казначейства
Какой-то срал канцелярист.
Конечно, что по хладнокровью
Мне это было всё равно,
Но как же бредить тут любовью,
Когда вокруг одно говно!
И возвращался я уныло
В свой незатейливый приют -
Но прежде - всё, что только было,
Я на равнине высрал тут.
~ 1850-е годы.