Струве как марксист и критик марксизма.
К 150-летию со дня рождения Петра Бернгардовича Струве (1870-1944)
Интеллектуальную биографию Струве можно рассматривать как череду интеллектуальных кризисов. И его личные интеллектуальные кризисы становились знаковыми событиями в истории идей России. Самых значительных кризисов было три, причем первые два можно рассматривать в единстве. Первый из них - это отказ от некоторых положений марксизма в 1898-1899 и переход к так называемому «ревизионизму». Второй кризис - это продолжение и развитие первого, а именно отказ не только от некоторых, а от всех базовых положений марксизма в 1900-1901 году, разрыв с социал-демократией и переход от «марксизма к идеализму». Третий кризис - это (в 1908-1909 гг) разочарование в интеллигентском радикализме, фактический разрыв с кадетами, и переход, условно, от либерализма к либеральному консерватизму.
Струве происходил из очень высокопоставленной семьи, его отец побывал губернатором в Астрахани и Перми, преклонялся перед реформами Александра II, но, при этом, дети воспитывались в безусловном уважении к «короне». Четырнадцатилетний Струве писал в дневнике: «Я последователь Аксакова, Юрия Самарина и всей блестящей фаланги славянофилов. Я национал-либерал, либерал почвы, либерал земли. Лозунг мой - самодержавие. Когда погибнет на Руси самодержавие, погибнет Русь.» Самый первый интеллектуальный кризис случился у Струве зимой 1885-1886 годов, когда ему шёл шестнадцатый год: он разочаровался в самодержавии. Обстоятельства этого кризиса таковы. В семье Струве интеллектуальным кумиром был славянофил Иван Аксаков. Осенью 1885 года, в ответ на критику Аксаковым политики России на Балканах, министр внутренних дел обвинил его в отсутствии «истинного патриотизма». Аксаков разразился гневной статьёй, где критиковал казённое представление о патриотизме, он писал, что патриотический долг публициста состоит в том, чтобы говорить правительству правду, а в высших сферах полагают, что патриотизм состоит в подобострастном молчании. Более того, он заявил, что верхние общественные слои знать не хотят своей русской народности, что они вступили в противоречие с «истинными народными интересами России». Аксаков вывода, что власть в России надо менять, не сделал, но это вполне следовало из его статьи, и такой вывод сделал молодой Струве. На 1885 год никакой умеренной, либеральной оппозиции самодержавию не существовало. Как напишет Струве ы 1898 году в Манифесте РСДРП: «Чем дальше на восток Европы, тем в политическом отношении и слабее, трусливее и подлее становится буржуазия». Единственными активными противниками самодержавия были те, кто называл себя «социалистами» или «революционерами-социалистами», а в последствие их стали называть «народниками». Маркс в той среде был уважаемым теоретиком социализма, но далеко не пророком. И Струве почти автоматически попал в интеллектуальную атмосферу, где обозначают счастливое будущее человечества как «социализм» и «коммунизм», где постепенно усваивается марксистский категориальный аппарат: «капитализм», «базис и надстройка», «классовая борьба», «диктатура пролетариата», «социальная революция» и т.д. Не удивительно, что Струве годам к 18-19 усвоил этот жаргон, а годам к 22 он стал приобретать в среде социалистов своё собственное лицо.
О внутренних мотивах приятия социализма он пишет в своих воспоминаниях: «Было ли между либерализмом и социализмом, между свободой и равенством непримиримое противоречие или, наоборот, существенное согласие? Социал-демократия, казалось, разрешала эту проблему соотношения между политической свободой и социальным равенством - и теоретически, в идее, и эмоционально, на практике. Так же естественно, как в 85 г. я стал, по страсти и по убеждению, либералом и конституционалистом, так три года спустя я стал - на этот раз только по убеждению - социал-демократом. Только по убеждению, ибо социализм, как бы его ни понимать, никогда не внушал мне никаких эмоций, а тем более страсти» (Струве П. Б. Мои встречи и столкновения с Лениным.) Последнее замечание очень важно. У Струве напрочь отсутствовали те психологические черты, которые делали и делают людей социалистами - острое восприятие царящей в мире социальное несправедливости, желание помочь бедным, убогим, обделённым жизнью, неприятие эксплуатации. Струве горячо желал свободы, именно она вызывала в нём страсть, но он отнюдь не горел желанием социальной справедливости: «Я стал приверженцем социализма чисто рассудочным путём, придя к заключению, что таков исторически неизбежный результат объективного процесса экономического развития. Ныне я этого больше не думаю - на основании всех моих экономических изучений и всего моего жизненного опыта. Но в то время этот взгляд на социализм сложился во мне под влиянием различных впечатлений и разнообразного чтения» (Струве П. Б. Мои встречи и столкновения с Лениным.)
В каком смысле Струве стал марксистом и социалистом? Марксизм в конце 19 века находился в стадии становления (Энгельс, напомню, умер в 1895 году и активно работал до самой смерти). Марксистскую онтологию, то есть «диалектический материализм» Струве никогда не разделял. Для него сказать нечто вроде «материя первична», «материя несотворена, неуничтожима, находится в вечном движении», «материя развивается по диалектическим законам» и т.д. было немыслимо. Всё это ненаучные утверждения, привнесение метафизики в науку. Струве почти сразу выступил с идеей дополнить марксизм неокантианским критицизмом, то есть очищения марксизма от всех непроверяемых, ненаучных утверждений и понятий.
Струве стал марксистом в том смысле, что он принял базовую идею марксистской социальной философии: учение о том, что экономический базис определяет социальную, политическую и духовную надстройку общества. Также Струве впитал марксистскую идею, что ход истории неумолим, что законы истории действуют всегда и везде, что нет народов и стран, для которых история может сделать исключение. Эту марксистскую идею тогда разделяли далеко не все социалисты. Большинство русских социалистов («народников») тогда, вслед за Герценом, считали, что у России свой собственный, особый путь к социализму, что русский социализм сможет сложиться на основе крестьянской общины и России на пути к социализму не придется проходить через горнило капитализма со всеми его ужасами. Основная идея главной марксистской книги Струве ««Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России» (1894) это утверждение неизбежности для России капиталистической фазы развития и прогрессивности капитализма для экономики и культуры. «Критические заметки…» стали триумфальный входом Струве в первый ряд русских властителей дум. Книга заканчивалась знаменитым призывом: «Признаем нашу некультурность и пойдём на выучку к капитализму». На тот момент эта марксистская логика (движение любого общества по линии «феодализм-капитализм-социализм») могла казаться безошибочной и Струве удалось «обратить» в марксизм массу русской интеллигенции. Несмотря на отказ от марксизма, как теории, объясняющей общественное развитие и пересмотр очень многих марксистских схем, итоги полемики 1890-х годов русских марксистов с «народниками» оказались не пересмотренными. А ведь если посмотреть на последующие события, то совсем не очевидно, кто там оказался правым. Россия ведь не прошла до конца капиталистическую стадию, прежде чем российские марксисты начали строить «социализм». Струве указал на это обстоятельство ещё в 1927 году: «Теперь, через десять лет после большевистской революции, можно совершенно категорически установить, что эта революция, будучи приложением идеи немедленного осуществления социализма к такой экономически неразвитой стране, как Россия, явилась осуществлением народнически-социалистической программы». Другое дело, что построенный Лениным и Сталиным «социализм» был совсем не таким, каким он виделся Марксу, а именно выросшим на почве широчайшего развития «капиталистических» отношений, в самых экономически развитых странах. По Марксу частная собственность будет отменена только в тот момент, когда она станет тормозом на пути дальнейшего экономического развития. В 20-е-30е годы коммунистические идеологи объявили, что достаточно уничтожить частную собственность на средства производства и можно рапортовать о построении социализма.
Еще одной важнейшей марксистской идеей является идея социальной революции. Марксистская философия истории говорит нам, что на каком-то этапе развития надстройка, прежде всего политическое устройство, отстаёт от развития базиса, производительных сил, становится их «оковами» и тогда наступает эпоха социальной революции. Наблюдаемая борьба рабочих за свои права - это только разминка, тренировка перед окончательным штурмом… Струве эту идею никогда до конца не разделял. И его логика была проста: если базис определяет надстройку, то он действительно должен её определять, а поэтому надстройка отставать от базиса никак не может! Эта простая мысль, если продумать её последовательно и до конца, рушит основные пункты марксистского символа веры: идею социальной революции и диктатуры пролетариата. А Струве как раз и отличала интеллектуальная смелость, он готов был следовать за истиной, куда бы она его не привела.
В 1896 году Струве (вместе с Плехановым) принял участие в Конгрессе социалистического интернационала в Лондоне, где, среди прочего много и обстоятельно общался с Эдуардом Бернштейном (1850-1932). Берштейну было 46 лет, он был уже патриархом немецкой социал-демократии, близким другом недавно умершего Энгельса, который завещал Бернштейну свой с Марксом архив. Но на момент встречи со Струве он со своими ревизионистскими идеями ещё не выступил, но он явно какие-то сомнения в себе уже носил. Можно было бы предположить, что Бернштейн повлиял на молодого Струве и подтолкнул его к ревизионизму. Но ведь также можно предположить, что это Струве повлиял на Бернштейна, ведь Струве данный комплекс идей никогда не разделял, ему в себе ничего ломать не нужно было, чтобы провозгласить: «а ведь король (идея социальной революции) то голый!». Так или иначе, мы не знаем точно, о чем говорили Струве и Бернштейн на конгрессе в 1896 году. Но через два года Бернштейн начал атаку на базовые принципы марксизма. В октябре 1898 года он направил письмо в адрес Штутгартского съезда социал-демократической партии Германии с предложением отказаться от идеи социальной революции и теории обнищания, и соответственно, изменить программу партии. Для немецкого партийного руководства это было покушение на основополагающие догматы веры. При этом Бернштейн был настолько крупной величиной в партии, что его позицию невозможно было игнорировать. По требованию руководства партии Бернштейн в короткий срок изложил свои взгляды в книге «Условия возможности социализма и задачи социал-демократии», которая вышла в начале 1899 года и вызвала оживленную дискуссию, отклики (в большей или меньшей степени негативные) всех ведущих теоретиков социал-демократии: Каутского, Розы Люксембург, Парвуса, Плеханова и др. Струве сразу после выхода книги в личном письме горячо поддержал Бернштейна: «Пользуюсь возможностью поздравить Вас с Вашей смелой критикой ортодоксии; эта критика несёт в себе семена, из которых произрастут весьма важные последствия. Несмотря на все атаки [на Вас], я убеждён, что в главном вы окажетесь правы» ( от 9 июня 1899 г., цит. По Пайпс Р. «Струве, левый либерал» ). Струве сразу же решил выступить и с собственной критикой основных марксистских постулатов, додумать до конца недодуманное Бернштейном. Его статья вышла в конце лета 1899 года в Германии на немецком языке в журнале «Arhiv fur Sozialt Gesetzgebund und Statistik». В русском переводе она появилась только в 1905 году в виде брошюры под названием «Марксовская теория социального развития. Критические исследования Петра Струве». Этой статьёй Струве вошел в первые ряды мирового социалистического движения как один из немногих сторонников Бернштейна. Когда Каутский через несколько месяцев после издания своей книги против бернштейна редактировал французское издание, то посчитал необходимым ответить в нём именно на замечания Струве.
Струве в статье пытается обосновать несколько положений. Во-первых, что ни у Маркса, и вообще ни у кого нет никаких доказательств неизбежного наступления социализма. Во-вторых, что нищий и постоянно нищающий пролетариат никак не будет способен построить социализм. Далее, что Маркс и марксисты исходят из того, что противоречие, как таковое, обязательно усиливается и завершается взрывом, а это очень часто совсем не так. Но главная идея статьи состоит в том, что марксистское «материалистическое» понимание истории противоречит марксистской концепции социальной революции. Струве, отказываясь от марксистского категориального аппарата, вместо «базиса», «производительных сил», говорит о хозяйстве, вместо «надстройки», «производственных отношений», говорит о праве. Он утверждает, что неразрешимый конфликт между хозяйством и правом надуман. Это есть результат некритичного выделения из единого ряда экономико-правовых феноменов отдельно хозяйства, отдельно права: «В действительном обществе нет ни абсолютного противоборства права и хозяйства, ни их абсолютной гармонии, но есть постоянные частичные конфликты и согласования хозяйственных и правовых явлений». Изменение правовых отношений - такой же длительный процесс, как и изменение хозяйственных отношений и никакой социальной революции при таком подходе места не остаётся: «Понятие социальной революции, как теоретическое понятие, не только бесполезно и нецелесообразно, но прямо вводит в заблуждение. Если «социальная революция» должна обозначать полный переворот социального строя, то для современной мысли таковой представляется лишь как длительный, непрерывный процесс социальных преобразований. Даже если и допустить, что политическая революция станет заключительным звеном этого процесса, всё-таки то, что придаёт этому процессу характер переворота, отнюдь не зависит от такого события и прекрасно может мыслиться без него. Для Марксовой теории усиление противоречия между правом и хозяйством революция, снимающая это противоречие, была логически необходимой. Для того, кто отвергает формулу противоречия в её общезначимости, социальная революция является лишь иным названием социальной эволюции и её результатом, а не новым понятием».
Из теоретического отвержения социальной революции вытекает и отрицание «диктатуры пролетариата»: «"Диктатура пролетариата" - если она вообще мыслима - совершенно несоизмерима с социальным переворотом: она для него либо совершенно излишня, либо более чем недостаточна. Чем более общество - благодаря усилению рабочего класса - будет приближаться к социализму, тем менее можно и нужно думать о диктатуре этого класса; чем больше расстояние, которое отделяет общество от социализма, тем менее можно себе представить, что сильное средство "диктатуры" способно устранить незрелость к социализму»
Плеханов, как последовательный защитник ортодоксии, написал в 1901-1902 годах три ответные статьи под общим названием «Г-н П. Струве в роли критика марксовой теории общественного развития». И заключил свою Критику Плеханов словами: «Из теории Маркса выбрасываются одно за другим все те положения, которые могут служить пролетариату духовным оружием в его революционной борьбе с буржуазией. Диалектика, материализм, учение об общественных противоречиях, как о стимуле общественного прогресса; теория стоимости вообще и теория прибавочной стоимости - в частности, социальная революция, диктатура пролетариата,- все эти необходимые составные части марксова научного социализма, без которых оно утрачивает все свое существенное содержание, объявляются второстепенными частностями, не соответствующими нынешнему состоянию науки… И мало-помалу из горнила «критики» выходит такой Маркс, который, мастерски доказывая нам историческую необходимость возникновения капиталистического способа производства, обнаруживает очень большой скептицизм во всем том, что касается замены капитализма социализмом. Из Маркса-революционера «Критика» ухитряется сделать Mаркса-почти-консерватора…» Но Струве не претендовал на то, что он предлагает аутентичный марксизм. Он прямо указывал, что большинство основополагающих идей Маркса неверны.
Кто был прав в этой полемике, показала история. Но не сразу. Немецкая социал-демократия осудила Бернштейна, но он остался в партии и с удовлетворением наблюдал, как партия идёт по указанному им пути. Струве же был жёстко извергнут из рядов российской социал-демократии. Российская социал-демократия отвергла реформизм не только в теории, но и на практике. Ирония истории состояла в том, что главный борец с реформизмом и теоретик радикализма Плеханов оказался недостаточно радикален, когда дело дошло до революции. И не только Плеханов. Все самые яркие критики ревизионизма Струве, критики с ортодоксальных марксистских позиций: Мартов, Аксельрод, Потресов, тоже оказались недостаточно радикальны в сравнении с реальными творцами революции и после октября 1917 года оказались вместе со Струве в эмиграции. До своей смерти в 1944 году Струве мог наблюдать и в русской, и европейской реальности торжество радикализма и провал реформизма. Для него лично это не играло никакой роли, он исповедовал этический постулат, что должное из сущего не выводится, оно всегда утверждается самостоятельно. После Второй мировой войны произошёл подлинный расцвет европейской социал-демократии, и даже европейские коммунисты отказались от курса на революцию и установление диктатуры пролетариата. А с падением коммунистических режимов в 1991 году марксизм в ортодоксальном варианте остался уделом мелких маргинальных групп. При этом многие элементы ортодоксального марксизма (законы диалектики, представление о революции как смене одного строя другим и т.д.), критикуемые Струве более ста лет назад, остаются важным элементом российского общественного сознания.
(продолжение, быть может, последует)